скачать книгу бесплатно
пробормотала что-то невнятное и опять углубилась в чтение.
Тема снова всплыла на следующий день во время вечерней трапезы. Как истый дипломат,
Жора начал разговор совсем не с того, что его по-настоящему интересовало:
– Что нового в мире китайской философии?
Ляля посмотрела на него новым, каким-то изменённым взглядом:
– Слушай, это феноменально! Там всё не так! Вся картина мира вверх тормашками. Вот
послушай: «Чистая субстанция ян претворяется в небе; мутная субстанция инь претворяется в
земле… Небо – это субстанция ян, а земля – это субстанция инь. Солнце – это субстанция ян, а
Луна – это субстанция инь… Субстанция инь – это покой, а субстанция ян – это подвижность.
Субстанция ян рождает, а субстанция инь взращивает. Субстанция ян трансформирует дыхание ци, а субстанция инь формирует телесную форму». – Сделав паузу, она воскликнула: – Ну как? И это
написано две тысячи лет тому назад!
– Да, сильно, сильно. А если точнее, оригинально. Смотри только – не отдавайся этой
глубине без остатка. В любом океане мысли должны быть берега. – Жора по привычке усмехался
своей двусмысленной улыбкой. – А то я знаю одну-две страны, которые сгоряча погрузились в
философию… с печальными для себя житейскими последствиями. Так что не забывай, что наряду
с этой глубиной есть ещё и такая штука, как критика Линь Бяо и Конфуция. Сейчас у них в полном
разгаре, кстати.
Или развилка пройдена на дне его рождения? Но так незаметно, что она, в простоте своей,
не почувствовала? Она с упорством женщины, одержимой двумя страстями – к нему и к
восточной философии, расстаралась с этим кулоном, обрушив хлопоты по его покупке на голову
отца и, далее, по касательной, его доброго приятеля в посольстве в Сингапуре. И с точки зрения
первой страсти день его рождения стал днём её торжества, как и планировалось. Во-первых, она
встретила его в кимоно и с китайско-японской причёской. Каких усилий стоила ей эта причёска,
знала она одна. Требовалось выпрямить волнистые от природы волосы. Она гладила их утюгом,
вытягивала специальной расчёской, брызгала лаком. Ничего не получалось. Пришлось бежать в
парикмахерскую к знакомому мастеру, который, проклиная все восточные обычаи, всё-таки
соорудил на голове у Ляли нечто напоминающее пагоду. Важно было создать антураж восточной
красавицы – она подвела карандашом глаза и накрасила губы ярко-красной помадой. На её шее
красовался ещё не разделённый кулон, а в красивой коробочке на столике рядом ждала нового
хозяина золотая цепочка, довольно увесистая, с мужским, с точки зрения Ляли, якорным
плетением. Итальянская, мечта столичных модников, не чета кустарным подделкам из мастерских
«Металлоремонта».
Она всё-таки здорово его выдрессировала с момента их знакомства, потому что, с лёту
уловив восточную тематику, он воскликнул:
– Ёксель-моксель, куда делась Красная Шапочка? Что это за незнакомая мне гейша? О,
горе мне, горе! Где мой самурайский меч? Я готов совершить харакири!
Незаметно для Ляли, а тем более для себя, наученный предыдущим опытом, он превратно
истолковал её дебютную заготовку и игриво, совсем не по-самурайски, потянулся к пояску
кимоно, чтобы его развязать; но она буддийским жестом остановила его:
– Нет-нет-нет, не сейчас. Сначала нужно поздравить самурая с днём рождения.
Савченко, понимая, что Ляля приготовила ему какой-то подарок, и невольно гадая,
сколько он может стоить и можно ли его принимать, делано отмахнулся:
– Да ладно уж. Самураи не празднуют дни рождения. Ты же сама говорила, что для них
важнее другое – «мудрость переплытия к иному берегу».
И он опять сделал движение, чтобы развязать заветный поясок. На этот раз кимоно упало
на пол, и Савченко, как заворожённый, потянулся к её маленькой японской груди.
– Стой, самурай, притормози, – опять остановила его Ляля. – Ты разве ничего не видишь?
Ну, кроме того, что уже созерцал раньше?
И она, закрыв груди согнутыми в локтях руками со смиренно сложенными вместе
ладонями, переадресовала его взгляд вверх – на кулон, к которому с её шеи змеилась тонкая
заморская цепочка.
– Ну, конструктор, скажи, что это такое и какое отношение оно имеет к тебе?
Она расстегнула цепочку, сняла кулон и положила его на стеклянный кофейный столик.
Вадим заинтересованно взял кулон в руки, повертел его, пытаясь определить, как
сориентированы иероглифы – по вертикальной или горизонтальной оси. Он даже шутливо
понюхал его, чтобы сделать ей приятное, и сказал:
– Пока могу сказать только одно: это древний зашифрованный чертеж того, как
изначально была спроектирована женщина. Но что-то мне подсказывает, что тут не обошлось без
«собачатины».
«Собачатина» – это была его любимая шутливая издёвка последних недель, кумулятивный
термин закоренелого материалиста для обозначения всей восточной мудрости, в которую она
погрузилась со щенячьим восторгом неофита, – все эти круги сансары, или круг перерождений,
медитации и трансы, погружение в нирвану, «говорящий не знает – знающий не говорит»…
– Что-то в этой вещице есть завораживающее, – продолжил Вадим. – При том, что я не
знаток и не ценитель. И если даже мне интересно… Так и быть, просвети. Не иначе как какой-
нибудь символ Будды?
Ляля улыбнулась.
– Да, символ, или, вернее, станет им, если ты захочешь, конечно. Будда к нему имеет
весьма отдалённое отношение.
Он углублённо, с конструкторской дотошностью вертел кулон в пальцах, уже смелее, уже
догадываясь, что здесь и таится сюрприз ко дню рождения. Он надавил его в горизонтальной оси
с двух сторон, и кулон легко распался на две части.
– Ага, это двойная конструкция. Два тождественных контура, выполняющих одну функцию.
Ляля рассмеялась.
– Догадался, молодец. Не зря тебя в институте учат. А как, хотела бы я знать?
Савченко уверенным жестом экспериментатора показал на отверстия для цепочки. Их
было два: одно на белой части, а другое на чёрной:
– Ну зачем одному кулону две цепочки? Ergo – это два кулона.
– Логично, – кивнула Лялька. – Носить будем? – И почему-то вдруг густо покраснела. «Не
рано ли привязывать его к себе, – пронеслась вдруг шальная мысль. – Ему это надо?»
На секунду она усомнилась в нём, но останавливаться уже нельзя. Она открыла коробочку
и вынула оттуда цепочку:
– Это тебе.
Цепочка была дорогой – даже он, профан в украшениях, понял.
– Послушай, неудобно… Она, наверное, кучу денег стоит.
– Даже если твой тезис верен, что не факт, какие альтернативы? Не ты ли мне цитировал
кого-то? «Хорошая жизнь стоит дорого. Бывает, конечно, и дешевле, но это уже не жизнь». И
потом, я могу твой день рождения устроить так, как мне хочется, без оглядки на деньги?
Она палила в него выстрелами-вопросами, как ковбой из кольта с обеих рук в
американских вестернах, и Савченко сдался:
– Знаешь, мне никто никогда подобных подарков не делал. Потому я и не знаю, как себя
вести.
Чтобы помочь, она решила свести всё к шутке, и голосом матери-командирши приказала:
– Как вести? Очень просто! Надеть этот оберег с оттенком, как ты выражаешься,
«собачатины» и носить его, не снимая, до тех пор, пока помнишь обо мне. Когда забудешь,
можешь снять и выбросить.
Фраза была сказана походя и в шутку, но потом, вечером, оставшись одна, она почему-то
снова и снова возвращалась к ней в своих мыслях. День прошёл очень хорошо – даже, можно
сказать, триумфально, и Ляля, как заласканный ребёнок, вспоминала все радости: и его чудные,
неповторимые «самурайские» ласки в постели, и их притворную встречу позже, на виду у
