скачать книгу бесплатно
Гладиатор вскинул голову:
– Конечно!
– Она прислала человека, с которым передала вот это, – охранник незаметно сунул ему в руку маленькую склянку из темного стекла. – Это их самаритянское снадобье. Велела нанести на рану перед сном.
Урсус спрятал предмет за пазуху.
– Еще она просила справиться о твоем здоровье. Что передать?
– Скажи, все прекрасно! И… что я снова хочу ее видеть.
Охранник хотел было отойти, но Урсус поймал его за рукав:
– Скажи, зачем ты помогаешь мне?
Тот усмехнулся.
– Я просто хороший человек.
– Благодарю тебя, друг! – с чувством произнес Урсус.
Охранник выдернул руку.
– Какой я тебе друг?! Мне заплатили, дуралей!
При воспоминании об Орит на душе у Антона Сергеевича потеплело.
«Да нет. Не все они так плохи… А та несчастная женщина, возможно, хотела отомстить за смерть мужа и приготовила кинжал или яд для его убийцы.»
Когда пир уже подходил к концу, из сада донесся недурно разложенный на два голоса «Gaudeamus». Высокий, почти женский голос немного картаво, но душевно и с надрывом выводил основную тему, а приятный тенор вторил ему на идеальной латыни.
IX.
Из-за ранения Урсус на следующий день был освобожден от участия в играх, а потому проспал почти до полудня. Разбудивший его охранник объявил:
– Гней заботится о тебе, как папа. Он известил твою самаритянку, что ты сегодня свободен. Она ждет тебя к обеду. Я бы на твоем месте уже не завтракал – о самаритянской кухне ходят легенды…
«Так вот как старый жлоб решил возместить свой убыток из-за моего вчерашнего отказа, – понял Урсус. – Что ж, я не против…»
Охранник оказался прав: обед был великолепен. Среди вкуснейших блюд, любовно подобранных хозяйкой, тонким и экзотическим вкусом выделялся ягненок, запеченный в земляной яме. Разделив трапезу с Урсусом и утолив жажду желтым галльским вином, Орит пришла в расположение побеседовать.
– Расскажи, что еще есть в твоем времени, чего нет в нашем?
– Чем тебя удивить?.. – Антон Сергеевич задумался ненадолго. – Люди умеют летать.
– Они отрастили себе крылья?
– Нет. Построили железные машины, которые поднимают их в небо.
– Железные?
– Ну, если быть точным – металлические.
– Не из легкого бамбука, не из китайского тонкого шелка… Из металла?
– Да.
– Ох, медвежонок, ты все-таки сумасшедший…
– Этот металл очень легкий, такого еще нет у вас… – тут Антон Сергеевич решил немного вспылить. – Будешь обзываться, вообще не буду больше ничего рассказывать!
– Не обижайся, – Орит обезоруживающе улыбнулась. – Скажи лучше. Если у вас есть такие машины, которые могут делать за людей тяжелую работу, думать за них и даже носить по небу, значит у вас настал рай земной?
– Нет. Вовсе нет.
– Но почему?! Чего вам не хватает? Манны небесной? Амброзии? – возмутилась она.
– Да просто люди разные. Кто-то счастлив, кто-то нет…
– Послушай, – Орит остановила жестом его жалкую попытку оправдать откровенную нелепость. – Я не говорю сейчас о тех, кому скучно и в райских кущах. Или о тех, кому в аду хорошо, потому что не холодно… Чем больше сытых и хорошо укрытых от непогоды людей, тем ближе царствие небесное на земле. Неужели при всех этих ваших машинах человечество не стало жить лучше?
– В общем, конечно, лучше. Люди стали цивилизованнее. Рабство запретили. Но все равно есть те, кто ни в чем не нуждается, а есть и неимущие.
Орит заметно погрустнела:
– Я так и знала… Человеческая природа никогда не измениться. Как были люди животными, так и останутся…
– Да перестань. При чем здесь животные? – отмахнулся Антон Сергеевич.
– Только не начинай это старую как мир песню о том, что животные лучше людей и никогда не будут убивать из удовольствия или от жадности…
– Это настолько старая песня? – удивился он.
Она не обратила внимания на этот вопрос.
– Что происходит, когда волчья стая настигает оленя? – она вскочила и принялась сопровождать свои слова выразительными телодвижениями. – Сначала к туше пристраивается вожак, потом все остальные, по иерархии. Одни едят жирные куски, другие глодают копыта. И если кто-то попробует посягнуть на долю более сильного, то тут же будет жестоко наказан или даже убит… Посмотри. Ты – Медведь, тот – Пантера, этот – Лис. Чему вы подражаете? Звериной беспощадности? Жадности? Умению убивать? Пока люди не перестанут уподобляться животным, не станут они счастливы. Пока в человеке живет зверь, он будет жесток и жаден. Разум дан человеку, чтобы отличаться от неразумных тварей. Чтобы, избавившись от низменных инстинктов, познать суть вещей, уподобиться богу и обрести бессмертие!
Глаза самаритянки были широко распахнуты и блестели. Она замерла в экспрессивной и грациозной позе. Антон Сергеевич смотрел на нее восхищенно, как будто открывая для себя заново. Сейчас он ясно понял, что больше не может относиться к Орит как к забавному приключению, что встреча с ней – это лучшее из всего, что случалось с ним в обеих жизнях… Она заметила этот взгляд, поправила растрепавшиеся волосы и села на свое место. Печально подытожила:
– Но нет. Никогда человек не убьет в себе зверя. И вечно будет он волком для ближнего своего…
Помедлив, Антон Сергеевич сказал:
– Орит, ты прекрасна! И… я как будто слышу свои мысли в твоих словах.
– Это не совсем мои слова. Так учил меня отец, мои учителя. А их в свою очередь целый сонм мудрецов, живших до них.
Следующие пять дней игр прошли по единой схеме. До обеда Урсус отсыпался после ночи, проведенной с Орит. Потом его отводили на ипподром, где он, как исправный цирковой артист отрабатывал на арене свою часть представления. Он легко выигрывал поединки; то ли опыта набрался, то ли самые сильные соперники закончились в первые дни. Урсусу приходилось сдерживаться, чтобы не портить зрелище, а заодно дать сопернику оказать «достойное сопротивление», что позволяло избежать смертельного вердикта. И если Урсусу удавалось скрывать это от зрителей, которые пребывали в перманентном восторге от его непобедимости, то для гладиаторов его ухищрения были очевидны, и он день ото дня чувствовал, как росли уважение и благодарность к нему товарищей по оружию.
И если внешне все ему удавалось легко, то внутри происходило тяжелое противостояние. Антону Сергеевичу приходилось сдерживать дикое желание Урсуса проткнуть, покалечить, убить. Жестокая натура древнего воина впервые проявилась в нем в той самой схватке в акведуке. И с тех пор как у Антона Сергеевича появилось медвежье прозвище, она проявляла себя с каждым днем все откровеннее. Это не было раздвоением, как при шизофрении – когда альтернативные личности не пересекаются и не подозревают о существовании друг друга вплоть до медицинского вмешательства. Антон Сергеевич и Урсус существовали одновременно, причем сущность старого программиста была основной. Когда было нужно она как бы отходила на второй план и давала молодому воину распоряжаться телом и эмоциями. И очень важно было вовремя выходить из «фонового режима». Но и в активном режиме цивилизованная ипостась души ощущала отголоски дикарских эмоций.
И если на арене для него уже ничего нового не случалось, то в отношениях с Орит происходило нечто совершенно замечательное… Урсус проводил у нее почти каждую ночь и ему не то что не надоедало – наоборот! Ему абсолютно не хватало времени, чтобы насытиться этой женщиной. Каждое утро он покидал ее с сожалением и не понимал, как время может идти так быстро.
Та самая новая дикарская часть души проявляла себя и в любовных баталиях. И вот тут бороться с ней Антон Сергеевич совершенно не хотел… Он, как и на арене, с удивлением наблюдал со стороны за тем, что творит Урсус. Для прожившего долгую жизнь человека стало открытием, что такое можно вытворять со своим телом. И с другим телом тоже… Еще одним открытием было то, что делать это можно не один, не два и даже не три раза за ночь. Гладиатор брал паузу на то, чтобы выпить, поговорить и снова набрасывался на бедняжку. Впрочем, ей это нравилось…
Когда-то он думал, что любит жену, но теперь понял, что это была никакая не любовь… Любовь без страсти – привычка.
К Орит он привыкнуть не мог и не смог бы никогда. Все в ней удивляло и восхищало его: необычайная красота, грация, ироничный и непредсказуемый ум. Он не привык к вниманию таких женщин…
Его жена была весьма недурна собой. После нее в круг его интимного общения попадали в основном женщины из профессионального окружения – студентки, аспирантки, научные сотрудницы. Среди них тоже встречались весьма привлекательные особы, как телом, так и душой, но всем им бесконечно далеко было до Орит… Между нею и всеми ними была пропасть. Как между «Мисс Университет» и «Мисс Вселенная».
Однажды в порыве страсти Урсус признался Орит в любви. Потом, переведя дух, он спросил:
– Орит, милая, ты поняла, что я сказал тебе? Ну… когда мы… – он замялся.
– О чем ты, медвежонок? – нахмурила она лоб.
Урсус пробормотал обиженно:
– Ты серьезно?.. Ты не обратила внимания?
Она улыбнулась и поцеловала его, он ответил с юношеской готовностью. Она принялась отбиваться и отбившись сказала:
– Конечно, я тебя услышала. Просто дразнюсь. Я тоже люблю тебя.
– Тоже? Как ты легко к этому относишься… Для тебя это пустяки?
– А по-твоему, я должна быть серьезной? – удивилась Орит.
– Ну конечно… – сказал Урсус уже не так уверенно.
– Хорошо, – она села и сделала серьезную мину. – Я отдаю за возможность видеть тебя бешенные деньги этому твоему лысому кровопийце Берцелиусу. На них уже можно было бы купить пару молодых, здоровых негров для утех, но я предпочитаю тебя. Разве это не любовь?
Он совершенно обалдел от этого аргумента и гневно уставился на нее. Она заливисто засмеялась.
– Ну-ну. Не смотри так, медвежонок. Я так и знала, что ты влюбишься. В меня невозможно не влюбиться… – она приняла соблазнительную позу.
– Это точно! – он поймал и поцеловал ее руку. – И все-таки?
– Что «все-таки»? – она как будто забыла предмет разговора. – А… Почему я несерьезно? Потому что это хорошая новость. Как еще я должна к ней относиться? Вот если бы ты сказал, что тебе больно мочиться после ночи со мной, тогда бы я отнеслась к этой новости серьезно. Но ты сказал, что любишь – мне легко и весело от этого…
Он схватил подушку и принялся лупить ею Орит, та завизжала, но не слишком громко, чтобы не напугать охрану.
После он подумал, что, в каком-то смысле, она права. Зачем усложнять? Зачем делать сложным то, что проще простого? Но ее реакция не перестала казаться ему странной. Он был уверен, что какой бы менталитет ни был у человека, даже древнесамаритянский – все равно момент признания, когда выясняется, что предмет его любви отвечает взаимностью – это очень серьезный момент, способный вызвать скорее слезы радости, но никак не смех…
В другой раз на волне адреналина после очередной любовной феерии он сказал:
– Возможно, этот мир мне и мерещится, но чувства – не иллюзия. Я понимаю, звучит как бред… Пусть этот мир эфемерен, но мне не нужен тот, другой, где нет тебя! Никогда там, наяву, я не испытывал ничего подобного. Орит, с тобой я в первый раз в жизни счастлив по-настоящему!
На седьмой день игр, перед ежевечерним застольем, Урсуса пригласил к себе Агмон. Оказалось, что у него отдельная комната с двумя большими окнами, выходящими на море.
– Хорошо у тебя, – завистливо произнес Урсус. У него, как у восходящей звезды, тоже была отдельная комната, но ей было далеко до этой. В его келью вмещалось только самое необходимое, а единственное оконце выходило во двор.
В углу гость заметил небольшую ажурную этажерку, полную толстых, на вид тяжелых свитков.
– Что это? Целая библиотека… – поинтересовался он.
– Гомер. «Илиада», – был ему ответ.
– Как это? Тут только «Илиада»?
– Да. Все двадцать четыре песни, примерно по две на свиток. Итого четырнадцать свитков.
– А почему Гомер? Неужели ты раньше не читал? Гомер же для вас как Пушкин…
Агмон пропустил незнакомое имя мимо ушей:
– Конечно читал. Раз двадцать.
– Не надоело?
– Что ты? В этой поэме вся мудрость мира. Она каждый раз открывается по-новому.
– А «Одиссеи» почему у тебя нет? Она хуже, что ли?
– Как это хуже? Как их вообще можно сравнивать?.. «Одиссея»… – он мечтательно вздохнул. – Но послушай, я на «Илиаду» полгода откладывал. Каждый свиток – двадцать денариев. Всего почти триста. Годовое жалование императорского легионера меньше.
– Ясно. Так, а зачем ты позвал меня, Агмон?
– Я хочу сделать тебе подарок. Присядь, пожалуйста.
Урсус уселся в кресло, стоящее рядом с этажеркой. «Только торшера не хватает…» – снова позавидовал он.
– Очень интересно. Какой же?
Агмон достал свиток с верхней полки. По сравнению со свитками «Илиады» тот казался совсем крошечным. Грек встал в позу и возгласил:
– Посвящается моему другу и собрату по оружию Антонию Сергиусу.
В день тот великий начала Пилатовых игр,
В память людскую что врежутся на? век,
Вышел во двор к нам наш старый ланиста
Чтобы взбодрить, на победы настроить.
«А?гмон!» – обратился ко мне он и лоб свой нахмурил.
