Балтиец

скачать книгу бесплатно


– Пусть он свое жалование в дупло себе засунет, – хмыкнул Ваня. – Знал бы, что у нас в подвале. Да если захотим мы все учебные корабли смогем купить. Правда, Миха!?

Здоровяк уперся взглядом в одного из матросов. Витек кинул в стакан с разбавленным спиртом щепотку кикера. Только собрался выпить, как заметил недобрый взгляд товарища.

– Шо? – спросил он. – Я ж полтосик, для настроения.

– Я сказал не пить, – прохрипел Миха.

– Ладно, ладно, – Витек без особых препирательств вернул стакан на ящик с патронами и повернулся на выход. – Пойду ванят поищу.

Отправился на набережную искать кучера, согласного «прокатить» матросов с ветерком. На сегодня был запланирован экс. Студентик-анархист, кажется его звали Юлик, на днях поведал такую историю:

– Я твердо убежден что дети должны, нет обязаны, отвечать за действие родителей. А в некоторых случаях – родственников. Ведь это не просто кровные узы, и тем более не одинаковые фамилии. Это общий образ жизни, образ мысли, идеология, в конце концов. Не может быть чтобы у отца монархиста, сын стал, большевиком, – паренек был под марфушей. Тяжелый язык заплетался, поэтому разговор его казался ленивым. – Деньги папеньки как молоко маменьки. С ними впитываешь воспитание. Думайте я это из книжек взял? Нет. Это моя мысль. Собственная.

– Позволю с вами не согласиться, – возразил товарищ Блейхман. – Есть множество примеров опровергающее ваше заключение.

Обитатели дачи Дурново собрались в гостиной – единственное место особняка, где остался целым стол и несколько стульев. По сути, именно тут и находился штаб. На вечерних посиделках обычно стулья никто не занимал. Буржуйские предрассудки. Кто лежал на полу, кто сидел, прислонившись к стене. Матросы соорудили себе из пустых ящиков из-под патронов что-то похожее на огромный лежак, на котором и кушали, и пили, и сидели, даже спали. А художница Лора Рублева перетащила из спальни оттоманку. Содрала обивку до дерева и прибыла с боку мольберт. Получилось необычно.

– Например, – Блейхман сидел по-турецки на самой середине стола, – Павел, кажись, Иванович Пестель. Декабрист. Батенька его, на секундочку, генерал-губернатор Сибири. Потом Софья Перовская из «Народной Воли». Без нее казнь Александра II вряд ли удалась. Отец ее губернатор Петербурга – Лев Перовский. Да что там, Герцен, Нечаев. Наконец Бакунин.

– Вы, товарищ Иосиф, – потянул студентик, – все свои мысли из теории черпайте. Для меня же кладезь вдохновения сама жизнь. И пример я вам приведу из жизни. Женька Машкевич, сокурсник. Баловень судьбы. Гнида и предатель. Мать урожденная графиня, папа тоже из этих, к тому же, как оказалось, следователь окружного суда. Год назад именно он, Машкевич-старший, состряпал обвинение депутатам-большевикам тогдашней Думы. Помните?

Многие из присутствующих, среди них и товарищ Блейхман, кивнули.

– Случай вопиющий, – продолжил Юлиан. – Прогрессивная часть общества естественно осудила это судилище, пардон за каламбур. Университет кипел от возмущения. Роптали даже либерально настроенные профессора. В таких обстоятельствах любой воспитанный человек перестал бы появляться на лекциях. Пусть на время, но все-таки. Любой, но не гад Машкевич. Этот подонок, пользуясь нашей неосведомленностью, продолжал посещать занятия. А между делом подслушивал кто о чем говорит, у кого какое настроение. Причем докладывал не папеньки, а прямиком в охранку.

– Надеюсь вы поступили с ним так как поступают с провокаторами? – спросил кто-то из дальнего угла зала.

– Какой там. Скользкий как уж. Пока узнали, пока поняли, половину исключили. Кого из столицы вон, а кого на фронт. И батенька его такой же. Вернее Женька как родитель.

– Еще не расстреляли? – спросил Панкрат, незаметно подмигнув Михе.

– Кого? Женьку. Нет, конечно.

– Отца евоного? – уточнил матрос.

– Ха, – усмехнулся студент. – Напротив. Господин Машкевич нынче при министерстве юстиции. Говорю же, скользкие гады. Всегда и всем полезны.

Позже, за стаканом «балтийского теребенчика», или как сказал студентик – коктейля, выяснили адрес проживания бывшего следователя. Туда и наметили сегодняшний экс.

Поехали на двух пролетках, впихнувшись по четверо в каждую. Решили, двух винтовок, на покрайняк, хватит. Шура, как всегда, при маузере. Остальные, кто с чем.

– Толку с этих революций, – возмущался Панкрат, – спихнули царя, дабы любой буржуй себя царем думал. Судейский этот, как его?

– Господин Машкевич, – подсказал Лука. Немолодой матрос сидел на полу пролетки, уперев ноги на подножку. Старик все переживал «что скажут люди» заметив его в компании «антихристов». Анархисты и антихристы были созвучны для глуховатого уха ветерана.

– Ага … как калечил судьбы людям, так и калечит. Хоть бы хны, царь, дума, аль еще кто.

– Аспиды – палачи завсегда нужны, при любых властях, – заметил розовощекий Андрюха, пытаясь раскурить невесть у кого «экспроприированную» трубку. – Эти как золотари. Всякий побрезгует такой работой.

– Э не, брат, – не согласился Панкрат. – Такой как этот Машкевич не просто заплечный мастер. Этакая гнида все так перевернет, что ангел чертом станет. Знавал я таких. И плевать ему на правду.

– На правду всем плевать, – хмыкнул Шура. – На свою, на чужую … до дьяконской лампадки. Важно чтобы кишка была набита, прикид сбрызгу и баба марочная. Желательно две. Даже три. Вот и вся правда.

– Хорёк ты Шура, – с досадой сказал Панкрат. – О пузе да о елде думаешь. Вся твоя правда. Посмотрел бы я на тебя, когда такой вот Машкевич братана твоего родного, за помещичий мешок буряка, на каторгу. Как конокрада.

– Тоже мне сравнял, – снова усмехнулся Шура. – Где правда, а где закон? Для них закон шо для тебя бушлат. Раз и переоделись. И это … от хорька слышу.

– Да, братва, – вздохнул до сих пор молчавший Гришка-жженный. На «Рынду» попал меньше года назад прямо из госпиталя. До этого, по его собственному определению, «как дурак» геройствовал на «Новике», – за место царя лучше бы таких вот судейских спихнули. Тогда глядишь и царь не дьявол.

– Точно, – подхватил Лука, – не царь же нашего брата мордовал. И не царь у крестьян последнее отбирал. Все эти служаки – чиновники, мать их в душу! Вперед Николашке дырку на сидалке вылизывали. Ныне звякалами своими змеиными норовят в другие сраки залезть.

– По-вашему выходит царь как бы не при чем?

– Он за свою дурость ныне пострадал. Поделом держиморд при себе плодоносить.

– Чины эти канцелярские при царе как были, так и остались. И другая власть коли сменится, эти верно устоят. С них станется.

– А все потому, что память у людей короткая, – сказал Шура.

– У меня помять что надо, – зло прошипел Панкрат. – Я все помню.

– От этого и все твои беды, – Шура перегнулся через борт коляски. Придерживая бескозырку, звонко высморкался на мостовую. – Да и всего народа тоже. Оно ведь, короткая память, залог счастья. Если держать в голове все добро, уж подавно все зло, можно свихнутся. Вообразите, братва. Утром зенки открыл, и ни хренашеньки не помнишь что давеча было. И никто ничего не помнит. Начинай сначала! Лафа!

– Так и в чем тут счастье?

– Каждый день как целая жизнь …

Ответ Шуры никто не расслышал. Пролетки, свернув с Большой Пушкинской, остановились у буржуйского дома. Первым выпрыгнул Лёха и громко засвистел. Прохожие на многолюдной улице поначалу замерли. Затем, увидев вооруженных матросов, спешно перебрались на другую сторону или свернули в ближайшие переулки.

– Знай наших, – довольно буркнул Панкрат, наслаждаясь внушаемым обывателям страхом.

Витек, для важности перемотанный пулеметными лентами, достал наган и пнул стволом в пузо кучеру:

– Ждать за углом. Дождетесь – озолотим. Нет – найду и лично порешаю!

Говорил он громко, чтобы и второй «ванька» услышал. Кучер что-то пробухтел, но повел пролетку за угол и остался ждать. Второй пристроился ссади.

– Панкрат, Лука! – позвал Миха. – Остаетесь внизу. Никого не впускать. Начнут булькать шмаляйте.

– Не, Миха, – хищно прошипел Панкрат. – Я наверх пойду. У меня с судейских особый спрос.

Миха выдержал долгий и недобрый взгляд сослуживца. В конце концов ничего не сказав, нырнул в парадную. Остальные, кроме Луки, последовали за ним.

На шум из полуподвала выбежал дворник. Открыл было рот, но разъярённый взгляд Панкрата заставили слова застрять в глотке. Андрюха похлопал мужика па плечу:

– Шел бы ты товарищ. Оно те надо за буржуя впрягаться?

Дворник растерянно кивнул и попятился вниз. Матрос одобрительно хмыкнул, поправил бескозырку и поспешил за братвой. Нагнав на пролете Витька, сказал:

– Здесь останься. За дворницкой пригляди. И Луку подстремай, – он кивнул на окно из которого был виден вход в парадную. Немолодой матрос, снаружи, прикуривал папиросу.

Витек с нетерпением и тоской посмотрел наверх. Но пререкаться не стал. Отошел к окну и полез за папиросой.

Семейство Машкевичей занимало половину второго этажа. Правую. Панкрат забарабанил в резную дубовую дверь. Открыла худосочная баба в белом фартуке. Должно быть горничная. Увидев простые мужицкие рожи, церемониться не стала:

– Чего надо?

Матросы тоже не церемониться. Не говоря ни слова, Панкрат толкнул бабу и прошел внутрь. За ним последовали остальные. Горничная запищала.

– Вы кто такие? Пошли прочь! Люди! Что это делается?

– Рот закрой, – приказал Миха, одарив дуру недобрым взглядом.

Поняв, что самой ей не справится, горничная попыталась выбежать. Миха поймал ее за копну волос и потянул внутрь. Баба снова запищала. Чтобы заткнуть нервирующий вопль, Шура в пол замаха приложил неугомонную кулаком в живот. Та в миг замолкла. Миха разжал ладонь и женщина упала на пол. Шура пнул ее ногой и приказал:

– На кухню пошла. И не высовывайся.

Баба, урывками хватая ртом воздух, на карачках, поползла по коридору.

В гостиной застали троих. Андрюха, не обращая на товарищей внимания, жадно шарил по шкафам. На стуле сидел немолодой очкарик с козлиной бородкой. Должно быть хозяин дома. Над ним навис Панкрат. Правую ногу он упер на стул. Грязный сапог выглядывал меж дрожащих бедер очкарика.

– Говорю же, господа, – вторил буржуй, – денег в доме мы не держим. Все в банке.

Ступня на стуле немного опустилась, упершись мужчине в пах.

– Что вы делайте? – возмутился он, схватив обеими ладонями лодыжку матроса.

– Яйца тебе отдавливаю, – честно признался Панкрат.

– Прекратите! – успел просипеть очкарик, зеленея от боли.

– Не толкайте меня! – раздался голос из коридора. На пороге показался высокой юноша и молоденькая барышня с болонкой на руках. За ними замаячили довольная физиономия Фомы. Рядом изувеченное лицо Гришки-жженного.

– Глядите-ка, – прошепелявил Фома. Корабельный фельдшер дергал зубы не разбираясь какой именно из них болит. Фоме не повезло лишиться передних, – в задней комнате прятались.

– Мы не … – начал юноша.

Миха, громко цокнув языком, перебил его:

– Должно быть, ты и есть Евгеша? Не робей, проходи, сидай.

– Я Евгений Машкевич. А вы? С кем имею честь?

Вместо ответа Миха со всей своей бычьей силой заехал парню в физиономию. Тот отлетел к стене и скатился без сознания на пол.

– Привет тебе от студенческой братвы. Иуда!

Единственное существо вступившееся за юношу стала болонка. Не стерпев обиду за хозяина, псинка неистово залаяла.

– Тише, Эмели! Тише! – пыталась успокоить питомца барышня.