скачать книгу бесплатно
В пришедших методических указаниях по списанию основных средств он разобрался быстро. Характеристики самолётов он также знал, а также, где взять данные по агрегатам и откуда их списать. Наибольшую трудность представляла распечатка документов в нескольких экземплярах. Григорий Фёдорович засел за допотопный компьютер и стал заниматься несвойственной для него работой, которую могла выполнить любая машинистка. Беда заключалась в том, что машинистки делают ошибки и опечатки, особенно, если много цифр, а их потом надо находить и исправлять, что отнимает ещё больше времени. «Сделаю всё сам», – думал он, – «Так быстрее».
Две скучавшие без работы из-за отсутствия полётов соседки по кабинету на него посматривали, но ничего не говорили, делая вид, что тоже работают.
Их работа заключалась в обработке полётных документов, которых в последнее время имелось катастрофически мало.
Одна, наиболее шустрая девушка, «висела» на телефоне, обзванивая подруг и выпытывая последние новости, поглядывая иногда на дверь, чтобы её случайно за этим занятием не застукало начальство. Морсакова она не боялась, понимая, что сор из избы он наружу не вынесет. Другая девушка скучала, перебирая лениво бумаги и поглядывая на часы в ожидании обеда.
Ей Григорий Фёдорович недавно уступил свой стол у окна, чтобы она могла созерцать природу и суету на перроне, когда с рейсового самолёта выходят пассажиры.
Он на соседок не обращал внимания, углубившись в сотни цифр и названий агрегатов, пытаясь не ошибиться.
– Хорошая у тебя работа, – сказала Марина, закончив очередной трёп по телефону.
Григорий Фёдорович понял, что эти слова относятся к нему и спросил:
– А у тебя разве плохая?
– Мы заняты, а ты сидишь и перебираешь бумажки, – она не собиралась соблюдать субординацию и дисциплину, понимая, что сосед по кабинету всё проглотит и не обидится.
– Я вижу, что вы очень заняты, поэтому уткнулся в бумаги и на вас не смотрю, чтобы не мешать и не смущать случайным взглядом.
– Мог бы и посмотреть! На кого тогда ты смотришь, если нас боишься смущать? – обиделась соседка.
– На работе я не смотрю ни на кого, а у тебя есть муж, который может в любую минуту зайти. Он и будет смотреть на тебя.
– Он дома с детьми, не бойся! – сразу сказала Марина.
– Я не боюсь, но приличие соблюдаю.
– Какой всамделишный! Тут две женщины страдают, а он смотрит только в бумаги!
– Страдает сейчас только одна – это я вижу. Оставь свои страдания до обеда, который будет через полчаса. А сейчас думай о том, чем накормишь мужа и детей, и не забудь в обед выполнить супружеские обязанности.
– Сами накормятся, – почему-то обидевшись, сказала Марина и взялась снова набирать номер очередного абонента.
Другая соседка Нина в разговор не вступала. Ей пустой разговор не нравился и разговаривать она не хотела. Через десять минут они тихо снялись со своих мест и пошли на обед.
Почти сразу зашёл Гермак, как будто ждал, когда девушки уйдут на обед.
– Фёдорович, ты сколько самолётов списываешь? – спросил он.
– Пока два.
– Надо больше.
– Я не машина, с этими двумя провожусь несколько дней.
– Имей в виду, что надо списать примерно половину, иначе налогами нас задавят совсем. Люди не работают. Для самолётов работы нет. Чем будем платить налоги?
– Про налоги я ничего не знаю. Мне нужна моя зарплата, которую я не получаю, а должен получать её каждый месяц.
– Будет зарплата. Люди уходят, их рассчитаем и начнём выплачивать деньги тем, кто остаётся.
– Плохо верится! – ответил Морсаков, – Пока работаю, самолёты к списанию готовлю, но кушать всё равно хочется.
Гермак ушёл, а Григорий Фёдорович, оставшись один, погрузился в свои невесёлые думы. Его брали сомнения, что заработную плату когда-то выдадут. Люди покидали предприятие один за другим, подаваясь в свои родные края, откуда когда-то давно приехали, надеясь там у себя по приезду нормально устроиться и работать. У многих накопились значительные неиспользованные отпуска. Заработная плата с компенсационными выплатами составляла внушительные суммы. Все скудные средства из кассы уходили на эти выплаты, а те, кто работал, ничего не получали, даже авансов.
Жаловаться стало некому. Общественные организации стали недееспособными; руководители исчезли или поменялись; вышестоящие организации оказались на таком же распутье, что и рядовые предприятия; суды и правоохранительные органы исполняли те законы, которые вновь появлялись на свет, также не сознавая в полной мере, что происходит и что будет завтра и впереди.
Посидев так ещё полчаса и ничего для себя не решив, Григорий Фёдорович также отправился на обед, мысленно сознавая, что дома его ждут не просто на обед, а с зарплатой.
Старший сын заканчивал школу. В школе творился такой же хаос, как и везде. Учителя ходили на работу, но заработную плату не получали или получали жалкие крохи от того, что должно быть. Инфляция съедала всё, что попадало в руки. Цены росли, как на дрожжах. Продавцы в магазинах не успевали менять на товарах ценники.
Школьники шалили и не слушались ни учителей, ни родителей, видя их беспомощность в происходящем. А в добавок ко всему стало разрешено всё, что не запрещено. Потёк рекой алкоголь, который стал разрешённым для частной торговли и доступным по цене для населения.
Люди отмечали всё: вынужденные выходные, потерю работы, исчезновение предприятия, размножающиеся праздники и прочие маленькое радости и огорчения.
Правдами и неправдами Григорий Фёдорович помог сыну поступить в авиационное училище, из которого не брали в армию. Армия стала опасной и непредсказуемой. Разгоралась война в Чечне, в которую, как в мясорубку, отправляли всё новые и новые порции новобранцев, переправляя обратно на малую родину цинковые гробы.
Григорий Фёдорович прекрасно понимал, что в развязанной войне не будет победителей и побеждённых, где каждый отстаивал свою правду и, где активно орудовали иностранные спецслужбы, чтобы поддерживать незатухающий костёр на фоне творящейся в стране неразберихи.
– Вам деньги дали? – услышал он вопрос жены, только перешагнув порог.
– Какие деньги? – постарался он перевести всё в шутку.
– Я знаю, у вас Семёновы и Растягаевы получили.
– Так ты не равняй, они увольняются, а уволенным выдают в первую очередь.
– Разве работающим не должны выдавать?
– Наверно плохо работаю, – опять пошутил Морсаков.
Далее последовал обычный словесный поток, где виновный фигурировал только один – это Григорий Фёдорович. Он, не вступая больше в диалог, быстро поел то, что нашёл и отправился обратно на работу.
В кабинете он ощущал себя спокойнее. Донимали временами от безделья соседки, но это он терпел, чаще не вступая с ними в диалог. Он знал, что с поставленной задачей он справится и справится быстро, так, как привык всегда работать и отвечать за порученное дело. В его душе «скребли кошки», ему было жаль самолёты, которые кормили предприятие и, без которых коллективу в этом предприятии не выстоять.
«Пусть над этим думают Чехин и Гермак», в конце концов, – подумал он.
Числящиеся в предприятии сорок три самолёта АН-2 стояли исправные и пригодные к полётам. Один из них находился в ремонте на заводе. Завод доложил о выполненной работе и требовал самолёт забрать. Он занимал заводскую стоянку и находился на попечении завода, что не входило в планы этого предприятия. Телеграммы сыпались одна за другой, но Гермак их полностью игнорировал, понимая, что средств на перегон самолёта за счёт предприятия нет никаких.
Григорий Фёдорович постарался в уме прикинуть, сколько же надо платить за лошадиные силы налога с сорока трёх самолётов. Получались астрономические цифры. Он перестал подсчитывать, видя всю бесполезность этого труда.
После обеда Фёдор Николаевич Чехин зашёл к Гермаку.
– Василий Геннадьевич, – обратился он к своему начальнику, – Я дал указание заниматься списанием техники, но сам с этим не согласен. Мы рубим сук, на котором сидим. Спишем самолёты, а самим потом что делать? Без самолётов мы будем здесь не нужны.
– Нам не надо столько самолётов, – отрезал Гермак, – Люди увольняются, будет компактный коллектив, которому надо меньше техники. Налогов станет значительно меньше. Я разговаривал с вышестоящим начальством. Они добро на списание дали, но сами придержат документы, чтобы не вычёркивать самолёты из реестра. Кто знает, может всё ещё переменится к лучшему. У меня ближайшая задача – рассчитать увольняющихся людей.
– А мы разве не люди? Я не могу уже заходить в цех, слышу только разговор о заработной плате, дай хотя бы аванс.
– Обещать не буду, но подумаю. Мне одному везде не успеть. Меня ежеминутно трясут с налоговой инспекции, со статистики, звонят с банка. Я ищу бензин, которого вдруг внезапно не стало во всём Советском Союзе, – он так и сказал: «В Советском Союзе», хотя Союза не стало раньше, чем бензина, – Все заводы закрылись, остался один, а бензин нужен всем. Этот завод тоже вот-вот закроется. На бензин нужны деньги, а где я их возьму? Надо идти в отпуск! – перешёл он на любимую тему.
Чехин знал, что сейчас Гермак станет объяснять, какой он незаменимый и как он устал. Он вынужденно слушал тираду, понимая, что вопрос с заработной платой не решён. Когда он выйдет из кабинета, его подчинённые подкараулят и зададут излюбленный вопрос. То, что он находится в кабинете у Гермака, знают сейчас даже самые ленивые – это не остаётся без всеобщего внимания.
Так и случилось: только он вышел из кабинета, тут же в коридоре столкнулся с Грековым, который делал вид, что заскочил сюда на минутку по неотложному делу. Он сразу задал вопрос:
– Ну что, решил?
Чехин понял его вопрос без дополнительных пояснений и так же коротко ответил:
– Не решил, но он обещал подумать.
– Меня жена каждый день пилит, требует деньги.
– Меня тоже, – сказал Чехин, – Но я работаю, а ты приходишь на работу и не работаешь, распустил своих подчинённых. Они, глядя на тебя, тоже не работают. Я бы на месте твоей жены давно тебя выгнал из дому. Так, Саша, нельзя. Пришёл на работу – работай или увольняйся, как это делают другие, тогда получишь деньги, выбор за тобой. Не будете работать, я перестану ходить к начальству. Мне это надо меньше всего. Я сейчас говорю с тобой без лишних ушей, при подчинённых я так не скажу и унижать тебя не буду, решать тебе.
Чехин, оставив Грекова с застывшим и не произнесённым словом, повернулся и пошёл. Ему предстояло решить, какие самолёты, кроме намеченных двух, списывать и в каком порядке. Документы подготовить можно, но как найти повод для списания – это оставалось загадкой. Воспитанный на моральном кодексе построения коммунизма, Фёдор Николаевич такого варварства никогда себе не представлял и даже не мог об этом подумать.
Новое время и новые веяния заставляли это делать и осознавать.
Увольнялись пилоты, увольнялись и техники, оставались пока работники, которые не собирались никуда уезжать по причине отсутствия желания уехать или отсутствия где-то в других краях точки опоры, где можно окопаться и начинать жить заново. Таких насчитывалось немного, но оставался как раз компактный коллектив, способный решать поставленные задачи и выполнять перевозки.
Фёдор Николаевич зашёл в домик оперативной смены. Полётов в этот день из-за отсутствия бензина не планировалось. Остался топливный резерв, который предназначался для санитарных заданий или выполнения каких-либо экстренных перевозок.
Техники сидели в задымленном помещении, загромождённым шкафами для переодевания, двумя столами, креслами и разной технической утварью, необходимой в повседневной работе. Судя по тому, как быстро люди очистили кресло, вокруг которого они сидели, здесь продолжалась бесконечная игра в преферанс, которая практиковалась при отсутствии полётов. Фёдор Николаевич об этом знал, заставая не раз игроков врасплох.
– Судя по всему, вы меня прокараулили, – сказал он, входя.
– Мы ничего не делаем, – ответил самый бойкий техник-бригадир Торин.
– Я вижу, что на работе вы ничего не делаете и наверняка хотите получать заработную плату, – Фёдор Николаевич заметил, что глаза техника подозрительно блестят.
Он окинул взглядом других сидящих и заметил у других такой же блеск в глазах. Запахов Чехин не чувствовал, так был устроен его организм, он к этому давно привык. Фёдор Николаевич знал и то, что на этом участке техники в минуты безделья позволяют себе «заложить за воротник» – это происходило давно и поощрялось инженером участка, который сам участвовал в этом мероприятии и считал, что работе это не мешает.
Сейчас Чехин по этому поводу никаких замечаний делать не стал и посчитал лишним, предчувствуя, что сразу возникнет дискуссия о зарплате.
– Кто выиграл? – спросил Чехин не из любопытства, а для того, чтобы начать нужный ему разговор.
– Мы не играли, – стоял на своём Торин.
– А мне сегодня всё равно, играли вы или нет. Я зашёл сказать, что участок ваш ликвидируется.
Немая сцена оповестила о том, будто он сказал слова классика: «К нам едет ревизор!»
– А что будет? – после минутного замешательства спросил инженер участка Мужилин.
– Ничего не будет. Участок перейдёт в распоряжение второго Архангельского отряда. Я тоже намерен уходить туда. Сейчас я ещё раз убедился, что вместо ударного труда вы играете в карты, но выглядите слишком уставшими – это непозволительно.
– А как же мы? – спросил Торин.
– Пришло время, когда каждый в ответе сам за себя. Мужилину я предлагаю возглавить АТБ вместо меня. Кто-то из желающих попадёт в новый участок, а остальные техники подлежат сокращению. Это не моя прихоть – так решило вышестоящее начальство. Заработную плату выдавать нечем, будем сокращаться и преобразовываться. Второй отряд несколько человек возьмёт к себе, чтобы здесь выполнять ту же самую работу.
– Кого сократят? – одновременно со всех сторон послышался один и тот же вопрос.
– Всё будет по закону. Останутся самые квалифицированные и грамотные специалисты, имеющие высокий разряд, допуск к реактивной технике и самый большой стаж работы, – Чехин помолчал и добавил:
– И не играющие на работе в преферанс. Кто пожелает уволиться сам, расчёт будет незамедлительным. Через некоторое время к этому разговору вернёмся, а мне сейчас нужен ответ Мужилина. Я пока решаю свои проблемы.
– Здорово! – воскликнул Торин, – А кто же будет решать наши проблемы?
– Он и будет, – показал на Мужилина рукой Чехин, – Время на раздумье у вас есть –
это произойдёт не сразу и не быстро. Если Юрий Константинович не согласится, он тоже попадёт под сокращение. Эту машину, которую запустили вопреки нашему желанию, уже не остановить. Профсоюзный комитет всё контролирует и помогает выбирать кандидатуры на сокращение. Заработную плату выдавать нечем, поэтому пошёл в ход механизм сокращения количества самолётов и личного состава.
– Сократим самолёты, тогда и работа наша закончится, увольнять придётся всех, – снова вступил в разговор Торин.
– Может, так и будет. А сейчас налоги установлены такие, что наше предприятие выплатить их не в силах. Оно работало в планово-убыточном режиме, а теперь по новым законам станет банкротом. Зато у вас появилось право устраивать забастовки, голодовки, акции протеста и прочие мероприятия, которые раньше не приветствовались. Как видите, не всё, что происходит, плохо. У вас появились широкие права, чтобы доказывать свою возможность трудиться и зарабатывать. Кстати, заработная плата ныне ничем не ограничивается.
– Мы это заметили, – сказал молчавший до сих пор техник Тяжкин, – Только не ограничивают её в другую сторону, чтобы её не стало совсем, пока так и происходит. На сколько бы её не увеличили, выдавать заработную плату нечем, значит, перспектив нет никаких. Если рассудить трезво, дело идёт к краху предприятия и всего, что тут было создано. Так происходит во всём бывшем Союзе, значит, так будет и у нас. Если взять только в масштабе нашего региона, видно, что все имеющиеся предприятия испытывают то же самое, что и мы. Совхозы трещат по швам; речной флот – наш конкурент, теперь уже не конкурент; леспромхоз реорганизовывается и преобразовывается, но пока не в лучшую сторону. Мы не слепые котята, всё происходит на наших глазах, но просто так мы сдаваться не будем. Лично я приму самое активное участие в том, чтобы никого без ведома профсоюзного комитета не сократили и не уволили.
– Это ваше право, – сказал Чехин, – Я это тоже контролирую, но кандидатуры под сокращение вынужден намечать я, как руководитель. Весь процесс буду согласовывать с бригадирами и инженерами. Каждый из вас знает степень своей подготовки и вероятную возможность попасть под сокращение штатов, сами можете всё решить без лишнего «кровопролития».
Чехин повернулся и вышел на улицу. На душе от разговора остался какой-то неприятный осадок. Он знал, что сейчас техники будут бурно обсуждать всё услышанное. О такой работе он ещё совсем недавно не мечтал и не думал, но пришло время, что этим всем приходится заниматься. А самое главное, что и он сам оказался на распутье. Безжалостная машина, запущенная где-то наверху, перемалывала всё, не взирая на лица, должности, семейное положение, количество детей, принадлежность к общественным организациям и всему прочему.
Его бывший главный заместитель вдруг оказался экономистом этого нынешнего предприятия, ушёл на совершенно не свойственную ему работу. Из лётного отряда Чехин забрал к себе инженера с самым большим стажем работы возглавить ОТК, но мог бы и не забирать. Морсаков попадал под сокращение. Чехин вовремя сообразил, что лучше пока его прибрать к рукам. Впереди светила полная неизвестность, а подготовленного инженера с опытом работы не так просто найти. Теперь пришла пора ему думать самому о своём уходе. Но в уме он уже решил, что и Морсакова он потянет за собой, не даст его выкинуть на улицу. Лучше уйти в другое предприятие сразу, чем дожидаться своей очереди на увольнение.
Невесёлые мысли одолевали, не давали сосредоточиться на главном, а главным оставался выпуск самолётов из ремонта. На оперативных точках самолёты пока летали и время от времени требовалась их замена. Он опять направился в док. Всё равно надо заставить техников работать, иначе не останется ни одного исправного самолёта.
К его удивлению, техники работали. Видать слух о грядущем сокращении штатов сюда добрался раньше, чем он здесь появился. Чехин подошёл к Семёнову, но расспрашивать ни о чём не стал, а спросил только, когда самолёт выйдет из ремонта.
Юрий ответил, что утром он будет готов к полёту – это начальника АТБ устраивало: утром планировалась замена самолёта на периферии. Он повернулся и направился к себе в кабинет. «Сейчас пока можно заняться бумагами», – подумал Фёдор Николаевич, – «Подготовлю очередные «жертвы» к списанию». В отдельно стоящем домике, где располагалась контора АТБ, царила рабочая атмосфера, но Фёдор Николаевич знал, что делается только видимость работы, а на самом деле решается основной вопрос о сокращении штатов. Контора заметно «похудела»: один специалист подался в экономисты, отдел ОТК в лице одного ведущего инженера переместился в общую контору, один из двух техников по учёту увольнялся. В здании планировалось отключить на зиму отопление, чтобы сократить расходы – всё это никак не настраивало на рабочий лад, в том числе и отсутствие полётов.
Фёдор Николаевич сел за рабочий стол и достал список самолётов. Все сорок три штуки он знал наизусть: примерную наработку часов, количество капремонтов, планируемые формы, их «болезни» и прочие маленькие отличия. Списывать оказалось нечего. Этим самолётам ещё летать и летать! Они могли бы принести огромную пользу государству, району и в конечном итоге людям. Чехин, как ни крутил, а пришёл к выводу, что списывать надо по порядку, начиная с самолёта с наибольшим сроком службы. После такого мысленного вывода, ему стало легче, но ненамного.
«Сколько ещё продлится эта вакханалия с перестройкой?» – думал он, – «А вдруг завтра всё изменится и войдёт в привычную колею? Сомнительно. Видел же своими глазами, как советскую власть расстреляли из танков! Жалко людей! Никто не может помочь и что-то вразумительно объяснить. Многие работники «окопались», завели семьи и уезжать совсем не думали и не рассчитывали. А теперь всё перевернулось кувырком. Не стало работы, зарплаты, предприятия, которое с таким трудом создавали. Что делать дальше, я не знаю, но и никто не знает. Сам уйду, утяну с собой Морсакова, который начинал здесь всё возводить с нуля, но сколько мы там проработаем? Это будет уже не та работа. Не будет уверенности в завтрашнем дне. И не надо забывать, что в другом предприятии первого сократят того, кто последний устроился на работу. Там тоже не всё гладко и не всё просто».
Чехин знал, что на созданной волне хаоса создаются и новые авиационные предприятия, знал он также, что этим новоявленным, возникшим, как мыльные пузыри, предприятиям никакие законы не писаны. Они преследуют только одну цель – извлечение максимальной прибыли любым путём, в ущерб безопасности полётов, в ущерб здоровью и безопасности пассажиров. Это не та работа, которую он привык выполнять и к которой привыкли его подчинённые.
«Вот и наш бывший руководитель прежнего, распавшегося на мелкие прутики, предприятия, создаёт в городе свою новую лётную контору для занятия грузовыми перевозками. Возникла сеть других подобных контор для выполнения пассажирских и грузовых перевозок. Долго ли они продержаться?» – мысли одолевали, путались, роились в голове, но ответа на них у Чехина не было. Пожалуй, сейчас никто не мог ответить на многие вопросы, которые касались ближайшего будущего не только предприятия, а всей отрасли в целом.
Он поймал себя на том, что сидит в своём кабинете за столом и ничего не делает, уткнувшись взглядом в лист со списком самолётов.
Фёдор Николаевич позвонил Гермаку:
– У меня список готов, – доложил он.
Телефонная трубка голосом Гермака ответила, чтобы он передал список Морсакову, который готовит необходимые документы для списания.
