скачать книгу бесплатно
Лакей живо накрыл на столик. Заволоцкий выпил рюмку водки за здоровье хозяина, вторую – за здравие его семейства и поспешно закусывал.
Князь благодарил, посасывая трубку. Мягкий свет старинных канделябров освещал обширный кабинет, золотил бархат мебели, портьеры, разливался по паркету. На стенах блестели золотые рамы картин, фамильных портретов, серебрились узоры богатого оружия, охотничьих рогов, сумок, высовывались головы лосей, косуль, кабанов. Величественная фигура князя в турецком халате колебалась в облаках душистого табачного дыма. Покой и довольство царили в этом роскошном доме. Страж всего этого находился тут же, и князь совершенно успокоился.
– Господин Заволоцкий, у нас происходят пренеприятные события, мы, очевидно, тоже вступили в темную полосу беспорядков, – начал князь.
– Ваше сиятельство, не извольте беспокоиться, – наклонив на бок голову, отвечал помощник исправника. – В полицейском управлении получены весьма утешительные сведения. Революционные беспорядки в Москве окончательно подавлены силою оружия. Закон и право восстановлены, забастовки в промышленных городах пресекаются решительными действиями войск и полиции. Владельцы предприятий не стесняются более с бунтовщиками и увольняют их массами. Конечно, это приводит к некоторым трудностям; так, например, сейчас у нас в уезде, как и в других местах, имеет место скопление безработных шахтеров, есть немало репрессированных лиц, но это лишь временное явление. Постепенно они будут обезврежены. Кабинет министров определил положение о чрезвычайной охране также и по Могилевской губернии; чрезвычайная охрана в губернии сейчас усиливается. В ближайшее время ожидается прибытие карательных отрядов; на пути в наш уезд находится эскадрон уланов. Уже разослано предупреждающее объявление от имени вице-губернатора по всем уездам и волостям. Вот оно! – протянул помощник исправника свежий номер газеты «Могилевские Губернские Ведомости».
Князь надел очки и внимательно прочитал:
«От исправляющего должность Могилевского губернатора. В последнее время в разных городах возникали беспорядки, при подавлении которых нередко происходило столкновение толпы с чинами полиции и войсками, причем всегда оказывались невинные жертвы. Считаю необходимым предупредить население без различия звания, пола и положения, что никакие беспорядки в городах не будут допущены.
Всякие насильственные действия, направленные против обывателей или против чинов полиции и войск, будут прекращаемы силою, хотя бы для того пришлось прибегнуть к исключительным мерам.
В виде предупреждения всяких несчастных случаев приглашаю всех жителей городов избегать даже присутствования в местах беспорядков, так как при действии оружием могут всегда оказаться пострадавшими непричастные к беспорядкам лица.
И.Д. Могилевского губернатора вице-губернатор М. Подседлевич. Января 3-го дня 1906 года».
– Да-а-а! – многозначительно протянул князь. – Надо ожидать, что к нам прибудет новый губернатор? – взглянул он на помощника исправника.
– Вы правы, ваше сиятельство, этого следует ожидать, – подтвердил помощник исправника.
– Господин губернатор, к счастью, поправляется от ранения, но после такого потрясения ему необходим длительный отдых, – пояснил он свое мнение.
– Скажите, господин Заволоцкий, каковы мотивы этого покушения? Злоумышленница Лидия Езерская на допросе заявила, что издавна принадлежит к революционной партии, успехам которой Николай Михайлович Клингенберг всегда препятствовал.
– Да, все это неутешительно! Террористические акты сами по себе не опасны для государственного порядка, но за ними могут последовать крестьянские волнения. Вот в чем главная опасность! Нам нужны реформы, и прежде всего земельная реформа.
– У народа под влиянием общин сложился своеобразный взгляд на собственность земли: они ее считают общим достоянием, и если у меня ее мало, то следует отобрать у того, у кого больше. Такой ложный и преступный взгляд мог развиться только под влиянием общины.
– Совершенно справедливо изволите сказать, ваше сиятельство, – реформы необходимы, но это дело несколько продолжительное… Сейчас же необходимо обуздать тех, у кого мало земли, а ему хочется больше за здорово живешь, как говорит пословица. Наша первейшая задача – изловить вожаков революционных беспорядков, выслать в Сибирь, даже просто уничтожить их! Князь встал и прошелся по кабинету.
– Но это крайние меры, их следует избегать; к чему пролитие крови? И так уже многое совершилось. – Согласитесь, ваше сиятельство, что террор, проводимый революционными элементами, не дает покоя положительно всем: государственным чиновникам, населению; полиция же совершенно выбивается из сил! – с жаром возразил помощник исправника.
– Согласен с вами, господин Заволоцкий, но без реформ невозможно справиться одними полицейскими мерами?
– Разумеется, ваше сиятельство, реформы необходимы; но что прикажете делать, если среди бела дня злоумышленники стреляют в чинов полиции? Буквально на днях в Могилеве стреляли в полицмейстера Родионова; только вследствие резвости рысака он ускакал от нападавших. Во главе покушавшихся был юноша 18–19 лет с маузером в руках; имеются основания полагать, что это Савицкий, известный террорист Черниговщины. Более того, сей бывший реалист уже и ранее навещал нашу губернию. Как стало теперь известно, он же возбудил крестьян села Кишицы Чаусского уезда 17 июля прошлого года.
– Это ужасное событие! – вздохнул князь. – Я не могу понять, почему не удалось примирить крестьян.
– Видите ли, ваше сиятельство, крестьяне домогались отсудить поемный луг у господина Гебеля из имения Сосновичи. Наконец они сами согласились провести границу, но когда землемер стал отрезать луг и взял не то направление, крестьяне взбунтовались. Среди них был замечен какой-то подозрительный молодой человек; надо добавить, что толпа крестьян была в 300 человек. Вызвали роту солдат, но крестьяне вступили с ними в борьбу, пришлось прибегнуть к оружию; офицер приказал стрелять – убито 8 крестьян и 15 ранено. Были также убитые и раненые солдаты. Молодой человек, подозреваемый в подстрекательстве, бежал, отстреливаясь из маузера.
Князь слушал, думал о чем-то другом, расхаживая по кабинету.
– Такие организованные бунты крестьян являются следствием их общинного взгляда на владение землей, я убежден в этом, – заключил свои давнишние мысли князь, усаживаясь в кресло.
– Представьте себе, будь у каждого из них кусок земли, скажем, хутор, ну, какое было бы ему дело до поемного луга Гебеля? Всякий состоятельный крестьянин скорее купил бы себе еще земли, но не стал бы бунтовать и других вовлекать в кровопролитие.
– Удивляюсь, почему эта простая идея не возникает у правительства, – размышлял князь. – Однако, господин Заволоцкий, мы с вами уклонились.
– Совершенно справедливо изволили сказать, ваше сиятельство, – заметно оживился помощник исправника, неспособный обсуждать общие взгляды на политику и реформы.
– Каковы же ваши планы во время ярмарки против беспорядков в нашем местечке?
– Я имею, ваше сиятельство, специальные указания, – многозначительно проговорил помощник исправника.
– Я понимаю вас, господин Заволоцкий, – закивал головой князь, – однако же… – Он явно хотел сказать, что ему можно доверять, но помощник исправника вполне его понял и поспешно заговорил:
– Ваше сиятельство, беспорядки, как вам известно, сегодня уже происходили; завтра, надо полагать, будут попытки грабежа торговцев. Руководители местного союза русского народа во что бы то ни стало стремятся учинить расправу с иудеями. Они уже являлись ко мне. Только что прибыла самооборона из Костюкович; она вооружена револьверами, настроена решительно. Шахтеров не менее 500 человек, они не расходятся, ждут завтрашней ярмарки. Полицейский отряд вместе с местными силами полиции – всего 30 человек. Согласитесь, ваше сиятельство, положение весьма серьезное!
– Как же вы намерены действовать, господин помощник исправника? – озабоченно спросил князь.
– К сожалению, высочайше утвержденное еще 6/ХII прошлого года положение Кабинета министров, в силу которого владельцам имений разрешено образовывать собственную, под наблюдением властей, охрану имений, у вас еще, насколько мне известно, не проведено? Поместья владельцев не имеют вооруженной охраны?!
– Да, мы замешкались, – развел руками несколько смущенный князь.
– Это было бы весьма своевременно именно сейчас, – продолжал помощник исправника.
– При создавшемся положении завтрашний день грозит неприятностями, – растерянно сказал князь, взглянув на собеседника.
– К сожалению, они неизбежны; но вам и вашему имуществу ничто не угрожает, мы примем все меры, позвольте заверить вас, ваше сиятельство!
– Да, но тогда кому же угрожает, если не мне? Здесь рядом мой винокуренный завод! Нет, я все-таки уеду, хотя бы на некоторое время! – князь явно волновался.
– Как будет угодно вам, ваше сиятельство, но я исполню свой долг. Беспорядки будут направлены в определенное русло, я уверен… все будет в порядке! – помощник исправника одобрительно улыбнулся.
– Это ваше дело, господин Заволоцкий, делайте как лучше! Не смею больше вас задерживать, – князь поднялся, давая понять, что визит закончен.
Помощник исправника вскочил и вытянулся.
– Я исполню свой долг, ваше сиятельство!
– Я надеюсь на вас, господин помощник исправника. Желаю вам успешно выполнить свои обязанности. Помощник исправника щелкнул шпорами, отвесил глубокий поклон и вышел.
– Афанасий, – позвал князь. – Прикажи готовить рано утром выезд!
– Слушаюсь, ваше сиятельство.
– Позови Евеля!
Князь давно уже отправил свою семью в уездный город, туда же намерен был уехать и сам. Он окончательно убедился в необходимости покинуть свое поместье. Беседа с помощником исправника еще больше убедила его в серьезности положения. Из намеков помощника исправника он ясно понял, что завтра предстоит погром. Но как все это обернется и чем кончится? Он взволнованно метался по кабинету.
Вошел Евель. Хорошо одетый, среднего роста, несколько ожиревший, уже не молодой, с лысиной и небольшой жидкой бородкой, кривой на левый глаз, арендатор являлся фактическим владельцем имения князя. Последний всегда нуждался в деньгах, деньги же были у Евеля. Он умело вел хозяйство, добился у князя долгосрочной аренды, ворочал всеми делами по имению и винокуренному заводу. И сейчас князю нужны были деньги до зарезу, хотя бы тысяча рублей. Явиться без гроша к семье было немыслимо.
– Послушай, Евель!
– Слушаю, ваша светлость, – склонился чуть не до земли Евель и застыл, согнувшись в три погибели.
– Завтра утром я должен по спешным делам отбыть в уездный город.
Евель, не разгибаясь, снизу вверх воззрился своим зрячим оком на его сиятельство.
– Мне нужны, сам понимаешь, деньги!
Глаз Евеля беспокойно забегал по сторонам, руки вывернулись ладонями вперед. Этот жест явно говорил, что денег у Евеля нет.
– Достань хотя бы тысячу, мне необходимо! – стараясь придать голосу мягкость, убеждал князь.
– Надолго ли ваше сиятельство покидает нас? Завтра утром ярмарка, к вечеру можно было бы кое-что выручить, – резонно произнес Евель, немного разогнувшись.
– Нет, я уеду рано утром, а тебе, Евель, не советую быть на базаре, – князь выразительно поднял указательный перст.
– Благодарствую за совет; я и мои детки не забудут вашей доброты, сиятельнейший князь.
Евель и сам все хорошо понимал, но у него была какая-то надежда на помощника исправника и его отряд. Вместе с богатыми торговцами-евреями он успел уже задобрить их. Но намек князя развеял и эту надежду. Убеждать князя оставаться здесь не имело никакого смысла, да и было небезопасно. Князь привык к нему, был его должником, а если, не дай бог, его убьют, пропадут все долги?!
– Я не могу уехать без денег, пойми, Евель!
– Через пять минут деньги будут, но кто останется охранять ваши покои? – голос Евеля задрожал, он схватился руками за голову.
– Помощник исправника заверил меня. Дворецкий соберет людей. Ну, а завод на твое попеченье оставляю, придумай что-нибудь; может быть, спирт выпустить заранее? – нерешительно предложил князь.
– Ой, нет, убытки! – воскликнул Евель, умоляюще протягивая руки.
– Ну, делай, как знаешь. Я тут ничего не могу поделать. Ступай и пришли деньги! – повелительно простер князь руку, указывая на дверь.
В эту ночь Евель не спал. С семьей он жил в одном из флигелей поместья. Мучительные страхи мерещились ему неотступно. Он то и дело поглядывал в окна, оградив двумя ладонями свет. Снежная пелена покрывала все кругом. Уныло завывал ветер в трубе. Чады и домочадцы его давно уже спали.
По уходе от князя он сообщил кое-кому из своих знакомых в местечке о надвигающейся опасности. Он решал не раз бежать, но куда бежать в мороз и стужу? Нет, это немыслимо! Надо что-то придумать, но что?
Облачившись в молитвенный наряд, он долго бормотал молитвы, тряся головой, двигаясь взад и вперед по комнате. Окончив молитву, Евель несколько успокоился, собрался с мыслями.
– Да, надо что-то придумать на всякий случай, если толпы громил двинутся из местечка сюда!
Наконец, у него созрела какая-то мысль.
– Только так! – проговорил он вслух. – Надо прилечь.
В это же время в доме местного урядника шло совещание. Оно было не очень продолжительным. Три полицейских чина скоро пришли к единому мнению: прежде всего, необходимо блокировать отряд самообороны, не допускать агитации революционных элементов. Если таковые появятся, тут же их арестовывать.
Остальное совершится беспрепятственно. Казенкой неизбежно придется пожертвовать; сидельца заранее предупредить, чтобы убирался вовремя.
– Необходимо принять меры к предотвращению повторения событий в Шклове, – предупредил помощник исправника.
– Известно ли вам, господа, что в Шклове 14/ХІ прошлого года на ярмарке же отряд самообороны беспрепятственно расправился с полицией? Крестьяне же не приняли участия в погроме.
– Да, об этом писалось в «Могилевских Ведомостях», ваше благородие, – ответил местный урядник.
– Советую это иметь в виду и не распалять отряд полиции, – многозначительно добавил помощник исправника. События в Шклове небезосновательно волновали чинов полиции. Затеянный черносотенцами и полицейскими погром закончился там для них весьма плачевно. Анонимное сообщение, напечатанное в «Могилевских Губернских Ведомостях», в номере 140 от 26/ХI – 1905 г., так изображало происшествие в местечке Шклов:
«Беспорядки в м. Шклове.
14/ХІ в м. Шклове была 2-дневная ярмарка. Еврейское население просило усилить полицейский наряд, будучи напугано еврейскими погромами в других местностях и чувствуя нерасположение к себе окрестного крестьянского населения.
15/ХІ в 4 час. пополудни, когда многие разъехались с ярмарки, толпа молодых евреев, около 200 человек, как надо полагать, по заранее установленному плану, подкараулила местного жандармского унтер-офицера Снопкова и, подступая к нему, начала требовать от него объяснения по поводу Оршанских событий, полагая, что Снопков телеграфировал в Оршу о выезде туда боевой организации, из числа которой там было убито 5 человек. На дерзкое требование толпы Снопков ответил, что он ничего не знает и, предвидя заднюю мысль толпы напасть на него, повернулся и хотел уйти, но едва Снопков сделал несколько шагов, толпа с криками «ура», производя беспрерывные револьверные выстрелы, бросилась за Снопковым, и только благодаря тому, что Снопков не потерялся, ему удалось отступить к дому Москвера, захлопнуть за собой дверь и, пользуясь моментом, перебежать через двор и скрыться. Несмотря на то, что евреи стреляли на расстоянии ста шагов и сделали по нему около 200 выстрелов, его не задела ни одна пуля.
В описываемый момент оставшиеся на базаре крестьяне, хотя и в очень незначительном числе, начали вооружаться кольями и хотели броситься на толпу евреев, но полицейские урядники – Рыхлевский, Пясецкий, Никаноров и рассыльные Подберезский и Палешнин, побежавшие на выстрелы, увидев вооружившихся крестьян с целью броситься на евреев, успокоили их, и последние беспрекословно послушались урядников. Едва только эти чины полиции приблизились к толпе евреев, как послышались крики: «Лиса ушла, бей хотя котов», и сейчас же открыли огонь по ним и начали бить особенно устроенными нагайками из толстой проволоки с металлическою гирей на конце.
Вследствие такого разбойничьего нападения евреев на чинов полиции из числа последних оказались ранеными: урядники – Рыхлевский пулею в голову и, кроме того, нанесены ему побои металлическими нагайками, а когда он лежал, потеряв сознание, у него евреи вытащили клинок шашки и револьвер; уряднику Лясецкому разбили голову и нанесли побои, и то же самое причинили рассыльному Подберезовскому. Остальные чины полиции получили сильные побои, но без причинения ран. Увидев приближение других чинов полиции, толпа разбежалась.
По доставлении раненых в больницу урядник Тарасов попросил земского врача – женщину Островскую – осмотреть раненых и сделать перевязку, на что получил от Островской ответ, что она перевязки делать полиции не будет, так как должна ехать к больному, и чтобы ее не ожидали, так как она поедет потом к другому больному. Несмотря на усиленные просьбы Тарасова оказать помощь урядникам, Островская вскоре уехала из больницы в местечко, и поэтому перевязку раненым делал больничный фельдшер. В виду такого отношения в больнице к раненым, последние были отправлены на излечение в Могилевскую губернскую больницу».
5/ХII – 1905 г. в № 144 «Могилевских Губернских Ведомостей» было помещено письмо Веры Островской:
«Прошу редакцию поместить мой ответ на статью «Беспорядки в Шклове». Прочтя в № 140 М.В. описание беспорядков в Шклове, я сочла своим долгом написать на него опровержение, в виду того, что автор этой анонимной статьи, допустив большие неточности в описании беспорядков, почему-то нашел нужным набросить некоторую тень и на меня. В самый момент беспорядков я была у больного в квартире Витина на базаре и, выйдя на крыльцо, была свидетельницей происходящего. Утверждаю, что «о толпе в 200 человек» не может быть и речи, не было также и «заранее установленного плана»; наоборот, общее мнение было против небольшой группы молодежи, затеявшей спор с Снопковым. Во время спора Снопков обнажил шашку, а в ответ на это раздались выстрелы. Неверно и то, что крестьяне хотели с кольями броситься на толпу евреев и полиция их удержала – я видела совершенно ясно, как испуганные выстрелами крестьяне бросились бежать в разные стороны.
Перехожу теперь к той части статьи, которая касается лично меня. Автор утверждает, что на «усиленные просьбы я ответила отказом делать перевязку полиции». На самом же деле избитых доставили в лечебницу в то время, когда я ездила по местечку к больным. По возвращении домой я услышала от прислуги, что в мое отсутствие 2 раза приходил городовой звать меня в больницу, так как «у урядника в голове застряла пуля». Я попросила прислугу поскорее сбегать в больницу и спросить фельдшера, действительно ли есть такие серьезные ранения, и получила в ответ, что повреждения ничтожные, присутствие мое не необходимо, так как больным уже сделаны перевязки и по случаю переполнения общей палаты фельдшер думает поместить урядников в родильной.
Несмотря на такое успокоительное заявление, я все же пошла в больницу и, встретив там одного из урядников, довольно резко спросила у него, что за охота полиции затевать истории с кровопролитиями; он сказал, что попал в толпу уже после начала драки. Далее я спросила фельдшера о роде повреждения, и, узнав, что у одного из урядников пуля прошла около уха под самой кожей, а у другого только несколько кровоподтеков, я поставила ему на вид, что крестьян, являющихся к нам с несерьезными повреждениями, мы, перевязав, отправляем домой; следовательно, можно было бы, в виду переполнения лечебницы, отправить домой и урядников, а не занимать для них родильную комнату. Далее должна сказать, что урядники все-таки были нами приняты и помещены в общей палате и на следующий день, пообедав, ушли из больницы. Сомневаюсь только, чтобы они были приняты на излечение в губернскую больницу.
Покончив с описанием беспорядков в Шклове, я спрашиваю у автора анонимной статьи, какая ему была необходимость впутывать в нее меня, и не для того ли, чтобы набросить тень на мое имя, он написал и самую статью?
Врач Вера Островская».
В одном из последующих номеров автор анонимки пытался оправдать свое письмо и, бесчестно извращая факты, пытался опорочить Веру Островскую, подписавшись «Знакомый».
Печатая эти анонимки, редакция нарушила свой устав – в ряде номеров газеты указывалось: «анонимных корреспонденций не печатаем».
На следующее утро в местечко стали съезжаться крестьяне окрестных деревень и сел. По всем дорогам двигались сани, шли мужчины в серых армяках, бабы в полушубках, закутанные в платки.
Мороз был крепкий, захватывал дыхание. Пар клубился вокруг лошадей; намерзали сосульки на усах и бородах мужиков.
На площади в центре местечка расставляли возы; рогатый скот, пригнанный на продажу, отводили в особое место, лошадей ставили отдельно; блеяли овцы, визжали и хрюкали свиньи, прикрученные веревками к саням, кудахтали куры, гоготали гуси. Все шумнее и говорливее становилось на базарной площади.
Еврейские лавки не открывались, и двери их были накрепко заперты засовами, замками. Русские торговцы открывали лавки, но перегораживали входы придвинутыми столами.
Отряд конных стражников во главе с урядником выехал из полицейского участка и направился к синагоге, где находился отряд самообороны. Подъехав к воротам двора синагоги, урядник постучал в калитку рукояткой плетки.
– Эй вы там! – крикнул он. – Выходи для переговоров!
Калитка приоткрылась, высунулась голова молодого человека.
– О чем будем вести переговоры, господин урядник?
– Я должен предупредить вас всех здесь находящихся. – Конь под ним нетерпеливо бил копытами, приплясывал. – Никто не должен из вас появляться на площади; если будете вылезать, прикажу стражникам стрелять. Понял? Передай своим вожакам!
Калитка закрылась.
На площади появились шахтеры; они шумно разговаривали, затягивали песни, куражились, слоняясь то туда, то сюда. Многие были навеселе, переодетые стражниками, какие-то загримированные типы сновали между толпами, затевали разговоры, в чем-то убеждали, кивали на запертые лавки евреев.
