скачать книгу бесплатно
Если б всё старопольское
в рамку я вставил,
ни себя, ни отчизну
я бы тем не прославил.
Двухступенные крыши?
«Девять монастырей и редкие домики?»
Нет, мой голос, вздымайся выше:
слушайте, потомки!
На Святом кресте добывается камень,
а в Варшаве дома из железа...
Раньше их возводили руками,
ныне – краны под небо лезут,
хватают железной хваткой
и несут и растят массивы...
Опиши это сильно, и кратко,
и красиво.
Этот дом над Варшавой
дал Сталин.
Спасибо Сталину. Слава! Слава!
Слава стали!
[27]
О, эти апрельские облака,
небесная синева,
попробуй ее удержать в руках,
вечно она нова.
Возьми ее в руку, пани Моника,
как цветок, что уносит вода,
как все это течет – гляди, глядика —
в мир, в никуда.
[28]
У Збышка Турского два рояля,
два гроба, воскресающие из неми.
Он седеет, задумчивый, как изваянье,
«Сыграй!» – ему скажешь. Ответит: «Не время».
Я его растревожил Вислой,
а может быть, и стихами,
началось что-то близкое
между нами.
И пришлось протянуть к нему руки,
чтобы вытянуть из неврастении,
чтобы вызвать его на звуки,
показать, что мы не немые.
Как в потусторонней мазурке —
вперед! – с закрытыми глазами...
Мне близка твоя музыка, Збышек Турский,
временами.
• • •
За плетнями вербочки жмутся.
«Да войдите же вы, вербы, в калитку,
да отведайте же комариного напитку —
вот росы полное блюдце,
будет вам пляска,
будет и сказка,
будет и крови чарка,
и я,ваша товарка —
ива сохатая, ведьма богатая».
Ну, а вербочки
всё жмутся, девочки...
* * *
Город, любимый мною,
ты строишь зданья,
о, как мягки весною
их очертанья...
Много нужно стараний,
но мы залепим
каждую твою рану
насущным хлебом,
его от себя отнимем,
о да! отнимем,
твоей красоты во имя,
во имя
того, что уже свершила,
что свершала
славы нашей вершина —
Варшава!
* * *
Выйду да гляну, как поле вспахано,
ни зимы не страшусь, ни ветров осенних.
И нету во мне никакого страха.
Ты ведь знаешь: я – не Есенин.
Страхи налево, страхи направо, —
но, – промозглый страх не приемля, —
он учинил над собою расправу
и удалился в темную землю.
Милая, я не боюсь ничего на свете,
твоею лишь скорой печалью маюсь…
А над полями – всё свищет ветер.
А над кровлею – белый аист.
* * *
Птицы кругом летают,
вьётся птичий рой,
спрашивают, окликают:
кто ты такой?
А я – птицам друг,
и любви, и песне,
мой стих родился не вдруг...
Может, оно уместней
и проще – совсем не писать,
а я? – ха! – пишу.
Вместо того чтоб сосцы суки-земли сосать,
кое-как, но дышу.
* * *
Ненавижу в новелле Сенкевича волка,
ненавижу жестокость дел;
промолчать кой о чем – больше толку.
Грустный удел.
Волки жену мою растерзали,
хуже, чем волки.
Тишину жестокие вихри взорвали,
ангелы умолкли.
Что с того, что умею стихи писать, —
не хочу ничего.
Ведь я должен, должен, должен
в сон любимые призраки пеленать.
А для чего?..
* * *
В глазах моих – сырость,
сердце – изнылось,
что мне до дальних далей?
Сбежал бы, тоскуя,
в чащу лесную
да помер бы от печали.
* * *
Бумага белая лучше
стихотворения скверного,
плохого стиха ничто не улучшит,
и дело первое:
не пиши без уменья, не трать силу попусту;
а во-вторых – не пиши, если нет повода,
и не волнуешься, и несет тебя попросту
всяческих пустяков вода;
брошен в нее ты – и выплывай.
Длиннее писать у меня нет повода.
Бывай!
* * *
Сросшийся с жизнью, как древо с листами,
что же скажу ей?
Что сторониться, конечно, не стану
листиков жухлых.
Если деревья, то бишь поэты,
жить без листков не могут,
если дороги правильной нету,
выйду своей дорогой —
в поле, дорогой песчаной, не торной,
не для туристов:
стихотвореньям будет просторно
в жизни живой и чистой.
* * *
Евка – в веснушках нос!
Такой и у мамы тоже.
Похожа ли? Вопрос!
Ну, до чего похожа!
Я напишу о сосне,
зеленеющей у протоки,
и вспомнишь ты обо мне,
когда прочтешь эти строки.
