Надия. Жажда моя и боль

– Понравилось – не то слово! – восклицает он. – Так сильно, что хочу повторить. Пусть твои музыканты что-нибудь сыграют, а певцы споют. Я сяду, послушаю.

Баро перечить не стал. Не время ещё. Сделал знак музыкантам – и тут же струны заиграли. Полилась рекою музыка. Красивая, убийственная, нежная. Хочется закрыть глаза и унестись за нею следом – шелестом пройтись по травам, вдохнуть запах цветов полевых и росою чистой умыться.

Но когда открываю глаза – снова вижу генерала. Его пронзительный взгляд, изучающий, блуждающий по мне. И кажется, будто мне нигде от него не скрыться.

Встаю на ноги с мыслью убежать, но он окликает меня:

– Надия!

Я оборачиваюсь, гневно полыхая черными глазами, от мамки доставшимися мне в наследство.

– Станцуй для генерала.

Первым порывом – рассмеяться ему в лицо. Но что-то меня удерживает. Может быть, слово, что я дала вожаку накануне. Ищу взглядом Баро. Он мне кивает: танцуй, Надия, ничего не бойся, ни о чём не думай. И я повинуюсь ему. Не потому что хочу генерала потешить. Мне на него плевать! Я сама для себя это делаю. Музыкант ещё сильнее по струнам ударяет, и они дрожат, кричат, плачут, заливаются. Каким нужно обладать даром господним, чтобы вот так заставлять гитару плакать?

Я скидываю сабо. Они мне ни к чему. Босиком танцую по траве. И юбки вверх вздымаются и, словно колокол, меня кольцом обвивают. Джонка бросает мне в руки платок. И я заворачиваюсь в него, а затем снова раскрываюсь. Вместе со мной пляшут языки пламени. Я подхожу к ним близко, не боюсь обжечься. Что может сделать мне огонь, если он с рождения внутри меня? Вся жизнь цыганки – одна лишь песня. Песня и танец. И пламя огня, сквозь них проходящее.

Я вижу, как ликует генерал. Как отблески огня сверкают в его глазах. Но ему не погасить и не укротить вовек моё пламя. Смотри же, генерал, сколько влезет. И помни: Надия никогда тебе принадлежать не будет.

* * *

Он ушёл на закате, пообещав всему табору: «Я вернусь». Извинений не просил. И ни словом со мной не обмолвился. Но Баро, не сводивший с него глаз всё это время, только хмурился. И Джонка подлила масла в огонь, шепнув мне: «Чую, Надия, это не последняя ваша встреча. Генерал крепко на тебя запал. А глазами-то сверлил! Этот не отступится, пока своего не добьётся».

Я не хотела её болтовню слушать. Джофранке только дай волю, она по всему табору слух пустит, да ещё и шороху больше нужного наведёт. Приврёт такого, чего никогда не было. Это она хорошо умеет. Зато чего у неё не отнять, так это умения делать расклад. И я поздно ночью вошла к ней в шатёр, чтобы просить мне погадать.

– А ты заволновалась, Надия, – подмигнула Джофранка. – Всё-таки, генерал тебя растревожил.

– Не он, – оборвала я. – Сама ситуация мне не нравится. Баро с ним долго разговаривал. Неужели что-то задумали?

Я помнила слова Баро о том, что у генерала тут и земли и люди в подчинении. И как-то зябко от этого стало. Обедневшему табору такой силе противостоять будет непросто.

– Разложи мне карты, Джонка, – попросила я. – На судьбу.

– А может на любовь?

– Любви мне не надо.

Но Джофранка думала иначе. И, сделав первый расклад, торжествующе воскликнула:

– Вот я же говорила! Одни короли вокруг тебя, а ты верить не хочешь.

И, правда, вижу короля казенного. Неужели и есть генерал?

– Может, Иоска? – надежда очень слабая.

– Иоска свой, и портить тебе его не советую. Нет, тут ясно всё. Генерал Сурков тобой увлёкся. Вскружила ты ему голову, Надия, своими танцами, глазами чёрными, смехом заливистым. Мужикам-то много не надо. Они на красоту падкие. А ты у нас такая хорошенькая, – Джофранка вздыхает. – Такая же и мать твоя была.

– Не надо сейчас поминать её. Лучше скажи, что ты ещё видишь кроме короля.

– Слёзы вижу. Много слёз. И любовь, Надия, вижу.

– Какую любовь? – в это меньше всего верилось.

– Твою, конечно. Полюбишь ты снова. Не генерала, так другого.

– Нет, – я замотала головой. – Ни за что. Больше никогда.

– Ой, не зарекайся. Что – всю жизнь Сашко помнить будешь? Так его давно на белом свете нет.

– Зато вот здесь он живёт, – бью себя ладонью в грудь. – И никуда не денется.

– Ты сейчас так говоришь, – твердит своё Джофранка. – А когда новая любовь придет, то обо всём на свете забудешь. Себя саму не узнаешь – вот как полюбишь, Надия!

– Только не генерала, – сжала губы я. – Он не получит моей любви.

Джофранка засмеялась.

– Так ему любви твоей не нужно. Ему чего другого подавай.

– Ничего не получит. Пусть даже не просит.

– А это, Надия, тебе решать.

Мне – да не мне. Баро на утро позвал к себе и сообщил, что генерал намеревается все земли выкупить и на себя оформить. Хочет и табором, и театром владеть.

– Широкий у него размах, – посетовал вожак. – И карман широкий.

– Зачем ему табор нужен? Он им, что, управлять будет?

– Не знаю, – честно ответил Баро. – Попробую сегодня с ним договориться.

Но этого не случилось. Потому что в полдень пришло письмо с требованием: «Цыганку Надию вечером срочно доставить в резиденцию генерала Суркова. Для важного разговора».

Глава 5

– Надень лучшее платье, – советовала Джофранка. – Глядишь – генерал порадуется.

– Я не стану для него наряжаться, – предупредила я. – Наоборот, самое что ни есть тряпьё натяну. Пусть полюбуется. Может, тогда охота отпадёт заглядываться.

Мне претила сама мысль снова вернуться в его резиденцию. Снова встречаться с ним лицом к лицу. Разговоры вести. Хотя ясно, что он меня не за этим к себе позвал. И Баро, мой заботливый вожак пытался меня остановить.

– Я сам вместо тебя пойду. Нечего молодой женщине одной к мужчине в гости ходить.

– Я и не одна, – смеялась горько. – Под конвоем.

– Да где ж это видано? – продолжал он возмущаться. – Нет, Надия, одну я тебя не отпущу.

Но я продолжала держаться молодцом и всем своим видом храбрилась. Выйдя из дома Баро, отправилась к таборным. А по пути заглянула в шатёр к Миреле. Она у нас вроде знахарки. Травы целебные знает, кого и чем лечить. А ещё может судьбу предсказывать. Не как Джофранка, не на картах. Миреле достаточно на человека раз взглянуть, чтобы понять, какая его печаль гложет, и какое от этой печали лекарство нужно. А может и промолчать, не сказать ничего. Но ты по глазам видишь: Мирела нарочно скрывает. Значит, что-то там очень серьёзное, раз даже сказать нельзя.

– Добре тебе, Мирела, – поздоровалась я. – Не помешаю?

– Иди сюда, Надия, ко мне поближе, – цыганка сразу позвала меня. – Слыхала я, что с тобой произошло.

– Ну, раз слыхала, скажи: есть у тебя какое средство, чтоб навсегда генерала от меня отвадить?

– Э-э-э… – Мирела покачала головой. – Это не нам решать. Это Господь Бог людей по местам расставляет.

– И зачем же он мне этого генерала подсунул? Может, спросишь у него? – в своей привычной манере поинтересовалась я.

– Что ты мелешь, глупая? Как я с Богом напрямую буду разговаривать? Я ж не святая.

– Да и я тоже.

– Ты мученица, Наденька, – с сожалением произнесла Мирела. – Всю жизнь свою маешься. И дальше будешь. Тяжело тебе придётся. Ой, как тяжело…

– Спасибо, поддержала. Зря, наверное, я к тебе пришла.

Только собралась уходить, как она меня за руку схватила и шепотом сказала:

– Погоди, не торопись. Есть у меня одно средство. Ты им генерала не отвадишь, но тронуть он тебя точно не сможет, – Мирела нагнулась, достала из-под лавки пузырёк с мутной жидкостью и подала мне. – Подлей ему в бокал, так чтобы ничего не видел.

– Что это – яд?

Я, в общем, не слишком бы сожалела, если б генерал на тот свет отправился. Без него легче станет дышать и по земле ходить.

– Какой яд? – возмутилась Мирела. – Что я, по-твоему, убийца, что ли? Это снотворное.

Ах, вот оно что. И я бросилась целовать и обнимать Мирелу.

– Ты моя спасительница! Ну, кончено, как я не додумалась!

– Погоди благодарить. Сначала дело сделай. А когда он уснёт, то и предъявить будет нечего.

– Спасибо тебе, Мирела. Век помнить буду, – ещё раз поцеловав цыганку, я спрятала пузырёк в карман и выбежала из шатра. Теперь-то, генерал, посмотрим, кто кого.

* * *

А в резиденцию отправилась, как и предсказывала, под конвоем. Даром, что не в карете с задрапированными окнами, запряжённой четвёркой вороных. Генерал любит пыль в глаза пускать. На всём побережье его резиденция одна такая. Славится своей роскошью и богатством. Я узнавала у местных, точно генерал один живёт.

– Один, один, – отвечали мне. – Вдовец он.

Что вдовец – это плохо. Жену давно потерял и в брак с тех пор не вступил, хотя мог бы. А что верность своей покойнице не хранил, так в этом я не сомневаюсь. Таким, как он, гаремы подавай. И чтоб каждую ночь новую себе пару выбирать. Только на мне он зациклился. Третий день отвадить не получается. Может, у него такой интерес – своего добиться любым способом? Пока кроме угроз и связанных с ними намеков он ничего не использовал. Но и я с ним один на один ещё не оставалась. Тот случай в таборе не считается. Там за каждым шатром по несколько пар ушей стоят. И мне бояться в таборе, среди цыган, в общем, нечего. А что будет на генеральской земле, где он чувствует себя хозяином?

Заволновалась Надия. Затрепетала. Хотелось бы сказать самой себе: «Не бойся. Всё будет хорошо». А не могу. Что-то внутри заставляет дергаться. И страх и любопытство снедает. Один, значит, генерал в резиденции? А мне в это не верится. Есть у него кто-то ещё, кого он от мира людей прячет.

Я чувствую это.

– Добро пожаловать, барышня, – высокий статный мужчина с совершенно белыми выцветшими волосами распахнул передо мной ворота. Ни дать ни взять, дворецкий. Как в имперские времена. Не думала, что люди до сих пор так живут.

Конвой меня сопроводил на территорию, а после оставил. Двери захлопнулись, путь назад отрезан. Надолго ли? Я тебе, генерал, живой не дамся. И пузырёк через юбки в кармане нащупала. С ним спокойнее.

А если не подействует – на этот случай есть у меня складной ножик. На груди там же, где нательный крестик, спрятан. Туда он вряд ли полезет. Хотя кто генерала знает? Но если начнёт раньше времени руки распускать, то ножик первым в него полетит.

После дворецкого меня встретила дородная низенькая женщина с пучком крашеных волос на голове. Эта была недовольна появлением «грязной попрошайки», как она окрестила меня в прошлый раз. Смерила меня презрительным взглядом (откуда только в ней столько спеси?) и отошла, пропуская вглубь летнего сада. А там, надо признать, была самая настоящая красота. Цветущие кусты сирени своим ароматом заполняли всё вокруг. И этот запах, смешанный с морским ветром, доносящимся с побережья, был головокружительно приятен.

Я шла вдоль аллеи и наслаждалась этими «живыми» запахами, вдыхая их глубоко, растягивая удовольствие. Много где побывал наш табор, особенно, в годы моего детства. Но здесь на Черноморье мне, пожалуй, лучше всего. Мягкий климат, горячее солнце и – ветер. Тот, что с моря. Он колышет мои волосы, вздымает их вверх, а потом ласково приглаживает невидимой рукой. И так сотни раз. Ветер – мой вечный жених. То улетает, оставляя меня, то возвращается обратно. С ним никогда не знаешь, что будет наперёд. Может, подхватит, а может, оттолкнет. «Держись, Надия, – шепчет ветер. – Крепко стой на ногах. Иначе собьёшься с пути».

А мне кажется, это и есть моя участь – вечно петлять и дороги своей истинной не знать. Потому какой может дорога цыганки? Пыльной, изломанной, в один момент ровной, в другой – разбитой. Я не представляю, что однажды может всё поменяться. Крест мамка обронила, а я подняла и несу. И по стопам её иду. И сбежать хотела, как она.

И не смогла.

Глава 6

Генерал встретил меня при параде. Высокий, статный, затянутый в форму. Ему, должно быть, это всё идёт. И он, наверняка, ждал от меня восторга и восхищения. А может быть, познакомившись с моим несахарным характером, никаких ожиданий не имел.

Я не присела в реверансе, не поклонилась, даже не поздоровалась. Кивнула ему слегка и всё. Ведь что ни нацепи на себя, останешься тем, кто есть.

– Рад видеть тебя, – сказал он.

Я не могу и не хочу отвечать тем же.

Генерала ничто не смущает. И не останавливает. Он в своих владениях в своём праве.

Откуда-то в его руках оказался букет с красивыми алыми розами. Я даже пересчитать их мельком не успела – явно больше тридцати.

– Это тебе, – и букет падает мне в руки. – Нравится?

Я вдохнула запах уже шагнувших за черту смерти цветов. Немного им осталось. Вырванные из земли они и дня не проживут, как ни питай. С той самой минуты, как лишились своих корней, они начали стареть.

Стареть и умирать.

Разве мне – любившей жизнь и свободу это может нравиться?

– Нет, – сказала я генералу, точно в лицо плюнула ядовитой слюной.

– Это цветы из моего сада, – продолжил он, словно не слыша моих слов. – Там целые кусты роз. Ты можешь взглянуть на них… потом, – добавил, уставясь на меня так, словно я была очередным его приобретением.

– Я не могу надолго уходить из табора, – возразила ему.

И это правда. Баро не любит, когда цыгане, особенно, молодые девушки шатаются по городу, да ещё в одиночку. Обычно мы выходим группами. С нами бравые ромалэ, чтобы не страшно было. И до заката надо вернуться обязательно. По вечерам улицы патрулируют полицейские. Выискивают нарушителей. И цыгане, хотя давно прижились на этих землях, для местных городских всё равно кажутся опасностью. Всё всем мерещится, будто у среди нас воры, мошенники, обманщики. Глупый народ. Зачем тому, кто владеет всем небом и может вольно ходить по земле, красть чужое добро? Да ни один гаджо никогда не будет свободным, как настоящий цыган!

– Твоё имя – Надежда, – сказал генерал.

– Надия, – предпочитаю на цыганский манер.

– Надежда Репина, – настоял он. Уже и справки навёл. Кто бы сомневался? – Двадцать шесть лет. Замужем ни разу не была. По вашим меркам это странно.

– Что ж тут странного? Принудить меня никто не может.

– Жениха себе получше выбираешь? – генерал усмехнулся. – С твоей красотой можно себе позволить очень многое.

Тут он приблизился, и я, словно лань, отскочила в сторону. Подняла руку вверх, защищаясь.

– Не надо бояться, – рассмеялся генерал. – Я трогать не стану. Не думал, что ты такая дикая. Всё-таки, не маленькая девочка.

– Чего тебе надо от меня? – решила пойти в наступление. – Зачем позвал?

Он не то, чтобы звал. Он вообще не дал выбора. Сказал: привести под конвоем и всё тут. Можно, конечно, было ослушаться. Но отвечать за это пришлось бы Баро. А у нас сейчас не всё благополучно в таборе, чтобы с местной властью воевать.

– Да ты успокойся, – посоветовал генерал. И всё с насмешкою. Шутник он, что ли? – Я тебя в гости пригласил. Хочу с тобой вечер провести. Поговорить по душам. Узнать, чего ты хочешь, Надия.

Что я хочу, того ты мне никогда не дашь.

– Посмотри вокруг, – широкий генеральский жест рукой. – Видишь – море, солнце, горы? Земли сколько! А ещё дальше – степи и луга и травы. И простор. И всё это твоим может быть.

– Глупый ты, всё-таки, генерал, – не сдержалась я. – Земля – она каждому человеку в равной степени принадлежит. И море, и солнце, и горы. Зачем мне это одной?

Но он меня не слышит. Своё гнет:

– Хочешь – дворец тебе построю? С колоннами, башнями. Самый настоящий. Прикажу там сад разбить. Высадишь цветы, какие хочешь. Будешь с веранды закатами любоваться да сладкое вино пить с хрустальных бокалов. Будешь в лучшие платья наряжаться. Будешь вся в золоте и шелках!

– Ишь, как ты разошёлся! Может, у самого Господа Бога мне местечко в раю выпросишь?

Генерал сверкнул бешено глазами:

– Надо будет – выпрошу! У меня ключи от всех дверей найдутся.

Не к добру этот разговор. Генерал совсем обезумел. Где там мой пузырёк со снотворным? Ему бы не помешало.

– Ты ослепила меня, понимаешь? Как только я глаза твои увидел – чёрные-чёрные, сразу будто слепым сделался. Ничего теперь не вижу. Повсюду ты одна. Твой платок кроваво-красный, твои волосы лоснящиеся, твои губы сахарные… – и потянулся к ним своим жадным ртом.

– Подожди, генерал, – еле-еле я увернулась. – Торопишься слишком. Так и задохнуться можно.

И, правда, дышать тяжело стало. Расстояние между нами настолько сократилось, что я вместо своего сердца биение генеральского слышу. А он тянется и тянется ко мне. Не хочу, чтобы лица моего и тела касался!

– Да отпусти ты! – кричу в голос. Но генерал ещё крепче сжимает мои плечи, а взгляд его в вырез платья опускается.

– Никого тут нет, – хищно улыбается генерал. – Можешь кричать, можешь брыкаться. Никто тебе не поможет. Одни только мои люди. Соглашайся, Надия. Самой счастливой на свете будешь.

– Ни за что!

То ли страх мне сил придал, то ли генерал ослабил хватку. Удалось мне вырваться из его цепких рук и на безопасное расстояние отбежать. Неподалеку увидела его трость. Схватила её и угрожающе на него наставила.

– Не подходи! – предупредила.

– Строптивая ты, – покачал головой. – Всё равно рано или поздно сама в руки дашься. Я об этом позабочусь. Или по доброй воле, или…

– Или что?

– Против воли. Ты будешь мне принадлежать, Надия. Вилор Давыдович Сурков слов на ветер не бросает. Если ты мне приглянулась, значит, никуда не денешься. На земле или под землёй я всё равно тебя достану. Но в твоих интересах, конечно, дать согласие. А я от своего не отступлюсь. Взамен что хочешь для тебя сделаю.

– Так уж всё? – настала моя очередь усмехаться.

– Ты сомневаешься?

Я медленно опустила трость вниз.

– Таборных обещай не трогать.

– Обещаю.

– И театр наш оставь. Мы сами его поднимать будем. Своими силами справимся.

– Хорошо, пусть так и будет.

Он только что слюной не исходит. И улыбается самодовольно, как будто меня уже к рукам прибрал. Ирод чёртов!

– Кто у тебя в доме в дальней комнате живёт?

Этого вопроса генерал не ожидал. Побледнел разом. Видимо, за живое я его зацепила.

– Откуда ты это взяла?

– Видела, как кто-то из окна за мной подсматривал.

– Померещилось, – махнул рукой генерал.

– Нет, – твердо сказала я. – Не может этого быть. Я точно знаю. А ты почему говорить не хочешь?

– Не твоё дело, – личина горячо влюблённого разом с него слетела. Передо мной предстал генерал как он есть – холодный, надменный с лицом каменным. – Ты в мои личные дела не лезь. Кто в моём доме живёт, тебе знать необязательно.

– Так если я у тебя здесь останусь? Как же мне не знать своих соседей?

– А ты останешься?

Он снова подошёл ко мне. И предупредительно навстречу поднялась трость и уперлась ему в грудь. Генерал легко перехватил её и вырвал у меня.

– Играться ты любишь, Наденька. Артистка театра… босоногая. Давай-ка прямо здесь спектакль мне отыграй. А я посмотрю: достойна ли ты в моём доме остаться и тайны мои узнать.

Глава 7

Вечерело. На город опустилась тень. В саду генерала зажгли фонари. И вся набережная окрасилась матово-синим цветом.

Ему накрыли стол. Постелили белую скатерть. Поставили две бутылки вина. Из личных погребов. Генерал на это дело очень богатый. Два бокала принесли, вазы с виноградом и персиками. Где-то ближе к веранде расположились музыканты (я не знала, что он и их пригласил). Заиграли тихую мелодичную музыку. Не наши ромалэ. Эти были местные городские. Играли совсем по-другому. Приятно, но – не так. И душу мою не услаждали. Только сердце всё больше тревожилось. Что от меня скрывает генерал? Кого он прячет за этими стенами? Какую тайну хранит?

Сначала это было простое любопытство. Но с каждой минутой я чувствую приближение чего-то неотвратимого.

Предчувствие…

Мирела сказала: плакать много будешь. Мученицей меня назвала. И Джофранка почти то же самое говорила. И вот я сижу за столом напротив генерала среди всей этой красоты и ощущаю себя птицей, пойманной в клетку. Ещё немного – и дверца захлопнется.

– Пой, – приказал генерал. И я запела.

Ой, вы очи, вы синие-синие,

Что ж вы смотрите так на меня?

Вся пред вами открыта отныне я,

Безнадежно как тень влюблена.

Синим пламенем, холодом, инеем

Вы сжигаете сердце дотла.

Очи синие, синие-синие

Вы испили меня всю сполна.

– Хорошо ты поёшь, Надия, – сказал генерал, попыхивая трубкой. Запах табака смешался с ароматом цветов и уже не вызывал отторжения. – Только заунывно очень. Прямо тоска за душу берёт.

– Это слова в песне такие, генерал. Тебе их не понять.

– Да что ты знаешь обо мне, цыганка? Только и слышу от тебя: генерал, да генерал.

– Могу – ваше высокоблагородие.

– Тьфу ты! – он чертыхнулся и залпом допил вино. Потянулся за бутылкой, чтобы снова наполнить бокал. – Воспитывать тебя надо. И учить всему.

– Поздно уже. Мне не шестнадцать.

– Никогда не поздно, – генерал снова припал к бокалу. Вино, и правда, было сладким на вкус. Но я знаю, что много пить его нельзя. Разум затуманиться может. – Зови меня по имени – Вилор. Поняла?

– Нет. Как хочу, так и буду звать.

– Да что ж ты несговорчивая такая! – в сердцах он стукнул кулаком по столу. Вино пролилось на белую скатерть. Растеклось по ней алым пятном. Словно кровь брызнула из открытых ран. – Ты каждым словом, каждым жестом своим меня будоражишь. Я не в том возрасте, чтобы с девками в игры играться. Говори прямо: пойдёшь ко мне жить?

– Так ты ж первый от этого пострадаешь. Выставишь меня на следующий же день. Я ведь язык за зубами держать не умею.

– Язык твой я укорочу, – пообещал генерал. – Нехитрое дело. Мне надо, чтобы ты сама успокоилась. Чтобы другой стала.

– Если стану другой – тебе уже не буду интересна, – я встала, набросила на плечи платок. Зябко становится. – Пойду я, генерал. Засиделась что-то. Завтра с тобой увидимся и потолкуем.

Краем глаза я заметила, что генерал уронил голову на стол. А ещё через секунду захрапел. Значит, снотворное подействовало. Не подвела Мирела. Спасибо тебе, родная. Век помнить буду.

Может, завтра генерал проспится и больше не станет меня донимать. Если б найти такое средство… Сумасбродный он. Добрым путём от него не избавиться. Неужели на крайние меры придётся пойти? Сбежать в этот раз уже не получится. Когда я за Сашко убегала, то никого позади себя не оставляла. Одна была на белом свете. А теперь у меня есть тот, с кем до конца жизни кровными ниточками связана. Пусть он не рядом со мной, но знает, что я у него есть. И если б нас не разлучили когда-то…

Эх, горькая судьба моя, злодейка!..

Снова вижу свет в окне… Как пить дать, за мной наблюдают. И чей-то силуэт показывается в проеме. Отсюда не разглядеть, слишком далеко. Но я точно вижу фигуру человека. Он сидит и на меня с высоты смотрит. Лица совершенно не видно. Я даже не знаю, мужчина это или женщина. Но чувствую исходящее от него презрение.

Он ненавидит меня! За что?

Я должна с ним поговорить!

Генерал уснул и до утра не проснётся. Музыкантов давно нет. Что если я проберусь к нему в дом и найду ту самую комнату? Что если посмотрю в глаза человеку, который уже третий день мне покоя не даёт?

Что он мне скажет?

Я никогда так в жизни не волновалась. Поднимаясь по ступеням винтовой лестницы со стороны улицы, я с каждым шагом чувствовала, как тело моё тяжелеет. Будто свинцом наливается. Да что ж это такое? И не пила я почти. Генерал один две бутылки опорожнил. Откуда это ощущение взялось? И чувство страха?

Вот, кажется, та самая комната. И дверь, ведущая в неё, закрыта наглухо. Мне надо постучать. А вдруг откроют? Я точно знаю: он там. Мне даже кажется, он знает, что я приду. Я поднимаю руку, чтобы постучать.

– А ты что здесь забыла?

Мерзкий крикливый голос домработницы (или как её там) вырывает меня из этого тревожного состояния. Взамен приходит ярость.

– Заблудилась, – говорю я. – У генерала такие большие хоромы, что я не нашла, где выход. Может, подскажешь?

– А где Вилор Давыдович? – домработница и не думала отвечать на мой вопрос.

– За столом уснул. Устал, бедный.

И эта отвратительная женщина хватает меня за плечи и с силой впечатывает в стенку.

– Ах ты, ведьма проклятая! Говори, что ты ему подмешала?

Такая и глаза выцарапать может. Разговаривать с ней бесполезно. Надо поскорее ноги уносить. Я выскользнула из её рук и побежала вниз по лестнице. С её одутловатостью эта хранительница порядка меня не скоро догонит. А в спину может кричать что угодно. Мне до неё дела нет.

Я выбегаю на улицу и пытаюсь определить, где ворота. Фонари горят, но видно плохо. Пока я сориентируюсь, эта женщина охрану позовёт. Надо бежать и как можно быстрее.

Нахожу дерево, свои могучие ветви склонившее к самой ограде. Вот через него-то я переберусь на ту сторону. Быстро, как кошка, взбираюсь по стволу, проползаю по толстой ветке к ограде и залезаю на неё. Домработница уже возле генерала, трясет его за плечо. Думает, наверное, что помер (цыганка его отравила). Будет знать, как в дом всякую нелюдь приглашать. Смешно на них глядеть.