скачать книгу бесплатно
– И всех нас кормят, всю семью, – сказала Эллен.
– Да-да! Знаете ли вы, дорогая Тетя, как работают обычные санитары морга? – оживленно подхватила Лора.
Тетя Моргианна не знала.
– Так вот, – по-научному начала Лора, – они вводят в тела серебряные иглы с красными резиновыми трубками и выкачивают кровь. Чтобы потом ввести консервант. А после этого… После этого обычные санитары смывают кровь в канализацию. Но только не Леонард и Бион! Эти красавцы в четырехлитровых бидонах приносят ее домой. Для Мамы с Папой и для всех нас. Ну, почти для всех. Тимоти же у нас…
В этом месте Тимоти вздрогнул.
– Не надо… – шепотом перебила Лору Мама.
– Тимоти у нас… – настойчиво повторила Лора.
Повисло напряженное молчание.
– Ну, и? Говори же. Что – Тимоти? – требовательно спросил Дядя Джейсон.
– Ох и язык у тебя, Лора, – вздохнула Мама.
Тимоти закрыл глаза.
– С Тимоти… не все в порядке, он не любит кровь. Неженка… – пояснила Лора.
– Научится он, – вступилась Мама, – дайте только время. Он мой сын – и он научится, – твердо сказала она, – ему всего четырнадцать.
– Но он должен вырасти на этом, – произнес голос Дяди Джейсона, переходя из одной комнаты в другую, на фоне звуков моросящего дождя и ветра, игравшего на деревьях за окном, как на арфах, – я рос на этом с детства… – и затих где-то в глубине дома.
Тимоти закусил губу и открыл глаза.
– Я сама виновата… – Теперь голос Мамы перемещался в сторону кухни. – Я заставляла его, пыталась заставить. Но детей нельзя заставлять, это только вызывает у них тошноту и напрочь отбивает всякую охоту. Посмотри на Биона, он до тринадцати лет не пробовал кро… – Последнее слово потонуло в порыве ветра.
– Понятно, – пробормотал Дядя Джейсон, – Тимоти еще образумится.
– А я и не сомневаюсь! – с вызовом сказала Мама.
Черные тени проходили сквозь череду затхлых комнат, и от их движения огоньки свечей вздрагивали. Тимоти замерз. Почувствовав в ноздрях запах горячего сала, он инстинктивно схватил одну из свечей и стал ходить с ней по дому, делая вид, что поправляет гирлянды.
– Тимоти-и… – прошипел кто-то с придыханием за перегородкой, – ш-ш-што, бо-ишш-ся темноты-ы, Тимо-ти-и… – Это был голос Леонарда. Мерзкий Леонард! – Мамочка все Тимоти разрешает. Иногда она разрешает ему взять свечечку. Да. И они вместе ходят по лестнице. Вниз-вверх, вниз-верх. Тимоти свечечку близко-близко держит. Для тепла, и чтобы серые глазки красиво блестели…
– Ну, нравятся мне свечи, тебе-то что? – шепотом огрызнулся Тимоти.
– Все у него наладится. Дети есть дети, – произнес голос Тети где-то в темноте столовой.
Больше шума, смеха и грома! Раскаты дикого хохота! Стуки, щелчки, крики, шуршание платьев и плащей! Влажный туман врывается в парадную дверь, как порох от выстрела пушки! Из тумана, расправив крылья, появляется высокий мужчина.
– Дядя Эйнар!
Тимоти пробрался на своих тощих ногах прямо сквозь туман, под зеленой паутиной теней – и бросился в объятия Дяди Эйнара. И Эйнар поднял его над землей! Тимоти был легкий, как пушинка.
– У тебя есть крылья, Тимоти! – крикнул он и подбросил мальчика в воздух. – Крылья, Тимоти! Лети!
Лица покатились куда-то вниз. Темнота поехала по кругу. Дом словно сдуло – Тимоти ощутил на себе этот ветер. Он только успел хлопнуть в воздухе крыльями, нет, руками, – как пальцы Эйнара поймали его и снова подбросили к потолку. Но потолка не было – он рухнул, как прогоревшая стена.
– Лети! Лети! – громко и властно кричал ему Эйнар, – на крыльях лети! На крыльях!
И Тимоти почувствовал эту упоительную агонию в лопатках, как будто в них прорастали корни, что-то лопалось и взрывалось, превращаясь в длинные влажные перепонки! Он бессвязно лепетал что-то, а Дядя Эйнар снова швырял его ввысь! Лил дождь, порывы осеннего ветра срывали с крыши черепицу и сотрясали балки, приводя в смятение свечи на люстрах. И сто родственников всех форм и размеров зачарованно смотрели из всех комнат и из каждого уголка черной темноты, и сходились кругами туда, где Эйнар бросал ребенка, как марионетку, в ревущую вышину: «Бей крыльями! Взлетай!»
– Ну, все, достаточно! – крикнул наконец он.
Тимоти, который был бережно приземлен на деревянный пол, буквально падал от усталости и от восторга – и в итоге упал прямо на Дядю Эйнара.
– Дядя, Дядя, Дядя! – счастливо рыдал он.
– Отлично полетали, а, Тимоти? – Эйнар потрепал Тимоти по волосам. – Просто отлично.
Уже почти рассвело. К этому моменту прибыли почти все, и теперь, на рассвете, были готовы отойти ко сну. Им осталось только лечь, чтобы беззвучно и неподвижно проспать до следующего захода солнца, когда они выпрыгнут из своих гробов и продолжат пиршество.
Дядя Эйнар, а за ним и еще несколько десятков других гостей двинулись к подвалу. Мама проводила их вниз, где стоял плотный ряд отполированных гробов. Эйнар, за спиной которого были сложены крылья, похожие на тент цвета морской волны, двигался по холлу, присвистывая от любопытства. Его крылья то и дело задевали за стены и издавали звук, как будто кто-то тихонько бил в барабан.
Тимоти устало лежал у себя в комнате наверху и старательно пытался полюбить темноту. Ну да, в темноте можно делать много всего, и никто ничего тебе не скажет, потому что никто ничего не увидит. И он вообще-то любит ночь, ну такой, своеобразной любовью. Просто иногда ночи бывает так много, что прямо орать хочется от возмущения…
В подвале тем временем с прощальными жестами бледных рук опускались крышки из красного дерева. Некоторые родственники расположились по углам и (трижды обернувшись вокруг себя) улеглись, положили головы на лапы и закрыли глаза.
Солнце взошло. Сон обошелся без храпа.
Закат. Вы видели когда-нибудь, как «взрывается» потревоженное гнездо летучих мышей? Как все они разом вздрагивают и с визгом разлетаются? Примерно так же «взорвался» в подвале праздник. Крышки гробов со стуком распахнулись! Множество ног взметнулось вверх по ступенькам! А с парадного и с черного хода уже вовсю стучались и запускались внутрь опоздавшие извиняющиеся гости.
На улице шел дождь, и промокшие посетители сбрасывали на руки Тимоти свои сырые плащи и покрытые дождинками шляпы с вуалями. Он тут же относил их в кладовку сушиться, и они висели там, похожие на мумии летучих мышей. Толпа заполонила комнаты. Тимоти услышал смех одного из своих кузенов: этот смех вырвался из холла, отразился от стены гостиной, срикошетил, сделал вираж и вернулся в уши Тимоти из четвертой комнаты, нисколько не потеряв своей циничности. За ним последовал целый залп хохота!
По полу пробежала мышь.
– Я узнал тебя, Племянница Лейберсроутер! – воскликнул Отец.
Мышь обежала три женские ступни и исчезла в углу. Через несколько мгновений в этом углу прямо из ничего возникла красивая женщина с ослепительной улыбкой.
Вдруг что-то приникло к залитому дождем кухонному окну. Тимоти казалось, что оно вздыхает, плачет, стучит и жалобно прижимается к стеклу, но, как ни вглядывался, он ничего не увидел. Он представил, что это он там, снаружи, стоит и заглядывает в дом. Вокруг него дождь и ветер, а там, внутри – уютная темнота с оранжевыми точками свечей. Там звучат вальсы, и высокие стройные фигуры парят и скользят под диковинную музыку. Отблески свечей звездами мерцают на бутылках. С бидонов падают налипшие комочки земли. Паук падает и бежит по полу, бесшумно перебирая ногами…
Тимоти вздрогнул. Он снова внутри, дома. Мама зовет его – беги туда, беги сюда, помоги здесь, обслужи там… А теперь на кухню – принеси то, принеси это, поставь тарелки, разложи еду, да осторожнее, не споткнись, сюда, сюда и вот сюда… Праздник, который происходит вокруг тебя – это совсем не то, что праздник, который происходит с тобой. Все эти высокие черные фигуры задевали его, толкали его локтями и не обращали на него никакого внимания.
В конце концов Тимоти отвернулся от всех и убежал по лестнице наверх.
Он стоял у кровати Сеси. На ее длинном узком белом лице не шевелился ни один мускул, оно было совершенно спокойно. И грудь – не поднималась и не опускалась. Но если прикоснуться – она была теплая.
– Сеси, – тихо позвал он.
Она отозвалась не сразу – только после «третьего звонка».
– Да, – почти не открывая рта, сказала она.
По голосу она была одновременно усталой, счастливой, мечтательной и далекой.
– Это я, Тимоти, – прошептал он.
– Я знаю, – помедлив, ответила она.
– Где ты сейчас, Сеси?
Он повторил свой вопрос дважды, и она ответила:
– Далеко, если отсюда – на западе. В Калифорнии. Я в Имперской долине, на Солтон-Си[4 - Солтон-Си (англ. Salton Sea) – соленое озеро в области внутреннего стока на юге штата Калифорния, США. – Прим. пер.]. Здесь грязевые вулканы, пар и тишина. Я – жена фермера, сижу на деревянном крыльце. Смотрю, как медленно садится солнце.
– И как там, Сеси?
– Слушаю, как разговаривают грязевые вулканы, – медленно, как на проповеди в церкви, произнесла она, – пар выталкивает грязь наружу, и надуваются пузыри – они похожи на серые лысые головы, плавающие в горячем сиропе. Надуваются и лопаются, как резиновая пленка – как будто чмокают мокрыми губами. И оттуда выстреливают струйки пара. И пахнет серой и гарью. И древностью пахнет. Потому что здесь обитали динозавры. Целых десять миллионов лет.
– Они ведь уже того, да, Сеси? Динозавры?
Губы Сеси шевельнулись.
– Да, они того. Совсем того, – сказала она, сонно растягивая слова, при этом на ее лице двигался только рот. Больше ничего не двигалось – вся остальная Сеси была совершенно неподвижна. – Скажи, Тимоти, ты видел когда-нибудь, как опускается верх кабриолета? Это очень похоже на то, как здесь темнеет. Солнце садится в мелководье между горами – и как будто стягивает следом за собой темное покрывало. Я прямо сейчас это наблюдаю, из головы этой женщины, сквозь дырочки в ее черепе. Мне все равно, как ее зовут. Я просто наслаждаюсь здесь тишиной. Море такое спокойное, неподвижное. Прямо пугающе неподвижное. И пахнет солью. Я ее вдыхаю. А надо мной в небе вышли первые звезды. И там, среди них плывут бомбардировщики и истребители. Очень похожие на птеродактилей с огромными крыльями. А чуть подальше из ямы торчит железная шея парового экскаватора – как будто металлический бронтозавр поднял голову, замер и смотрит вверх на летящих алюминиевых рептилий. Такие у меня тут доисторические штуки. И запахи. Доисторических блюд. И тишина, прямо удивительная тишина…
– И сколько ты пробудешь в этой женщине, Сеси?
– Пока не наслушаюсь, не насмотрюсь и не надышусь. И пока хоть как-то не изменю ее жизнь. Жить в ней – не то же самое, что жить где-нибудь еще в этом мире. Ее долина с деревянным домиком – это рассветный мир. Черные горы с трех сторон – на западе, на севере и на юге, а внутри – огромная мрачная долина. И две бетонные дороги вдоль моря, опустевшего после войны. На них, где-то раз в полчаса, появляется свет фар – когда проезжает какая-нибудь машина. А дальше опять смыкается темнота. Я весь день сижу на крыльце и смотрю, как движутся тени от деревьев, а потом соединяются и на закате превращаются в одну большую ночь. Я жду, когда муж вернется из города. Передо мной – берег и море, соленое и бесшумное. Иногда прыгнет рыба – сверкнет чешуей в свете звезд – и падает обратно. Долина, море, машины, крыльцо, кресло-качалка, я – и тишина.
– А сейчас что, Сеси?
– Я встаю, – сказала она.
– Да?
– Спускаюсь с крыльца к грязевым вулканам. У меня над головой пролетает еще один самолет, он шумит во всех направлениях, в которых вращаются винты. Они разрушают тишину, и их звук проникает в мои кости.
– А сейчас?
– Теперь я иду по дощатому настилу туда, где до войны стояли туристы, чтобы смотреть, как лопаются серые пузыри. Иду медленно, ноги стучат по доскам.
– А сейчас?
– А сейчас я стою в испарениях серы. Передо мной булькают пузыри. Кто-то пронзительно кричит. Это птица. Я теперь в птице! Я в ней лечу! У меня теперь новые глаза-бусинки, через них тоже что-то видно. Вижу женщину внизу, на дощатом настиле. Она делает шаг. И еще шаг, и еще. Туда, в грязевой вулкан! Слышу звук, как будто большой камень упал в вязкую глубину! Мое птичье тело продолжает летать и кружить, не обращая внимания на этот звук. Спускаюсь ниже, вижу белую руку с растопыренными пальцами, она похожа на паука, извивается и исчезает в луже серой лавы. Лава смыкается над ней. А сейчас я лечу домой, вот прямо сейчас! – Что-то толкнулось в окно, и Сеси разом открыла глаза – в них было столько счастья и восторга, что казалось, они светятся. – А сейчас я дома! – сказала она.
Сеси лежала на подушке, а глаза ее блуждали по сторонам. Наконец она увидела Тимоти.
– Ну как Праздник Возвращения – идет? – спросила она.
– Да, все там.
– А ты почему здесь? – Она взяла его за руку. – А? – Она прищурилась. – Ладно, давай, спрашивай. Ты ведь хотел что-то спросить? Для этого пришел?
– Да не хочу я ничего спрашивать, – сказал он. – Ну, то есть почти ничего… Нет, я хочу, Сеси! – И слова полились из него сплошным потоком. – Я хочу что-нибудь с этим сделать… я хочу что-то такое сделать на этом празднике, чтобы они все обратили на меня внимание. Я хочу… чтобы быть таким же, как они, чтобы они приняли меня к себе… Но я не могу ничего такого сделать и чувствую себя совершенно по-дурацки. Сеси… Я подумал, а вдруг ты могла бы…
– Могла бы, – сказала она, закрыв глаза и улыбаясь где-то внутри себя, – встань прямо и не двигайся. – Он повиновался. – А теперь закрой глаза и отбрось все свои мысли.
Он встал очень прямо и постарался ни о чем не думать – или хотя бы подумать о том, что ни о чем не думает, хоть так.
Она вздохнула.
– Ну что, спускаемся, Тимоти?
И, как рука в перчатке, Сеси оказалась внутри него.
– Смотрите, вы все! – крикнул он.
С этими словами Тимоти поднял хрустальный стакан теплого красного вина. Это было вино, которое перегоняли вены, а мускулистые сердца, сокращаясь, прокачивали через мыслящие мозги.
Тимоти поднял свой стакан так высоко, что теперь весь дом смотрел только на него. Эй вы, тети, дяди, кузены, братья, сестры!
И выпил его весь до дна.
После этого он помахал рукой своей Сестре Лоре. Он выдержал ее взгляд, а потом что-то сказал ей – тихо, но таким голосом, что она впала в ступор и замолчала. Он шел к ней и чувствовал себя высоким, огромным, как деревья за окнами. Праздник приостановил свой водоворот и замер в ожидании. Из всех дверей выглядывали лица. Никто не смеялся. На лице Матери было написано изумление. Отец выглядел озадаченным, но было видно, как с каждой секундой его все сильнее переполняет гордость и удовлетворение.
Тимоти взял Лору за руки, и она не сопротивлялась ему – глаза ее словно остекленели. Он что-то сказал и осторожно откинул ее голову назад, обнажив длинную белую шею.
Осторожно потянулся к вене у нее на шее – и прикусил ее.
Пламя свечей пьяно покачнулось. Наверху, по крыше, прокатился порыв ветра. Родственники смотрели во все глаза, потом заходили с другой стороны – и снова смотрели.
Тимоти отпустил Лору, повернулся, сунул в рот поганки – заесть, проглотил, а потом хлопнул себя руками по бокам – и рванулся вверх.
– Смотри, Дядя Эйнар! Сейчас я, наконец-то, полечу!
Сейчас! Его руки потянулись сами собой… Ноги зашагали, раз, два… Промелькнули лица…
Еще даже не успев осознать, что он уже наверху лестницы, Тимоти услышал откуда-то снизу окрик Мамы:
– Тимоти, стой!
– Эгей! – крикнул Тимоти и прыгнул с самого верха, беспорядочно мотая руками!
В середине полета крылья, которые у него (как он думал) были, растворились. Тимоти закричал.
Дядя Эйнар поймал его на руки.
Тимоти был бледен, его трясло. И из губ его сразу же вырвался не принадлежащий ему голос:
– А это Сеси! А это Сеси! – пропищал голос. – Сеси! Милости прошу всех ко мне! Наверху, первая комната слева!
После этого голос принялся заливисто хохотать, а Тимоти тщетно пытался побороть этот смех губами и языком.
