скачать книгу бесплатно
Теперь, проснувшись, он первым делом лез в HR, так называлось его приложение для знакомств. Оно заменило ему фейсбук. Заглядывая в фейсбук, он погружался в отчаяние оттого, что на свете существует огромное количество людей, еще не знающих о его разводе. Но кроме этого, фейсбук представлялся пейзажем из не выбранных им дорог, из картин невыносимого чужого счастья (настоящего или инсценированного). Браки, вроде бы скучные, и посты вроде бы случайные, не ставящие целью кого-либо впечатлить – отражающие не агрессивный жизненный успех, а обычное благополучие, – именно от таких Тоби хватался за сердце. Он никогда не мечтал достигнуть в своем браке каких-то великих, бессмертных высот. Он не идиот. Он видел брак своих родителей. Он хотел лишь простого, глуповатого счастья – стабильности, эмоциональной поддержки и общего, пусть не слишком сильного, довольства жизнью. Сари, его бывшая стажерка, выставила фото себя и мужа на боулинге для сбора средств в пользу школьного фонда. «Какой отличный вечер», – написала она. Судя по всему, она выбила три страйка[3 - Страйк в боулинге – идеальный бросок, когда за один раз игрок выбивает все 10 кеглей. За три страйка подряд начисляется 30 очков. Прим. ред.]. Тоби смотрел на ее пост с непреодолимым желанием прокомментировать: «Радуйся жизни, пока можешь» или «Любое желание – смерть». Лучше ему пока не заходить в фейсбук.
За счет фейсбука у Тоби высвободилось время на приложения для знакомств, из которых он пользовался четырьмя: HR, Choose (предположительно для еврейских знакомств, хотя там попадались также азиатки и католички), Forage, древний веб-сайт, позже обзаведшийся приложением, где паслись в основном луддиты, к которым, возможно, относился и сам Тоби, и Reach, через который могли инициировать контакт только женщины (это поначалу устраивало Тоби, пока он еще пытался оценить собственную привлекательность для противоположного пола в своем нынешнем состоянии: рост по-прежнему пять футов пять дюймов, волосы все на месте, проступают морщинки у рта и мешки под глазами, но все еще стройный, и не забывайте, волосы все на месте).
Со временем он полностью переключился на HR. При загрузке приложение приветствовало его каким-нибудь вдохновляющим лозунгом: «Прямо в яблочко!» или «Приди, увидь, победи!» Это приложение однажды поставила ему на телефон Джоани, его клинический ординатор в гепатологии. В тот день Тоби был расстроен сообщением от Рэйчел по поводу выплат на содержание детей (она назвала их алиментами, потом утверждала, что это нечаянно получилось, так он и поверил). У Тоби испортилось настроение, и он наорал на Логана, другого клинического ординатора, когда тот ошибся в интерпретации результатов ЯМР. Такую ошибку мог сделать кто угодно, и ее следовало бы использовать как удачный момент для обучения, а не орать. Логан заметно удивился, и Тоби ничего не оставалось как рассказать: они с Рэйчел разъехались и собираются разводиться. Он просит прощения, но у него нервы на пределе. Ординаторы молчали минут десять, потом Логан спросил: «И как вы, держитесь?» Тоби ответил: «Да, у меня было время с этим свыкнуться». А Джоани – у нее, скажем прямо, неконвенциональной формы нос и бесцветные волосы, которыми она старательно завешивает лицо, – улыбнулась ему половиной рта и сказала: «Ну что ж. Будет здорово, вот увидите».
Он старался не улыбаться, пока она говорила. Старался щуриться серьезно, будто при осмотре пациента, но ничего не мог с собой поделать. Ему не приходило в голову, что его новость можно воспринять как-то иначе, не как трагедию. Он думал, что ему придется мрачно опускать взор на собственные ботинки при каждом упоминании развода, что этого требуют некие приличия. Но он уже довольно страдал. Он мучился много лет в чистилище неудач и самоуничижения, каким была заключительная фаза его брака. Каким бывает заключительная фаза любого брака. Да! Будет здорово! Он выглянул в окно и понял, что на дворе лето. Лето!
Он снова перевел взгляд на телефон в руках Джоани. Она показала ему цифру в углу экрана и объяснила, что этой цифрой женщина обозначает свою «доступность» в данный момент.
– В смысле, свободна ли она прямо сейчас? – переспросил Тоби, вглядываясь в телефон и морщась всем лицом.
– В смысле, насколько она готова! – объяснил Логан.
– Готова? – переспросил Тоби.
Клинические ординаторы дружно расхохотались.
– Насколько она озабочена! – перевел Логан.
Тоби посмотрел на Логана. Привлекательное лицо с массивной челюстью. Во времена молодости Тоби любой произносящий подобные слова попадал в разряд сексуальных маньяков. Тоби поглядел на Джоани, пытаясь понять, оскорбилась ли она, но она смеялась. О сексе теперь говорили прямо, он был так же доступен, так же под рукой, как вот это приложение, которое сейчас каким-то образом загружалось к нему на телефон. «Насколько она озабочена», – невольно повторил про себя Тоби, при этом помня, что он ответственный сотрудник и находится на рабочем месте. Он отнесся к этому сообщению как к медицинским данным и стал представлять себе вскрытие трупа, чтобы предотвратить неуместную эрекцию.
Позже, в комнате отдыха для врачей, он притворился, что проверяет безобидную электронную почту, но на самом деле стал знакомиться с новым приложением. Его немедленно парализовал объем данных, которые требовалось ввести при заполнении профиля. Вопросы были совершенно безумными, а правдивые ответы на них – слишком банальными или стыдными. Тоби сидел и смотрел на вопросы, зная, что правду отвечать нельзя. Кем был бы он, не будь он тем, кто он есть на самом деле? Литературным критиком? Это отчасти правда и звучит красиво, верно ведь? Кто его животное-фамильяр? (Чего-чего?!) Какая у него любимая еда? (Хумус, это была правда, но трудно представить себе менее сексуальную еду, чем хумус.) Любимый фильм? (Он хотел написать «Энни Холл»[4 - Комедийный кинофильм Вуди Аллена про начало, развитие и конец отношений между начинающей певицей Энни Холл и стендап-комиком невротиком Элви Сингером. Еврей Сингер повсюду видит антисемитские заговоры и много лет посещает психоаналитика. Прим. ред.], но не был уверен, что это подойдет.) Как он любит проводить дождливый день? (За чтением, просмотром порнушки и мастурбацией.)
Он пришел в ужас. Не то чтобы он не мог заполнить эти анкеты. Не то чтобы он не готов встречаться с женщинами. Бог свидетель, к тому времени, как брак распался и супруги разъехались, они уже более чем готовы к чему-то новому. Но его пугало обилие бюрократических препон. Словно перспектива прочесывать нью-йоркских женщин в поисках любви не была сама по себе экзистенциальным кошмаром. Он ведь этим занимался в молодости, так? И разве он не решил этот вопрос? Разве не покончил с этой ерундой, женившись?
Потом, как-то субботним утром, через две недели после того, как Тоби съехал от Рэйчел, он проснулся и понял, что он один. Его новая квартира выглядела как декорации к унылой пьесе – почти пустая, лишь кое-где торчат предметы мебели, купленные не по необходимости и не потому, что они ему понравились, а лишь чтобы заполнить объем. Нигде ничего не валялось, в отличие от старой квартиры, где всегда кипела жизнь и домашние торопливо собирались то на концерт флейтистов, то на танцевальную репетицию, то в гости к друзьям, то на день рождения. Теперь Тоби окружали коричневый диван, обитый микрофиброй, серое кресло, которое раскладывалось в футон, дурацкий ковер с оранжевыми спиралями, уже буреющий по краям, телевизор с некрасивым пучком проводов, которые никак не удавалось спрятать, паршивый книжный шкаф из ДСП, и все это было изо дня в день одним и тем же. Ничто не перемещалось с места на место. Дети приходили и уходили, теперь они были гостями, и в квартире ничего не двигалось. В квартиру падал дневной свет – сначала синий, потом желтый, потом белый, потом опять синий, – но в ней все было неподвижно. Дети приходили после школы, ужинали и делали уроки, но Тоби провожал их домой и возвращался, и казалось, что никаких детей тут и не было. Что жизнь, идущая здесь, – имитация.
И еще тут было тихо, слишком тихо. Раньше, когда она была редкостью, Тоби любил тишину. «Ты слышишь?» – говорил он Рэйчел, когда дети были в школе, или уезжали в лагерь, или оба уходили в гости к друзьям. Тишина будто имела свой собственный звук. Теперь это отсутствие звука было не исключением, а постоянным фактором. Ничто стало для Тоби соседом по квартире.
И вот он сел в кресло-мешок, купленное для сына, и стал правой рукой дергать себя за волосы на груди, левой при этом заполняя анкету для приложения HR. Наконец он разработал научно выверенный набор ответов. Профессия: литературный критик. Животное-фамильяр: шнауцер. Любимая еда: салат цезарь с курицей. Любимый фильм: «Рокки II». Занятие в дождливый день: решать кроссворды, ходить по музеям, гулять («Дождь меня не пугает!»). Все это не было неправдой, кроме салата цезарь. Тоби когда-то принял решение не добавлять жиров в свою еду и держался этого принципа как религиозной заповеди или патриотической присяги.
Он щелкнул «отправить» и стал смотреть, как его профиль загружается. Ему показалось, что прошла лишь миллисекунда, и вдруг посыпались послания от женщин:
Привет!
Алё!
Как дела?
(смайлик с изображением высунутого языка)
(смайлик с изображением багрового дьявола)
Шутливо подталкиваю тебя локтем!
(смайлик с изображением больших круглых глаз)
(смайлик с изображением шутливого лица)
(смайлик с изображением баклажана)
(два смайлика с изображением багрового дьявола)
(смайлик с изображением сыщика)
(смайлик с изображением женщины, танцующей, вероятно, самбу, в вечернем платье)
Потрахаемся?
Ну что ж, друзья, в те выходные из его жизни выпал целый день. А может, полтора? Два? Наш общий друг Сет звонил ему дважды, и оба раза звонок переключался на автоответчик, но не сразу – Тоби явно отклонял звонок, увидев, что это Сет. Солнце вставало и садилось, Тоби осознавал, что ему уже час хочется в туалет, в какой-то момент он подумал, не заказать ли доставку из китайского ресторана (курица и овощи на пару, водяных каштанов не кладите, пожалуйста), но большей частью его несло по волнам полученных сообщений. Женщины хотели отвечать LOL на каждую его шутку, посылать ему подмигивающие смайлики и картинки и воспламенять его усталое сердце пошлыми намеками. Некоторые посылали смайлики в виде больших улыбающихся или подмигивающих лиц. Некоторые составляли целое либретто из смайликов, например: (женщина с поднятой рукой) (мужчина – строительный рабочий) (мужчина и женщина) (ванна). Эта цепочка возбудила его просто невыразимо. Он свайпал и свайпал, пораженный до глубины души количеством сообщений. Лицо, лицо, лицо, лицо, фото в полный рост, лицо, лицо, только ключицы, лицо, лицо, лицо, только щель между ягодицами, лицо, язык, грудь сбоку, господи-боже-мой одни только губы, лицо. Лишь вечером второго дня, когда стемнело, Тоби осознал необходимость что-то предпринять по следам хотя бы некоторых диалогов. До него это дошло только потому, что женщина, с которой он в тот момент обменивался сообщениями, написала: «Так что, я увижу когда-нибудь вживую эту симпатичную мордашку или нет?» Он понял: то, что происходит в его телефоне, теперь раскаленном и покрытом потеками, происходит и в реальной жизни. Он ненадолго поднял взгляд от телефона и почувствовал, с каким усилием его взгляд перестраивается, наводясь на комнату вокруг. Улыбка не сходила с его лица много часов подряд, но он огляделся, и оказалось, что вокруг темно, и он немного запаниковал, вдруг вспомнив, что мир никогда не стоит на месте, что его движение вперед непременно выхватит тебя из состояния бездумного холодца.
Поначалу он весьма великодушно подошел к параметрам поиска в плане возраста. Любая женщина старше двадцати пяти и притом живая представлялась ему подходящей добычей. Но он быстро уставал от молоденьких. Дело не в том, что ему было больно смотреть на их молодость, их еще упругую и светящуюся изнутри кожу, их восторг при виде игривой, как на пружинках, складочки между их же ягодицей и бедром. Хотя, безусловно, ему было больно на это смотреть. Дело не в их явной уверенности, что они будут такими всегда. А может, они как раз знали, что это не навсегда, и торопились насладиться, пока можно. Второй вариант был бы еще хуже, потому что… ну у кого хватает мозгов понимать, что молодость – это не навсегда, и ловить момент? Дело в том, что Тоби просто не мог быть с женщиной, не до конца осознающей последствия, не понимающей, что мир все равно возьмет свое и сделает с тобой все, что хочет, несмотря на все твои кропотливо составленные жизненные планы. Научиться этому невозможно, пока сам это не проживешь. Никто из нас не способен это осознать, пока сам этого не проживет.
Тоби все знал о последствиях. Сейчас он в них жил. До и после случайных встреч для секса у него происходило нечто вроде общения. Он быстро узнал, что в результате такого общения ему сразу хочется сдохнуть. До сорока лет люди были оптимистами. Будущее представлялось им лучезарным; они не желали верить, что оно с пугающей точностью повторит их настоящее. В них была мобильность. Для Тоби мысль о чужой мобильности была сейчас непереносима.
И еще почти все они до сих пор хотели детей. Даже те, которые притворялись, что не хотят, движимые странным желанием казаться крутыми, или безбашенными, или неуязвимыми, или еще какими-нибудь, или больше похожими на мужчин, раз уж этого хотят сами мужчины. Этим молодым женщинам легко было задурить голову добротой, а Тоби не хотел беспокоиться о том, что, общаясь с женщиной, невольно спровоцирует в ней ожидание какого-то развития, движения вперед и вверх. Он сейчас не представлял себя ни в каком развитии, тем более в движении вперед и вверх. Он знал, что среди мужчин в его ситуации такие взгляды непопулярны. Наш общий друг Сет, например, едва ли поверил бы, если бы Тоби поделился с ним этими соображениями. У самого Сета диапазон поиска по возрасту в HR был выставлен на «от двадцати до двадцати семи», несмотря на то что Сету, как и всем нам, был сорок один год.
– Почему не начинать с девятнадцати? – спросил Тоби. – Или даже с восемнадцати? Закон этого не запрещает.
– Я не извращенец, – ответил Сет, хотя буквально сотни женщин единодушно отнесли бы его именно к этой категории.
Итак, Тоби сменил диапазон возраста в параметрах поиска на «38–41», а потом, подумав «а, пропади все пропадом», – на «40–50», и именно тут наткнулся на золотую жилу: снедаемых неутолимым желанием, интересующихся сексом женщин, которые были не прочь попробовать что-то новое, и при этом их лица не будили в Тоби экзистенциальных вопросов о юности и ответственности за собственные поступки. Здесь он нашел женщин в основном разведенных, свободных от семейных обязанностей и обретших потрясающее второе дыхание, энергию, бурлящее в крови изумление новым возможностям, которое Тоби чуял даже через телефон, как струю феромонов.
Во встречах с ровесницами были и другие плюсы. Их фото на аватарах, в отличие от фото молодых женщин, не выглядели так, будто взяты из порножурналов. Только эти странные миллениалы почему-то считали, что прикушенная губа, или полузакрытые глаза, или откинутое куда-то назад тело (а куда она дела руки?!) выглядят привлекательно, что мужчину заводят лишь полуобморочные, полумертвые, покорные женщины. Может, это и верно для молодых мужчин, своими первыми сексуальными опытами обязанных порнографии. Но не для Тоби. Женщины, которые ставили на аватар приятное фото с улыбкой, глядели прямо в объектив без притворства и жеманства, – вот такие женщины интересовали Тоби. Они начинали с нуля, совсем как он, и просыпались, как птенцы в гнезде, у которых только что открылись глаза, – тоже как он. Медленно-медленно он стал прозревать в их фото и профилях путь к дальнейшей жизни. «Они как будто показали мне дорогу, – рассказывал он. – Как будто вывели меня к следующей версии меня самого». Благодаря этим женщинам и их уверенности в себе он увидел, каким маршрутом сможет снова войти в жизнь.
Какой из этого можно извлечь урок? Заполни анкету, даже если она приводит тебя в ужас. А еще? Стремись к тому, чего тебе хочется, а не к тому, чего тебе положено хотеть. Тоби окружали сборники инструкций, куда ни глянь: вот эту машину ты должен хотеть купить, вот эту официантку ты должен хотеть трахнуть. Тоби все чаще и чаще понимал, что надо глушить эти команды и спрашивать себя самого, что требуется ему в нынешнем душевном состоянии. Это никогда не была спортивная машина и очень редко – официантка.
Итак, сегодня утром на пути через парк Тоби в очередной раз получил столь нужное ему подтверждение, что жители Нью-Йорка – безумная свора сексуальных маньяков, содрогающихся от похоти и неспособных прожить полдня без оргазма. И тут телефон зазвонил, что слегка выбило Тоби из колеи. Это оказалась Джоани – ее краснеющее смущенным румянцем фото на пропуск возникло на экране внутрибольничного приложения для вызовов. Оно вытеснило фотографию персональной тренерши в бикини, совершенно спутав информационные контуры в мозгу Тоби, уже настроенные на сексуальный лад.
– В отделении неотложной помощи пациентка без сознания, нас вызвали на консультацию.
– Хорошо, я буду через двадцать минут. На меня сегодня утром неожиданно свалили детей.
Он прервал контакт и увидел, что пришла эсэмэска. Она оказалась от Тэсс.
Сегодня вечером как договорились?
Ему страшно не хотелось бросать детей одних, особенно вечером пятницы. Но сильней этого нежелания была ненависть к Рэйчел. Выходные начинаются только завтра. А пошло оно все к черту, подумал он.
Конечно. Жду с нетерпением.
Честно, никто из нас не мог бы предугадать, как сложится жизнь у Тоби. Нам было по двадцать лет, когда мы познакомились в Израиле, во время учебы за границей по обмену. Мы еще не знали, что у неуверенности в себе есть градации: мы думали, что она у нас у всех максимально высока. Конечно, она принимала разные формы, но страдали мы все одинаково. Впрочем, мы верили, что в конце концов это пройдет. Но что касается конкретно Тоби, мы не знали, что детство, проведенное в теле толстого коротышки, сделало его неполноценным в собственных глазах – сначала в глазах его матери, потом в собственных, а потом, как самоисполняющееся пророчество, – в глазах всех остальных людей. Мы еще не знали, что он больше не будет расти – он где-то прочитал, что у юношей иногда бывает внезапный скачок роста в двадцать с небольшим лет. А главное, мы не знали, насколько тяжелую травму он получил, желая других и желая быть желанным для них, но не получая желаемого.
В вечер нашего знакомства, двадцать лет назад, Тоби сидел на полу в забегаловке-разводиловке для туристов под названием «Дварец (sic!) эликсира». Там подавали подогретое вино в бокалах с засахаренной кромкой – сейчас о таком и думать противно, но тогда это казалось нам потрясающей экзотикой. Играл Боб Марли – его CD был единственным, что имелся в забегаловке, но тогда мы этого еще не знали. Тоби сидел у стены, глядя налево, туда, где Сет охмурял одну из официанток. Сет был высокий, спортивный и с кудлатой стрижкой мажора. У Тоби волосы никогда бы не стали спускаться такими плавными волнами; если он их отращивал, они так и продолжали торчать вверх и в стороны. Он и Сет были свежеиспеченными соседями по общежитию. Они познакомились три дня назад и с тех пор каждый вечер ходили в разные забегаловки. И каждый вечер Тоби наблюдал подобную сцену. На второй раз он уже перестал спрашивать себя, что такое знакомство с новым соседом – колоссальное везение или худшее, что могло произойти с его самооценкой, и без того упавшей ниже плинтуса.
Официантка весь предыдущий час игнорировала Сета. Вероятно, она привыкла производить сокрушительное впечатление на только что прибывших американских студентов. Но Сет ей до сих пор не попадался. Он все время спрашивал ее, как переводится на иврит то или иное слово в английском меню. Ведь это же вопросы по делу, так почему она не отвечает? «Ну пожалуйста, – говорил он, – пожалуйста, пожалуйста, скажите. Я новичок в этой стране. Ну пожалуйста, мы ведь товарищи, камрады, компатриоты». Тоби смотрел, как официантка начинает тяготеть к Сету, словно прилив к Луне. Она постепенно оттаивала и склонялась поближе, читая слова, на которые он указывал, а потом глядя ему в лицо, когда он повторял за ней. Просто удивительно, как люди теплели к Сету – как женщины таяли перед Сетами мира сего. Тоби к тому времени проучился в университете два года – достаточно долго, чтобы понять: то, что творилось с ним в старших классах, не аномалия. Он понял, что обречен вечно играть роли второго плана при парнях вроде Сета. То ли дело было в его росте, то ли в его чувствах по поводу собственного роста, то ли ему в самом деле не хватало шарма, красоты и харизмы.
В тот день мы приехали на автобусе из Тель-Авива – я и Лори, моя соседка по квартире, рыжая девица с торчащими передними зубами (она была откуда-то из штата Миссури, но не из Сент-Луиса). То был первый и, кажется, единственный вечер в Израиле, когда мы с ней пошли развлекаться вместе. Мы сели на пол рядом с Тоби, и пока Лори осматривалась кругом, я наблюдала, как он наблюдает за Сетом, наблюдающим за официанткой. Дрочка по кругу, или наблюдение за наблюдателем в стиле телеканала National Geographic. Официантка уже сидела на полу рядом с Сетом. Я тоже сидела, но обхватив себя руками. Тоби повернулся к своему бокалу, чтобы отхлебнуть вина, и увидел, что я за ним слежу.
– Я думал, израильтян в армии учат приемам самообороны, – сказал он.
Он был родом из Лос-Анджелеса и изучал биологию в Принстоне. Происходил из семьи потомственных врачей и сам всегда хотел стать врачом. А я была из Бруклина, из семьи с кучей дочерей, которые должны были перейти из своих детских спален прямо в спальни к мужьям, без промежуточных остановок. Я жила с родителями и каждый день ездила на занятия в университет Нью-Йорка. Учеба по обмену в одобренной матерью стране была для меня единственным способом вырваться из дома. Мы с Тоби продолжали разговор, наблюдая, как Сет охмуряет официантку. Мы обсуждали его ходы на манер спортивных комментаторов. Обменявшись с Тоби буквально пятью словами, я уже понимала, что мы на одной волне. Мы пользовались одними и теми же приемами защиты: сарказмом, придирчивостью, броней начитанности, которая, как мы надеялись, подчеркивала, что мы умнее окружающих. Тоби мне понравился. Он даже мог бы мне понравиться в том самом смысле.
Но. Два часа спустя Лори объявила, что последний автобус на Тель-Авив уходит через пятнадцать минут. Тоби сказал, что проводит меня до остановки, и я начала вставать, и он тоже, но когда он закончил вставать, я еще продолжала: дюйм, другой, третий. Тоби привык быть маленького роста, а я не привыкла быть очень высокой. Во мне всего пять футов восемь дюймов[5 - Примерно 173 сантиметра. Прим. ред.], для девушки это высокий рост, но не великанский. Впрочем, смотря с кем рядом стоять. Я и так ненавидела собственное тело и не пережила бы, если бы мне пришлось постоянно выситься над своим парнем, а ведь именно так получилось бы с Тоби. Я не могла себе позволить быть крупнее мужчины – ни в постели, ни в кино, ни за обеденным столом, ни, если честно, даже по телефону. Я не хотела чувствовать себя огромной и неуклюжей, тысячефунтовой тушей; я не хотела мириться с этим каждый раз, как его рука полезет мне под рубашку. Я и без того уже страдала из-за собственной внешности. И я тут же выпалила: «Мне кажется, ты и эта девочка из нашего общежития, вы друг другу подойдете». Я это сказала то ли чтобы отразить его вроде бы возникший интерес ко мне, то ли чтобы как-то компенсировать то, что я немедленно сбросила его со счетов. Он сунул руки в карманы и улыбнулся одними губами. Мы вышли к автобусу и увидели, что в тени Сет целуется с официанткой. Мы оба притворились, что не видим, и стали говорить про учебу – чтобы даже призрак секса не начал реять между нами. Я не разбила сердце Тоби – он тоже меня не хотел, просто мы оба хотели кого-нибудь.
После того вечера мы с Тоби время от времени виделись в Иерусалиме – первый раз случайно, через неделю, опять столкнувшись в «Дварце эликсира» и обрадовавшись этому, потом уже намеренно, договариваясь о встрече по телефону. Сет приезжал в город вместе с Тоби и ухлестывал за всеми девушками подряд – главное, чтобы они были не толстые и умели кокетничать. Мы с Тоби стояли и смотрели, низводя их до карикатур, но при этом изумленно качая головами – нас удивляло, как легко им все это дается. Я в том году в конце концов обзавелась парнем – его звали Марк, и он обожал петь арии из Les Miserables на тель-авивском пляже, широко разводя руки, и ходил со мной за кремом-увлажнителем в «Дизенгоф-центр», и вы наверняка уже поняли, чем это кончилось. Он меня бросил – внезапно и бесцеремонно, потому что я никогда никого не бросала: я не верила, что смогу найти кого-нибудь еще. Тоби сказал мне, что, по его мнению, Марк постарался отпустить меня, поскольку я заслуживаю парня, который будет меня любить. Но потом я увидела, как Марк обжимается с другой девушкой в нашем общежитии, и поехала в Иерусалим поплакаться Тоби в жилетку.
– Почему я такая дура? – спросила я у него.
Тоби так и не понял, что я нашла в Марке.
– Не знаю, – ответил он. – Ты такая особенная, а он обычный и тупой.
Это было приятно слышать, но я все равно выпила две стопки «гольдшлягера», что примерно на полторы стопки превышало мою норму даже в юности. Мы сидели на бордюре мощенной брусчаткой пешеходной улицы Бен-Йехуда. Я прислонилась к плечу Тоби – для этого мне пришлось извернуться вбок от копчика до шеи, поскольку его плечо приходилось существенно ниже любой части моей головы. Мое тело, шея и голова образовали букву С. Тоби гладил меня по макушке, думая о том, как нелепо мы выглядим со стороны.
Тут среди толпы пьяных до изумления американских студентов, обычно слоняющихся по Бен-Йехуда, возник одинокий Сет. Он увидел нас и сел рядом со мной, с другой стороны.
– Что случилось, чуваки? – спросил он.
– Марк меня бросил. Сказал, что никогда не был в меня влюблен по-настоящему.
– Это потому что у тебя нет члена, – ответил Сет. – Ты слишком хорошенькая, чтобы в таком юном возрасте отрезать все остальные перспективы.
Я улыбнулась сквозь сопли, отклеилась от Тоби и прислонилась в другую сторону, к Сету. Его плечо было выше моего, и моя новая поза выглядела не так унизительно.
Это было в ноябре, как раз перед Днем благодарения, и с того дня мы, как легко предугадать, стали дружить втроем. Мы встречались каждую неделю в четверг вечером, потом стали встречаться и в субботу вечером, а во время каникул – каждый день. На Песах, когда половина студентов уехала домой в Штаты встречать праздник с семьей, мы вместо этого отправились в пеший поход по Галилее с группой случайных туристов, организованной через электронную доску объявлений для экспатов. Мы любовались водопадами на рассвете, а на закате ели голубятину, про которую нам сказали, что это курица. Как-то вечером мы сидели на берегу Галилейского озера и слушали, как христианский пастор, собирающийся принять иудаизм, рассказывает историю своей жизни. Именно в этом походе Сет научил меня курить – сперва табак, потом травку – и божетымой, я как будто обрела исцеление от самой себя. Последнюю ночь в Израиле мы провели вместе, безумствуя под кайфом, и на следующий день улетели, каждый своим рейсом. Мы поддерживали связь даже по возвращении домой, все время, пока учились в университете, и когда Тоби окончил мед, и когда я опубликовала свою первую статью в журнале для чирлидеров, и когда у Сета случилась первая неприятность с Комиссией по ценным бумагам и биржам. Только после женитьбы Тоби мы начали терять друг друга из виду.
Лет двенадцать назад я вышла замуж за юриста, родила и переехала в пригород. Я давным-давно исчезла из жизни Тоби – с момента моей свадьбы мы, кажется, и словом не перемолвились. Иногда я вспоминала о нем с грустью. Иногда я по многу месяцев не думала о нем вообще.
А потом, в июне прошлого года, у меня зазвонил телефон. Я прибиралась на кухне после ужина. Адам, мой муж, укладывал детей спать. Имя высветилось на экране как ни в чем не бывало, будто этот звонок ничем не отличался от других.
– Тоби Флейшман! – Я выключила воду, вытерла руки и развернулась, облокотившись спиной о раковину.
– Элизабет Эпстайн, – произнес он.
– Боюсь, вы не туда попали. Меня уже давно зовут Элизабет Слейтер.
– Правда? В журнале ты всегда подписываешься «Эпстайн».
– Боюсь, вы не туда попали. Я уже давно не публикуюсь ни в каких журналах.
– Правда?
– Тоби. Тоби! Что происходит?
Он сказал, что разводится и что его психотерапевт велела ему возобновить отношения со старыми друзьями в качестве одного из шагов «возвращения к своей собственной жизни».
– Это она так выразилась, а не я, честное слово.
Нет, развод не был внезапным. Да, к тому давно шло. Да, у него огромная рана в животе и кишки волочатся по полу. Да, Рэйчел забрала квартиру, машину и загородный дом в Хэмптонсе.
– Но что случилось? – спросила я.
– Оказалось, что она чокнутая. Я так искал кого-нибудь нормального и в результате выбрал сумасшедшую. Мы ходили к семейному консультанту. Он сказал, что у нее слишком много презрения. Он сказал, что презрение – один из четырех всадников Апокалипсиса.
– А кто другие три?
– Кажется, один – «не желаю тебя слушать». Да, а другой – манера во всем видеть обвинение и сразу уходить в глухую защиту. Четвертого не помню, честно.
– Может, стервозность?
Адам шикнул на меня из спальни сына. За каким хреном мы покупали огромный дом в пригороде, если в нем нельзя даже пошутить на кухне вечером?
– Я уверена, четвертый всадник – это стервозность одного из супругов.
Последний раз я видела Тоби много лет назад, когда мы с Адамом пошли к Тоби и его жене на ужин, и это был чистый кошмар. Мой милый, вежливый муж пытался поддерживать разговор с Рэйчел об агентском бизнесе, а она отвечала как участница конкурса «Мисс Америка» – полными, законченными предложениями, исключавшими любую возможную дальнейшую реплику, и с бешеной скоростью подавала на стол очередные блюда. Когда ужин кончился, Адам сказал «спасибо» и «до свидания», а я нет. Я только посмотрела на Тоби и вышла.
Но в тот вечер, когда Тоби позвонил, он приготовил длинную жалобную речь о том, что ему пришлось пережить. Эта речь была призвана смягчить мой гнев – мой справедливый гнев – на Тоби, чтобы мы опять могли стать друзьями. «Можешь всё высказать мне потом, – начиналась она. – Я это заслужил. Но сейчас мне очень нужен друг». Вероятно, он надеялся, что на слове «друг» его голос дрогнет и я пойму, что его раскаяние искренне.
Но когда я увидела его имя на экране телефона, случилось кое-что еще. Я вернулась в прошлое, в день нашей последней встречи. При звуках несчастного голоса Тоби в душу хлынули облегчение и любовь, и я сложила все свои обиды в архив, чтобы вернуться к ним когда-нибудь потом.
Я тоже как раз тогда переживала трудные времена. Года за два до того я ушла с постоянной должности в редакции мужского журнала. Я стала «неработающей мамашей». Это временная занятость, исключающая всякую возможность повышения. Но она так старательно отгораживается от «настоящей» работы, что семантически обрекает на полное бездействие, хотя я, конечно, продолжала покупать продукты, готовить, убирать и заниматься детьми. Когда я говорила людям, чем занимаюсь, они отвечали: «Быть матерью – самая трудная работа». Но это неправда. Самая трудная работа – быть матерью и одновременно работать на настоящей работе, с офисным дресс-кодом, проездным билетом, шариковыми ручками и губной помадой. Когда у меня еще была настоящая работа, мне никто не говорил: «Работать на настоящей работе и одновременно быть матерью – самая трудная работа». Нам приходилось молчать об этом, чтобы не внушать неработающим матерям комплекс неполноценности. (Когда-то давно, когда я еще работала, я спросила одну женщину, работает ли она. «А как же, – ответила она. – Я мать». Но я ведь тоже мать! Тогда как называется то, что делаю я?) Но кроме этого: я не нуждалась в стороннем подтверждении того факта, что работать вне дома и одновременно быть матерью – труднее. Это очевидно. Это две работы на полный день. Простая арифметика. Ведь тот факт, что у тебя есть работа, никак не отменяет того факта, что у тебя есть дети; тебя никто не освобождает от соответствующих обязанностей. Заботиться о детях на расстоянии ничуть не легче. Доверить их незнакомой женщине, которая стала нянькой только потому, что непригодна ни к какому другому делу? Это как-то не внушает оптимизма и не позволяет расслабиться. Теперь, поработав в офисе и побыв домохозяйкой, я могу это подтвердить. Сейчас, сидя дома, я могу заявить об этом в полный голос. Но так как я не работаю, меня никто не будет слушать. Неработающих матерей никто никогда не слушает – возможно, именно поэтому мы так старались щадить их чувства.
Ну ладно.
Нельзя сказать, что я бездельничала. Я постоянно сотрудничала с учительско-родительской ассоциацией и была на хорошем счету. Я владела автомобилем, ставя свое удобство выше здоровья атмосферы и будущего нашей планеты. У меня был пенсионный вклад. Я ездила в отпуска, плавала с дельфинами и учила детей кататься на лыжах. Я жертвовала в ежегодный школьный фонд. Я чистила зубы нитью дважды в день и посещала зубного врача дважды в год. Я сдавала мазки с шейки матки и ходила на проверку родинок. Я участвовала в работе книжного клуба, где мы читали книги об угнетении меньшинств. Я посещала физиотерапевта по поводу старой травмы колена, хотя могла бы потратить это время на что-нибудь поинтереснее – но я не хотела, чтобы травма повторилась. Я готовила завтраки. Я ходила на бесконечные встречи мам, чтобы «глотнуть воздуху». Для встреч я надевала джинсы в обтяжку, модные блузки и туфли на высоком каблуке, будто кому-то это было не все равно. Обычно на этих встречах мы ели в ресторанах по соседству с теми, в которые мы ходили с семьями. (А вот встреч пап, на которые мог бы ходить мой муж, в природе не существовало. Предполагалось, что мужчины живут все время, а женщины заперты в клетку, откуда их время от времени выпускают побродить по окрестностям и попить крови свободных людей.) Я проводила опросы – где уроки плавания лучше, в Культурном центре еврейской молодежи или в Еврейском общественном центре. Я записывала детей в футбольные секции заранее, пока туда еще шел набор (то есть на много месяцев раньше, чем нормальному человеку приходит в голову, что ребенка не мешало бы записать в футбольную секцию) и организовала расписание подвозов силами родителей. Я планировала походы детей в гости друг к другу на поиграть, барбекю, визиты к зубному врачу (отдельно к детскому, отдельно ко взрослому), и к врачам по внутренним болезням, и к педиатрам, и к парикмахерам, и на тесты для поступления в школу, и для покупки спортивной обуви, и на кружок по рисованию, и к детскому офтальмологу, и к взрослому офтальмологу, а теперь вот еще и на маммограмму. Я готовила обеды. Я готовила ужины.
– Почему ты все это время пропадал? – спросила я у Тоби.
– Мы с ней ссорились на людях. Мне было невыносимо стыдно. Она могла начать скандалить в присутствии кого угодно.
– А я думала, дело во мне! Все это время я думала – может, она совершенно нормальная, милая женщина, просто невзлюбила меня и настроила тебя против. – Мне вдруг показалось жутко нелепым, что я когда-то в это верила. – Да, она совершенно ужасный человек. Я ее возненавидела с первого взгляда.
Тоби был безумно благодарен мне за то, что я не стала предъявлять старые счета или кудахтать над ним, как над раненым котенком. Облегчение ударило ему в голову, и он смеялся все больше, и я тоже смеялась все больше. И в этом смехе слышалась наша юность, а ведь это бывает опасно – стоять на пороге среднего возраста, когда твоя жизнь зашла в тупик, и вдруг услышать отзвуки своей юности.
После первого телефонного разговора мы встретились на обед в кафе в Гринвич-Виллидж. Кафе открылось на месте закусочной, в которой мы часто ели, когда Тоби еще учился в меде. Мне тяжело было смотреть на него и подмечать признаки возраста на лице – мысленно я видела его все тем же, у меня в голове он законсервировался, как Хан Соло в конце фильма «Империя наносит ответный удар». В памяти отпечаталось его горестное испуганное лицо в день нашей последней встречи.
– Она постоянно злилась, – сказал он.
Я стала задавать ненавистные ему вопросы: так что же случилось? Расторгнуть брак – это ведь очень тяжело, это такой решительный шаг. Должно было что-то случиться. Может, она тебе изменяла? Может, ты ей изменял? Может, тебе были неприятны ее подруги? Может, после появления детей у нее пропало влечение? Но брак – обширная, загадочная и очень личная территория. Нельзя использовать научный подход и сравнить две супружеские пары: слишком много факторов, которые невозможно учесть, в том числе – порог переносимости у каждого отдельного человека. Я состроила приятное лицо и изобразила на нем любопытство, как делала, когда еще была журналисткой, во время интервью. Притворяясь, что от ответов практически ничего не зависит, в то время как на самом деле они были делом жизни и смерти.
– Но ты не спросила, как мои дела сейчас. – Он вытащил телефон и открыл его. Боже мой! – Ты только погляди на них на всех.
Все эти женщины, практически сложенные штабелями – фото на экране выстроились в ровные ряды, и их можно было скроллить, – умоляли о внимании Тоби Флейшмана. Тоби Флейшмана! Я уставилась на него, потеряв дар речи.
– Так ты теперь живешь?
– Так я теперь живу. Не нужно выходить из дома, только чтобы нарваться на очередной отказ. И отказы-то получать необязательно. Участие совершенно добровольно. Люди регистрируются на этих сайтах, чтобы найти секс.
