скачать книгу бесплатно
Борьба великих государств Средиземноморья за мировое господство
Эрнл Брэдфорд
Книга видного британского историка – яркий и невероятно увлекательный рассказ обо всех сторонах жизни Средиземноморья, включая климатические условия, географию, флору и фауну. Однако главное внимание Брэдфорд уделяет богатой и многогранной истории этого региона. Он пишет об этрусках, финикийцах, греках и персах; рассказывает о кораблях, на которых они плавали, о войнах, которые они вели. Он представляет Пелопонесскую войну, анализирует отношения греков с Востоком, борьбу между Римом и Карфагеном. Показывает, как Рим стал Вечным городом, затем маятник качнулся на восток, и произошло возвышение Константинополя. Автор уделяет большое внимание взаимоотношениям Западной и Восточной Римских империй, арабским завоеваниям, Крестовым походам, падению Византии, приходу турок, последствиям кампаний Наполеона и двух мировых войн. Он описывает великие морские сражения и людей, которые в них участвовали.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Эрнл Брэдфорд
Борьба великих государств Средиземноморья за мировое господство
История противостояния Рима и Карфагена, Византии и Османской империи, экспансии Франции и Великобритании
© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2023
© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2023
* * *
И окунулся я в поэму моря, в лоно,
Лазурь пожравшее, в медузно-звездный рой,
Куда задумчивый, бледнея восхищенно,
Пловец-утопленник спускается порой.
Артюр Рембо. Пьяный корабль (Перевод Л. Мартынова)
Предисловие
Идея создания этой книги появилась после моей беседы с несколькими студентами Мальтийского университета, в ходе которой один из них посетовал, что очень трудно найти общие труды по истории Средиземноморья. Известно, что существует много тысяч книг о разных аспектах наций, искусств и культур, возникших вокруг этого морского бассейна. Также есть подробнейшие трактаты обо всем, начиная от парусного вооружения римских судов до техники гранулирования, в которой весьма преуспели этруски, однако общей картины действительно нет. И я попытался восполнить этот пробел.
Ни один портрет, разумеется, не может полностью раскрыть модель, и зачастую показывает природу не только модели, но и самого художника. Если, к примеру, рассмотреть изображения некой исторической личности, которая позировала разным художникам, обязательно придешь к выводу, что, хотя все вместе они дают общее представление о внешности и даже характере натурщика, по отдельности они отражают пристрастия художника – его особые интересы или, скажем, личное отношение к модели. Ясно, что в первую очередь я писал о море и кораблях, бороздивших его просторы, о нациях, господствовавших на Средиземноморье в разные периоды его истории. Одновременно я хотел дать представление об исторических событиях в широком контексте, о том, как были взаимосвязаны и влияли друг на друга культуры, нации и религии. Едва ли стоит удивляться подробному изображению морского мира, поскольку я много лет провел на этом море, сначала на кораблях, на которые меня привела Вторая мировая война, а потом на яхтах и других мелких суденышках, куда меня привела любовь к морю. В любви к морю нет абсолютно ничего иррационального. Ведь никто не может отрицать, что любовь к своей стране и дому с незапамятных времен вдохновляла человечество.
Впервые я увидел море в возрасте девятнадцати лет с палубы корабля «Гленрой», когда мы вышли из устья Суэцкого канала и оказались во власти северной зыби, создаваемой (хотя я тогда этого не знал) ветрами, преобладающими в середине лета в этой части света. На море я провел следующие четыре года, сначала матросом, потом офицером. За это время я изучил побережье Северной Африки, Эгейского моря, Мальты, Сицилии, Италии, Корсики и Сардинии. В течение года я был штурманом на эсминце, что позволило мне изучить бесчисленные карты островов, береговых линий, портов и гаваней. Многие из них я исследовал много лет спустя при намного более благоприятных обстоятельствах. Но даже если бы война не забросила меня на Средиземное море, я все равно намеревался посетить его при первой же возможности. Классическое образование и детское желание стать художником или археологом заставили меня с ранних лет обратить внимание на эту часть света.
Годы, проведенные на кораблях, базировавшихся в Александрии, – в то время это был многонациональный город – дали мне знакомство с грубым лицом мира. То же самое сделала война, с той разницей, что военный мир был заключен в свой собственный особенный железный ящик, имевший лишь немногочисленные – если они вообще были – связи с реальной жизнью. Александрия, однако, была достаточно реальна, и жизнь в ней среди местной бедноты была настоящим откровением для молодого человека, выросшего в уютном доме безопасной Англии. Под ярким египетским небом, так не похожим на мягкие полутона моей далекой страны, контрасты местной жизни казались разительными. Я видел, к примеру, как человек упал замертво на улице, а безучастная толпа обходила его, не обращая на труп никакого внимания. В переулке, идущем в сторону от улицы Расэль-Тин, я видел, как одна женщина помогала другой, рожавшей у стены полуразвалившейся хибары. В другой раз в том же районе я увидел мертвого ослика, лежавшего посреди улицы. Мясник разделывал тушу прямо в толпе. Его руки были по локоть в крови, а двухфутовый нож, которым он орудовал, сверкал на солнце. И начало, и конец, да и вся жизнь здесь проходили на виду. Ничто не скрывалось под маской скромности. Солнце высвечивало все. Мне показалось, что туманная дымка сродни той, что так часто покрывает английские поля, неожиданно исчезла из моих глаз. Мраморные скульптуры, которые я видел в Британском музее, с их медовой сдержанностью, были бесконечно далеко от этого мира. И я впервые понял, почему греки покрывали свои статуи и храмы яркими красками. Воздух, свет, небо и море – все это требовало яростной лучезарности, даже вульгарности, и это было бы совершенно неуместно на севере.
Для того чтобы немного компенсировать некоторый страх, который он невольно вселял, город имел определенное архитектурное изящество, так же как краски, свет и огромную бросающуюся в глаза живость, не похожую на другие города, где мне доводилось побывать. (Позже мне предстояло убедиться, что многие средиземноморские города, от Барселоны до Стамбула, в этом плане схожи.) Здесь были заросли бугенвиллей, покрывающие ослепительно-белые стены, а вечерами, когда дневная жара спадала и начинал дуть прохладный ветерок с озера Марьют, воздух наполнялся ароматом гардений. Летом прилетал ветер с севера, который делал жизнь в этом древнем городе приемлемой. Однажды утром, возвращаясь на корабль после проведенной на берегу ночи, когда небо окрасилось в абрикосовый оттенок, а городские запахи заглушила выпавшая роса, я услышал голос муэдзина, восхваляющего Всевышнего: «Единый, Вечный, Всемогущий». И на меня снизошло одно из тех откровений, которые иногда могут изменить жизнь. Я знал, что я дома, и не просто в этом городе и в этой стране, а у этого моря. С тех пор мне доводилось побывать во многих городах и на многих морях, но каждый мой отъезд со Средиземноморья был ссылкой. Говоря словами доктора Джонсона, «главная цель путешествия – увидеть берега Средиземного моря». Далее он утверждает, что «не стоит завидовать человеку, патриотизм которого не обрел силу на равнине Марафона, а благочестие не стало горячее среди развалин Ионии».
Нигде в мире больше нет такого места, где зародилось бы так много культур и цивилизаций, которые двигались по его изумрудным водам, обогащая друг друга. Богатство Средиземноморья обусловливается тем фактом, что море окружено тремя континентами, что привело к постоянному общению между расами, их населяющими. Были века, когда оно оставалось дремлющим, как поле под паром, но их всегда сменяли периоды большой активности. Когда я пишу эти строки, регион снова пришел в движение, поскольку на Ближнем Востоке разгорается насилие, и флоты двух крупнейших мировых держав, Америки и России, оспаривают влияние над этим конфликтным бассейном. Однако, несмотря на конфликты между народами, которые всегда характеризовали это море, жителей региона отмечает удивительное постоянство, преемственность, связь времен. Хотя средиземноморский рыбак теперь берет с собой в море радио, он так же сидит на корточках на полуразвалившемся, построенном еще в Средние века причале и сооружает ловушку для рыб из тростника, как это делали его предки, когда флоты Рима и Карфагена боролись за мировое господство.
Мне остается только поблагодарить многочисленных друзей и знакомых, долгие годы помогавших мне в работе своими знаниями и энтузиазмом. Я в неоплатном долгу перед сотрудниками Лондонской библиотеки, национальной и университетской библиотек Мальты, а также перед Стюартом Перроуном и А. Р. Бамом, которые были настолько добры, что прочли книгу в рукописи. Изменения и улучшения в книге – их заслуга, а все оставшиеся ошибки – мои. И наконец, я посвящаю эту книгу памяти путешественницы миссис Фреды Маклевер-Рейтсма. Именно она много лет назад возбудила в сердце маленького мальчика желание плавать в этом море и узнать земли на его берегах.
Часть первая
Они занимались одним делом – бок о бок ловили рыбу и вот как-то разговорились, восхищаясь красотою моря и выгодами положения Сиракуз.
Плутарх. Сравнительные жизнеописания: Тимолеонт
Глава 1
Остров
Он круто поднимается из моря. Он не важен для мира и неизвестен даже многим жителям Сицилии, от которой его отделяет только семь миль. Он называется Леванцо и является одним из маленькой группы Эгадских островов (три острова, несколько маленьких островков и необитаемых скал), которая расположена неподалеку от западного побережья Сицилии.
В Леванцо нет ничего, способного вызвать интерес или любопытство. Его голая поверхность, которая весной и осенью покрывается чахлой травой, мхом и лишайником, поднимается над уровнем моря на 900 футов. Окруженный со всех сторон отвесными скалами, остров имеет форму груши, при этом верхушка плода указывает на север. Остров по большей части бесплоден, но в некоторых защищенных местах выращивают виноград. На нем есть некоторое количество цитрусовых деревьев. За исключением этого встречаются лишь редкие особенно выносливые оливы, стоящие, словно мускулистые борцы, на голой земле, или тоже нечастые рожковые деревья, отбрасывающие густые тени. На склонах растут кактусы опунция. Эти колючие груши – их еще называют «индийским инжиром» – сравнительно новые растения на острове. Они попали в Средиземноморье после открытия Колумбом Америки, когда моряки, совершавшие первые географические открытия в этом направлении, привезли в Европу их, а также более полезные фрукты и овощи.
Леванцо имеет длину две мили и ширину – полторы мили в самой широкой части. Именно в основании груши располагается единственная деревня, укрывающаяся под защитой известнякового холма – вершины острова. В деревне около трех сотен жителей. Они живут за счет моря, но и земли тоже. Нередко зимой они оказываются отрезанными от портов Трапани и Марсала, расположенных на другой стороне пролива. Они говорят на одном из диалектов итальянского языка, и их образ жизни мало изменился с тех пор, как на остров впервые прибыли греческие и финикийские торговцы и стали использовать две небольшие якорные стоянки как порты захода.
Они называются Кала-Фредда и Кала-Догана (Холодная гавань и Таможенная гавань). Cala по-арабски – «бухта» или «гавань», а Fredda по-сицилийски «холодная». Холодная гавань – это место, где в зимние месяцы проходит сильное течение. Это старое название, данное рыбаками и выдержавшее все языковые перемены на протяжении двух тысячелетий. В Кала-Фредда отличные лобстеры, всегда много кефали и окуня. В Кала-Догана живут таможенные офицеры. Для них построен небольшой дом, расположенный неподалеку от единственной деревни. Название сравнительно новое. Оно возникло, вероятнее всего, в XIX веке, уже после Гарибальди, когда объединение Италии позволило бюрократии Северной Италии поместить своих агентов даже на этом удаленном островке. Вместе с тем в период устойчивой стабильности Римской империи один или несколько таможенных чиновников вполне могли поселиться в Кала-Догана. В любом случае в этих названиях мы видим свидетельство контакта двух миров, арабского и латинского, Запада и Востока. Средиземноморье – это место, где встречаются эти два мира.
В деревне в Кала-Догана есть три маленьких магазинчика. В одном из них – бар. Здесь есть также католическая церковь и небольшое кладбище. Почти все население острова живет в этой деревне. Для этих людей остров и деревня – мир в миниатюре.
Остров с серебристыми склонами, продуваемыми ветрами хребтами, виноградниками, оливами и кишащими рыбой прибрежными водами – также отражение Средиземноморья. В жилах его обитателей течет кровь финикийцев, греков, римлян, арабов, норманнов, а также всех возможных моряков и путешественников, оказавшихся в этих краях.
Остров не имеет собственной истории. Это можно утверждать, если, конечно, не вспоминать, что он входит в группу Эгадских островов. Слово «Эгадский» произошло от греческого Aegates – Козлиные острова.
«Путь указал благодетельный демон, был остров невидим. Влажный туман окружал корабли, не светила Селена. С неба высокого тучи его покрывали густые. Острова было нельзя различить нам глазами во мраке; видеть и длинных широко на берег бегущих волн не могли мы, пока корабли не коснулись берега»[1 - Отрывки из «Одиссеи» в переводе В. А. Жуковского. (Здесь и далее примеч. пер.)].
Остров, к которому подошли корабли Одиссея, – это почти наверняка Фавиньяна, что в трех милях к югу от Леванцо. Это единственный из трех Эгадских островов, где известняковые скалы и песчаные пляжи располагаются на южной стороне, а корабли Одиссея шли с юга. Мареттимо и Леванцо – крутые и обрывистые острова, крайне опасные для неосторожного мореплавателя.
Глядя прямо на восток с Леванцо, видишь массивную громаду горы Эриче, возвышающуюся над сицилийским побережьем, словно великан. Она кажется серой рано утром, когда из-за нее поднимается солнце, а вечером – золотистой и пурпурной. Земля циклопов. Гора Эриче, древний Эрикс, поднимающаяся на 2500 футов над плодородными равнинами Западной Сицилии, господствует над этим уголком мира. Жители Леванцо используют гору как барометр. По тому, как облака плывут над ней, или закрывают ее вершину, или окутывают подножие, они знают, какую погоду им принесет наступающий день. Для рыбаков, уходящих в море, она служит ориентиром. Несомненно, Одиссей, как и бесчисленное множество моряков в последующие века, плавая в этих водах, тоже считали Эриче своим маяком.
На Леванцо нет ни храмов, ни греческих и римских сооружений – никаких свидетельств существования античного мира. Иногда рыбаки находят в своих сетях амфоры, временами фермер, расчищающий очередной участок земли, выкапывает древние черепки. Но в целом эти редкие свидетельства Античности на Средиземноморье едва ли важны.
И только Эриче, гордо возвышающаяся на противоположной стороне пролива, является постоянным напоминанием существования других веков, людей и культур. Если смотреть с Леванцо сразу после восхода солнца, можно видеть темные клыки зубчатых стен, показывающие, что норманны когда-то сделали вершину этой горы частью своей системы сицилийских крепостей. Но задолго до норманнов гигантские стены на Эриче были построены ранними сицилийцами, которые обитали на этих высотах раньше, чем в этом море появился Одиссей. Здесь финикийцы построили храм богине любви Астарте, потом греки – Афродите, и, наконец, римляне – Венере. Сегодня на горе стоит норманнский собор, посвященной Богородице, выходящий на голубой пролив. Потомки священных голубей более чувственной богини, чем Святая Дева, взмывают над священными стенами и облетают башни собора всякий раз, когда звонит колокол, призывающий к молитве Богородице.
В мерцающем и переливающемся проливе, отделяющем Леванцо от горы Эриче, располагаются скалы Формика (Formica), Порчелли (Porcelli) и Асинелли (Asinelli). Местные люди рассказывают, что эти скалы – все, что осталось от гигантских булыжников, которые ослепленный циклоп Полифем отрывал от горы и швырял в Одиссея. Впрочем, как можно винить Полифема? Заносчивость Одиссея была одной из его самых непривлекательных черт. «Циклоп, если кто-нибудь спросит тебя, кто лишил тебя глаза, пусть будет твоим ответом: «Одиссей, сын Лаэрта, сокрушитель городов, знаменитый властитель Итаки».
Третий из Эгадских островов, Мареттимо, больше, чем Леванцо, но еще более отдаленный и недоступный. Здесь нет гаваней, пещер и заливов. Только небольшая пристань в северной части острова позволяет гостю в хорошую погоду высадиться на берег. Греки назвали Мареттимо Святым островом, возможно, потому, что в долгом путешествии на запад к Гибралтару здесь они делали последнюю остановку после ухода с Сицилии. Кроме того, греки интуитивно чувствовали место, а этот самый западный из Эгадских островов отличался прохладой и чистотой – качествами, которые с древности ассоциировались со святостью. Финикийцы пришли сюда раньше греков, и вырубленные в камнях гробницы горы Фальконе тому свидетельства. Как и аналогичные гробницы на Мальте и других средиземноморских островах, эти прибежища тишины и мрака являются мемориалами тем ранним мореплавателям, которые не смогли закончить свое путешествие. В Тире, Сидоне и Карфагене жены и дети ждали купцов и моряков, которые так никогда и не вернулись.
На носовых частях маленьких рыбацких лодок на Леванцо до сих пор можно видеть Oculus – Глаз Гора. Это тоже финикийское наследие, поскольку именно финикийцы первыми привезли с Востока этот знак, который сами позаимствовали у египтян. Задолго до того, как финикийцы осмелились выйти в море, крупные нильские баржи Верхнего и Нижнего царств Египта плыли, увлекаемые неторопливым течением реки, неся на бортах соколиный глаз своего божества, который должен был охранять и направлять их. На Мальте, некогда бывшей финикийской колонией, и поныне рисуют глаз на небольших рыбацких лодках, хотя ни один рыбак не скажет вам, с какой целью.
Даже маленький, незначительный и удаленный островок Леванцо имеет свои тайны. В западной части острова, где волны бьются об отвесные скалы, есть несколько пещер. Одна из них, достаточно большая для Полифема, считается домом великана – по крайней мере, так утверждают местные жители, с презрением отвергающие аналогичные утверждения обитателей горы Эриче. Эту обширную пещеру, где водятся летучие мыши, иногда местные фермеры используют в качестве склада. Больше она ничем не примечательна. И лишь намного дальше, на берегу, доступном только с моря на лодке, находится настоящий источник славы Леванцо.
В 1949 году итальянка, отдыхавшая на острове, услышала путаную историю о населенной духами пещере – «настоящей пещере призраков». Слухи о ней ходили давно, но лишь в недавнем прошлом ее обнаружил некий человек, собака которого погналась за кроликом и забежала в совершенно незаметный вход. (Кролики – самые крупные из диких животных на Леванцо, голые склоны которого не в силах прокормить даже привыкших ко всему средиземноморских коз.) Заинтригованная историей, итальянка отыскала этого человека и договорилась с ним, чтобы он проводил ее к таинственной пещере.
Ее открытия там вернули миру утраченное сокровище. Вход в пещеру располагается под низким уступом, так что заползти в нее можно только на четвереньках. Необходимо пробраться под низко свисающими клыками таинственно мерцающих сталактитов, после чего тебя окутывает тишина и темнота. Зажженный факел высвечивает многочисленных летучих мышей, свисающих с потолка пещеры. Когда на них падает свет, они начинают шуршать, словно сухие листья. Пройдя немного дальше, можно наконец увидеть «призраков». На потемневших известняковых стенах видны фигуры людей и животных. Бегут стада оленей. Быки выгибают свои мускулистые шеи. Люди преследуют животных с копьями или притаились в засаде.
Наскальная живопись Леванцо аналогична рисункам Ласко и Альтамиры. Все охотники, как можно заметить, мужчины. Большинство из них изображено так, словно у них по три ноги. На рисунках присутствуют фигуры, которые, скорее всего, являются идолами (хотя не исключено, что это жрецы). Изображения итифаллические, как и в случае любого божества классического мира, связанного с садом или огородом. Одна таинственная женская фигура в глубинах пещеры, изображенная с использованием белой глины, является предшественницей Белой богини или, возможно, могущественной матери-земли, которой поклонялись впоследствии в бассейне Средиземного моря. Она отличает пещеру Леванцо от других, поскольку женские фигуры редко встречаются в доисторическом искусстве. Одни изображения мужчин и животных нанесены краской, другие вырезаны на известняковой поверхности. А с какой великолепной уверенностью древние художники передают движения величаво ступающего быка или бегущего оленя!
Рано или поздно гость пещеры задается вопросом: если сегодня Леванцо так мал, что может прокормить только кроликов, откуда взялись эти быки и олени?
Вход в пещеру когда-то находился на вершине высокой горы, поднимавшейся над богатыми равнинами. Предок жителя Средиземноморья, который использовал эту пещеру-святилище для магических ритуалов, связанных с охотой и плодородием, взирал оттуда вниз не на море, а на бескрайние просторы плодородной земли, тянувшиеся до самой Африки. Леванцо тогда был соединен с Сицилией, а Сицилия – с Италией. У подножия горы на огромной равнине паслись стада диких животных, об удаче в охоте на которых просил своих богов человек.
Самая высокая часть Леванцо, под которой и расположена пещера, имеет высоту 912 футов над уровнем моря. Пролив между островом и Сицилией имеет среднюю глубину 20 саженей, или 120 футов. На этой стороне гора, как и два других острова Эгад, образует часть предгорий горы Эриче. Но на западной стороне и к югу от островов море быстро опускается на 600 футов и более. Доисторические художники, произведения которых мы видим на стенах пещеры, смотрели с высоты 1500 футов вниз на равнину, где, невидимые для людей, пожелавших запечатлеть в рисунках свои представления о смерти и плодородии, дикие звери странствовали между Африкой и Европой.
Весной остров являет собой волшебное зрелище. На один месяц изрезанные склоны и даже голая вершина древней горы покрываются цветами. Зеленая трава пестрит разноцветными маргаритками, везде растут дикие орхидеи и ноготки, белый, пурпурный и голубой чертополох, синяя румянка и дикие ирисы. Средиземноморская весна прекрасна, но коротка. Быстро наступает жара – очень теплые ясные дни, иногда сопровождаемые легким бризом. На инжирных деревьях, корни которых, расщепляя камень, уходят все дальше в глубину в поисках влаги, созревают плоды. По всему острову в кронах деревьев появляется красный, оранжевый и желтый инжир.
Предвестником осени являются низкие темные кучевые облака, плывущие над вершиной горы Эриче. Первый за много месяцев дождь выпадает обычно в период сбора винограда. Даже на Леванцо делают свое вино. На крошечной ферме, лежащей над миниатюрной равниной, собирают виноград. Женщины складывали сочные ягоды в плетеные корзины, которые носят на головах. Сбор винограда – дело женщин, но ритуал Диониса – мужское таинство. Молодой мужчина забирается в большой чан и начинает топтать виноград. К нему присоединяются еще двое. На них надеты только панталоны, которые очень скоро, так же как и тела мужчин, покрываются виноградным суслом. В другом углу амбара стоит устройство, такое же древнее, как сам Архимед: большой пресс, приводимый в действие вручную, сменил человеческие ноги. Периодически один из мужчин, топчущих виноград, вылезает из чана, и его поливают из шланга водой. Вода не только смывает виноградный сок и пот, но также очищает голову от поднимающихся паров винограда. Чистый виноградный сок сливается из крана в основании чана и перетекает по каменному каналу в емкость под полом. Он имеет восхитительный слегка вяжущий вкус солнца, земли и морского ветра. Но даже один-единственный стакан этого сока является сильным слабительным. На следующий день в емкость добавляют чистый тростниковый сахар, и начинается процесс ферментации. И сегодня люди молятся, прежде чем приступить к выдавливанию сока. Они обращаются к Святой Деве, как раньше – к Дионису. Он тоже выходец с Востока.
За пределами амбара, где происходит это действо, несколько бездельников отдыхают в тени рожкового дерева. Это одно из немногих деревьев в этой части света, которое дает тень все лето. Его темные блестящие вечнозеленые листья – сущее спасение для путешественников, а кожистые стручки дают пищу скоту и бедноте. Это «рожки, которые ели свиньи» – ими был бы рад наполнить свое чрево блудный сын, и акриды, поддерживавшие жизнь Иоанна Крестителя[2 - В Евангелии от Матфея сказано, что Иоанн Креститель ел «акриды и дикий мед». А. П. Лопухин в «Толковой Библии» пишет, что акриды – это род саранчи. Кроме того, согласно некоторым авторам, акриды – это также плоды рожкового дерева, с древности заменявшие беднякам хлеб.]. От плода рожкового дерева произошла мера веса ювелиров – «карат»[3 - Рожковое дерево также называют цератония.]. Keration – так называли его древние греки – это вес одной трети обола, маленькой монетки, которой закрывали глаза мертвым. Монеты являлись платой перевозчику Харону. Рожковое дерево – одно из самых древних в мире. Только оно пережило ледниковый период. Это уникальная разновидность вида Caratonia.
Осень на Леванцо – напряженная пора для рыбаков, которые должны поймать как можно больше рыбы, прежде чем зимняя непогода заставит их вытащить свои маленькие лодочки на берег. Море вокруг острова и между ним и Сицилией истощалось веками, поэтому уловы редко бывают богатыми. Но никакое законодательство не может помешать человеку, которому нужно есть и кормить семью, использовать сети с мелкими отверстиями или динамитные шашки. Вода содрогается, когда в нее попадают эти примитивные глубинные бомбы, и оглушенная рыба всплывает кверху брюхом.
В целом карабинеры, конечно, стараются привить жителям уважение к правилам, да и рыбаки по большей части работают не за страх, а за совесть. Осенью в закрытых местах устанавливаются ловушки для лобстеров с пробковыми поплавками. Очень тонкие и хрупкие, средиземноморские ловушки, сделанные в форме улья, не выдерживают зимних штормов, поэтому ракообразных стараются собрать в конце года.
Unione, маленькая открытая моторная лодка с бортовым тралением, активно работает в районе Леванцо. С других лодок – меньших размеров – занимаются крючковым ловом. В некоторых укромных бухтах расставляют неводы – на поверхности остаются только поплавки, а сети висят в воде. Люди тянут снасть, двигаясь полукругом, чтобы захватить всю рыбу в бухте. Молодые люди ныряют за осьминогами, предлагая свои руки и ноги в качестве приманки для плавно раскачивающихся щупалец, высовывающихся из подводных щелей в скалах. Ничуть не обеспокоенные щупальцами, скользящими, словно змеи, по их телам, они вытаскивают осьминога на поверхность. Там они быстро выворачивают «капюшон» осьминога наизнанку, обнажая его похожий на морковку клюв, кладут его в корзину с морскими водорослями и ныряют за новой добычей. Вечерами можно видеть, как они стучат осьминогом по скале или отбивают его камнем, чтобы сделать мясо более мягким.
Зимой море в проливе неспокойно. Мягкий и насыщенный влагой сирокко, преобладающий осенними месяцами и приносящий влагу перегретого моря из африканского пекла, сменяется западными и северными ветрами. Пока рыбаки отдыхают дома или сидят за стаканчиком вина (или кофе с двумя-тремя каплями аниса), фермеры очень заняты. Вскоре после первых осенних дождей земля снова оживает, и на немногочисленных обрабатываемых полях сеют ячмень и пшеницу. В отличие от зимы на севере зима в Средиземноморье – страда для земледельца. Летом, когда печет солнце, земля отдыхает, и фермеры тоже могут отдохнуть. Августовское пекло для средиземноморского фермера так же бесполезно, как февральские снега и морозы для северянина.
Даже зимой рыбаки иногда спускают на воду свои лодки. Бывает, что на десять дней или чуть больше в период между январем и мартом море становится спокойным – а рыба всегда в нем, в любое время года. Трижды в неделю приходит паром с Сицилии. На небольшой пристани выгружают самые разные товары – одежду, сладости, мясо, овощи и даже незамысловатые деликатесы вроде каштанов. Но когда море в проливе неспокойно, островитяне отрезаны от внешнего мира. Для передачи срочных сообщений есть полицейская рация, но тяжелобольных и рожениц отправляют в Трапани заранее. Баллонный газ помог заменить старые печи, работавшие на угле или дровах, которые до недавнего времени служили островитянам для выпечки хлеба, приготовления мяса и рыбы. Консервы помогают им несколько скрасить суровые условия короткой зимы. А благодаря транзисторным радиоприемникам островитяне могут слушать музыку.
Глава 2
Море и земля
Средиземное море, которое омывает на севере берега Европы, на юге – Африки, а на востоке – Азии, занимает глубокую впадину между континентами. Его максимальная протяженность от Гибралтара до Сирии составляет около 2200 миль. Максимальная ширина – между Францией и Алжиром – 488 миль. К Средиземному морю, по форме напоминающему лежащего на горизонтальной поверхности морского конька, с северо-востока примыкает Черное море, имеющее форму устрицы. Их суммарная площадь 1 158 300 квадратных миль. Это немного в сравнении с великими океанами мира, однако на его берегах сосредоточено больше народов и культур, чем на любой другой сравнимой территории. То же самое можно сказать о географических и метеорологических особенностях.
Это крупнейший существующий фрагмент древнейшего океана, который геологи называют Тетис. В греческой мифологии Тетис (Тефида) – дочь моря и земли, супруга Океана, могущественного морского бога, который окружал весь мир. В геологических терминах Тетис – океан, который покрывал всю поверхность Древнего мира, или почти половину земного шара, от позднего каменноугольного периода (карбона) до начала третичного периода. На потемневших от лавы склонах горы Этна – в 2000 футах над уровнем современного Средиземного моря – можно найти окаменелые ракушки. Это доказывает, что Этна, которая теперь считается самым высоким действующим вулканом Европы, когда-то находилась на самом дне Тетис. Дно Средиземного моря поднималось вверх, сминая земную кору, и во многих его местах сохранилась вулканическая активность.
Море имеет много лиц. В пределах сравнительно небольшой территории оно разное, как различны народы и культуры, возникшие на его берегах. В каком-то смысле оно как Янус, двуликий бог, поскольку в географическом отношении четко подразделяется на западное и восточное. Западное Средиземноморье, регион от Гибралтара до Мальты и Сицилии, отделено от своей восточной части подводным хребтом, на который опираются мальтийские острова. Эта земля, теперь ушедшая под воду, некогда соединяла Европу с Северной Африкой, и по обе стороны от нее – еще долго после отступления океана Тетис – вероятно, располагались два больших озера. Скелеты миниатюрных слонов, найденные в Ар-Даламе, Пещере Тьмы, на Мальте, определенно предполагают, что два континента были когда-то объединены. Джон Дэвид Эванс в труде «Мальта» – исследовании доисторических времен острова – писал: «По размеру различают три вида слонов, самый маленький из них имеет рост всего три фута. …Скелеты подобных, хотя и не идентичных карликовых слонов были обнаружены в отложениях на других островах Средиземноморья, таких как Сицилия, Сардиния, Крит и Кипр. В некоторых стратифицированных отложениях ясно видно, что меньшие особи жили позже, чем более крупные, потому что их кости располагаются в более высоких слоях. Представляется вероятным следующее объяснение: какое-то количество животных, имевших нормальные размеры, оказались в ловушке на только что образовавшихся островах, а их потомки уменьшились в размерах из-за недостатка корма и ухудшения условий обитания. Эта гипотеза также объясняет, почему виды карликовых животных на разных островах не идентичны – ведь они развивались изолированно друг от друга, хотя и в примерно одинаковых направлениях».
В некий точно не известный период времени перешеек, соединявший Африку с Испанией в Гибралтарском проливе, был разрушен, и в Средиземноморье ворвался океан, затопив сначала западное озеро. Потом океан распространился через сушу, связывавшую Сицилию с Северной Африкой (окружив острова Леванцо, Мальта, Гоцо (Гозо) и другие), объединил западное озеро с восточным, образовав Средиземное море. Это событие, важнейшее в человеческой истории, отражено в греческой легенде о Девкалионе и, вероятно, в библейском рассказе о Ное: «…разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились».
Гибралтарский пролив был известен римлянам как Геркулесовы столбы, поскольку, согласно легенде, именно Геркулес, он же Геракл, раздвинул два континента. После этого он поставил два столба – Гибралтарскую скалу на севере и скалу, расположенную рядом с Сеутой (Джебель-Муса), на юге.
Этот некогда существовавший перешеек между Европой и Африкой образует основную разграничительную линию Средиземного моря. Восточный бассейн, или, что правильнее, юго-восточный, – это регион от Сирии до Сицилии и Мальты. Биограф святого Павла, потерпевший кораблекрушение у острова Мальта, был вполне точен, когда писал в Деяниях апостолов: «…пошли по морю… и держали к берегу. Попали на косу, и корабль сел на мель. …Сотник, желая спасти Павла, велел всем, умеющим плавать, броситься первым и выйти на землю. …все спаслись на землю». Корабль апостола потерпел крушение у северо-восточной оконечности острова Мальта, возле канала, отделявшего Мальту от Гоцо. Здесь встречаются два моря, Восточное и Западное Средиземное море.
Знаменитый австрийский геолог Эдуард Зюсс в фундаментальном труде «Лик земли», давая определение Средиземному морю, разделил его на четыре разных физических региона. Помимо западного бассейна, это Адриатика, район, протянувшийся от Крита и Кипра на север через Эгейское море и включающий Черное море, и прибрежные воды Северной Африки к западу от Сирии, включающие залив Большой Сирт (Сидра).
Для мореплавателя Средиземное море подразделяется на несколько «младших» морей. Это Балеарское – между Балеарскими островами и побережьем Испании, Лигурийское – между Балеарскими островами и Корсикой, с севера омывающее берега Франции и Италии. Еще есть треугольное Тирренское море, омывающее северный берег Сицилии, восточные берега Сардинии и Корсики и западный берег Италии. Между Италией и Югославией[4 - Государство в Европе, существовавшее с 1918 по 2003 г.] располагается Адриатика. Между Сицилией, Южной Италией и Западной Грецией находится Ионическое море, а между Грецией и Турцией – наполненное островами Эгейское море.
Географы могут давать точные и научные определения, но моряки руководствуются ощущениями и чувствуют отдельные особенности разных морей. Каждая часть Средиземного моря действительно имеет разный характер. Одна склонна к насилию, другая более спокойная, третья надежна, но подвержена периодическим вспышкам страсти, четвертая опасна и шизофренически непредсказуема. Лионский залив и Адриатика, к примеру, опасны и беспокойны, в особенности когда дуют северные ветры. В Лионском заливе это ревущий мистраль, северо-западный ветер штормовой силы. Он проносится по долине Роны и является причиной штормов на огромном пространстве – вплоть до Балеарских островов. Сильный мистраль может быть опасным даже для современных судов. Бичом Адриатики является бора, сухой холодный ветер с северо-востока, который может достигать ураганной силы. Когда бора дует во всю мощь, власти вынуждены протягивать штормовые тросы в городе Триесте, чтобы жители могли передвигаться по улицам, не рискуя быть унесенными ветром.
Более спокойное море – Ионическое. По крайней мере, летом там много недель царит мертвый штиль. Именно этот факт позволил грекам с такой легкостью распространить свою цивилизацию с материка на Сицилию и Magna Grecia – Великую Грецию – историческую область, включавшую в себя, помимо прочего, юг Италии. Только зимой Ионическое море становится бурным. Тогда дует грегаль – сильный северо-восточный ветер. Он зарождается в горах Греции и Югославии и вспенивает море на своем пути до острова Джерба и побережья Северной Африки.
«Надежное, но подверженное вспышкам страсти» – это описание вполне подходит Эгейскому морю. Это единственный регион Средиземного моря, где моряк может быть уверен в постоянстве ветра на протяжении всех летних месяцев. Они всегда дуют с севера и известны под названием этезиан – годичные ветра (по-гречески etas – год, то есть они постоянны каждый год). В обиходе их называют мельтеми (возможно, это искажение венецианского bel tempo – время хорошей погоды).
Генри Денхам, опытный мореплаватель, в своей книге «Эгейское море» пишет: «Этот ветер обычно начинается каждый день около полудня, постепенно достигая силы 5–6, иногда 7 баллов, к вечеру он стихает. Зачастую без предупреждения он дует всю ночь, и его сила не уменьшается». Однако, как правило, моряки, выходящие в море на маленьких лодках, могут быть уверены, что он стихнет после захода солнца, хотя волны все еще будут накатывать с севера.
Мельтеми дует по всему Эгейскому морю и к югу от Крита до самой Александрии. Он способствовал развитию греческого мореплавания, давая торговцам благоприятный боковой ветер между Грецией и Азией и попутный ветер для плавания по Эгейскому морю. По мере расширения их торговли он также позволил им летом легко добираться до Египта. Там они ждали в Александрии или в устье Нила до весны, после чего, используя паруса и весла, возвращались в Грецию и на острова. Однако, хотя Эгейское море надежно в плане постоянных летних ветров, все же подвержено вспышкам страсти. С подветренной стороны островов, где моряк, не знающий местных условий, может искать убежище для своей лодки, ветер, вместо того чтобы пройти над головой, обрушивается вниз ужасными порывами. Черных шквалов довольно легко избежать, поскольку тяжелые темные тучи, появляющиеся над островами, хорошо видны. Также невозможно не заметить разряды молний и запах озона в воздухе. Намного опаснее белые шквалы, поскольку никаких признаков их приближения нет. Они приходят из безоблачного ясного неба. Это мельтеми, пронесшийся над островами, внезапно и без объяснения причин обрушивается на ничего не подозревающего моряка.
В отличие от относительно стабильного Эгейского моря прибрежные воды вдоль Алжира и Туниса «шизофренически непредсказуемы». От Гибралтара до мыса Бон, до самого конца Западного Средиземноморья, воды вдоль североафриканского побережья стали могилой множества судов, иногда даже целых флотилий. Когда зона низкого атмосферного давления двигается на восток через Гибралтарский пролив или юг Испании, это вызывает сильные порывистые ветра с запада или северо-запада вдоль всей этой части африканского побережья. Моряк, застигнутый в море, оказывается у беспощадно враждебного подветренного берега. Когда холодный фронт зоны низкого давления проходит над алжирским побережьем, западный ветер усиливается до штормового и затем, когда фронт проходит, меняется на северо-западный. Часто с приближением второстепенного холодного фронта процесс повторяется. Именно поэтому в этих водах так много погибших кораблей, затонувших и в древности, и в наше время. В XVI веке испанцы потеряли в таких условиях несколько флотов во время конфликта с мусульманским Алжиром. В 1541 году крупный испанский флот недалеко от Алжира был почти полностью уничтожен погодой – имела место самая масштабная морская катастрофа в истории. Много галер, 150 парусных галеонов, перевозивших 8000 солдат и цвет испанской знати, погибли во время шторма, который алжирцы впоследствии называли «штормом Карла».
Средиземное море многолико, и погодные условия в разных его частях существенно отличаются друг от друга. И в плане метеорологии его описать непросто. В некоторых районах мелководья, таких как, к примеру, канал между Сицилией и Мальтой, имеющий ширину только 45 миль и максимальную глубину 100 саженей, даже небольшой порыв ветра с севера может вызвать опасное волнение. После мая такие короткие шторма редки, но тем не менее случаются и летом. Один из таких штормов едва не погубил вторжение союзников на Сицилию в июне 1943 года.
На Средиземном море есть не только мелководье, но и места с воистину огромной глубиной. Одна из самых глубоких в мире морских впадин расположена к западу от Крита и имеет глубину 2400 саженей, или 14 400 футов, – почти на 4000 футов глубже, чем высота вулкана Этна над уровнем моря. В западном бассейне самая большая из известных глубин – 10 200 футов – к западу от Капо-Сандало на юге Сардинии. В южной части Тирренского моря, между Сицилией и Неаполем, есть аналогичные впадины, а небольшой островок Устика, являющийся вершиной потухшего вулкана, поднимает свою скалистую голову из глубины более 1000 саженей.
Два фактора особенно отличают Средиземное море от океанов мира. Первый и самый важный из них – почти полное отсутствие приливных явлений. Даже в тех немногочисленных местах, где бывают приливы и отливы, они настолько малы, что не могут тревожить мореплавателя. К примеру, в Гибралтарском проливе максимальная амплитуда прилива практически никогда не превышает два фута. Чуть дальше вдоль североафриканского побережья – в Джиджели – она может иногда достигать пяти футов. Но во всей центральной и восточной части моря амплитуда настолько мала, что практически незаметна. Отсутствие приливов и отливов вкупе с долгими спокойными летними месяцами, безусловно, помогло доисторическому человеку выйти в море. Позже это оказалось полезным для первых появившихся цивилизаций – они могла связываться друг с другом. Постоянный обмен людьми и культурами между разными регионами Средиземноморья, не прекращавшийся с тех пор, как человек впервые вышел в то, что Гомер назвал «обильное рыбою море», во многом объясняется отсутствием приливно-отливных явлений.
Вторым фактором, менее важным для людей, отличающим Средиземное море от океанов, является его соленость. Если бы Средиземное море не подпитывалось из Атлантики через Гибралтарский пролив, оно бы сравнительно быстро превратилось в два соленых озера, разделенные перешейком между Сицилией и Южной Африкой. В самой узкой части Гибралтарский пролив имеет ширину всего 9 миль, иными словами, он позволяет Атлантике вторгаться в Средиземное море на очень небольшом промежутке. Повсеместно царящее жаркое лето приводит к существенному испарению с поверхности. Поскольку воды испаряется больше, чем возмещается дождями или впадающими в море реками, неудивительно, что плотность морской воды в Средиземном море (1,028 на западе, 1,03 в Леванте) выше, чем в Атлантике на западе (1,026) и в Черном море на востоке (1,012).
Черное море, с его обильным речным водоснабжением, вливает в Средиземное море через Дарданеллы относительно пресную воду. С другого конца, через Гибралтарский пролив, в него поступает более холодная и менее соленая вода Атлантики, которая оказывается на поверхности. Внизу – под ней – более плотная и соленая средиземноморская вода вытекает в Атлантику. Таким образом, существует постоянный обмен водой между внутренним морем и океаном. В некоторых частях Леванта соленость достигает 39 процентов, а в Гибралтарском проливе – только 37. Гость Средиземноморья немедленно обнаруживает свидетельства высокой солености воды, причем не прибегая ни к каким научным инструментам, в тот самый момент, когда входит в воду. В этой теплой плотной воде он может плавать почти без усилий. По греческой легенде, поэта Ариона отнес в его родной город Коринф дружелюбный дельфин. И все Средиземное море можно считать дельфином для любого пловца.
Температура поверхностных вод может иногда подниматься до 90 градусов по Фаренгейту, хотя обычно она ниже и зимой, как правило, составляет 53–57 градусов. В целом температура поверхностных вод выше, чем температура воздуха, особенно зимой, но летом бывает наоборот. Случается, что у берегов некоторых островов температура воздуха в июле и августе колеблется около 80 градусов, а моря – около 90 градусов. После того как начинают дуть первые зимние ветра, вызывающие волнение на море, температура резко падает. Хотя некоторые гости издалека продолжают купаться в море даже в ноябре, местные жители обычно не заходят в воду с середины сентября до конца мая. «В море можно входить, – сказал один греческий островитянин, – если нет шока для тела». Это отнюдь не совпадает с мнением некоторых жителей Англии и других северных стран, где энтузиасты купаются всю зиму, даже если для этого им приходится разбивать лед на своих водоемах. Глядя на это, греческий островитянин мог бы лишь пожать плечами, дивясь людской глупости. Житель Средиземноморья, в какой бы стране он ни жил, к какой бы расе ни принадлежал и какую религию ни исповедовал, всегда сохраняет чувство, что истинное счастье лежит в умеренности. «Ничего лишнего». Эта древнегреческая максима до сих пор считается идеальной концепцией.
В любое время года самая высокая температура поверхностных вод в районе Леванта – в юго-восточной части моря, а самая низкая – в Лионском заливе, на севере Эгейского моря и на севере Адриатики. Во всем регионе на глубине чуть больше 100 саженей температура воды практически постоянна – от 54 до 56 градусов по Фаренгейту – небольшая разница отмечается между западным и восточным бассейном. Эта «слоистость» моря успешно использовалась подводными лодками во время Второй мировой войны. Оказалось, что случайные «карманы» слоя холодной воды помогают избегать ищущих лучей сонара эсминцев на поверхности.
Глубинные воды подвержены лишь небольшим годовым колебаниям в зависимости от температуры предыдущей зимы. В глубинах Средиземного моря на самом деле жизнь далеко не столь разнообразна, как в океанах. Глубже двух сотен саженей почти никто не живет, и представляется, что в самых глубоких впадинах царит только бесплодный мрак. Не являясь совсем закрытым морем, Средиземное море аналогично внутренним морям: высокое содержание соли (более плотная соленая вода неизбежно опускается глубже, чем более пресная) делает его неблагоприятным для жизни. Человек, как и другие млекопитающие, дитя мелководья. Как и у всех млекопитающих, в его пище должна быть соль, но даже глубоководная рыба или другие организмы не могут жить там, где соли слишком много.
Черное море – странный придаток Средиземного – не имеет никакой органической жизни за 500 футов до его максимальной глубины, составляющей около 7000 футов. Все дело в том, что в него впадает много рек – Дунай, Днепр, Дон через Азовское море. Иными словами, поверхностные воды содержат очень мало соли. Относительно несоленая поверхностная вода втекает через Дарданеллы в Средиземное море, а оттуда поступает обратно глубинная соленая вода. Таким образом, можно сказать, что море состоит из двух слоев. Поскольку нижний слой соленой воды не имеет контактов с атмосферой, она не получает кислорода и не может поддерживать жизнь.
Люди, знакомые с ленивым соленым Средиземным морем, могут легко указать на разницу между Черным морем и его более крупным собратом. Какой бы высокой ни была температура воздуха, как бы ни плавился от жары Стамбул, Босфор всегда холодный. Он не только холодный, но и менее соленый, чем Средиземное море. Местами вода на вкус кажется лишь слегка подсоленной; течение имеет скорость несколько узлов, и пловец очень скоро обнаруживает, что вода его не держит.
На другом конце Средиземного моря, где внутреннее море подпитывает Атлантика, объем поступающей воды контролируется не только узостью Гибралтарского пролива, но также подводным скалистым рифом, соединяющим два континента. Поскольку его максимальная глубина лишь немногим больше 1000 футов, а местами он значительно мельче, пролив может пропустить относительно небольшой объем воды. Если бы пролив был шире и если бы не было подводной «перемычки» между двумя континентами, характер Средиземного моря стал бы другим, поскольку холодные воды Атлантики свободно поступали бы в него и обратно. А так Атлантика обеспечивает соленое капельное вливание внутреннему морю, а Черное море уравновешивает его потоком сравнительно пресной воды.
Основная циркуляция в поверхностных водах идет против часовой стрелки. Поступив через Гибралтарский пролив, поток идет вдоль побережья Северной Африки, поворачивает на север у побережья Сирии, обходит Кипр, следует вдоль турецкого побережья, обходит против часовой стрелки Черное море, следует вокруг побережья Греции, по Адриатике и обратно вокруг Италии и южных берегов Франции и Испании. Главное отклонение от этого простого маршрута имеет место в заливе Большой Сирт, где течение ударяется в лишенную растительности выступающую в море Киренаику и отклоняется назад к заливу Габес и восточному побережью Туниса. Моряки не должны считать это описание средиземноморской системы течений чем-то большим, чем просто общее описание. Лоции предупреждают: «Общая циркуляция не является постоянным течением во всех частях моря одновременно; действительные течения подвержены изменениям. Течения в каждый момент времени испытывают воздействие ветра, и местные дрейфовые течения, имеющие временный характер, но достаточную силу, чтобы замаскировать общую циркуляцию, устанавливаются, когда сильный ветер долго дует с любого направления. Таким образом, возможно в любой части Средиземного моря обнаружить течение, следующее в любом направлении…» Море капризно, как женщина.
Сравнительное отсутствие приливов и отливов означает, что ветер влияет на это море больше, чем на океан. Конечно, от направления ветра зависят поверхностные течения. Но также отсутствие амплитуды приливов, которые могли бы свести на нет эффект ветра, означает, что буря на море может возникнуть в очень короткий период времени. Внезапная электрическая буря – гроза – продолжительностью не более получаса может неузнаваемо изменить морскую поверхность, оставив после себя волнение, которое будет продолжаться некоторое время.
В течение одного дневного плавания поверхность моря может меняться несколько раз. В середине лета в центральной части Средиземного моря, если преобладающий северо-западный ветер дул в течение нескольких дней, в начале дня моряк обнаружит весьма ощутимые ветровые волны с северо-запада. Возле острова он может встретить грозу, перемещающуюся в море, которая, в свою очередь, оставит после себя волны, бегущие в том направлении, в котором ушла гроза. Во второй половине дня в устье гавани он может встретить сильный морской бриз, имеющий чисто местный характер, который полностью «задавит» преобладающий северо-западный ветер, в очередной раз изменив характер морской поверхности. К ночи, вполне возможно, наступит мертвый штиль, а на поверхности воды останется зыбь с трех разных направлений.
Если море непредсказуемо, средиземноморский климат компенсирует этот факт. Он, в общем, стабилен и имеет относительно простой характер. Во всем регионе лето жаркое, а зима, хотя часто является довольно прохладной, короткая и солнечная. Можно представить эмпирическую формулу средиземноморского климата в форме M/R, где R – количество миллиметров осадков, выпавших в летние месяцы, а М – средний максимум температуры по Цельсию в самом жарком месяце. Тогда в регионах с чисто средиземноморским климатом получится коэффициент меньше семи.
Наличие оливковых деревьев – явный признак того, что ты находишься в Средиземноморье. Это правда, что олива, вероятнее всего, не является представительницей местной флоры и была привезена с Востока. Но здесь она распространилась настолько широко, что можно утверждать: в районе, где есть оливковые рощи, присутствует чисто средиземноморский климат. Дуб падуболистный и алеппская (иерусалимская) сосна – еще два надежных климатических показателя. Олива также является гарантией того, что заморозки на почве чрезвычайно редки, поскольку дерево не выживает при температуре ниже 38 градусов по Фаренгейту.
Годовое количество осадков является умеренным на всем Средиземноморье; среднее количество – 24 дюйма. Однако на Корфу может выпасть и 45 дюймов, а в Оране – 15. На Мальтийском архипелаге, где точный учет велся с 1879 года, среднегодовое количество осадков составляет около 20 дюймов, но были года, когда оно достигало 39 дюймов и даже опускалось до 10 дюймов. Хотя средние цифры не слишком отличаются от данных для Юго-Восточной Англии, дожди в Средиземноморье, как правило, идут и осенью, и даже тогда большинство дней остаются безоблачными. Понятно, что интенсивность осадков велика. Судя по записям, за один октябрьский день на Мальте выпало 11 дюймов осадков, а в Гибралтаре 8 дюймов – отнюдь не редкость. В этом регионе нет одного – долгих серых дней с непрерывно моросящим дождем. Это «привилегия» севера. За сутки выпадает несколько дюймов осадков, потом небо очищается, облака рассеиваются, и на небе снова появляется солнце.
В большинстве районов сезон дождей начинается в сентябре. Его предвестниками являются сильные грозы. После первых осенних дождей часто устанавливается относительно сухой промежуток – в ноябре и декабре – до начала второго дождливого периода в феврале. В большинстве районов июль и август обходятся вовсе без дождей, а некоторых – июнь тоже. В это время, как пишут Олег Полунин и Энтони Хаксли в «Цветах Средиземноморья», «солнце светит в среднем десять часов в день… Этот жаркий сезон идеален для созревания фруктов всех видов, которыми Средиземноморский регион по праву славится.
Рост большинства растений приостанавливается в этот жаркий период и возобновляется, когда начинаются первые дожди. …Некоторые виды цветут в конце осени и начале зимы, а некоторые не прекращают активного роста даже зимой. Начало весны – время, когда цветет большинство средиземноморских многолетников. Пик цветения – конец апреля, когда равнины и склоны холмов покрывает ковер ярких однолетников. К июню они увядают, и многие выбрасывают семена. В это время еще цветут только чертополохи и представители семейства губоцветных».
Средняя августовская температура – 21–27 градусов, но в течение дня она может достигать и 32 градусов. В портовом городе она может существенно отличаться, поскольку на нее влияет степень открытости того или иного места морскому бризу. В Тунисе, к примеру, который считается сравнительно защищенным, температура нередко значительно превышает 30 градусов. А в других местах североафриканского побережья, где ощущается влияние ветра с моря, она редко повышается до 30 градусов. В летние месяцы ночная температура в западной части обычно опускается до 15–20 градусов, но в центре и на востоке она обычно не ниже 24 градусов.
Туристы из других частей света массово стекаются на Средиземноморье в июле и августе, но местные жители не жалуют эти два самых жарких летних месяца. Их образ жизни меняется, аппетит падает, дети становятся вялыми и раздражительными, а мухи, комары и жара мешают спать по ночам. Те, кто могут себе это позволить, едут на север, который покидают местные жители в поисках тепла. Если современные здания не оборудованы кондиционерами, сиеста – жизненная необходимость, а вовсе не роскошь. Магазины, офисы и другие учреждения открываются рано утром, когда царит прохлада и солнце еще не палит во всю силу. В полдень они закрываются, снова открываются около четырех часов пополудни и работают до семи или восьми вечера. Таким образом, хотя день прерывается сиестой, рабочие часы не сокращаются. Правда, и работодатели, и работники отдают себе отчет в том, что и количество, и качество работы в середине лета ниже средних показателей. В Палермо и других городах социальная жизнь начинается около восьми часов вечера. За вечеринкой с коктейлями может следовать ужин в 10.30 и посещение кинотеатра в полночь. В разгар лета производительность труда выше всего между восходом солнца и десятью часами утра. Потом начинается сильная жара. В тихие прохладные часы, когда земля еще дышит ночной влагой, а краски на земле и в море яркие и четкие (после полудня солнце сделает их пыльными и тусклыми), житель Средиземноморья активно работает. Турист, позже заметивший его спящим в тени рожкового дерева (а рядом с ним – бутылочку с вином и узелок с хлебом, оливками, чесноком и помидором или половинкой огурца), может позавидовать такой ленивой жизни. Он поневоле начнет сравнивать ее с его собственной постоянной суетой на севере. Этот турист, вероятнее всего, не знает, что спящий рабочий встал в четыре часа утра, целый час добирался до своего поля и четыре часа трудился в поте лица, причем все это раньше, чем турист выпил свою первую чашку кофе.
Современный путешественник по Средиземному морю должен помнить, что он видит совсем не то, что представало перед глазами его далеких предков. Простой пример – агавы, кактусы, цитрусовые, эвкалипты, мушмула и пальмы. Все это, считающееся сегодня типичной средиземноморской растительностью, – ввезенные сюда «иностранцы», одни из Китая или с Востока, другие из Америки. Изменился и облик суши. Острова, которые еще в XVII веке были покрыты густым лесом, теперь стали голыми и безжизненными. Богатые земли, на которых некогда росла пшеница, превратились в пустыни. Целые регионы стали другими из-за сейсмической и вулканической активности. Именно перемены в облике суши существенно усложнили задачу ученых-историков, пытающихся воссоздать поля древних сражений или отыскать гавани, упомянутые классическими авторами. С одной стороны, землю во многих местах изменила деятельность человека. С другой стороны, нельзя отрицать тот факт, что Средиземноморье – сравнительно новая область земного шара, которая все еще находится в процессе формирования. Хотя жители Запада привыкли считать Средиземноморье «старым», в геологическом отношении оно сравнительно молодое.
Сам процесс развития земной поверхности и ее изменения с приходом человека подразделяется на несколько этапов. Прежде всего дикоросы начали «колонизировать» доселе голые участки земли. Семена были занесены туда птицами или ветром. Гумус, темно-коричневое вещество, обновитель жизни и продукт разложения органической материи, постепенно появляется из гниения растений. Он добавляется в почву, которая также обогащается птичьим пометом. Слой почвы углубляется, становится богатым и привлекает животных, которые, в свою очередь, удобряют его и оставляют после себя удобряющие тела и кости. Человек – один из этих животных. Достигается то, что геологи называют «климаксом», – относительно стабильное растительное сообщество. На Средиземноморье это произошло, когда начали распространяться леса. В этой части света деревья, весьма неплохо себя чувствующие, являются вечнозелеными. Их жесткие листья могут выдерживать летнюю жару, а глубокие, ищущие землю корни помогают дереву дожить до зимних дождей.
Первой важной стадией на Средиземноморье стало распространение вечнозеленых лесов по региону. Если бы на сцену не вышел человек, вечнозеленые леса сохранились бы. Но человек меняет все. Как только он появился, – в роли охотника, которой он овладел задолго до того, как стал земледельцем, – он стал уничтожать деревья, сжигая их, чтобы получить открытые поляны. Позже, когда стало развиваться земледелие, эта деятельность активизировалась. Деревья, укрывавшие животных, на которых человек охотился, являются препятствием для землепашества. Отметим, что до недавнего времени остатки первобытных лесов находили в районе горы Чирчео на юге Италии.
После уничтожения лесов ландшафт изменился. Человек со своими орудиями труда, животными (в первую очередь козами, которые питаются побегами) вскоре запустил процесс, который, если его не остановить, в конечном счете приводит к превращению земли в пустыню. После исчезновения вечнозеленых лесов осталась маккия. Так называют типичные средиземноморские вечнозеленые кустарники, знакомые всем, кто хоть раз побывал на Корсике. Маккия состоит из зарослей кустарников, иногда высотой 5–6 футов, в основном ракитника и ладанника. Мирт, эрика древовидная, дуб падуболистный и иерусалимская сосна также встречаются среди того, что именуют «высокой» маккией. В «низкой» маккии деревьев нет вообще – только заросли трав, таких как розмарин и шалфей, и низкорослые кустарники, высота которых не превышает трех футов.
Третья стадия в уничтожении лесов достигается, когда исчезает даже маккия, которой человек тоже нашел применение, и появляется другой характерный тип ландшафта – гарига. Это практически пустошь, но земля еще не превратилась в пустыню. На каменистых иссушенных участках земли растут мелкие кустарники, которые тяготеют к склонам холмов и каменных плато. Как и маккия, гарига богата ароматными травами. Здесь растут почти все травы, использующиеся в кулинарии. На каменистых пустошах растет розмарин, лаванда, тимьян, шалфей, чеснок, рута. Аромат трав кажется особенно сильным на этих бесплодных землях. Весной гарига буйно цветет. Здесь есть и луковичные, и клубневые цветы.
Гарига дает европейцам не только пряные травы. Здесь растут дикие предки тюльпанов, ирисов, крокусов и гиацинтов. Весной расцветают звездочки гусиного лука, покачиваются на ветру миниатюрные ирисы и фритиллярии, раскрывает круглые белые цветки дикий чеснок. Но их цветение недолговечно, и уже через несколько недель земля снова выглядит голой и безжизненной. Ничто не напоминает о былом великолепии.
