Тайна леди Одли

– Которую он бросил, – быстро заметила госпожа. – По крайней мере, – добавила она, – я припоминаю, как вы что-то такое говорили, когда в первый раз рассказывали историю вашего друга.

Роберт Одли оставил ее слова без внимания.

– Его самой главной мыслью была мысль о жене, – повторил он. – Больше всего на свете он хотел сделать ее счастливой и подарить ей состояние, добытое его собственными сильными руками на золотых приисках Австралии. Я видел его в течение нескольких часов после его возвращения в Англию и был свидетелем радости и гордости, с которыми он ожидал встречи со своей женой. Я явился также свидетелем удара, поразившего его в самое сердце и превратившего его в совершенно другого человека. Ударом, который произвел такую жестокую перемену, было объявление о смерти его супруги в «Таймс». Теперь я знаю, что оно было черной и горькой ложью.

– В самом деле! – промолвила госпожа. – И у кого же это могла быть причина объявлять о смерти миссис Толбойс, если она была жива?

– Только у нее самой, – спокойно ответил Роберт.

– Какая же?

– А что, если она воспользовалась отсутствием Джорджа, чтобы найти более богатого мужа? Что, если она снова вышла замуж и хотела этим фальшивым объявлением убрать моего бедного друга с дороги, чтобы он не помешал?

Леди Одли пожала плечами.

– Ваши предположения довольно смехотворны, мистер Одли, – сказала она. – Надеюсь, у вас есть серьезные основания для них.

– Я просмотрел подшивки газет, выходящих в Челмсфорде и Колчестере, – продолжал Роберт, не ответив на последнее замечание госпожи, – и нашел в одной из газет Колчестера от второго июля пятьдесят седьмого года короткую заметку среди разнообразной информации, перепечатанной из других газет, о том, что некий мистер Джордж Толбойс, английский джентльмен, прибыл в Сидней с золотых приисков, добыв золотого песка и самородков на двадцать тысяч фунтов и что он реализовал свое золото и отправился в Ливерпуль на быстроходном клипере «Аргус». Конечно, это небольшое сообщение, леди Одли, но достаточное, чтобы доказать, что любой человек, проживавший в Эссексе в июле пятьдесят седьмого года, мог узнать о возвращении Джорджа Толбойса из Австралии. Вы следите за моей мыслью?

– Не очень, – ответила госпожа. – Какое отношение имеют газеты Эссекса к смерти миссис Толбойс?

– Мы постепенно дойдем до этого, леди Одли. Я уверен, что объявление в «Таймс» было фальшивым, частью заговора Элен Толбойс и лейтенанта Мэлдона против моего бедного друга.

– Заговора!

– Да, это был заговор, состряпанный ловкой женщиной, которая прикидывала шансы смерти своего мужа и обеспечила себе прекрасное положение, идя на риск совершения преступления; женщиной, идущей напролом, которая намеревалась играть комедию до конца, не боясь разоблачения; безнравственной женщиной, не думавшей о том, какое горе она могла причинить честному сердцу мужчины, которого предала; но в то же время женщиной глупой, воспринимающей жизнь как игру случайностей, в которой козыри окажутся у лучшего игрока, и забывая, что выше жалких интриг есть Провидение, и все бесчестные тайны рано или поздно будут раскрыты. Даже если эта женщина, которую я имею в виду, была бы виновна лишь в опубликовании того ложного объявления в «Таймс», я бы все равно считал ее самым отвратительным существом женского пола – самым безжалостным и расчетливым из всех человеческих созданий. Та жестокая ложь явилась трусливым вероломным ударом ножа в спину бесчестного убийцы.

– Но откуда вы знаете, что объявление было ложным? – спросила госпожа. – Вы рассказывали, что ездили в Вентнор с мистером Толбойсом на могилу его жены. Кто же в таком случае умер в Вентноре, если это не была миссис Толбойс?

– А, леди Одли, – промолвил Роберт, – на этот вопрос могут ответить лишь два или три человека, и кто-нибудь из них скоро заговорит. Повторяю, госпожа, я твердо намерен разгадать тайну смерти Джорджа Толбойса. Неужели вы думаете, что от меня можно отделаться женским увиливанием, хитростью? Нет! Звено за звеном я собрал воедино цепь доказательств, не хватает лишь одного-двух, чтобы завершить ее. Неужели вы думаете, я позволю, чтобы мне препятствовали? Не думаете ли вы, что мне не удастся обнаружить недостающие звенья? Нет, леди Одли, я добьюсь своего, потому что знаю, где их искать! В Саутгемптоне живет светловолосая женщина по имени Плоусон, которая вовлечена в тайну отца жены моего друга. Я думаю, она может помочь мне узнать историю женщины, похороненной на кладбище в Вентноре, и я не пожалею трудов, чтобы раскрыть это, но не до тех пор, пока…

– Пока – что? – с жадностью спросила госпожа.

– Пока женщина, которую я хочу спасти от падения и наказания, не примет милость, оказываемую мной, и не послушает предупреждения.

Госпожа пожала своими изящными плечами, в ее голубых глазах сверкнул вызов.

– Она была бы очень глупа, если бы позволила себе поддаться подобной глупости, – заявила она. – Вы ипохондрик, мистер Одли, вам нужно принимать камфару, или красную лаванду, или нюхательные соли. Что может быть смехотворнее той идеи, что вы вбили себе в голову? Вы расстаетесь со своим другом Джорджем Толбойсом довольно таинственным образом – то есть сей джентльмен решает покинуть Англию, не предупредив вас. Что из того? Вы сами признали, что он изменился после смерти своей жены. Он сделался странным и начал избегать общества, ему стало все равно, что с ним будет. Но что наиболее вероятно, он просто устал от однообразия цивилизованной жизни и умчался на свои дикие золотые прииски, чтобы отвлечься от горя. Это довольно романтическая история, но самая обыкновенная. Но вы не удовлетворены таким простым объяснением исчезновения вашего друга, вы выстроили какую-то абсурдную теорию заговора, существующую лишь в вашей разгоряченной голове. Элен Толбойс мертва. «Таймс» написала об этом. Ее собственный отец говорит вам, что ее нет в живых. На надгробии на кладбище в Вентноре начертано о ее смерти. По какому праву, – ее голос повысился почти до пронзительного крика, – по какому праву, мистер Одли, вы приходите ко мне и мучаете этим Джорджем Толбойсом, по какому праву вы осмеливаетесь утверждать, что его жена все еще жива?

– По праву косвенных улик, леди Одли, – ответил Роберт, – по праву тех косвенных доказательств, которые иногда устанавливают виновность человека, совершившего убийство, при первом слушании дела, даже если на него падало меньше всего подозрений.

– Какие косвенные улики?

– Доказательства времени и места. Доказательство почерка. Когда Элен Толбойс покинула дом отца в Уайлденси, она оставила письмо, в котором писала, что устала от старой жизни, хотела найти новый дом и новую жизнь. Это письмо у меня.

– В самом деле?

– Сказать ли вам, на чей почерк похожа рука Элен Толбойс так сильно, что самый опытный эксперт не найдет меж ними различий?

– Сходство почерков двух женщин самая обычная вещь в наше время, – беззаботно ответила госпожа. – Я могла бы вам показать письма полудюжины моих приятельниц и заставить вас найти какие-нибудь различия в них.

– Но что, если почерк необычен, имеет отличительные особенности, благодаря которым его можно узнать среди сотен других?

– Ну, в таком случае совпадение довольно любопытное, – ответила госпожа. – Но не более чем совпадение. Вы не можете отрицать факт смерти Элен Толбойс лишь на основании того, что ее почерк напоминает чей-то другой.

– Но если цепочка таких совпадений ведет к единственному заключению, – промолвил Роберт. – Элен Толбойс покинула дом отца, согласно ее собственному письму, потому что устала от старой жизни и хотела начать новую. Знаете, какой я делаю отсюда вывод?

Госпожа пожала плечами.

– Не имею ни малейшего представления, – ответила она. – И так как вы держите меня в этом мрачном месте уже почти полчаса, я прошу вас позволить мне уйти и переодеться к обеду.

– Нет, леди Одли, – ответил Роберт с холодной неумолимостью, так не свойственной ему и превратившей его совсем в другое существо – безжалостное воплощение правосудия, жестокое орудие возмездия, – нет, леди Одли, – повторил он, – я уже говорил вам, что женские уловки не помогут вам, вызов вам не к лицу. Я был с вами честен и открыто предупредил вас. Я косвенно намекнул на опасность еще два месяца назад.

– Что вы имеете в виду? – неожиданно спросила госпожа.

– Вы решили пренебречь моим предупреждением, леди Одли, – продолжал Роберт, – и пришло время, когда я должен говорить с вами прямо. Неужели вы думаете, что то, чем наградила вас природа, спасет от возмездия? Нет, госпожа, ваши юность и красота, грация и изящество делают вашу ужасную тайну еще более ужасной. Уликам против вас недостает лишь одного звена, чтобы осудить вас, и оно будет добавлено. Элен Толбойс больше не вернулась в дом своего отца. Когда она покинула своего бедного старого отца и его убогий кров, она заявила, что порывает с прежней жизнью. Что люди обычно делают, когда хотят начать новую жизнь, пойти по новому кругу в этой гонке жизни, освободиться от пут, связывавших их по рукам и ногам в первой попытке? Они меняют имена, леди Одли. Элен Толбойс оставила своего маленького ребенка – она уехала из Уайлденси с твердым намерением предать забвению свою личность. Она исчезла как Элен Толбойс шестнадцатого августа пятьдесят четвертого года и семнадцатого числа того же месяца появилась вновь как Люси Грэхем, не имеющая друзей и родственников девушка, возложившая на себя нелегкие обязанности в доме, где ей не задавали никаких вопросов.

– Вы сумасшедший, мистер Одли, – закричала госпожа. – Вы сумасшедший, и мой муж защитит меня от вашей дерзости. Ну и что из того, что Элен Толбойс убежала из дома в один день, а я вступила в дом моей работодательницы на следующий? Что это доказывает?

– Само по себе очень мало, – ответил мистер Одли, – но с помощью других улик…

– Каких улик?

– Два ярлыка, наклеенные один на другой на коробке, оставленной вами у миссис Винсент: на верхнем стоит имя мисс Грэхем, а на нижнем – миссис Джордж Толбойс.

Госпожа погрузилась в молчание. В сумерках мистер Одли не видел ее лица, но он заметил, как две маленькие ручки конвульсивно прижались к сердцу, и он понял, что выстрел достиг цели.

«Боже, помоги этому бедному несчастному созданию, – подумал он. – Теперь она знает, что пропала. Интересно, чувствуют ли судьи то же, что и я сейчас, когда они надевают свои мантии и приговаривают к смерти какого-нибудь дрожащего от страха беднягу, не сделавшего им зла. Испытывают ли они благородное негодование или ту же боль, страдание, терзающие меня, пока я разговариваю с этой несчастной женщиной?».

Он шел рядом с ней в молчании. Они прогуливались вдоль темной аллеи, но теперь приближались к кустарнику в конце ее, где среди порослей колючек укрылся полуразвалившийся старый колодец.

Петляющая тропинка, заросшая сорными травами, вела к этому колодцу. Роберт вышел из аллеи и свернул на эту дорожку. В кустарнике было светлее, чем в аллее, а мистер Одли хотел увидеть лицо госпожи.

Он молчал, пока они не добрались до травы, бурно росшей возле колодца. Толстая кирпичная кладка местами обвалилась, куски ее валялись тут и там среди травы и вереска. Тяжелые подпорки, поддерживавшие деревянный сруб были на месте, но железное колесо отвалилось и лежало в нескольких шагах от колодца, проржавевшее и заброшенное.

Роберт Одли облокотился об одну из массивных подпорок и посмотрел вниз на лицо госпожи, бледное в холодных зимних сумерках. Появилась луна, слабо светящийся серп в серых небесах, и ее призрачный свет смешался с туманными тенями угасающего дня. Лицо госпожи казалось в точности похожим на то, которое Роберт Одли видел в своих снах, выглядывавшим из белых хлопьев пены в зеленых морских волнах и зовущим его дядю к разрушению.

– Эти два ярлыка у меня, леди Одли, – подытожил он. – Я отклеил их с коробки, оставленной вами на Кресчент-Вилла. Я взял их в присутствии миссис Винсент и мисс Тонкс. Можете ли вы что-нибудь возразить против этого доказательства? Вы говорите мне: «Я Люси Грэхем, у меня нет ничего общего с Элен Толбойс». В таком случае, вы можете предъявить свидетелей, знающих ваших родителей, где вы жили до того, как появились на Кресчент-Вилла? У вас должны быть друзья, родственники, связи. Даже если вы были самым одиноким созданием на этой земле, вы бы смогли указать хоть кого-нибудь, кто знал вас в прошлом.

– Да, – закричала госпожа, – если бы я оказалась на скамье подсудимых, я бы без сомнения предъявила свидетелей, чтобы опровергнуть ваше абсурдное обвинение. Но я не на скамье подсудимых, мистер Одли, и мне остается только посмеяться над вашей смехотворной глупостью. Говорю вам – вы сумасшедший! Если вам угодно говорить, что Элен Толбойс не мертва, и что я Элен Толбойс, можете оставаться при своем мнении. Если вы решили слоняться по местам, где я жила, и где жила эта миссис Толбойс, следуйте собственному желанию; но предупреждаю вас, что подобные фантазии нередко приводили людей, внешне таких же нормальных, как и вы, к долгому заключению в частных сумасшедших домах.

Роберт Одли невольно вздрогнул и отшатнулся от нее при этих словах.

«Она способна на новое преступление, только чтобы скрыть следы старого, – подумал он. – Она способна употребить все свое влияние на моего дядю, лишь бы поместить меня в сумасшедший дом».

Я бы не сказала, что Роберт Одли был трусом, но вполне допускаю, что дрожь ужаса, что-то сродни страху, пронзила его при воспоминании о страшных делах, которые творили женщины с того дня, как Бог сотворил Еву в райских садах. А что, если дьявольская сила притворства этой женщины окажется сильнее, чем правда, и раздавит его? Если она не пощадила Джорджа Толбойса, стоящего на ее пути и представляющего для нее определенную опасность, то пощадит ли она его, угрожавшего ей гораздо больше? Так же ли женщины милосердны, любящи и добры, как красивы и грациозны? Разве не существовало некоего месье Мазера де Латьюда, имевшего несчастье оскорбить изысканную мадам де Помпадур и искупившего свой неосторожный поступок пожизненным заключением в тюрьме? Он, дважды избежавший тюрьмы, два раза попадавший в плен, все же поверил запоздалому великодушию своего прекрасного противника и предал себя в руки неумолимой злодейки. Роберт Одли посмотрел в бледное лицо женщины, стоящей рядом с ним, это прекрасное лицо, на котором лучистые глаза светились странным опасным блеском; и припомнив сотни рассказов о женском вероломстве, содрогнулся при мысли о том, как неравна борьба между ними.

«Я открыл ей свои карты, – подумал он, – но она хранит свои. Маску, которую она надела, не сорвать. Мой дядя скорее решит, что я сошел с ума, чем поверит в ее виновность».

Бледное лицо Клары Толбойс, печальное и открытое, так не похожее на хрупкую красоту госпожи, возникло перед его мысленным взором.

«Какой же я трус, что беспокоюсь о себе и о своей безопасности, – подумал он. – Чем больше я наблюдаю эту женщину, тем больше у меня причин опасаться ее влияния на других, тем больше причин желать ее удалить из этого дома».

Он огляделся в этой сумрачной тьме. Уединенный сад напоминал тихое кладбище, обнесенное стеной и скрытое от мира.

«Где-то здесь, в этом саду она встретилась с Джорджем Толбойсом в день его исчезновения, – вдруг пришло ему в голову. – Интересно, где это произошло, в каком месте он взглянул в ее жестокое лицо и обвинил в вероломстве?»

Госпожа, опершись своей маленькой ручкой о противоположную подпорку, беззаботно покачивала своей хорошенькой ножкой среди высокой травы, но украдкой посматривала на своего противника.

– Тогда это будет поединок до смерти, – мрачно промолвил Роберт. – Вы отказываетесь прислушаться к моему предупреждению. Вы отказываетесь скрыться и раскаяться в совершенном вами зле где-нибудь за границей, подальше от великодушного джентльмена, обманутого и одураченного вашими притворными чарами. Вы предпочитаете остаться здесь и бросить мне вызов.

– Да, – ответила леди Одли, вскинув голову и глядя в лицо молодому адвокату. – Я не виновата, если племянник моего мужа сошел с ума и выбрал меня жертвой своей мономании.

– Да будет так, госпожа, – отвечал Роберт. – Моего друга Джорджа Толбойса в последний раз видели входящим в эти сады через железные ворота, какими мы прошли сюда сегодня вечером. Последнее, что о нем известно – это то, что он спрашивал вас. Его видели входящим в эти сады, но никто не видел, как он вышел отсюда. Я не верю, что он когда-нибудь покидал их. Я полагаю, он нашел свою смерть в пределах этих земель, и что его тело спрятано где-нибудь под тихой гладью воды, или в другом заброшенном уголке. Я переверну здесь все вверх дном, вырву с корнем каждое дерево в саду, но найду могилу моего убитого друга.

Люси Одли издала долгий пронзительный вопль и заломила в отчаянии руки, но ничего не ответила на это страшное обвинение. Ее руки медленно опустились, широко раскрытые глаза были прикованы к Роберту Одли, мерцая таинственным светом на мертвенно-бледном лице.

– Вы не доживете до этого, – произнесла она. – Прежде я убью вас. Зачем вы меня так мучаете? Почему вы не можете оставить меня в покое? Что я вам лично сделала, что вы решили быть моим гонителем, неотступно следовать за мной по пятам, играть в шпиона? Вы хотите свести меня с ума? Да знаете ли вы, что такое бороться с безумной женщиной? Нет, – воскликнула госпожа со смешком, – вы не знаете, иначе вы бы никогда…

Она вдруг умолкла и выпрямилась во весь рост. Это было то же движение, какое Роберт уже видел у старого полупьяного лейтенанта, и в нем чувствовалось то же оскорбленное достоинство – величие безысходного отчаяния.

– Уходите, мистер Одли, – промолвила она. – Вы сумасшедший, да, вы сумасшедший.

– Я ухожу, госпожа, – спокойно ответил Роберт. – Я никогда не примирюсь с вашими преступлениями. Вы отказались принять мою милость. Я хотел пожалеть живых. С этого момента я буду помнить лишь о долге по отношению к мертвым.

Он пошел прочь от уединенного колодца под тенью лип. Госпожа медленно следовала за ним по длинной мрачной аллее и через простой мостик к железным воротам. Когда он проходил через ворота, Алисия вышла из маленькой стеклянной двери, ведущей в обитую дубовыми панелями комнату для завтрака, и встретила кузена на пороге.

– Я везде искала вас, Роберт, – сказала она. – Папа спустился в библиотеку и, я уверена, будет рад вам.

Молодой человек вздрогнул при звуке мелодичного юного голоса своей кузины. «Боже мой! – подумал он. – Неужели эти две женщины сотворены из одного теста? Может ли эта открытая великодушная девочка, не умеющая скрыть ни одного чувства, состоять из той же плоти и крови, что и то несчастное существо, чья тень падает на дорожку около меня?»

Он перевел взгляд с кузины на леди Одли, стоящую у калитки и ожидающую, пока он позволит ей пройти.

– Не знаю, что нашло на твоего кузена, моя дорогая Алисия, – сказала госпожа. – Он такой рассеянный и странный, что это выше моего понимания.

– В самом деле! – воскликнула мисс Одли. – И все же я могу заключить, исходя из вашего долгого тет-а-тет, что вы сделали попытку понять его.

– О да, – спокойно заметил Роберт, – госпожа и я хорошо понимаем друг друга, но так как становится поздно, я хочу попрощаться с вами, леди. Я буду ночевать в Маунт-Стэннинге, поскольку у меня есть там дело, и я приду навестить дядю завтра.

– Что, Роберт! – воскликнула Алисия. – Ты конечно же не уйдешь, не повидав папу?

– Да, моя дорогая, – ответил молодой человек. – Я немного обеспокоен одним неприятным делом, имеющим ко мне отношение, и я лучше не пойду сейчас к дяде. Спокойной ночи, Алисия. Я приду или напишу завтра.

Он пожал кузине руку, поклонился леди Одли и вышел через темную арку на тихую аллею за Кортом.

Госпожа и Алисия наблюдали за ним, пока он не скрылся.

– Бог мой, что это случилось с моим кузеном Робертом? – в нетерпении воскликнула мисс Одли, когда адвокат ушел. – Что значит это нелепое поведение? Какое-то неприятное дело, которое его беспокоит, в самом деле! Думаю, какой-нибудь злопамятный прокурор навязал бедняге судебное дело, и он впадает в слабоумие от смутного осознания своей некомпетентности.

– Вы когда-нибудь изучали характер вашего кузена, Алисия? – серьезно спросила госпожа, немного помолчав.

– Изучала характер! Нет, леди Одли. Зачем мне это? – ответила Алисия. – Не требуется много времени, чтобы понять, что он ленивый, эгоистичный сибарит, который заботится лишь о собственном спокойствии и комфорте.

– Но ты никогда не думала, что он немного странный?

– Странный! – повторила Алисия, поджав свои алые губки и пожав плечами. – Ну да… полагаю, что для таких людей обычно есть какое-нибудь извинение. Да, я полагаю, Боб со странностями.

– Я ничего не слышала о его отце и матери, – задумчиво продолжала госпожа. – Ты помнишь их?

– Я никогда не видела его мать. Она была в девичестве мисс Дэлримил, лихая девушка, сбежавшая с моим дядей и потерявшая вследствие этого приличное состояние. Она умерла в Ницце, когда бедному Бобу было пять лет.

– Ты не слышала о ней что-нибудь особенное?

– Что вы имеете в виду – «особенное»? – спросила Алисия.

– Ты не слышала, что она странная, то, что люди называют немного не в себе?

– О нет, – смеясь ответила Алисия. – Моя тетя, полагаю, была весьма рассудительной женщиной, хотя и вышла замуж по любви. Но если помните, она умерла до того, как я родилась, и поэтому я мало о ней знаю.

– Но, полагаю, ты помнишь своего дядю?

– Моего дядю Роберта? – спросила Алисия. – О, да, я хорошо его помню.

– Был ли он странный, я имею в виду, были ли у него особенные привычки, как у твоего кузена?

– Да, думаю, Роберт унаследовал все странности своего отца. Мой дядя проявлял такое же безразличие к окружающим, что и мой кузен, но поскольку он был хорошим мужем, любящим отцом и добрым хозяином, никто не оспаривал его взглядов.

– Но он был странным?

– Да, я полагаю, считалось, что он немного странный.

– А, – мрачно промолвила госпожа, – я так и думала. Ты знаешь, Алисия, безумие чаще передается от отца к сыну, чем от отца к дочери, и от матери к дочери, чем от матери к сыну. Твой кузен Роберт Одли очень красивый молодой человек, и я думаю, очень добросердечный, но за ним нужно присматривать, Алисия, потому что он безумен!

– Безумен! – возмущенно воскликнула Алисия. – Вы выдумываете, госпожа, или же… или… вы пытаетесь напугать меня, – добавила юная леди с тревогой.

– Я только хочу, чтобы ты была настороже, Алисия, – ответила госпожа. – Мистер Одли может быть, как ты говоришь, просто немного странный, но он так разговаривал со мной сегодня вечером, что напугал меня до смерти, и я думаю, – он сходит с ума. Я сегодня же вечером серьезно поговорю с сэром Майклом.

– Поговорите с папой! – воскликнула Алисия. – Но вы не будете беспокоить папу такими предположениями!

– Я только предостерегу его, моя дорогая Алисия.

– Но он никогда не поверит вам, – сказала мисс Одли, – он посмеется над таким предположением.

– Нет, Алисия, он поверит всему, что я скажу ему, – ответила госпожа со спокойной улыбкой.

Глава 5. Подготовка почвы

Леди Одли прошла из сада в библиотеку, уютную домашнюю комнату, обитую дубовыми панелями, в которой сэр Майкл любил читать или писать, или обсуждать дела поместья со своим управляющим, рослым сельским жителем, агрономом и юристом, снимающим небольшую ферму в нескольких милях от Корта.

Баронет сидел в широком мягком кресле у камина. Яркие языки пламени взметались и падали, вспыхивая то на полированных выступах книжного шкафа из черного дуба, то на золотисто-красных переплетах книг, то отсвечивая от афинского шлема мраморной Паллады, то освещая лоб сэра Роберта Пила.

Лампа на письменном столе еще не была зажжена, и сэр Майкл сидел, ожидая при свете огня в камине прихода своей юной супруги.

Мне очень трудно описать чистоту его великодушной любви – такую же нежную, как привязанность молодой матери к своему первенцу, и такую же рыцарскую, как беззаветная страсть Байярда к своей госпоже.

Пока он думал о своей обожаемой жене, дверь открылась и, подняв голову, баронет увидел хрупкую фигурку у двери.

– Моя дорогая! – воскликнул он, когда госпожа закрыла за собой дверь и направилась к нему. – Я думал о тебе и ожидал тебя целый час. Где ты была и что делала?

Госпожа немного помедлила, оставаясь в тени, прежде чем ответить на его вопрос.

– Я ездила в Челмсфорд, – промолвила она, – за покупками и… – Она запнулась, в смущении теребя ленты от своей шляпки своими тонкими белыми пальчиками.

– И что же, моя дорогая, – спросил баронет, – что же ты делала, вернувшись из Челмсфорда? Я слышал, как экипаж остановился у дверей еще час назад. Ведь это был твой экипаж, не так ли?