скачать книгу бесплатно
Безымянный подросток с окраины города
Даниил Бравцев
Это история грабителя, юноши, преступившего закон, но пытающегося сохранить в себе человека. Здесь показан не тот Петербург, каким восхищаются романтики: жгучей правдой говорят подъезды, в которых насилуют женщин, крыши и стены жилых домов, ставших свидетелями многих самоубийств подростков, съемные квартиры, откуда слышны крики девочек, над которыми издевается отец. И посреди всего этого отчаяния вдруг расцветает душа, желающая бороться.Это история Андрея Бедрова. И одновременно это история о каждом безымянном подростке, столкнувшимся с таким тяжёлым испытанием как жизнь.
Даниил Бравцев
Безымянный подросток с окраины города
Глава 1
Не выдали премию
Папа был странным.
Андрей смотрел на него и никак, ну никак не мог узнать в нём того доброго папу, что вчера учил его делать самолётики, а потом раскрашивать их совсем как истребителей. Нет, сейчас он был другим. Страшным. Очень страшным. Он стоял в дверном проёме, у входа в квартиру, тяжело дыша и смотря на свою жену и маленького сына. Они замерли в коридоре, как только услышали звук проворачиваемого в замке ключа – что-то в нём было странное, непривычное, угрожающее. Один поворот. Пауза. Второй поворот. Пауза. Третий поворот. Тишина.
А потом открылась дверь.
Свет люстры, что висела в коридоре, был ядовито-жёлтым, и он словно иссушенная кожа ложился на лицо папы. Тьма лестничной площадки сгущалась за его спиной, целуя плечи, поглаживая их, не смея ворваться во владение ядовитой желтизны. Образованные светом тени уродовали нос, глаза, губы, и впервые маленькому Андрею, только-только пошедшему в школу, лицо папы показалось омерзительным. Он не знал такого слова, на зато почувствовал желчь отторжения в собственном сердце, когда посмотрел на папу. Посмотрел на его взлохмаченные русые волосы, часть которых спадала на лоб, на налитые кровью глаза, в которых, казалось, не было белка, а лишь мягкая губка, вытащенная из полного крови ведра. Прижимая к груди плюшевого мишку (Фредди Тод, открой-ка рот, мы тебя покормим, вот!), стоя рядом с мамой, Андрей пытался увидеть в дверном проёме папу, но… не мог.
Он видел монстра, вырвавшегося из самых ужасных ночных кошмаров. Монстра, что прячется в шкафу и вылезает наружу только тогда, когда ты засыпаешь, – скрип тонкой дверцы, и на половицы опускается уродливая нога. Монстра, который сделает тебе очень больно, потому что знает, куда нажимать.
– Привет, семья. – Папа улыбнулся, и от этой улыбки по спине Андрея пробежали мурашки. – Я вернулся домой.
Он стоял как-то странно, раньше он так никогда не стоял. Словно кто-то невидимый обхватил пальцами его коричневую кожаную куртку и раскачивал из стороны в сторону – не сильно, но заметно. Андрей узнал папину любимую рубашку – белая, с жёлтыми и голубыми линиями, пересекающими торс вдоль. Но почему-то она была наполовину выправлена из штанов, а кое-где и вообще виднелось тёмно-зелёное пятно. Верхние пуговицы были расстёгнуты, предоставляя жёлтому свету возможность поласкать чистую, лишённую волос кожу. На вылинявших джинсах тут и там висели ошмётки грязи, и Андрей догадался, что папа несколько раз упал, прежде чем добрался до дома. Наверное, кто-то поставил подножку. Да, некоторые мальчишки любят так делать, вот и папе сделали. Взрослые же иногда тоже ругаются, верно? Могут даже подраться или пообзывать друг друга – Андрей видел такое не раз. А папа, похоже, упал так сильно, что теперь еле стоит. Ему бы прилечь. Да, прилечь! Надо уложить его на диван и сделать любимый чай, а потом Андрей расскажет стих, который задали учить в школе, и папа похлопает ему, потому что он всегда хлопает в конце стихотворений!
– Папа! – Андрей рванулся вперёд, но уже через секунду встал как вкопанный. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что остановила его мама, тут же схватившая сына за воротник футболки, но нет, нет, нет, всё было гораздо глубже.
Андрея остановил взгляд отца, взгляд папы. После крика глаза, полные крови, состоящие из крови, метнулись в сторону Андрея и вгрызлись в него. Так хищники вгрызаются в плот своей жертвы.
Никогда в жизни Андрей и подумать не мог, что папа может на него ТАК смотреть. Сердце пропустило удар, а со следующим в кровь ворвался страх и с каждой секундой всё больше распространялся по организму. Это ужасно – бояться папу. И от непонимания этого страха становится ещё страшнее – особенно, когда тебе семь лет и каждый вечер перед сном ты смотришь «Спокойной ночи, малыши». Андрей не мог отвести взгляд от человека в дверном проёме. В обтянутом кожей черепе горели два глаза, и в каждом из них было столько ненависти, что в ней можно было утопить человека. Они так широко раскрылись, что казалось, словно они сейчас, вот сейчас, вот прямо сейчас выпадут из орбит, но нет, они держались, и крови в них становилось всё больше. Губы находились в постоянном движении, будто произносили слова, но это было не так. Всё было не так. Почему-то всё было в папе не так, а в особенности – глаза.
Эти кровавые, пропитанные ненавистью глаза маленький Андрей запомнит на всю жизнь.
Он почувствовал, как мама аккуратно подтянула его к себе и прижала к ноге. В длинном коридоре, по сторонам которого находились двери комнат, в самом начале, тяжело дыша, стоял пьяный, еле держащийся на ногах мужчина, впившийся взглядом в молодую жену и ребёнка, глазки которого начинали блестеть. На маме была простая серая футболка, через которую проступали контуры небольшой груди, короткие домашние шорты и белые носочки, в которых ступни её выглядели невероятно прекрасными, утончёнными. Но красота этим вечером не имела никакого значения. Этим вечером следовало надеть красную футболку, красные шорты и красные носки, чтобы на одежде не так сильно выделялась кровь.
Мамина рука вцепилась в плечо Андрея, пальцы больно впивались в кожу, но он не кричал, нет, не кричал, потому что боялся. Боялся папиного взгляда. Казалось, сейчас он мог сделать что угодно.
– Почему ты выпил? – спросила мама. Её ладонь дрожала, нога дрожала, всё её тело дрожало, и вместе с ней задрожал и Андрей.
Какое-то время папа не отвечал, а лишь тяжело дышал, и с каждым вдохом тело его отбрасывало назад, а с выдохом – вперёд. Ядовитый жёлтый свет подчёркивал морщины на лице, превращая его в маску дьявола, в маску ужаса и наслаждения… наслаждения предстоящего события.
– Этот сукин сын лишил меня премии. Сказал, что я слишком много пререкаюсь и что мне следует научиться держать язык за зубами. – Кровавые глаза метнулись к Андрею, потом обратно к маме. – Этот выблядок наказал меня! Хотя он младше на целых…
– Не ругайся при ребёнке.
Мама сказала это тихо, но её слова прозвучали как гром, раздавшийся в тишине. Папа резко замолчал. Замер. Андрей видел, как его взгляд упёрся в шкафчик для обуви, что стоял у самого входа. И почему-то в этот момент – в момент, когда дрожащая ладонь мамы сжимала плечо, а кровавые глаза папы пожирали шкафчик – Андрею захотелось плакать. Он не любил, никогда не любил плакать! Плачут девочки, а мальчики не должны этого делать, потому что они сильные! Но смотря на папу, Андрей не мог не плакать. Почему-то его била дрожь, он никак не мог понять почему, ведь всё же хорошо: они все дома, мама приготовила ужин, папа пришёл с работы, и сейчас он достанет из кармана шоколадку, которую купил Андрею, потому что обычно так всё и происходит.
Но только не сегодня. Сегодня в их семье зародился страх, и в первые же секунды он забрался Андрею под кожу, заставляя его дрожать, держа в напряжении. И хоть он старался – старался из всех сил! – подавить в себе плач, один всхлип вырвался наружу.
Один всхлип.
Один чертовски громкий всхлип.
– Андрюш, – мама прошептала его имя так тихо, чтобы её не услышал папа. – Посмотри на меня.
Он так и сделал – посмотрел на свою маму. То, что он увидел, закрепится в памяти до последней минуты его жизни. Перед ним предстало лицо юной красавицы, самой красивой девушки в мире, и свет люстры, что висела над головой Андрея, мягко ложился на тёмно-русые волосы, посыпая их небольшим слоем золота. Контуры лица, каждый изгиб, каждая линия вместе казались чем-то невообразимым, чем-то таким, прекраснее чего бог ещё не придумал. Андрей, смотря на маму сквозь пелену подступающих слёз, никак не мог насладиться её красотой и даже сейчас, дрожа от страха, где-то глубоко внутри он тихо гордился, что его мама такая, какой он её видит. Аккуратненький ровный нос, утончённые, в меру пухленькие губы и большие, очень большие голубые глаза. Именно их блеск в лучах люстры Андрей запомнит на всю жизнь. Блеск двух ярких голубых огоньков – таких родных и таких любимых. И длинные от природы ресницы, что должны сдерживать слёзы, но почему-то этого не делают. Мама в этот момент выглядела очень красивой, хоть Андрей и смотрел на неё снизу вверх, от этого её красота не убавилась. Но она хотела плакать. А это уже становилось невыносимо.
Она слегка наклонилась и зашептала – так, чтобы её услышал только сын:
– Постарайся сейчас не плакать, хорошо? Держись рядом со мной, не вздумай отходить. Но… – на секунду повисло молчание. – Если почувствуешь опасность, беги в свою комнату, закрой дверь и спрячься в шкафу. Понял?
Андрей кивнул, запомнив всё из сказанного. Вновь посмотрел на папу и тут же почувствовал, насколько сильнее мама прижала его к себе. Словно его хотели отобрать. А она не давала.
Папа тем временем перешагнул порог квартиры, закрыл дверь (её грохот словно ознаменовал начало кошмара), запер и, начав снимать верхнюю одежду, заговорил:
– Не ругаться при ребёнке, говоришь? – На его лице появилась ухмылка. – Знаешь, Аня, я полюбил тебя за твой характер, за твой стержень, за твою готовность поставить на место кого угодно, но ты, видимо, кое-что начала забывать. – Кровавые глаза вцепились в маму. – Я – твой муж. Я зарабатываю в нашей семье деньги, твои двадцать пять тысяч и рядом с этим не стоят. Я – главный, и я являюсь в семье мужиком. Соответственно, дорогая, правила устанавливаю тоже я. Ты можешь… – Папа наконец стянул с себя кожаную куртку и повесил её на крючок. – Ты можешь командовать всеми там, за этой дверью, но мной ты командовать не посмеешь. Прибереги свой характер для коллег или для подруг, которые только и сплетничают обо мне каждую секунду. Ты – моя жена. Так что не смей командовать мной, будто имеешь на это полное право.
Папа начал приближаться. Он шёл медленно, падая на выставляемую вперёд ногу, не отрывая взгляд от собственной жены. Бледная, отвратительно бледная кожа виднелась из-под наполовину выправленной из штанов рубашки, и с каждой секундой тёмно-зелёное пятно становилось ближе. Мама взяла Андрея за плечи и завела за себя, прикрыв его собой. Ладони сильно дрожали. Очень сильно дрожали. Хотелось сжать их, поцеловать и сказать: «Мама, всё будет хорошо!», – но страх не давал этого сделать. Андрея колотила дрожь, и это лишь усиливало тряску в женских руках.
– Олег, давай я уложу Андрюшу спать и тогда мы поговорим. Не при нём.
– А чего это? Ты не хочешь, чтобы он видел, кто здесь главный? Он мужик! И я воспитаю его мужиком! Без этой вашей бабской сопливости.
Папа приблизился к Андрею, но тут же наткнулся на женское тело. Казалось, он наткнулся на непоколебимую стену, сдвинуть которую просто невозможно. Хрупкая девушка, весившая не больше пятидесяти пяти килограммов, противостояла мужчине, силы в котором было в разы больше. И смотрела ему в глаза она так, словно совсем не боялась, словно она – воин, вышедший на битву тысячелетия и готовый отдать душу за то, что любит.
Мама сказал одну фразу. Всего одну фразу, но этой твёрдости, этой жёсткости в голосе могли позавидовать все диктаторы мира:
– Не трогай нашего сына.
Андрей слышал, как тяжело дышит папа. Он не видел его лица, видел лишь спину мамы, но отчётливо слышал, как входит и выходит из лёгких воздух, – совсем как у быков в мультиках по телевизору. Ладошки вспотели, Андрей сильнее вцеплялся в плюшевого мишку, прижимая его к себе и стараясь сдержать всхлип. Мир начал расплываться в слезах, контуры мамы растворялись в них, а дыхание папы никуда не исчезало. Казалось, сейчас папа стал тяжёлым дыханием, а мама – дрожью, которая колотит всё тело.
После долгого молчания Андрей услышал:
– Не трогать нашего сына, да? – Улыбка. Отец улыбнулся. – Видимо, Анечка, ты снова мной командуешь. Все теперь мной командуют, лишают премий, выписывают штрафы, увозят машину, решают, на что я имею право, а на что не имею! И теперь ты… Ты, моя жена, начинаешь потакать мной при моём же сыне.
– Нашем сыне.
Андрей сильнее сжал мишку. Он чувствовал, с каким трудом маме удаётся подавлять в себе дрожь.
– Хорошо, при нашем сыне. Ты затыкаешь меня при нём, а потом он вырастет и будет думать, что его отец – тряпка! Что в нашей семье главная – мама! Мама! Дорогая мамочка! А давай спросим у него, кого он считает главным!
Папа схватил Андрея за руку и уже почти подтянул к себе, но мама не позволила этого сделать. Среагировав за долю секунды (она словно была ружьём, спущенным с предохранителя), она замахнулась и дала папе такую пощёчину, что хлопок разлетелся по всей квартире. Мама вырвала Андрея из мужских рук и сделала вместе с ним несколько шагов назад, чуть не врезавшись в стиральную машинку.
И эту тишину, повисшую после пощёчины, Андрей так же запомнит на всю жизнь.
Папа не двигался. Он лишь поднёс руку к лицу, коснулся щеки (кровавые, эти страшные кровавые глаза), будто не мог поверить в произошедшее. А потом как закричал:
– СУКА! НАГЛАЯ СУКА!
И кинулся на маму. Кинулся так быстро, что она не успела среагировать. Андрей увидел, как папа схватил мамину голову и приложил её об стену. С плечи исчезли ладони, послышался удар, всё происходило очень, очень, очень быстро! В следующую секунду мама скатывалась по стене, вместо её лица был круг волос, а руки, до того сильно державшие Андрея, теперь просто висели верёвками.
И эта картина тоже врежется в память.
Андрей уже хотел отпустить Фредди Тода и помочь маме, но чья-то рука вцепилась в него и вырвала с места. Свет выхватил папино лицо – омерзительное, искажённое гневом, лицо дьявола. Он закричал, и с каждым словом из его рта вылетало больше слюны:
– Давай, Андрюша, скажи! Скажи! СКАЖИ, КТО В НАШЕЙ СЕМЬЕ ГЛАВНЫЙ И КТО ИМЕЕТ ПРАВО НА УДАР! ОНА ИЛИ Я! ОНА! ИЛИ! Я! ОТВЕЧАЙ!
– Я НЕ ЗНАЮ! – Он зарыдал. Зарыдал так, как не рыдал никогда в жизни. Плач сдавливал горло, всё лицо жгло, жгло, нещадно жгло! Фредди Тод прижимался к груди, а папа всё кричал, кричал, кричал, и Андрей в этот момент хотел только одного – чтобы папа перестал кричать.
– Я СКАЗАЛ: ОТВЕЧАЙ! ВЫРАБАТЫВАЙ СОБСТВЕННОЕ МНЕНИЕ, МУЖЧИНА! ПРИМИ УЖЕ РЕШЕНИЕ! ДАВАЙ, ОТВЕЧАЙ, МОЙ…
– ОТПУСТИ ЕГО!
– ЗАКРОЙ РОТ!
– ОТПУСТИ ЕГО!
– ЗАКРОЙ РОТ, СУКА!
– ОТПУСТИ МОЕГО СЫНА!
Мама с рёвом кинулась на папу и сумела вогнать ногти ему в лицо. Она успела толкнуть Андрея в сторону, тем самым освободив его, но сама вместе с мужем полетела на пол. Они грохнулись у входной двери, у двери, что стала свидетельницей самых счастливых ночей, множества искренних признаний в любви, танцев, песен, чувств, эмоций, и теперь у неё происходило это.
Борьба продолжилась на полу.
Андрей не знал – не знал! – что ему делать. Он просто стоял, обнимая, со всех сил обнимая Фредди Тода и смотря на то, как папа бьёт маму, а мама – папу. Глаза застилали слёзы, жёлтый свет люстры ослеплял, так что по большей части Андрей только слушал, но когда он протёр глаза, то увидел, что папа уже находится сверху. Словно коршун, нависший над жертвой.
Он замахнулся и со всей силы вогнал кулак маме в лицо. Андрей услышал глухой удар и почти сразу же увидел выплеснувшую на пол ал. А потом зуб. Маленький зуб, который показался очень большим в ядовито-жёлтом свете, просто огромным в обрамлении тёмных алых капель.
Папа выбил маме зуб. Андрей это понял в первую секунду.
– НРАВИТСЯ, СУКА?! ТЕБЕ ЭТО НРАВИТСЯ?!
Тонкие женские ноги дёргались под тяжёлой тушей, ступни в белых носочках взлетали в воздух и падали на пол, раз за разом, бух-бух-бух, и с каждым новым «бухом» Андрею становилось страшнее. Он уже кричал, просил папу остановиться, кричал на весь мир! Но не решался сдвинуться с места. Его словно прибили к полу гвоздями, и он мог только сжимать Фредди Тода и смотреть, как бьются в конвульсии тонкие, невероятно хрупкие ноги.
В какой-то момент папа сомкнул ладони на маминой шее и лёг на неё всем телом, пытаясь впечатать в пол, проломить гортань и насладиться, насладиться криками! И перед маленьким мальчиком мир явил картину, что ещё долго будет выглядывать из тьмы в ночных кошмарах. Андрей будет просыпаться глубокими ночами и видеть ЭТО перед своими глазами, видеть каждую деталь и трястись от ужаса, не в силах справиться с собственным телом. Потому что это происходило на самом деле.
Лицо мамы. Лицо мамы было ужасным. Оно было… страшным. Андрей видел, как оно налилось кровью из-за того, что сильные мужские руки сжимали шею, поэтому оно стало отвратительно-красным словно помидор. Красивые контуры лица, только что казавшиеся произведением искусства, теперь превратились в складки кожи, потому что папа вдавливал, вдавливал и вдавливал маму в пол! Глаза её чуть ли не вылезали из орбит, а взгляд, обращённый к папе, заставил Андрея разрыдаться. Мама не должна так смотреть на папу.
Не должна!
– Прекратите! – Андрей уже не просто рыдал – ревел. И половина его слов тонула во всхлипах. – Хватит! Остановитесь! МНЕ СТРАШНО!
– Я ВОСПИТЫВАЮ ТВОЮ МАМУ, СЫНОК! – Папа продолжал душить её, не обращая внимания ни на тянущиеся к его лицу руки, ни на что-то шепчущие губы, испачканные кровью, – вообще ни на что. – Я ПРЕПОДАЮ ЕЙ УРОК! А ТЫ ЛУЧШЕ ПОДОЙДИ И ПОСМОТРИ! ДАВАЙ, ПОДХОДИ!
Кто-то невидимый толкнул Андрея вперёд. Он с неохотой выставил перед собой ногу, упал на неё, потом выставил другую, упал на неё, но пошёл намного быстрее, когда злые, полные агрессии и крови глаза вцепились в него. Страх завладел телом и потащил его вперёд.
Наконец Андрей подошёл и увидел под своими ногами маму. Маму. Маму… Красное лицо мамы, её уродливые губы, волосы, облепляющие голову и папины ладони, сжимающие тонкую шею словно тростник. Мама задыхалась. Она вцеплялась в рубашку папы, пыталась подтянуть его к себе, просила помощи, ладони вгрызались в ткань, но мужчина, которого Андрей считал папой, не расслаблял пальцы. Он налегал на маму всё больше, и по нему было видно, что он получает удовольствие. Наслаждается. Кайфует. Просто вне себя от радости.
Наверное, именно понимание того, что папе всё это нравится, разожгло в Андрее помимо страха ещё и злость. Но окончательно страх затмило тогда, когда Андрей встретился с взглядом мамы. Два голубых глаза на красном, обезображенном болью лице кричали: «Беги! Беги в свою комнату и спрячься в шкафу, а лучше вообще вызови полицию! Я же тебя этому учила!»
И что-то…
…что-то внутри – в окружении страха и ужаса – колыхнулось.
– ПРЕКРАТИ! – Он заорал отцу прямо в лицо и сам удивился силе собственного голоса – казалось, он кричит на весь мир. – ХВАТИТ ДУШИТЬ МАМУ!
– МОЛЧИ, ЩЕНОК! НЕ БУДЬ ТРЯПКОЙ ИЛИ Я ВЗДЁРНУ ТЕБЯ ТАК, ЧТО ТЫ НА ВСЮ ЖИЗНЬ ЭТО ЗАПОМНИШЬ!
– ПАПА, ПОЖАЛУЙСТА, ПЕРЕСТАНЬ! МАМЕ БОЛЬНО! ЕЙ БОЛЬНО!
– МНЕ ТОЖЕ БОЛЬНО! МНЕ ВСЕГДА БОЛЬНО!
И он ещё сильнее сжал пальцы.
Вот тогда-то Андрей сорвался.
Он отпустил Фредди Тода и кинулся на отца с рёвом раненого зверя. Маленького, но очень сильного зверя. Детские ручки вцепились в волосы и изо всех сил потянули в сторону, Андрей отталкивал папу от лежащей на мамы, оттаскивая его, ощущая страх и злость одновременно. Всё это произошло за две секунды, но в памяти они растянутся на долгие моменты: крик отца, сопротивление волос в ладонях, удушающий аромат перегара и страх, страх, страх. Андрей успел увидеть, как с маминой шеи исчезли руки, но в следующее же мгновение произошло что-то странное.
Он выпал из мира.
Сначала пропали все звуки, а окружение разом поглотила мгла. Какое-то время Андрей вообще ничего не понимал, пока до него откуда-то издалека не начал доноситься слабый звон, который с каждой секундой становился всё громче и громче. Слева. Он доносился слева. И только когда глаза выхватили из темноты коридор ( мама ещё лежит на полу), Андрей почувствовал, как сильно горит левая половина лица.
Меня ударили. Папа меня ударил.
Ударил не жалея сил, так что отбросил сына в другой конец коридора. Одна его рука, сжатая в кулак, была поднята на уровне груди, а вторая болталась около тёмно-зелёного пятна на рубашке. А кровавые глаза смотрели на Андрея. Широко раскрытые, удивлённые, полные ярости глаза. И вскоре – после того, как звон в ухе начал стихать – послышалось тяжёлое дыхание, раздающееся на фоне судорожного женского кашля.
– Ты чего, Андрюша, вздумал? Я тебя не понимаю. ТЫ РЕШИЛ УДАРИТЬ МЕНЯ!
И прежде чем маленький мальчик успел что-то понять, испугаться и отскочить в сторону, его отец приблизился к нему и выбил челюсть одним ударом. Потом схватил русые волосы и несколько раз опустил голову Андрея на стиральную машину, закончив лишь тогда, когда на пластике появилась кровь, после чего отпустил и позволил телу упасть вниз.
– Вот к чему приводит ссора с папой. Папу надо уважать и любить, а НЕ КОМАНДОВАТЬ ИМ!
– ААААА!
Мама врезала по папиной голове словарём и тут же, не медля ни секунды, бросилась к Андрею. Она видела, что её муж ударился об стену и упал, а потому действовала быстро, используя каждое мгновение. Бросила словарь, схватила Андрея и подняла его словно пёрышко; ни разу в жизни Аня, всегда хрупкая и слабенькая, не могла и подумать, что внутри неё ТАК МНОГО силы. Она прижала к себе сына, серая футболка тут же испачкалась в крови, но всё это не имело никакого значения, потому что он уже вставал, вставал, вставал и сейчас догонит их, а потом возьмёт её за волосы, а потом начнёт бить, а потом душить, а потом снова бить, и на всё это будет смотреть её сын, нет, нет, нет, нет, этого никак нельзя допустить.
В мгновение ока они оказались в комнате. Андрей смог открыть глаза и увидел маму, когда та опустила его на пол. Она закрыла дверь (внутреннего замка не было, это же детская) и рванула к шкафу, не обращая внимания на льющуюся по подбородку кровь, на боль, на расширяющий сосуды страх. Она упёрлась плечом в шкаф (пальцы, пальцы, на маминой шее пальцы) и начала толкать его к двери. Сначала он нехотя подался, но потом перестал противиться и заскользил по полу.
Из-за двери послышались шаги.
– Андрей, помоги мне! Встань рядом и толкай шкаф!
С выбитой челюстью и гудящей головой Андрей подбежал к маме и так же упёрся плечом в шкаф. Он не понимал, что делает, просто доверился словам мамы, потому что уже ничего не понимал и не хотел понимать. Он желал лишь одного – чтобы папа успокоился.
Грохот. Дверь с грохотом ударилась об стену. Этот звук – звук удара деревянной ручки об бетон – страшнее всех остальных на Земле, когда тебя пожирает страх от того, что в комнату зайдёт отец и продолжит тебя бить. Этот звук будет преследовать Андрея всю жизнь, и каждый раз, когда дверь будет ударяться об стену, он будет вздрагивать так же, как вздрогнул сейчас, стоя рядом с мамой, давясь собственными слезами. Они не успели заблокировать дверь, опоздали. И теперь папа направлялся к ним, чтобы закончить начатое.
Мама взяла Андрея и завела за спину, выступив вперёд, крепко держа сына дрожащими руками. Она смотрела на приближающегося мужа и, расправив плечи, начала говорить:
