скачать книгу бесплатно
– Ого!
– Ты совсем, как тот моряк!
– А я хочу мороженого, пошли?
– Сладкоежка, ели уже. И куда только лезет…
– Дурак!
Их смех, шелест густой листвы над головами, солнечные пятна под ногами, старинные улицы… Двое, идущие по ним рука в руке.
Запах моря. Его ноздри расширились, он снова почувствовал его, как тогда. Печальная усмешка на губах. Надо было плюнуть на риск, отправиться в то путешествие на юг. Он был заботлив и осторожен, он не хотел проблем, не хотел все усложнять. Возможно, зря. Кто знает… Глухая медленно нарастающая боль в груди. Дальше, дальше…
Школа… Он ничего не понимал в математике, а ей не давались гуманитарные. Каждый был хорош в том, что трудно другому, вот такое совпадение.
– Ну смотри, это же так просто, подставляешь коэффициент… И – раз, все взаимно сокращается. И – ответ. Вуаля!
Тяжкий вздох.
– Посмотрел. Понял. Все равно через час забуду. Дай потом списать, ладно?
– Горе мое! Давай ещё раз покажу… А ещё надо пройти иррациональные уравнения.
– Ой, мама…
– А расскажи мне, солнышко, про роль дуба в становлении характера и мировоззрения Андрея Болконского. Ась?
Не менее тяжкий вздох.
– Ну… Дуб, он…
– Что?
– Сам ты дуб! Вместе со своим Болконским… Я за чаем, тебе сделать?
– Делай, солнце, делай… Дубы ждут.
Кладбище. Она попросила взять ее с собой. Дальняя, очень дальняя дорога на другой конец города. Тихие бесконечные аллеи шумящих под теплым ветром деревьев. Со всех сторон – разноцветный мрамор, известняк, ракушечник. Изредка попадаются большие кубические старинные склепы, по стенам прихотливо изогнутым ручейком бегут на века выбитые буквы древнего языка. Выглядит таинственно и жутковато. Она замедляет шаг и шепчет.
– Можно подойти? Хочу посмотреть.
– Конечно, давай. И мне интересно.
– Знаешь…
– Что?
– Говорят, что были какие-то, хотели такой склеп взломать, ограбить или вроде того… Клад искали.
– И?
– Пропали они, совсем. Никто их больше не видел. Это правда?
Он улыбнулся, глядя в широко раскрытые зелёные глазищи, блестящие любопытством. Как же… Кладбище, страшные тайны, непременно клад и пара трупов рядом. Как в кино.
– Слушай, даже не знаю.
– Нуу… А я думала, знаешь…
– Не, я не по этому делу, совсем. Но могу спросить, если хочешь. Может, мама что-нибудь скажет. Хотя где она и где все это…
– Спроси!
Так переговариваясь, они доходят до семейного участка, спрятанного далеко в стороне от центральных аллей. Недалеко слева от тропинки – колодец. Он подаёт ей руку, помогая пробраться через высокую выгоревшую бледно-зеленую траву и кусты. Молча стоят перед выстроившимися в ряд невысокими памятниками. Старый ракушечник, мрамор, белый и черный. Прадеды, бабушки. Отец. Тишина, вокруг никого. Мягкий шелест густой листвы над ними, лучи солнца то пробиваются сквозь неё, то исчезают. Жужжание пчел, горьковатый запах сухой зелени.
– Спасибо, что взял меня сюда, Саш.
– Давай отсюда поедем к твоим?
– Ты хочешь?
– Конечно. И… Прости, что раньше не подумал об этом.
– Не надо, просто… Просто всему свое время, наверное.
– Да.
– Сходи к колодцу, набери воды. Ведёрко есть, веник. Тут убрать надо. А где тряпка?
– Вот, за прабабушкой. Слушай…
– Чего?
– А там, у вас, тоже есть истории про клады и трупы? Здоровое старое кладбище…
– Про клады не знаю… Ой, там один памятник есть, я его боюсь, вот!
– Э… Почему?
– Когда к нам идешь – мимо проходишь, он справа. Такой черный мраморный, а на нем – лицо, его… Страшное такое. Как иду – он словно смотрит. Брр…
– Ну, посмотрим, что там за лицо.
– Ага. Ты за водой идешь? Я пока цветы разложу, чтобы всем поровну. Где бы место найти нормальное…
– Вот тут.
– А можно? Памятник же… Это кто?
– Дедушка. Раскладывай, не бойся. Вернусь, со всеми познакомлю.
Тишина. Еле слышно посвистывает ветер в листве высоких старых деревьев, прожужжал вдалеке шмель. Деловитая возня муравьев возле невысоких холмиков, испещренных ходами. Недлинный ряд могил. Двое стоят, склонив головы, их пальцы переплелись. Ее тихий голос.
– Поцелуй меня.
– Здесь?
– Здесь. Пусть они увидят.
– Они будут за нас рады.
– Поцелуй…
Воспоминания… Одно за другим они возникают перед его мысленным взором, все запреты долой. На сердце, на душе становится все теплее, радостнее. И – все сильнее зародившаяся грусть, тоска. Это ушло и больше не вернётся. А как хотелось бы… Снова… Снова… Метроном затихает, стук пропадает… Тепло, тепло… Как же хорошо… И больно…
Новый Год. Их последний Новый Год.
Его лицо побледнело, пальцы судорожно сжались на смятом покрывале. Нельзя! Это запретно. Этого здесь ещё не случилось. Но поздно – яркая картина уже вспыхнула, почти ослепив. Поздно… Никто и ничто не спрашивает разрешения, это сильнее. Уже сильнее его ослабевшей воли.
Празднично накрытый небольшой стол. Весело перемигиваются огоньки на ёлке. Вкусный запах хвои, блеск украшений. Разноцветных фруктов, овощей, фигурок животных. И солидно висящие большие стеклянные шары. Синие, жёлтые, красные, зелёные. Покрытые серебристыми точками, спиралями, цветами. Старые, 'трофейные' немецкие игрушки. Это первый Новый Год, который они проведут вместе, от начала и до конца. Семейный праздник, и впервые ее отпустили родители, на всю ночь. К нему. Зная, что будет и его мама. А значит – можно. Вот только…
На часах около девяти. Праздничные хлопоты окончены, пора наряжаться, устраиваться у стола, неспешно и с удовольствием пробовать угощения, болтать и смеяться, смотреть телевизор. Ждать боя курантов. Потом они ещё немного посидят вместе, мама уйдет отдыхать. А они… Останутся вдвоем, тихо включат музыку, будут танцевать, говорить, молчать вместе… И все вышло не так.
На часах около девяти. Мама вдруг поднялась из-за стола.
– Дети, я приглашена к старой подруге, давно не виделись. Мне пора идти.
– Тёть Гень, вы уходите? – она почти пролепетала это, обомлев.
Мама улыбнулась, от ее глаз разбежались лучики добрых морщинок. Она любила эту девочку, все позволяла и все прощала, относясь как… К невестке, к дочери? Она любила ее…
– Да, сейчас ухожу. Ведите себя хорошо и громко музыку не включайте. Приду завтра после двух.
Негромко стукнула дверь, клацнула, закрываясь, щеколда английского замка. Они остались одни. Все время он молчал, думая о том, что его мудрая мама в эту ночь подарила им их. В первый раз за прошедшие пять лет она останется с ним здесь, на всю ночь, до утра и даже больше. Мама придет после двух…
На несколько мгновений им стало даже неловко, словно они незнакомы и впервые сейчас встретились. Она спросила.
– Что будем делать?
Он улыбнулся.
– Как что? Праздновать!
Она уже отошла от неожиданности и широко улыбнулась в ответ.
– Праздновать! И шампанское откроем, можно?
– А как же!
– А если будем пьяные?
– Тогда я непременно воспользуюсь этим, держись!
– Ой, как страшно… Пьяный воспользуешься? Это как?
– А вот так!
– Ай! Куда полез… Платье!
Нет, они не побежали в кровать. Они вернулись к столу, сели за него… И праздновали. Ели, пили, ухаживали друг за другом, говорили, смеялись. И, да, было шампанское. И она от него действительно немного опьянела. Была тихая музыка, они танцевали, ее голова лежала у него на груди, теплая щека согревала и баюкала. А потом… Они знали, что это – навсегда. Разве может быть иначе?
Им оставалось быть вместе полгода.
В его груди зародилась горячая волна, внезапно ударившая вверх, во все стороны, в сердце, в голову. Любовь, нежность, боль, тоска. Все вместе. Огонь, вспыхнувший, рвущийся наружу, на свободу. Вернуть, вернуть все! Это возможно, прямо сейчас! Ну же! Только сделать шаг, и…
Его глаза распахнулись, обычно темно-карие, сейчас из них черными провалами взглянула бездна. Холодная, безжалостная. Он готов сделать шаг. И…
Рывком поднялся с дивана, в три больших шага подошёл к тревожно бликующему зеркалу. Оно словно почувствовало приближающуюся угрозу, поверхность пошла волнами, словно в страхе подавшись назад. Словно в страхе задрожало само пространство. Шестнадцатилетний худощавый подросток с глазами демона встал перед зеркалом, упершись ладонями в стену по обе его стороны. Бледное лицо, тени во впадинах запавших щек. Кривая мерзкая усмешка. Он вгляделся в безмолвное сумрачное зазеркалье. Там ничего не изменилось. Совсем ничего? Oчертания комнаты… Что с ними? Все размыто, тут и там появились медленно растущие туманные пятна, поглощающие все вокруг. Пожирающие, выбрасывающие во все стороны отростки, и они распускаются новыми пятнами. Все быстрее, наглее, увереннее. Раковая опухоль. И уже почти не виден все так же лежащий навзничь мертвый юноша. Все так же лицом вниз, рука неловко подвернута. Ещё немного – и туман поглотит его. Навсегда. Без отклика, без памяти. Навсегда. Никто не заметит, не узнает. Мир равнодушно промолчит, он видел и не такое. Только будет горько плакать девочка, закусив зубами подушку. Потом же… Все проходит, закончатся и слезы. Она вытрет глаза, умоется. Вздохнет. И придет к тому, кто сейчас стоит перед тревожно бликующим зеркалом, вглядывается в него. Ждёт. Она придет к нему, ведь иначе быть не может. Он ждёт этого, хочет. Так будет. Так суждено. Верно?
Пальцы сжались в намертво окаменевший кулак. Губы дрогнули, приоткрывшись, готовясь сказать… что? Исчезни? Я остаюсь здесь? Я выбрал?
Губы медленно приоткрылись, кровь с гулом несётся по телу, грохот сердца заглушил все ещё мерно отсчитывающий секунды до конца метроном. Вот оно. Сейчас. Комната в зазеркалье почти исчезла, туман подобрался к ногам мертвого. Это – смерть вторая, последняя и бесповоротная.
Губы приоткрылись, рождая звук… Где-то за горизонтом, за гранью восприятия послышался смешок… Голос, этот добрый и убедительный голос – одержал победу. Все справедливо. Все будет хорошо. Ведь будет?
Губы приоткрылись и тишину комнаты прорезали слова. Подросток с глазами демона сделал шаг.
– ВСТАНЬ И ИДИ! СЛЫШИШЬ? ВСТАНЬ И ИДИ КО МНЕ!
Где-то за горизонтом смешок внезапно осекся. Что? Что он сказал? Кого он зовет? Нет… Нет… Нет! Стой! Остановись!
Усмешка на лице демона стала шире, белым хищным оскалом блеснули зубы, если бы кто-то увидел сейчас – бежал бы без оглядки, стараясь забыть, забыть увиденное. Тихий шепот онемевших от напряжения губ.
– Поздно, крыса.
И снова, с удвоенной силой, тараном посылая туда, на ту сторону, всю любовь, нежность, тоску и боль, собранную воспоминаниями. Не себе, для него он по крупице строил этот огненный таран, зная, что удар можно будет нанести только один раз.
– СЛУШАЙ МЕНЯ. МЕНЯ! ОТКРОЙ ГЛАЗА, ВСТАНЬ! ПОМОГИ МНЕ И ДАЙ МНЕ ПОМОЧЬ ТЕБЕ! ВСТАТЬ! ВСТАТЬ, СОЛДАТ!
Уже не голос – хриплое рычание осипшей глотки. Желание даже не прорваться – дорваться. Ненависть. Темная, подсердечная ненависть ко всем и всяческим Силам, играющим и ломающим.
– Не выйдет, мразь. Не выйдет!
Силуэт на уже почти исчезнувшем полу дрогнул. Он услышал? Да! Бери, забирай у меня все! Оно твое и только твое! У меня нет на это права. Я отдал, отказался от этого много лет назад. Ушел, уступил, не сберег. Так вышло, так было суждено. Так тому и быть! Слышишь? Ты – поступишь правильно, ты – не подведешь. Встань. Подойди к зеркалу! Сначала на колени, изо всех сил упираясь руками в пол. Пол? Он возвращается, есть на что опереться? Да. Туманные пятна отступили? Да! Юноша с трудом поднялся на ноги, пошатываясь, повернулся к зеркалу, так же висящему на стене с его стороны. Он смотрит в глаза своему отражению.
– Иди ко мне.
Уверенность крепнет, вкрадчивый голос затих. Ушел, замолк? Неважно.
