скачать книгу бесплатно
– Нет, нет, – растерялся Тодд от обилия вопросов, – я просто перепутал.
– Что тут можно перепутать? А?
– Извините, я ухожу.
Тодд наскоро пошел обратно через толпу, успевшую несколько обмельчать, не разглядев в происшествии ничего стоящего и развлекательного. Все самое интересное напишут завтра. И напрасно Тодд думал, что на этот его разговор обратил хоть кто-то внимание, увы, об этом не вспомнил никто уже через пару минут, даже сам полицейский. И только в его уме досада от собственного поведения переживалась с непреодолимым чувством видения себя самого на месте той жертве, на тротуаре, в крови, закончив жизнь именно так, под взоры посторонних, и никому нет дела до него, кроме одного сумасшедшего, который вообразит себя на его месте. Он с легкостью мог представить какого это расшибить голову об асфальт, ту боль в костях, шее, во всем теле! Перед ним рисовались страшные картины смерти от падения, удара по голове, слома всех костей и чего угодно. Тодд был мастер вогнать себя мысленно в самые жуткие обстоятельства, прочувствовать их и сходить от этого с ума.
Он уже успел набрать скорость, широко шагая, надеясь сбежать как от происшествия, так и от своих страхов, как вдруг его окликнул чей-то голос.
– Тодд Гримар Гарди! Что же вы, дорогой друг, так упорно меня не замечаете? Никак обиделись на мой отказ опубликовать ваши труды в журнале? Увы, и я вынужден просить прошения, но пока это совершенно невозможно. И это всего лишь работа, как вы должны понимать, ведь вы грамотный человек, не сомневаюсь. Но здесь, за гранью наших профессиональных обязанностей, мы может повторить просто так, смело и открыто. Никаких обязательств и профессиональных инструкций.
Тодд обернулся, дослушивая обращение уже глядя на человека и по голосу и чертам лица, и, в частности, заметному высокому росту, он смутно узнал, даже скорее признал, редактора литературного журнала. Это был Толмар Говард. В своем рабочем кабинете он казался человеком несколько нескладным, хитрым, но этаким домашним тираном, зловредным, но здесь, на улице, под светом фонарей, в толпе шатающихся людей, он предстал уже совсем другим. Высокий, широкоплечий, красивый, несколько худой, лицо его поразили морщины, так как возраст, должно быть, был за сорок лет, но может меньше, тем не менее широкий рот выдал задорную улыбку, точно человек ничем в жизни не страдал, глаза хитрые, живые, и даже мимика лица осталась вполне артистичной, лицо его гладко выбритое, видно, что за собой он следит. Он стоял в дорогом осеннем длинном пальто и шляпе. Никак не походив, теперь, на злодея, так скорее мог выглядеть как завсегдатай приличного бара, авантюрист, актер и человек интеллигентный и вполне доброжелательный. По крайней мере внешне он располагал к себе, распространяя обаяние и харизму не только на женщин, но и на мужчин.
– Я с трудом узнал вас, Говард. Что вам нужно? – вместо приветствия ответил Тодд, несколько взволновавшись от вторжения этого человека, возникшего из ниоткуда.
– Узнали? Как же! Это я вас узнал. И не единожды, но вы уверенно проходите мимо, опуская голову. Повторю, если мой отказ так вас обидел, то не принимайте чересчур близко к сердцу, – с улыбкой говорил Говард, пытался поднять настроение унылому Тодду.
– Я не и приминаю. И вовсе уже давно забыл о вас и вашей газете, оставьте меня, – с тоской, тихим голосом отвечал Тодд.
– Журнале, все же. Однако куда же вы так спешите? Я вот наоборот очень обрадовался, завидев вас. Вас испугал вид того человека, нырнувшего из окна?
– Не испугало меня ничего! – нервно возразил он в ответ.
– Так пойдемте еще раз посмотрите, повнимательнее, давайте узнаем, что же там произошло, – казалось, почти глумился Говард, хотя и речь его звучала серьезно и обыденно, он точно звал в гости.
– На это безобразие смотреть мне не интересно. А вам что ли интересно? Вы нормальный человек?
– Построенные таким образом предложения оскорбляют мой слух, – после паузы произнес редактор, чем привел в исступление Тодда.
Оба замолчали и несколько неловких секунд стояли друг напротив друга.
– И что же вы молчите? – первым не выдержал Тодд.
– Так и вы молчите, – оживился редактор.
– Вы меня первый остановили, стало быть, вам и говорить, – произнес Тодд, и в это время как-то оживился сам и уже, на самом деле, не хотел уходить, ожидая, что Говард окажется человеком, подходящим для беспечной беседы, и может скрасить сомнительный вечер.
– Если вы не спешите, я бы предложил вам пройтись немного. Что скажете?
– Что ж, пожалуй, – стараясь не выдавать удовлетворение от предложения, ответил Тодд.
Редактор указал путь рукой, и они пошли вновь мимо того места, где на асфальте лежал труп.
– Завтра об этом напишут. Интересно, в каких словах разойдется журналист? Будет это сухой текст или шедевр? Вам не интересно? Напрасно. Нужно находить во всем удовольствие, – размышлял Говард.
– По-моему это мерзко, думать так о ситуации.
– А что не мерзко? Скажите мне, что не мерзко? Вот он лежит здесь, а откуда вы знаете, что у него была за жизнь, и было в ней мерзко или нет. Может этот его труп самое лучшее, что было в жизни именно этого человека. Мерзко уже не то, что напишут пустословы или гении, а что было ровно до этого мгновения.
– Вы ждете, чтобы, может, я еще и восхитился случившимся?
– Зачем? Все эти восхищения, похвала или порицания ровным счетом ничего не стоят. Прекрасное не нуждается в восхвалении, оно прекрасно само по себе, точно так же и скверное. Ярлыки… Слова ничего не значат, если быть откровенным, они ничего не меняют, хотя я и люблю слова. Но нужно быть гением, чтобы словами что-то изменить. Это путь великих и не многие на это способны, – предавшись измышлениям, немножко ушел от темы Говард.
– Простите, вы чего от меня хотите? – вернул его обратно Тодд.
– Ровным счетом ничего, дорой друг, просто скажите, как бы вы об этом написали? – редактор продолжил утраченный разговор.
– Понятие не имею, мне неизвестно что это за человек и…
– И все же, исходя из этого, что бы вы смогли сообщить людям?
– Что человек бросился из окна ведомый какой-то бедой или еще чем. Может его убили. Откуда мне знать, что вы пристали с этим?
– И только? Ваш текст и читать бы не стали.
– Пусть, – в душе получив обиду, ответил Тодд.
– То есть хотите сказать, вам дела до него нет? – допытался Говард.
– Именно, – сказал он, не глядя на собеседника.
– А ведь я видел, как вы пытались к нему подойти. Зачем?
– Не ваше дело, черт возьми! – повысив голос, грубо ответил Тодд, задетый данным наблюдением. Он не любил, если кто бы то ни было знал о нем более, чем он сам того желал.
Они какое-то мгновение прошли молча, пока редактор не указал рукой на один дом.
– Смотрите, видите тот дом, а именно то окно, вот оно, на втором этаже, с краю, видите? Там человек повесился на днях. Читали? Нет? Ладно, а вот прямо здесь произошло ограбление. Одну старуху стукнули обухом по голове и что-то вытянули, правда, не помню что. Есть у вас слова по этому поводу?
– Зачем вы все это рассказываете, зачем? – уже откровенно гневался Тодд, честно недолюбливая такие истории, так как лишний раз услышав подобное непременно сопоставлял себя с жертвой. Он уже успел представить, как просовывает голову в петлю, измученный крайней формой психического расстройства и как над ним измывались врачи и как из-под ног уходи табуретка. Он уже всем телом ощутил, как обух проламывает его череп, и какой-то жалкий человек шерстит по его карманам, пока он еще, быть может, жив и пытается это уловить, но сделать это уже ничего не может. Тодд распсиховался, мотнул головой и крикнул Говарду:
– Зачем вы это говорите мне, зачем?
– Вы должны понять. Хотя… видите ли, Я ценю слова, речь. Знаете, почему? Это важно, потому что есть событие, допустим, кого-то по голове ударили, ограбили; или народ массово бежит, спорт или преступление, и это действие. Но что про это напишут, что скажут и будут пересказывать? И самое главное, как это будут делать. Это бесценно.
– Наслаждаться чужим горем?
– Осмысливать происходящее.
– Я и без того этим занят, но выбираю темы, знаете ли, поприятнее.
– Но вы пишите только о себе, а это никому не интересно.
– Откуда вам знать?
– Вы газеты читаете? – с ироничной улыбкой, но спокойно задал встречный вопрос тот.
– Вам какое дело? – все еще отвечая на повышенных интонациях.
– Просто скажите, – не меняясь в лице, попросил редактор.
Тодд не знал, что ответить. С одной стороны, он не любил знать о происшествиях, тогда как политика и ряд мировых новостей его интересовали еще меньше. И все же, ненавидя новости, он без этого уже не мог. Каждый день, выходя в город, покупал газеты, и желательно у разных людей. И все же он больше любил литературные журналы, но и происшествия читал, чтобы быть в курсе возможных опасностей.
– Читаю.
– Я не удивлен, потому что все читают, все хотят знать. Образованный человек не может не читать. Знаете, если вас не тянет хоть немного к чтению, значит вы не умны. Впрочем, я отвлекся. Мысленно вы уже меня спрашиваете, почему я не взял ваши стихи? Потому что в них нет того, что продастся сегодня, понимаете? Ведь ваш слог не столь ужасен, должно быть вы неплохо знаете словесность, но… все это пустое. Ведь мерзости, страхи, и прочее сегодняшней публике как раз больше нравится. И всем нравится, здорово знать, что не ты на его месте. Пока что. Потому ваши тексты, поэзия тем более, не удовлетворяет спрос, их не буду читать, а читать хочется. Хочется же всем быть в числе умных.
Из всего контекста, только слова «Пока что», относительно временного отсутствия на месте жертвы, крайне задели Тодда, но он смолчал, пока редактор говорил далее.
– В ваших стихах я не увидел сочувствия к себе (читателю), там не было меня, а только вы, эгоист и затворник. А мне нужно, чтобы мне в горло воткнули нож, чтобы я страдал, рыдал и ненавидел себя, вот что нужно. Они покупают эти газеты не потому, что хотят знать, как плохо вам, а потому что хотят бояться, но знать, что это произошло с другими, а полиция в итоге поймала виновника. Они хотят знать, за что платят налоги, от кого их спасут и что дадут взамен. Они хотя эмоций, жизни! Вот чувство страха и двигает жизнь, хоть это и грех, если вы верующий, если нет – вам можно.
– Это лишь ваша теория и она надуманна и беспочвенна, – разбивал все слова Тодд.
– Хорошо, хорошо, дорогой друг, Тодд Гримар Гарди, – размашисто произнес Говард, – хорошо, но скажите мне, вам разве не хочется быть среди мерзости, ну, чтобы хоть себя возвышать над ней?
– Абсолютно нет. Единственное, чего я, быть может, желаю, это сбежать.
– И куда же, в чистое поле? Что бы блуждать по росе, да в одиночестве и прочее? Чепуха.
Услышав о поле, росе, одиночестве и прочем, Тодд очень напрягся, опасаясь, что Говард что-то знает про его утро, о котором он уже успел забыть, и вдруг сейчас очень осторожно, точно боялся перехвата мыслей, принялся вспоминать утро, болезненно успев накрутить себя разными тревогами. Вдруг этот человек появился здесь не просто так.
– Скажите, что для вас мерзость? – спокойно спросил Говард
– Пороки всякие, грехи, – тем же тоном прозвучал ответ.
– Очевидные определения, – с улыбкой поддел собеседник.
– А как они могут быть не очевидны, о чем вы?
– Вы знаете, человек очень уж умен, силен и вообще развит, чтобы притворятся жертвой злого промысла. Он говорит, что желает быть богатым, успешным, желает много чего, точно так же, как и раскаявшийся желает быть хорошим. Но вы ведь не верите этому? Желай не иметь желания, это лучше будет, и с этого надо начинать.
– Не понимаю.
– Свобода, вот в чем наша сильная сторона. Должна быть, по крайней мере. Но у тех, кто ей не обделен, всегда есть нравственный выбор в пользу благих мыслей, слов, дел. То есть благого мировоззрения. Это очень просто. Люди делятся только лишь на два типа: добрые и злые. Одни выбирают благой путь, иные – мерзкий. Это как два духа, ангелы или демоны, да кто угодно. Всего лишь два типа и ничего более. И абсолютно каждый, обладая верой, духом, разумом, в конце концов, способен отличить доброе от злого, это ведь проще некуда. Но отличает ли? Изгнать зло из человека может, допустим, священник, это славный ритуал, но экзорцизм не имеет никакой силы над выбором самого человека. Выбирай благой путь, и мерзость тебя никогда не коснется. А «ваши» пороки, грехи, это лишь следствие, это та, вторая категория людей. Сначала есть выбор, и каждый делает его постоянно.
– Простите, но я вас не совсем поминаю. Это вроде бы очевидные слова, знакомые с детства, но вы говорите каким-то загадкам. Вы не сторонник никакого течения? Сектант? По вам прямо видно, что вы сектант!
– Бросьте, я здравомыслящий человек и вы скоро в этом убедитесь.
– Что же вы мне предложите теперь? Надеюсь, это не подпольная баптистская церковь?
– Пойдемте, я вам кое-что покажу.
В запасе у Говарда, казалось, всегда было что показать.
Они шагали по улице, а время клонилось к восьми часам, на улицах по-прежнему многолюдно, но уже все реже встречались подростки, но в то же время все более собралось вокруг людей возрастом чуть более двадцати лет. Какие-то бездельники, игроки, задиры, хвастуны и прочие, но они терялись в толпе рабочих и богатых граждан, что преимущественно не пересекались, шатаясь на улицах от заведения к заведению и Тодд с Говардом попадали то в одну толпу, то в другую.
– Скажите, мне, господин Гарди, а если после смерти вам бы довелось строить собственный мир, точно вы безумный бог, как бы вы выстроили свое мироздание? – неожиданно спросил Говард.
– Что за вздор, откуда вам в голову приходит такая идиотия? – искренне подивился Тодд.
– Знаете те ли, я в литературном журнале тружусь, много приходится читать, особенно тех, что пишут самые невероятные вещи, их никогда не опубликуют, но думать об этом иногда приятно. Иной раз так мысль заведет, что невозможно отойти, от того и читаю сводки разных происшествий, для того чтобы мозг очистить от вымышленного. А кто это не любит? Так я, по крайне мере, отхожу от своей сказочной рутины.
– Скажите честно, вас не тошнит? Если вы прочли про убийство, оно вас не преследует потом день?
– Никогда.
– Вам везет.
– Только не говорите, что оно преследует вас, неужели?
– Представьте себе, – откровенно сообщил Тодд, через мгновение пожалев о сказанном.
– Тогда я все знаю про вас!
– О чем вы?
– Это ваше развлечение такое. Вы придумываете себе проблему, заранее зная, что она ничтожна, а после наслаждаетесь ее решением. Растягиваете вымышленную драму на день, как будто пьете неиссякаемую чашку кофе или бокал вина, добавляя неугасаемую сигару. Вы мазохист и где-то в вас это прячется. Вы хотите потерять собственную личность, боитесь свободы. И вы же страстно желаете ее потерять, но так, чтобы она как будто была.
– Господи, какой же вы негодяй, что вы несете! Я делюсь своей бедой, а вы насмехаетесь… Какой вы вообще можете придумать мир?
– Прошу прощения, вы меня недооцениваете. Учитывая вводные и вашу реакцию, после смерти я бы придумал такое, чтобы навязчивые идеи вас не преследовали. А что вы придумали?
– Да оставите, черт возьми, меня в покое с вашими идиотскими идеями? Куда мы вообще идем?
– Я хочу показать вам безумный мир, сотворенный еще при жизни, если весь наш мир и так не чья-то фантазия, ваша, например. Очень похоже, должен сказать.
Тодд смолчал, не сумев сходу подобрать хоть какой-то разумный ответ, и он уже и нехотя шел следом. Странное поведение едва знакомого Говарда интриговало, но с другой стороны и начало утомлять. Но бывают же такие люди, за которыми или с которыми хочется идти, и этот оказался таковым. Один его взгляд, точно вечно что-то высматривающий, точно ищет что украсть, такой живой, внимательный, подтверждал, что он не сосредоточен на себе, а смотрит широко, внимательно, с любопытством. При этом он не вертел головой, как можно подумать, а оставался с виду вполне сконцентрированным на своих мыслях. За Говардом даже интересно наблюдать. Несмотря на вполне себе обычное состояние, он как будто немножко дурачился, да так, что никто этого ощущать не мог, и это тешило самого Говарда.
– Знаете, дорогой друг, вы ведь правы, что касаемо мерзостей, это никому не радостно, так что бы восторгаться, но это скорее проявление чего-то глубинного, необъяснимого и я все же склонен думать, что это страх ради страха, как повод жить. Но ведь бывает в душах нечто похуже, этакая «скрытая мерзость» вам это термин, полагаю, не знаком, а я вот уже осведомлен. И проявление его еще хуже. Вот смотрите, если вы проломите мне голову здесь, вы подлец, преступник, так?
– Верно.
– Никто не усомниться. И даже ваши мотивы неважны, здесь вопрос исполнения. И даже если вы потом меня выпотрошите, вы еще хуже негодяй, не так ли?
– Так.
– И даже если съедите.
– Ну, хватит, прошу…
– Ладно. А что, если вы видите в окно, как меня убивают, и ничего не делаете?
– Это страх, я не обязан.
– С одной стороны да, а с другой и нет. Вопрос дискуссионный, но это оставим, пусть сойдет на совесть. А что, если вы к этому убийству имеете очень отдаленное отношение, в руках топора не держали, в окно не видели и вообще, как будто не причем, но, например, позволили этому произойти. Вам дали денег, что бы вы сняли полицейского с этого угла и меня убили, вы кто? Или может, повиляло высокое государственное положение?
– Я – скрытая мерзость, это вы ждете от меня?
