К счастью в неизвестное будущее. Опыты с рифмами

К счастью в неизвестное будущее

Опыты с рифмами

Владимир Бреднев

© Владимир Бреднев, 2020

ISBN 978-5-4498-3955-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

О блудном сыне

Я был юн. Мне хотелось свободы.

Броды, казалось, знакомы все

на реке, что катила воды жизни

близко и вдалеке.

Поводырь мне не нужен. Без лоцмана

с лоцией обойдусь.

Пусть телефон не плещет эмоции,

не будит в эфире ни боль, ни грусть.

По проводам не текут мамины слёзы,

виртуозно точить камень души.

Я выбрался из апофеоза

любви на новые рубежи.

Не звонить, не писать, не откликаться,

упиваясь волюшкой всласть,

падать, карабкаться, подниматься,

только сила моя и власть.

А родители? Что родители?

В цепи отживших одно звено.

Зрители. Просто зрители,

для которых идёт кино

новой жизни. Кипящей чаши,

чаще сладкой, пусть даже яд

в этой чаше вином подкрашен,

всё равно нет пути назад.

Но однажды звезда упала

и сказала: «С отцом уйдём!»

Её гибель и стала началом

возвращения в отчий дом.

Бестолочь

Ничего не поймуИ бегу от сознания счастья.Я чураюсь блаженстваневерности вечной весны.А во сне мне кладутворонёную сталь на запястья,и глаза незнакомки моейхолодны и грустны.Ничего в мире нет.Он заполнен огнями рекламы.Остальное всё призрак,и каждый находит своё.Я чураюсь блаженстваещё не проигранной драмыи не вижу финалав не снятом маэстро кино.Отпускаешь меня почему-тос глухим безразличьем?И на нежной щекене сверкает алмазом слеза?Вот несчастье!А счастье обще и безлично.Примитивное кредоне вбитого в стену гвоздя.Как ни будь велика,так мгновенна огромная радость,но извечен и немза спиной твой тоскующий взгляд.Горьким вкусом полынинаполнена глупая сладость —в беспросветной ночиодному возвращаться назад.

Было былое

Очень тихо кралась в лето осень

Желтым садом, инеем, дождём.

И замерзли яхонтами росы

На окне зашторенном моем.

Никому окна не открываю,

Сплю в дому, нетопленном с весны,

И стола гостям не накрываю,

И не вижу розовые сны.

Все смешалось в этом странном мире:

Гул войны, пожар, вороний грай.

Слёзы радости и пляски на могиле,

Ноты арий и собачий лай.

Горлопаны, вставшие из пыли,

Крикнувшие: «Волю подавай!» —

Обещая, плакали и выли,

Рвали глотки, предрекая рай.

Это было. Все, конечно, было.

Выла вьюга, и снега мело.

Февралем забытым, хмурым, стылым,

Февралем все было, и прошло.

А потом вернулось неизбежно,

Как проклятье, как жестокий рок.

Бросилось открыто и небрежно

Той же датой, в тот же самый срок.

Жгу листы прочитанные книгиИ читаю, чтобы дальше жечьПомыслы, желанья и интриги,Рвоту буден, разговоров желчь.В доме холод, сырость, неуютно,Дом нетоплен, говорю, с весны.Осень накатилась тучей мутной,И застыли капельки росы.Это повторилось, круг свершился,Чему быть, уже произошло.Старый мир вандалами крушился,Чтобы солнце нового взошло.

О дорогом

Жене Елене

В жизнь я только играюИ живу, не тужу,Даже не представляю,Как я ей дорожу:Каждым летним закатом,Каждой зимней зарёй,На реке перекатомИ упавшей звездой.Лесом, полем, долиной,Где я в детстве бродил.И зелёной сосёнкой,Той, что дед посадил.Как мне дороги детиИ родная семья,Даже те, с кем на светеНе сойдусь никогда.Я гордячке ЕленеО любви всё пою,Когда летом вареньеНа запасы варю.И гуляю с собакой,Глажу волны озёр,И, прощаясь у трапа,Помню тканый ковёрТех просторов, где далиПереходят в лесаИ, земли не касаясь,Рвутся ввысь, в небеса.Мне играть до забвенья,Я живу, не тужу,Просто каждым мгновеньемЯ теперь дорожу.

В степи

Какая синь! Какая глубина!

И солнца жар плывёт над жёлтой степью.

Всё смолкло. Штиль. И жизнь затаена.

Лишь облака ползут нечастой цепью.

Тех крыльев ледяная седина

Земли от зноя не спасает кожу.

Она растрескалась, она обожжена,

Истлела вся до тонкой пыльной дрожи.

Но в пепле обожженного песка

Сверкнёт медянки бронзовое тело,

Кузнечик прыснет с горького куста

Полыни от тоски сухой и белой.

Не вынеся кружений степняка,

Из колеи заросшей прянет птица,

И зуммером какого-то жучка

Немая степь на полдень огласится.

Но вдруг замрёт всё, будто смерть вокруг,

И тишина окажется зловещей.

На горизонте темный полукруг

Лилово-синей молнией заблещет.

Поникнут травы, сгинут муравьи,

Нахохлившись, пичуги сядут в гнёздах.

Чернеет небо синее вдали,

Рокочет глухо, яростно и грозно.

Качнётся мятлик, вздрогнет василёк,

Последний ворон вылетит из тучи.

Над головой заплещет ветерок,

И запоёт надрывно и тягуче.

Пройдут секунды. Песенку его

Иерихонские подхватят грубо трубы.

Полмира чернотой заволокло.

Туч шевелятся сумрачные клубы.

Живых гигантов дух неодолим.

Метнулось зарево голубоватым всплеском,

И в тишину в мгновение за ним

Ударило и раскатилось с треском.

Нахлынуло безудержной волной,

Как из ведра, стеной, сплошным потоком,

Бушует в мире ливень проливной,

Живя наотмашь своим кратким сроком.

А к вечеру опять блеснут лучи,

Степь оживёт обильем нот и красок.

И свет луны, как робкий свет свечи,

Пробудит сонмы вымыслов и сказок.

Анестезия

Дайте водки! Я вылечу раны,

Я залью их, пусть больно до слёз.

Утоплю в ней и злость, и обманы,

Флёр мечтаний и сказочных грёз.

Дайте водки! Лекарства от страха,

От соблазнов, проблем, неудач,

От любви, обернувшейся плахой,

От веселья сквозь горестный плач.

Дайте водки! И вот уже мимо

Быт и слава недавних друзей,

И солидности вашей рутина,

И безмолвие наших ночей.

Всё погибнет, как гибнут микробы,

Под тампоном этилом дыша…

Скоро лягут на землю сугробы,

В них замёрзнет хмельная душа.

Pourquoi pas!*

(Картинки челябинского быта)

Холодный дождь. «Гараж». Суббота.Берет снимаю со «Столичной»,И выглядит мой друг отлично,Хотя его казнит работа.Холодный дождь. Суббота. Вечер.Разлит последний грамм «Столичной»,И друг мой выглядит циничноИ требует поставить свечи.Суббота. Темень. Дождь холодный.На грудь легла рука чужая,И тишина. Не слышно лая.И я до ласк такой голодный.Суббота. Ночь. Мечта о лете.Хороший друг, кабак приличный.Так почему алкаш типичныйСейчас лежит в моём кювете?По ком же нынче тетя ТаняРыдает громко и открыто?И отражается «Закрыто»Нечеткой надписью в стакане.

До горизонта

Что же там, за горизонтом?За чертой, где синь небес,Как фатою освящённойОпускается на лес?Что же там, за этой далью,До которой не дойти?Как бы ни было печально,Мы всегда на полпути —То к мечтам, то к нашим целям,То к любви, то к доброте,И бегут часы в неделях,Как струя бежит в воде.Незаметно, невесомо,То играя, то кипя,Мимо рощи, мимо дома,Мимо занятой тебя.Мимо всех нас, что на взводеОтрабатываем день,Мелко пыжась на народе,Раздувая дребедень.Не заметим, у порогаДвое нас. Прости! Прощай!И последняя дорога,Без возврата бездны край.Что осталось? Чей там контур?И за что сердца сожгли?Что же там, за горизонтом?Не успели. Не дошли.

Баллада о старом доме

(Картинки челябинского быта)

Дом стоит пятиэтажный,Старый дом, готов под снос.Но решается сутяжноС выселением вопрос.Оттого в окне мерцаетСтарой лампы желтый свет —Свет горит. Свет отрицает —В старом доме жизни нет!Пол прогнил, подвал залитый,Дверь подъезда снесена,Стёкол нет. И крыша – сито.В крупных трещинах стена.Но ведь кто-то есть на кухнеВ двадцать первой, угловой,Там окно всю ночь не тухнет,Неужели домовой?Из комиссии в мундиреВыступает силовик,Он по лестнице к квартире,А в квартире спит старик.– Ты чего тут дремлешь, старый?Дом под снос. Выходим вон!Я тут власть. Не надо свары!Выходи! Вопрос решён.И старик, кряхтя, хромая,Взяв на кухне узелок,Аварийный дом бросает,Им обоим вышел срок.А казалось, что недавноДед живым пришёл с войныИ домов пятиэтажныхПонастроил полстраны.Его очень уважали,Как Отличнику труда,Тридцать шесть квадратов дали.В доме газ, тепло, вода.Здесь росли его детишки,Трое щупленьких орлят,Были здесь мячи и книжки.Жили запахи ребят.И шинели здесь виселиВ шифоньере, строго в ряд,Здесь года, как сон, летели,Не упомнить вех и дат.В разных скорбных передрягахСколь легло у нас дружин?..Дед тот числился сутягой,Дед ничей, как перст, один.Вышел он перед державой,Не сдержал в руках узла:В нем три Славы, зубчик ржавый,Потускневшая Звезда.Всё легло на мостовую,Износилось всё дотла.Будто прожита впустую,Рядом жизнь его легла.

Побег

(Картинки челябинского быта)

Выпускнику ЧГПК №1 Алексею Нимандову.

Из неказистого,

неуютного города

дорога увела в другие веси.

А здесь,

где плешь асфальта распорота

лужей, только плохие вести

стучат в окно, двери и мозг.

Лоск теряешь,

теряешь призвание

и силишься на расстоянии

в отчаянии рассказать,

как ты хорош

в другом городе и другом мироздании.

Прощай, Челябинск!

Не накапаю

капель от сердца,

не выпью водки.

Шмотки сбросаю,

заткну уши ватою

или наушниками смартфона

и побегу до перрона,

чтобы поездом, из ада в миры кочующим,

чующим, где человеку отрадней и лучше,

к лучику света, к душу врачующему

уехать к счастью в неизвестное будущее.

Дождик

Крышу дождик намочил.Зажурчал, запел ручьём.Шепчет тихо Гавриил:Вспомним, друг, зачем живём?Вспомним, часто ли на звёздыЛюбовался ты с женой?И не часто ли морозыС треском ходят над рекой?Над рекой, где ваша лодкаДержит путь, борясь с волной?И над лодкой, где молодкойОна пела под луной?Дождь идёт.Гремит гроза.Молний стрелами прошитыГрозовые облака.А когда-то мокрой ватойЧудных скопище зверейПлыло в небе на закате,Плыло к родине своей.Плыло медленно и мудро,Отражаясь в сини луж,Обливая перламутромБеззаботность ваших душ.Крышу дождик намочил.Слёзы бросил на стекло.Дверь закроет Гавриил,Мы узнаем: всё прошло.

Летящие в облаках

С весёлым трепетом,Стрепетом бьётся душа.Не дыша, я лечу за тобой в облака.Далека и просторна страна,Сторона, с красным ангелом.Аггелом в ней бесится шквал.Малевал их, рисовал и любил Марк Шагал.Я шагал по дорогам, по тропам, по бездорожью,То рожью, то в камышах, по песку и камням,Коням не давал отдохнуть,Путь прокладывая к отрожью.Нежу мысли свои и целую тебя, далекую,Синеокую, чернобровую, круглолицую,И водицею пью любовь.Вновь и вновь обретая нить.Плыть над городом, в небе парить,Говорить и держать тебя за руку.За реку убегать или в Париж…Шалишь, дорогая, шалишь!Тишь сада осеннего нарушая,Нагружая корзину обилием урожая,Чужая, ты встретилась мне,Словно во сне про ковбоев и прерииВ мистерии исхода Большой империи…В неверии восьмидесятых, крови девяностых,Когда на помосты, подмостки, империалыШакалы сворой полезли.Лезвием блещущим руша миры, судьбы круша.Я, не дыша, уговаривал страхИ даже во снах не поднимал кулака,Лука хребта глядела в улицы и облака,Алкал богатую цель прицел,Роптал и радовался: я – цел.Целый век, сохраняя себя в норе,Уже о поре, когда снова с разбегуСмогу броситься в наволок облака,Я не помышлял никогда.Да! Мог бы лежать во тьмеВ остовах рыб на илистом дне,Днём, лелея в огнях вечера,Но вчера ты приснилась мнеВ белой чалме…И опять чуть дыша, трепетала душа,Кроя в образы темноту,Немоту, возбуждая струной и вином,Время думало об одном:Чем мы были с тобой в былом?

Ильменский ветер

Слышу, как тонко сегодня звенит

воздух, гонимый ветром,

пришедшим с Ильменской горы,

где пилы жужжат, цокают топоры,

где груды сучьев и груды коры.

Там давним летом

померкло солнце. Пламя грозы в зенит.

И ливень бьёт в сосны, ветер крушит

палатки, деревья, людей, детей,

песни и радость заветных дней.

Горек ветер. Память горька,

но многим понятен исход.

Обидно, банально, но жизнь река,

бурлива, тиха, глубока, широка,

сама не знает, куда течёт.

И каждый плывущий не знает тоже,

где ветхий, где крепкий стоит причал,

где берег полог и приятен, как ложе,

а где его нет, лишь обрывы скал.

Где небо прозрачно, закаты алы,

где клубами тучи и льют дожди,

где белое – черным, большое – малым.