скачать книгу бесплатно
Страна не для него
Brangusis
Прекрасный, как ночь, и неудержимый, как цунами, 18-летний манчестерец Курт Хартлесс в силу таинственных семейных обстоятельств переезжает в Японию и впадает в культурный шок, знакомясь с правилами и обычаями этой экзотической страны. Несмотря на свое варварское европейское поведение, он все равно находит хороших японских друзей, среди которых – жертва школьного буллинга, староста-перфекционист и нервный ботаник из разряда "в тихом омуте черти водятся". Вскоре новые друзья начинают замечать, что этот беспечный англичанин скрывает от них нечто ужасное. Продолжат ли они с ним дружить, узнав его тайну? Поможет ли он им взглянуть на их личные проблемы под другим – не японским – углом? Перестанут ли они, наконец-то, чувствовать себя чужими в своей собственной стране?
Brangusis
Страна не для него
Гайдзин (*Иностранец, чужак (яп.))
*Внимание! Все персонажи и события вымышлены. Любые совпадения являются случайными.
«Почему именно в моей группе?» – подумал Гин Хасегава, сам не замечая, что глядит гайдзину прямо в глаза. В черные, большие, европейские и в страхе распахнутые на половину белого, как снег, лица.
Кажется, гайдзин впервые не усмехался. Наглое выражение в кой-то веки было стерто с этой симпатичной скуластой морды. Под огромной крепкой лапой Гина Хасегавы трепетали тоненькие ключицы, шелк черной форменной рубашки начинал намокать от его горячей ладони. Белый галстук и аксельбанты трепетали вверх и вниз из-за частого испуганного дыхания. Гин был старостой и прекрасно знал, что простым вдавливанием в стенку, чего достаточно любому среднестатистическому японцу, гайдзина не проймешь. Скрепя сердце, пришлось проявить грубость, схватить несчастного за грудки и прижать к стенке, чтобы тот, наконец, понял, как вести себя в Японии.
– Нет мне прощения, но перестань, пожалуйста, выпендриваться, – попросил Гин Хасегава вежливо, но по-прежнему глядя гайдзину прямо в глаза и всем видом давая понять, что возражений не потерпит.
Однако гайдзин на то и был гайдзин, что сразу же яростно фыркнул, лихорадочно соображая, чего бы колкого сказать в ответ.
«Удивительно смелый и глупый человек!» – подумал Гин Хасегава. Сам он был немногим выше гайдзина, что для японца совсем нетипично, однако силой и мускулистостью превосходил его в пять, а то и в семь раз. К тому же, в национальной сборной по боксу состоял. Гина Хасегаву все боялись, даже гайдзин, это было видно по его глазам. Но только гайдзин осмеливался ему перечить, больше никто!
– Я ничего не сделал! – настойчиво сказал гайдзин и попытался убрать руку здоровяка старосты со своих многострадальных ребер.
– Я понимаю, что тебя еще не научили, как надо вести себя на уроках, но ты мог бы и сам догадаться, – возразил ему Гин Хасегава, спокойно и серьезно. – Иногда мне кажется, что ты совсем не хочешь стать здесь своим.
– Вот еще! – вспыхнул гайдзин и таки высвободился от стальной хватки старосты, шарахнувшись в сторону двери. Встал напротив него, разгоряченный, с длинными растрепанными волосами цвета вороного крыла, решительный, хоть сейчас готовый броситься в драку, но вместо этого неловко поправляющий воротник форменной рубашки худыми дрожащими пальцами. – Стадо овец! Один похож на другого! Думай, как все! Одевайся, как все! Поступай, как все! Кто захочет стать среди вас своим?
Гин Хасегава снисходительно и как-то тепло улыбнулся, опустив глаза и поправляя рукав точно такой же форменной рубашки, отличающейся разве что немыслимыми для среднестатистического японца размерами.
– Да, тяжело тебе будет в Японии с таким-то непокорным характером, – вздохнул он, наконец, поглядев на гайдзина уже с лаской и состраданием. – Но я рад, что ты подружился с Митсюзаки-куном. А вот Катайю-куна вы зря в свою компашку впутали. Из-за вас у него могут возникнуть проблемы.
Гайдзин со злость зашипел сквозь зубы, черные глаза так и стреляли ненавистью и обидой, словно стрелами:
– Не говори обо мне и Кицуне так, будто мы ненормальные! Если кто-то отличается от всех, это еще не значит, что он ненормальный! Но у вас в стране таких вещей, видимо, не понимают, и мне вас жаль!
Гин Хасегава снова с сочувствием улыбнулся.
– Ошибаешься, – ответил он, загадочно возведя глаза к потолку. – Я вовсе не считаю вас ненормальными. Я просто прошу по-человечески – молчи на уроках, пожалуйста, это для твоего же блага. А еще ты отчет о лабораторной работе не сдал. Сдай, пожалуйста, а то тебе занизят итоговую оценку.
Услышав это, гайдзин поджал губы и с недоверием уставился на старосту из-под насупленных бровей, не зная, что сказать.
– Пожалуйста, не говори никому, что я с тобой разговаривал, – попросил Гин Хасегава, склонившись в подобающем для гайдзина поклоне. – И вот еще, – добавил он, выпрямившись и искренне улыбаясь, – мой дядя – владелец небольшого отеля на горячих источниках в Никко. Я хочу навестить его в эти выходные. Не хотел бы ты с Митсюзаки-куном и Катайей-куном составить мне компанию? Я вас приглашаю.
Тут уж гайдзин совсем обалдел, стиснул безукоризненно ровные, красивые белые зубы и решительно не знал, что думать и что делать. “What a weird Japanese!” (*Какой странный японец! (англ.)) – только и пронеслось у него в голове.
Сото (*Чужой (яп.))
– Что?! – приглушенным шепотом воскликнул Акума Катайя, когда Сото им все рассказал. – Семпай приглашает нас на выходные в Никко?!
– Здорово! – ахнул Кицуне Митсюзаки, едва не задыхаясь от восторга. Его, должно быть, впервые куда-то пригласили.
Сото нахмурил брови, силясь понять, правильно ли до него дошли их слова. Нет, Семпай – это точно староста, только его, кажется, звали как-то по-другому… Или он ошибается… Единственной вещью, в которой он был абсолютно уверен, было то, что об японские имена сам черт ногу сломит! С другой стороны, слова «сугой» (*Круто (яп.)) и «сумимасен» (*Извините (яп.)) он выучил почти сразу, потому что японцы сыпали ими, как из пулемета.
– Ладно, я рад был провести с вами время, но теперь, пожалуй, вернусь на свое место, – вдруг объявил Акума Катайя, прижавший к груди собранные тетрадки и готовый уйти восвояси.
– Where are you going? (*Куда ты? (англ.)) – возмутился Сото, как всегда, в своей безалаберной европейской манере, и преградил Акуме путь. – Am I really so hopeless to leave me altogether? (*Я что, действительно, такой безнадежный, чтобы совсем меня кинуть? (англ.))
Кицуне Митсюзаки с любопытством навострил ухо: в отличие от Акумы Катайи, у него с английским было гораздо хуже, вступительный тест-то едва написал, а задания по аудированию вообще проставил наобум. Акума дерзко поглядел на Сото, думая, как бы побольнее съязвить, а затем, с сочувствием вздохнув, опустил глаза долу и с видом обреченного рухнул на свое новое место в первом ряду.
– Три ноль в пользу Сото, – сказал Акума совсем тихо, почти себе под нос.
– Перестань его так называть, мне неприятно! – вдруг резко одернул его Кицуне.
– Прости! – поспешил извиниться Акума. Сото и на этого ненормального повлиял! Раньше-то Митсюзаки был тише воды, ниже травы.
А Сото их короткого диалога так и не понял, да и не особо стремился понять: японцы вечно извиняются по всяким пустякам.
– Катайя, ты решил подтянуть отстающих студентов. Как мудро с твоей стороны! – таковым было приветствие уже второго преподавателя, вошедшего в аудиторию и обнаружившего первого зубрилку группы не там, где обычно.
– Спасибо, сенсей, мне совсем не трудно… – только и смог виновато пролепетать тот, в душе скрежеща зубами от досады.
Никого он не хотел подтягивать! Это все чертов Сото! Едва Акума Катайя успел показать свой нос на занятиях, как Сото заорал на всю академию:
– Акума, привет!
Настала гробовая тишина. На Акуму, как по команде, обернулись все до единого одногруппники. Разумеется, Сото имел пространные понятия о японских суффиксах вежливости и не знал, что к именам сокурсников надо добавлять суффикс «кун», иначе недалеко и до оскорбления. Студенты со злым удовольствием стали ждать реакции первого в группе зубрилки. Что он сделает? Опозорено опустит голову и молча пройдет за свою парту в последнем ряду? В истерике бросится за дверь? Подойдет к Сото Гайдзину и влепит ему пощечину? Никто не знал, чего ожидать от Акумы Катайи, потому что близко с ним никто не общался, и на что был способен этот малорослый тщедушный паренек с никогда не исчезающим невротическим выражением на лице, никто понятия не имел. Но то, что Акума Катайя сделал, вызвало у всех шок и разочарование. Акума Катайя улыбнулся загадочной японской улыбкой и учтиво ответил:
– С добрым утром, Куруто-кун.
И занял свое место. Начался урок. Акума вздохнул с облегчением: все «лица», вроде, сохранены (*Сохранить лицо – не уронить своего (и чужого) достоинства, очень важная японская традиция), ни над кем – ни над ним, ни над Сото – смеяться не стали. А ведь до катастрофы было рукой подать! Акума Катайя больно стукнул себя по лбу: как он вчера мог быть таким беспечным? Как, ну вот как он не подумал о том, что вечерние покатушки на роликах с Сото уже сегодня станут достоянием всей Японии?! Надо было вызвать полицию или бросить его посреди Токио – глядишь, обиделся бы и быстрее уехал из страны, где он всегда будет СОТО!
Однако оказалось, что утренний конфуз – это лишь полбеды. На перемене Сото внезапно подскочил к Акуме, вывел его из состояния одухотворенной задумчивости самым наглым образом, какой только могут изобрести европейцы, и сделал самое бессовестное в мире предложение:
– Эй, как насчет забить на эти богом забытые ряды и пересесть к нам с Ки на первый? Там, оказывается, довольно весело!
«Это уже слишком! Я, преданный своей стране японец, живущий на благо японскому народу, не могу сесть с Сото Гайдзином и этим ненормальным Митсюзаки! Ну уж нет!» – решительно подумал Катайя и строго заговорил на кривоватом английском:
– Я бы с радостью. Мне, право, неудобно. Я бы с удовольствием, но…
– Да что у вас у всех за привычка ходить вокруг да около?! – возмутился Сото, чем взбесил Акуму стократ сильнее. Мало того, что ведет себя, как последний неандерталец, так еще и возмущается! – Скажи ты уже «да» или «нет», чего ломаться-то?
– Послушай! – чуть было не сорвался Акума, но вспомнил правила приличия, которые ему безжалостно вдолбили еще в младшей школе, и мягко продолжил: – Мне, правда, очень жаль, но не разговаривай со мной, пожалуйста. Прости, что я тебе это сказал.
И Акума удостоил Сото самым вежливым и виноватым поклоном, на какой был только способен. А Сото лишь фыркнул и сложил тощие руки на груди.
– Что за черт? Нормально же вчера общались!
– Прости меня, – повторил Акума. – Но из-за того, что я с тобой разговариваю, у меня могут быть проблемы.
– Какие проблемы?
– Ну… ну, например, все могут перестать со мной разговаривать.
– С тобой и так никто не разговаривает! Собирай монатки, пошли к нам!
– П-подожди, пожалуйста! Пожалуйста, подожди!
Но тетрадки Акумы уже были в одной руке Сото, его локоть – в другой, а ноги по инерции семенили за ним к первым рядам, где их уже поджидал смущенно улыбающийся ненормальный Митсюзаки.
Искусство рисования и разбивания носов
На перемене после этого проклятого урока перед Кицуне Митсюзаки собственной персоной предстал Кейске Цукиока, первый красавчик группы, и часть его свиты – человека три.
– Эй, ты ведь Митсюзаки, не так ли? – заулыбался он заискивающе.
Дело плохо. Кицуне сразу понял, ЧТО таится за этой сладкой улыбочкой. Он низко-низко опустил голову, буквально прижимая подбородок к груди, и тихо ответил:
– Да…
Как зовут красавчика и его товарищей, он еще не знал. Это был всего третий день занятий первого курса астрофизиков. Кицуне Митсюзаки не мог дождаться того момента, когда поступит в ТАА (Токийская Аэрокосмическая Академия (*выдумано)), и очень надеялся, что там его жизнь кардинально изменится. Поначалу он намеревался сделать все возможное, чтобы просто не привлекать к себе внимание, а потом уже постепенно вливаться в нормальную человеческую жизнь. Он выбрал свое место в средних рядах – недостаточно близко, чтобы постоянно мелькать перед глазами преподавателей, и недостаточно далеко, чтобы те начинали искать его сами. Все, что он хотел, – это выглядеть, как обычный девятнадцатилетний японский парень, долговязый и неокрепший, не всезнайка и не отстающий. Тихий и мирный, он даже длинные волосы собрал в хвост и свою любимую сумку-почтальонку постирал, чтобы не видно было нарисованных на ней корректирующей жидкостью эльфов и драконов. Совершенно обыкновенный, похожий на всех остальных молодой японец, готовящийся вступить во взрослую жизнь на благо своей страны.
Первые два дня все шло спокойно и гладко, словно сами боги, наконец, сжалились над Кицуне Митсюзаки и вознаградили его за все страдания, которые он перенес в школе. Почти никто не обращал на него особого внимания, кто-то даже мельком поздоровался – да о таком подарке судьбы Кицуне Митсюзаки даже мечтать не смел! И только он расслабился, как на втором уроке третьего дня преподаватель философии поймал его затравленный взгляд и раскусил, что этот парень совсем не тот, за кого себя выдает. Возможно, в старших классах он сам грешил нехорошим поведением, поэтому жертву школьного идзиме (*издевательство, травля (яп.)) распознал сразу. Недолго думая, преподаватель подошел к Кицуне и бесцеремонно заглянул в его конспект, нарушая все мыслимые и немыслимые личные границы.
– Встань, – потребовал он, высокомерно глядя на сжавшегося от страха парня.
Тот послушно поднялся и низко-низко опустил голову.
– Представься, пожалуйста, – попросил преподаватель надменно.
– Кицуне Митсюзаки, – тихо ответил парень.
– Громче!
– Кицуне Митсюзаки.
– Громче!
– Меня зовут Кицуне Митсюзаки!
– Так-то лучше. А теперь, пожалуйста, посмотрите, чем Кицуне Митсюзаки занимается на лекциях, – и преподаватель с садистским удовольствием продемонстрировал всей группе его конспект, по краям изрисованный прекрасными звездами и неведомыми планетами. – Какая несерьезность! – он ударил Кицуне конспектом по лицу и ткнул пальцем в первые ряды: – Пересядь, пожалуйста, чтобы я тебя видел. Я не потерплю подобных глупостей на моих лекциях!
Кицуне едва сдержал слезы, понимая, что его песенка спета. Шел всего третий день занятий. Кицуне Митсюзаки еще ни с кем не познакомился. Зато о нем уже знала вся группа…
– Ты же напишешь за меня этот дурацкий реферат? – подлизывался красавчик, слащаво улыбаясь. – А то мне так не хочется тратить на него свое время.
– Конечно, – послушно кивнул Кицуне, опустевшими глазами глядя на свои ноги.
– Вот и хорошо, – обворожительно улыбнулся красавчик. – Думаю, мы с тобой подружимся.
Когда они ушли, Кицуне вздохнул с облегчением. Ему было плевать на лишнюю работу, внезапно свалившуюся на его многострадальную голову. Он даже экзамены за этого парня сдаст, только бы его больше не мучили! Неужели этот кошмар, преследующий его с начальной школы, будет длиться еще четыре года?..
Тем временем, красавчик и его свита пошли в верхние ряды – разговаривать с гайдзином. Когда Кицуне узнал, что в одной группе с ним будет учиться иностранец, он немало удивился, но в целом плевать на это хотел. Своих забот хватало.
– Where do you come from? (*Откуда ты? (англ.)) – спросил красавчик на ломаном английском.
– From England (*Из Англии (англ.)), – ответил тот неприветливо, даже не пытаясь скрыть, что этот слащавый япошка ему не нравится.
– Правда? Как здорово! А что ты делаешь в Японии? Японское образование лучше европейского, не так ли?
– Excuse me? (*Прошу прощения? (англ.)) – переспросил иностранец, не понимая его жуткого акцента.
– Забей на него, Кейске-кун, – фыркнул один из прихвостней красавчика. – Зачем тебе тратить время на разговоры с вонючей европейской обезьяной, которая даже по-японски не понимает?
Остальные принялись хихикать, как плешивая гиена. Иностранец, видимо, сообразил, что о нем говорят что-то плохое, и насторожился.
– Без знания японского тебе туго придется, – сказал красавчик серьезно и почти искренне. – Но если ты будешь с нами дружить, мы тебе поможем.
– Да он тебя не понимает! – снова заорал верноподданный, едва не покатываясь со смеху. – Ты посмотри на его глупую физиономию! Ты лучше его спроси… – и передразнил на ломаном английском. – Would you like a cup of tea? (*Не хотите ли чашечку чая? (англ.)) Спорим, это единственная вещь, которую он поймет?
Красавчик, оценив шутку друга, сдержанно хихикнул в кулак. А иностранец доброй половины сказанного так и не понял. Да и не стремился понять, если честно. Все, что нужно, он себе уже уяснил. Поэтому молча встал из-за стола и со всей присущей английским джентльменам элегантностью двинул весельчаку аккурат в нос. Тот так опешил, что даже боли не почувствовал, только густые струйки темно-красной крови полились по губам и подбородку и в мгновение ока закапали белый форменный галстук.
– Фу! – заверещал красавчик и резко согнулся пополам в попытке сдержать подкатывающий к горлу комок тошноты.
– Он больной! Ненормальный! – распищалась его свита и бросилась врассыпную.
Иностранец победоносно фыркнул вслед веселой компании и хладнокровно сел на свое место. Все, кто был свидетелем этой сцены, с ужасом устремили на него глаза.
– Гайдзин чокнутый… Гайдзин страшный… – послышались шепотки со всех сторон.
– Как ты смеешь?.. – шипел красавчик, тяжело дыша и откашливаясь. Его едва не вырвало. – Я просто проявил вежливость и хотел тебе помочь… И это твоя благодарность, вонючий варвар?! Ты меня опозорил! Никогда тебе этого не прощу!
– Excuse me? – повторил иностранец, и тот поспешил убраться.
Кицуне Митсюзаки наблюдал за всем этим и ловил себя на мысли, что ненавидит этого иностранца. Чем он лучше? Такой же долговязый, худой, такие же длинные волосы, причем вульгарно распущенные, такая же сумка-почтальонка, вдобавок беззастенчиво увешанная значками, приехал сюда из своей Англии, ведет себя, как дикарь, еще и японского не знает! Это он заслуживает того, чтобы над ним издевались, а не Кицуне Митсюзаки, который так хочет стать нормальным человеком и быть, как все! Но тогда почему же этот больной на голову иностранец мастерски бьет носы своим обидчикам, а Кицуне Митсюзаки даже боится поднять на них глаза?..
Кицуне завидовал иностранцу черной завистью. Глубоко в душе он хотел быть таким же, как он.
Один три в пользу Акумы
– Хочешь пообедать с нами? – спросил Акуму Кицуне, когда прозвенел звонок на большую перемену.
– Конечно, – кивнул тот, кротко улыбнувшись, а Кицуне Митсюзаки прочитал между строк следующее: «Куда мне теперь деваться?! Из-за того, что я связался с вами, ненормальными, надо мной будут издеваться все, кому не лень! Но пока Сото бьет носы, я буду в безопасности».
Втроем они уединились на стадионе, пустовавшем по причине обеденного времени. Конечно, Кицуне и Акуме хотелось бы спрятаться в каком-нибудь более укромном местечке, – на Луне, например, – но это не представлялось возможным. А Сото, как всегда, все было до фени. Достав свой бэнто (*коробочка для обеда), Кицуне и Акума произнесли: «Итадакимас» (*обязательная в японской культуре фраза перед началом приема пищи), да так синхронно, что сами тому удивились и смущенно друг другу заулыбались. Потом им стало неловко – да кто они друг другу, чтобы вот так улыбаться? Знакомы-то всего полдня! – да и в голове нет да нет проскакивала навязчивая мысль, что чего-то не хватает. Когда до них дошло, ЧЕГО именно недостает, они выжидающе уставились на Сото, который тем временем самозабвенно воевал со своей замысловатой японской коробочкой с не менее замысловатым японским обедом.
– Куруто-кун, что нужно сказать?.. – осторожно подсказал Кицуне, робко улыбнувшись.
– Обязательно говорить это каждый раз? – измученно глянул на него Сото.
