скачать книгу бесплатно
Лэнгдон взглянул на карточку и похолодел.
– Фотографировали меньше часа назад. В Лувре.
Лэнгдон смотрел на странное изображение, и первоначальное потрясение и чувство отвращения уступали место гневу.
– Мы надеемся, что, учитывая ваши познания в области символики и договоренность встретиться с Соньером, вы поможете нам разобраться в том, что произошло.
Теперь к потрясению у Лэнгдона добавился еще и страх.
– Вот этот символ, – начал он, – и то, как тело необычно…
– Расположено? – подсказал полицейский.
Лэнгдон кивнул и почувствовал, как у него по коже побежали мурашки.
– Не представляю, чтобы кто-то был способен совершить такое с человеком.
Полицейский еще больше помрачнел.
– Вы меня не поняли, мистер Лэнгдон. – Он запнулся и продолжил: – То, что вы видите на фотографии, месье Соньер сделал с собой сам.
Глава 2
В миле от отеля великан-альбинос по имени Сайлас, прихрамывая, вошел в ворота шикарного особняка на улице Лабрюйер. На бедре он носил повязку с острыми шипами – cilice. Такими пользовались все истинные последователи «Пути»; в кожаные ремешки были вделаны колючки, которые впивались в тело и не позволяли забывать о крестных муках Христа. Его душа пела от радости, ведь ему удалось послужить Создателю.
Сайлас вошел в вестибюль и, стараясь никого не разбудить, тихо поднялся по лестнице. Дверь в его спальню была открыта. В этом месте замки не разрешались. Он переступил порог и притворил за собой дверь.
Обстановка была спартанской: деревянный пол, сосновый комод с зеркалом, служивший постелью брезентовый матрас в углу. В Париже на этой неделе он только гостил, но в Нью-Йорке уже многие годы был облагодетельствован подобным убежищем.
Господь наделил меня кровом и целью в жизни.
Сегодня Сайлас наконец почувствовал, что начинает возвращать долг. Он поспешил к комоду, достал спрятанный на дне нижнего ящика мобильный телефон и набрал номер.
– Да? – ответил мужской голос.
– Учитель, я вернулся.
– Говори, – приказал собеседник, судя по всему, довольный тем, что слышит Сайласа.
– Все четверо мертвы. Трое sеnеchaux и сам Великий магистр.
Повисла пауза, словно Учитель возносил молитву.
– В таком случае, надо думать, ты располагаешь информацией?
– Все четверо сказали одно и то же. Независимо друг от друга. – Сайлас помолчал, понимая, что информация, которую он вытянул из жертв, способна вызвать потрясение. – Учитель, все они, как один, подтвердили, что clef de vo?te… легендарный краеугольный камень существует.
В трубке послышалось, как его собеседник коротко втянул в себя воздух, и Сайлас на расстоянии ощутил волнение Учителя.
– Краеугольный камень…
Согласно поверью, братство выгравировало карту на каменной пластине, с указанием на место последнего упокоения его главной тайны, тайны, настолько могущественной, что ее защита стала смыслом существования самого братства.
– Когда мы завладеем краеугольным камнем, то окажемся всего в одном шаге от цели, – прошептал Учитель.
– Мы ближе к ней, чем вы думаете. Камень здесь, в Париже.
– В Париже? Невероятно! Все складывается слишком просто.
Сайлас рассказал, как развивались вечером события… как все четыре жертвы сообщили буквально одно и то же: краеугольный камень хитроумно спрятан в определенном месте в одном из древних парижских храмов – церкви Сен-Сюльпис.
– В доме Господнем! – воскликнул Учитель. – Они над нами насмехаются!
– Как поступали веками.
Учитель умолк, словно хотел осознать торжество момента. И наконец заговорил:
– Ты сослужил великую службу Господу. А теперь должен добыть для меня этот камень. Немедленно. Сегодня ночью. – И он объяснил, что следовало сделать.
Повесив трубку, Сайлас почувствовал, как вся его кожа покрывается мурашками от предвкушения. Один час, твердил он себе, благодарный, что Учитель дал ему время покаяться, прежде чем вступить в дом Господень. Я должен очиститься от совершенных сегодня грехов.
Боль – это то, что требуется, прошептал он.
Глава 3
Бодрящий апрельский воздух врывался в окно мчавшейся по улицам Парижа полицейской машины. Сидевший рядом с водителем Роберт Лэнгдон старался привести в порядок мысли. Наспех приняв душ и побрившись, он выглядел относительно прилично, но не сумел унять бушующей внутри тревоги. Пугающий снимок бездыханного тела хранителя продолжал стоять перед его глазами.
Жак Соньер умер.
Его смерть невольно вызвала острое чувство потери. Пусть Соньер и слыл затворником, своей приверженностью искусству он заслужил справедливое уважение, и Лэнгдон совсем недавно радостно предвкушал встречу с этим человеком.
Город за окнами машины мало-помалу засыпал: торговцы катили тележки с засахаренным миндалем, официанты выставляли на тротуар мешки с мусором, припозднившиеся парочки жались друг к другу, стараясь согреться на свежем, пропитанном ароматом жасмина ветерке. «Ситроен» полновластно передвигался в этом уличном хаосе, прорезая поток машин сиреной, словно ножом.
– Капитан обрадовался, узнав, что вы сегодня вечером все еще в Париже, – сказал полицейский, прибавляя газ на северном подъезде к знаменитому саду Тюильри – месте, которое Лэнгдон почитал почти священным. В этом саду художник Клод Моне экспериментировал с формой и цветом, став позднее родоначальником движения импрессионистов.
Полицейский выключил ревущую сирену, и Лэнгдон с облегчением вздохнул, наслаждаясь наступившей тишиной. Машина вильнула влево, пронеслась по центральной аллее парка, обогнула круглый пруд, пересекла пустой проспект генерала Лемонье и вылетела на широкое четырехугольное пространство. Впереди показался обозначенный гигантской каменной аркой выход из сада Тюильри.
Арка на площади Карузель.
Все, кто ценит искусство, любят это место. С этой точки открывается вид на четыре лучших в мире художественных музея – по одному на каждой стороне горизонта. Из правого окна на юге был виден ярко расцвеченный иллюминацией фасад популярного Музея д’Орсе, располагающегося в здании бывшего железнодорожного вокзала, – ныне экспозиция произведений изобразительных и прикладных искусств. Стоило повернуть голову налево, и перед глазами вставала верхушка здания Центра Помпиду в стиле ультрамодерн, приютившего Музей современного искусства. За спиной над деревьями возвышался Луксорский обелиск, стоящий перед Национальной галереей Жё-де-Пом.
А впереди на востоке в просвете арки Лэнгдон видел дворец эпохи Ренессанса, превратившийся в самый знаменитый в мире музей – Лувр.
Сооруженный в форме гигантской лошадиной подковы, он был самым длинным в Европе зданием – длиннее трех Эйфелевых башен, если положить их на бок одну за другой. Лувр вырастал на фоне парижского неба, словно цитадель – великолепный ансамбль с площадью в миллион квадратных футов между музейными крыльями. Лэнгдон вспомнил, как впервые обошел Лувр по периметру: получилась на удивление долгая прогулка в три мили длиной.
Считается, что туристу потребовалось бы не меньше пяти недель, чтобы по достоинству оценить все 65 300 находящихся в здании произведений искусства. Однако большинство посетителей ограничиваются коротким осмотром, который Лэнгдон называл «облегченным вариантом Лувра» – спринтерской пробежкой по музею к трем самым знаменитым экспонатам – портрету Моны Лизы и мраморным изваяниям: Венеры Милосской и символизирующей победу крылатой богини Ники.
Водитель достал рацию и выпалил в микрофон на французском:
– Monsieur Langdon est arrivе. Deux minutes[2 - Месье Лэнгдон приехал. Будет через две минуты (фр.).]. – Затем он повернулся к Роберту. – Капитан встретит вас у главного входа. – Он нажал на газ и подогнал «ситроен» к бордюрному камню. Впереди гордо возвышался главный вход в музей.
La Pyramide.
Вход представлял собой стеклянную пирамиду в стиле неомодерн, спроектированную американским архитектором китайского происхождения Й. М. Пеем. Она стала почти такой же знаменитостью, как сам Лувр, хотя вокруг нее по-прежнему не утихали споры.
– Вам нравится наша пирамида? – спросил полицейский.
Лэнгдон нахмурился. Он понимал, что вопрос с подвохом: ответь он, что пирамида ему нравится, могут уличить в дурном вкусе. Сказать не нравится – значит нанести обиду французу.
– Франсуа Миттеран был человеком не робкого десятка, – решился он на компромисс, уходя от прямого ответа.
Поговаривали, что благословивший строительство пирамиды покойный президент Франции страдал «фараоновым комплексом» и наполнял Париж египетскими обелисками, произведениями искусства и артефактами.
– Как зовут капитана? – спросил Лэнгдон, меняя тему.
– Безу Фаш, – ответил полицейский. – Мы прозвали его le Taureau.
Лэнгдон покосился на него.
– Быком?
Полицейский удивленно приподнял брови.
– Ваш французский лучше, чем вы признаетесь.
Мой французский никуда не годится, подумал Роберт. Зато я неплохо разбираюсь в астрологии. А Taurus везде означает «телец».
Полицейский остановил машину и указал на проход между двумя фонтанами к вращающейся двери в пирамиде.
– Мне приказано высадить вас здесь и заняться другими делами. Удачи, месье.
Лэнгдон тяжело вздохнул и вылез из машины. Та умчалась прочь, а он побрел к главному входу в музей и уже собрался постучать в стекло, но тут из темноты возникла поднимающаяся по винтовой лестнице фигура. Мужчина был коренаст, широкоплеч и смугл, с мощными короткими ногами. Он жестом пригласил Лэнгдона внутрь.
– Я Безу Фаш, – представился он, когда Лэнгдон переступил порог. – Капитан центральной дирекции судебной полиции. – Голос у него был соответствующий: гортанный рокот, словно надвигающийся шторм.
Лэнгдон протянул руку.
– Роберт Лэнгдон.
Фаш с сокрушительной силой сжал его ладонь.
– Пойдемте, мистер Лэнгдон. – Темные глаза капитана неотрывно смотрели на него.
Глава 4
Капитан Фаш держался, как разъяренный бык: плечи развернуты, подбородок уперт в грудь.
Лэнгдон последовал за ним по знаменитой мраморной винтовой лестнице в подземный атриум под стеклянной пирамидой. Спускаясь, они миновали двух вооруженных автоматами полицейских. Смысл их присутствия был очевиден: никто не войдет в музей и не покинет его, если на то не будет благословения капитана Фаша.
Лэнгдон подавил неприятное чувство. В обхождении Фаша он не заметил особого радушия, и атмосфера в Лувре в этот час была почти мрачной. Лестница, как проход в темном зале кинотеатра, освещалась цепочкой встроенных в ступеньки неярких ламп, каждый шаг отдавался эхом под стеклянным куполом над головой. Посмотрев наверх, Лэнгдон увидел мелькавшие на стеклах брызги от фонтанов.
– Одобряете? – Фаш указал наверх, приподняв широкий подбородок.
– Ваша пирамида великолепна, – вздохнул Лэнгдон, слишком уставший, чтобы продолжить игру.
– Шрам на лице Парижа, – буркнул полицейский.
Один – ноль. Лэнгдон почувствовал, что пригласившему его французу не так-то просто угодить. Интересно, подумал он, в курсе ли Фаш, что купол пирамиды по недвусмысленному требованию президента Миттерана сооружен из 666 стеклянных панелей? Это странное пожелание вызывало жаркие споры среди любителей искать во всем тайный смысл и считавших, что цифра 666 не что иное, как число сатаны.
Лэнгдон решил не обсуждать эту тему.
По мере того как они спускались в подземный вестибюль, его взгляду открывалось все больше погруженного в сумрак пространства. Сооруженный в пятидесяти семи футах под землей зал площадью в 70 000 квадратных футов напоминал бескрайний грот. Бледно-желтый мрамор отделки сочетался с золотистым камнем фасада здания. Обычно это помещение искрилось солнечным светом и гудело толпой туристов, но сегодня было пустым и темным, отчего возникало ощущение, будто находишься в холодном склепе.
– Где же штатная музейная охрана? – спросил Лэнгдон.
– En quarantaine[3 - В карантине (фр.).]. – Фаш ответил таким тоном, словно Лэнгдон подвергал сомнению его решение. – Сегодня вечером в здание проник человек, которого явно не должны были сюда пускать. Охранников Лувра допрашивают, а пока их функции выполняют мои люди.
Лэнгдон кивнул и прибавил шаг, чтобы не отставать от Фаша.
– Насколько хорошо вы знали Жака Соньера? – спросил капитан.
– Вообще не знал. Мы ни разу не встречались.
– То есть сегодня вы должны были с ним познакомиться? – удивился Фаш.
– Да. Мы договорились встретиться с ним у стойки администратора в Американском институте после моей лекции, но он не пришел.
Пока Фаш делал пометки в маленькой записной книжке, Лэнгдон окинул взглядом менее известную пирамиду Лувра – перевернутую. Это был световой люк, который нависал сверху, словно сталактит.
– Кто первый предложил встречу? – неожиданно спросил капитан. Они поднялись на несколько ступенек вверх. – Вы или он?
Вопрос показался Лэнгдону странным.
– Соньер, – ответил он, пока они шли по проходу в южное крыло «Денон», самый известный из трех музейных отделов. – Несколько недель назад его секретарь связалась со мной по электронной почте. Написала, что хранитель наслышан, что в этом месяце я собираюсь прочитать в Париже лекцию, и хотел бы обсудить со мной какие-то вопросы.
– Какие именно?
– Не знаю. Полагаю, имеющие отношение к искусству. У нас с ним одинаковые интересы.
Фаш окинул его недоверчивым взглядом.
– Вы не представляете, по какому поводу должны были встречаться с Соньером?
Лэнгдон не представлял. Когда он получил письмо секретаря хранителя, ему стало любопытно, но он посчитал неудобным интересоваться деталями. Уважаемый господин Соньер ценил уединенность и почти ни с кем не встречался. Лэнгдон испытал благодарность уже за то, что ему представилась возможность с ним увидеться.
– Мистер Лэнгдон, неужели у вас нет ни малейшего представления, что собирался обсудить с вами хранитель Лувра вечером, когда его убили? Это могло бы помочь расследованию.
От многозначительности вопроса Лэнгдону стало не по себе.
