скачать книгу бесплатно
– Интересно, для какого дела я не подхожу в силу своей молодости? – довольно смело поинтересовалась адвокат. – Может быть, вы изложите дело, а потом мы уже посмотрим, насколько оно мне не по возрасту?
– Дело не в возрасте. Хотя, конечно, и в нем тоже… Видите ли, я ожидала увидеть опытного защитника.
– Мне не хотелось бы нахваливать себя, не зная сути дела, но скажу: я достаточно опытный адвокат.
Виктория с сомнением оглядела щуплую фигурку «опытного адвоката». Дубровская была невысока ростом и совсем не представительна, хотя и симпатична. Но разве Соболевой есть дело до «вкусных», шоколадного цвета глаз своей защитницы? Или до ее роскошных темных волос, убранных в строгую деловую прическу? Хорошо хоть, что прибывшая по ее зову девица облачена в строгий костюм и в руках держит кожаный портфель, а не то Виктория приняла бы ее за студентку, не сдавшую экзамен по отечественной истории. Как, скажите, довериться такому адвокату? Может, она погорячилась и ей стоило остановить свой выбор на Грановском? Или подождать, пока вернется из своей поездки Агния Ромуальдовна?
Соболева вздохнула. Кажется, при скудости выбора альтернативы у нее нет. Хорошо, она попробует эту Дубровскую. В конце концов, речь пока идет только о консультации…
Прошел целый час после того, как Дубровская, запершись на кухне, начала терзать телефонный аппарат. У Виктории уже не было сил, и сейчас, услышав бодрый голос своего нового адвоката, спросившей: «Алло, это морг?», она потеряла остатки самообладания. К сожалению, Соболева не курила. Иначе, наверное, весь пол, включая турецкий ковер ручной работы, был бы давно усеян окурками. Она мерила вдоль и поперек необъятное пространство гостиной, привычно удивляясь, как у многих людей на такой площади может поместиться квартира.
Да, все мы неравны. Но есть то, что примиряет нас. Это бренность земного существования и отвратительная близость несчастья. Что будет делать Виктория, если сейчас на другом конце провода такой же бодрый голос ответит ее адвокату: «Да, у нас есть неопознанный мужской труп возраста от тридцати пяти до сорока с родинкой на правой стороне груди. Приезжайте на опознание». Мир перевернется на голову, и оплот ее благополучия разлетится в прах. У них в доме смерть? Нет, увольте, этого просто не может произойти. А если произойдет? Молоденькая адвокатесса выйдет сейчас из кухни, потупив взгляд, и скажет, не отрывая взгляд от пола: «Вам нужно успокоиться. Присядьте, пожалуйста! Даже не знаю, как вам сообщить. Вы должны быть сильной. Ваш муж…» Конечно, она не произнесет эту фразу без запинки, но Виктория все заранее поймет по ее глазам. А дальше что? Обморок, вата с нашатырем, ненужные слова соболезнования, много чужих людей в квартире, городское кладбище и потом – гулкая пустота.
В общем, когда Дубровская наконец вышла из кухни, Виктория находилась в состоянии, близком к помешательству. Взгляд адвоката блуждал по ковру, не решаясь подняться выше уровня колен хозяйки.
– Виктория Павловна, присядьте, – попросила она.
Соболева остановилась так резко, словно с размаху налетела на невидимую стену. Ее дурные прогнозы начали сбываться.
– Я сильная, – сказала она, обращаясь не то к адвокату, не то сама к себе. – Я все выдержу. Итак, он умер, верно?
– Нет, – оторопела адвокат. – Ваш муж жив, но, боюсь, у меня для вас дурные новости.
Дурные новости?! Ее муж жив, и хвала небесам. Все остальное она переживет. Разве есть испытание, которое она не сможет перенести?
– Аркадий Александрович задержан по подозрению в совершении преступления.
Виктория улыбнулась.
– Что вы такое говорите? Аркадий и… преступление?
– Боюсь, что так.
– Но что он мог совершить? Проехал перекресток на красный свет? Вы знаете, он у меня такой рассеянный. Или нет… Он наверняка вовремя не оплатил штраф. Но это поправимо, я сегодня же внесу деньги. Вы сможете освободить его сегодня?
Дубровская вдохнула больше воздуха.
– Постойте, Виктория Павловна. Дело не в неправильной парковке или езде на красный свет. Речь идет о преступлении. Он совершил изнасилование и покушение на убийство.
– Черт! Что вы такое несете?
Дубровская пропустила грубость мимо ушей. Такой женщине, как Виктория Соболева, сложно представить, что муж ее находится сейчас в изоляторе временного содержания и на обед получит баланду.
– Это только подозрение, Виктория Павловна, а не установленный факт. В конце концов, вашему супругу даже не предъявили обвинение, – сказала она, стараясь, чтобы ее слова звучали мягко. Но смысл сказанного от тона все равно не менялся: слово «изнасилование» звучало звонко, как пощечина. Даже последующее «покушение на убийство» как-то терялось рядом.
– Вы хотите сказать, что Аркадий изнасиловал какую-то женщину, а потом ее убил? – недоверчиво спросила Виктория.
– Не убил, а только попытался, – пояснила адвокат. – Женщина, по всей видимости, жива.
Соболева смотрела на нее во все глаза, мысленно взвешивая каждое слово. Смысл сказанного адвокатом постоянно ускользал от нее. Может, потому, что и не было никакого смысла?
– Кажется, я догадалась, – медленно произнесла Виктория. – Должно быть, вы перепутали фамилию.
– Нет, с фамилией все очень ясно, – проговорила Дубровская. – Соболев Аркадий Александрович. Куда уж проще?
– Вот тут-то вся и разгадка! – облегченно вздохнула Виктория. – У нас слишком распространенная фамилия. Речь идет о каком-нибудь Соболеве, негодяе и рецидивисте, но никак не о моем муже.
Дубровская смущенно кашлянула. Перед ней стояла неблагодарная, а главное, совсем не адвокатская задача: убедить жену в том, что ее муж – преступник.
– Видите ли, Аркадий – доктор наук, признанный специалист в области социологии, – продолжала Виктория, словно возводя учеными званиями ширму, за которой смог бы спрятаться ее муж. – В конце концов, он – семьянин, отец моих детей. Нет, здесь какая-то ошибка.
– Виктория Павловна, ошибка, что подозрение пало на него, вполне вероятна, я не спорю, – предприняла ход конем Дубровская. – Но в изоляторе временного содержания сидит именно ваш муж, а не какой-то другой человек. И тут у меня нет сомнений.
А у Соболевой сомнения как раз были. Она смотрела на дверь, надеясь, что сейчас произойдет чудо: раздастся скрежет ключа в замке, потом послышится щелчок, скрипнут дверные петли, и на пороге появится Аркадий, целый и невредимый. Он смущенно улыбнется, а потом начнет жаловаться на чертову телефонную связь. Супруги посмеются и даже пригласят адвоката на чай. Потом эту историю они начнут пересказывать всем знакомым и родственникам – о нелепом совпадении, едва не стоившем Виктории первых седых волос.
Соболева отчаянно смотрела на дверь, словно стараясь усилием мысли распахнуть ее. Но чудо не происходило. Телефон лежал на журнальном столике, не подавая признаков жизни.
– Виктория Павловна, я понимаю, вам трудно представить…
– Трудно?! Да что вы такое говорите? «Трудно»… В это невозможно поверить!
– А я и не прошу вас поверить. Давайте сначала выясним все как следует, а потом уже будем думать, верить нам или нет, – предложила Дубровская.
– Да, но что я скажу родственникам? Что я скажу детям, наконец? Что их отец обвиняется… О боже мой! Я даже не могу произнести это слово. Уж лучше бы он совершил убийство…
«Господи, что я такое говорю? – пронеслось у нее в голове. Она определенно сходила с ума. – Ну, уж нет! Моя сила – это единственное, что мне поможет. Разумеется, произошла ошибка, и мне нужно набраться терпения и дождаться, когда все наконец выяснится».
Когда Виктория вновь взглянула на адвоката, в ее глазах уже не было растерянности.
– Я думаю, вам стоит навестить его, – сказала она твердо. – Давайте обговорим ваш гонорар…
Глава 5
Аркадий и не подозревал, что на планете Земля есть еще иной мир, кроме того, в котором он жил до недавнего времени. Конечно, он обитал не во дворце, да и общался в основном с обыкновенными студентами и своими научными коллегами, но все-таки его мир, наполненный шорохом книжных страниц, звонками на перемену, лекциями и семинарами, научными статьями и монографиями, был далек от реальности, в которой он оказался. Здесь отвратительно пахло дешевым табаком и мочой. Здесь люди говорили на русском, но почти непонятном ему языке. Здесь все предложения строились в повелительном наклонении, а там к нему относились с почтением, как к личности, как к человеку, его мнением интересовались, его авторитет признавали. Здесь он был никем, этаким жалким подонком, которого можно бесцеремонно ткнуть к спину, беспричинно выругать. Он словно выпал из родного, теплого и уютного гнезда, оказавшись на другой планете, населенной злобными существами в форменной одежде. Это падение казалось ему очень болезненным.
То, что делали с ним, казалось, придумали специально для того, чтобы втоптать человека в землю, смешать его с навозом, а потом, вонючего и испачканного, кинуть в кучу из других таких же людских экскрементов. Он, подавив протест, терпел все. Терпел, когда ему делали смыв с полового члена и счесывали волосы с лобка, когда брали образцы крови и подногтевого содержимого. Он слышал оскорбительные слова и не мог ответить. Он стоял перед этими людьми обнаженный, подавляя стыд и чувствуя, что покрывается гусиной кожей. Предмет его мужской гордости был выставлен напоказ, как орудие преступления, а врач в грязном белом халате производил над ним нехитрые манипуляции. Аркадий даже не спрашивал, зачем это все им нужно, настолько был подавлен и растерян. А люди с другой планеты, кажется, и не подозревали, что для обозначения частей человеческого тела и отдельных, вполне понятных, с точки зрения биологии, действий могут использоваться пристойные выражения, а не мат и похабщина.
«За что? – вертелось у него в мозгу. – Что я сделал не так? Чем заслужил такое отношение?»
Как ни старался, Аркадий Александрович так и не смог вспомнить события минувшей ночи. Все заволокло плотным туманом, сквозь который прорывались отдельные реплики и неясные картинки, как кадры из недосмотренного фильма. Он плохо помнил даже саму Софью, в изнасиловании которой его подозревали. Ощущал что-то очень мягкое и податливое в своих руках, видел светлые волосы, чувствовал запах дешевого шампуня, но черты лица расплывались, словно стертые губкой, оставляя после себя только неясное белесое пятно. У них что, была связь?
Соболев не мог припомнить, с чего вдруг ему так приспичило, и он, бросив детей, поплелся в ночь за какой-то женщиной в гостиницу. Зачем? Господи, он был пьян, отвратительно пьян. Неужели он ее изнасиловал? На его груди были свежие царапины, которые врач, издевательски улыбаясь, показывал одному очень наглому оперативнику. Это что, свидетельство того, что она сопротивлялась? Ужас какой! В мире столько женщин, юных и обворожительных, способных подарить ему ласку и любовь, а он кинулся на какую-то белобрысую тетку из ресторана, внешность которой даже не удосужился запомнить. Да и лет-то ей сколько было? Тридцать? Сорок? Или больше? Полная нелепость.
И вот теперь он, человек с высшим образованием и научной степенью, сидит на табурете, привинченном к полу, в крошечном помещении с окошком под самым потолком и ждет. Чего?
– Аркадий Александрович, вы меня слышите?
В ушах звучал чей-то мягкий, участливый голос, очень непохожий на те, напоминавшие ему лай сторожевых собак, которые ему довелось здесь услышать. Соболев поднял голову и натолкнулся на сочувственный взгляд молодого человека в обычном костюме, без галстука.
– Ну, как вам здесь?
Усмешка исказила его губы. Что он мог ответить?
– Сигарету хотите?
Вообще-то Аркадий не курил. Давно бросил. Но сейчас сложилась ситуация, когда вдруг очень захотелось закурить снова. Он взял сигарету из рук молодого человека. Тот поднес зажигалку.
– Я – ваш следователь. Моя фамилия Чирков. Я буду вести ваше дело.
О боже! Неужели ему наконец повезло и его делом займется не один из тех негодяев, которые громко ржали, когда он снимал с себя трусы, а приличный молодой мужчина с правильным выговором и сочувственной улыбкой?
– Я понимаю, каково вам здесь оказаться. Вы – не наш типичный клиент, не какой-то там разбойник или бандит, вы человек, попавший в трудную ситуацию…
Соболев слушал и кивал головой: «Да. Да».
– Здесь, конечно, не сахар, – продолжал сочувствовать следователь. – Отвратительно пахнет. Отвратительно кормят. Здесь не место для таких, как вы. Если бы все зависело только от меня, я немедленно отпустил бы вас домой…
Аркадий вынул сигарету изо рта и в безмолвной надежде уставился на Чиркова.
– Многое будет зависеть от вас, Аркадий Александрович. Мы должны убедиться в вашей лояльности, в том, что вы желаете сотрудничать со следствием и сделаете все от вас зависящее, чтобы мы как можно скорее выяснили все обстоятельства вашего дела.
– Я готов, – сказал Соболев.
Следователю такая решимость понравилась.
– Вот и отлично. Давайте вспоминать все по порядку. Фамилия Кислова вам знакома? Софья Кислова?
Аркадий покачал головой.
– Нет. Мне ее называл оперативный работник, но я так и не мог вспомнить, кто это такая.
– Хорошо. Тогда мы пойдем другим путем. Что вы делали четырнадцатого октября? Меня интересует вечер.
– Четырнадцатого октября у моей жены был день рождения. Мы отмечали его в ресторане.
– Кислова была в числе гостей?
– Не помню. Может быть.
– Вы ушли оттуда с женой?
– Нет. Моя супруга… ее зовут… Впрочем, неважно. Жена уехала в аэропорт. Я остался с гостями.
– Вы пили?
– Пил, – честно признался Аркадий. – Мне кажется, я сильно выпил. Обычно я довольно равнодушно отношусь к спиртному, но тут на меня что-то нашло. Бес попутал.
– Как вы ушли из ресторана?
– Ко мне подошла какая-то женщина… Или я к ней подошел. Мы стали разговаривать. Хорошо так, душевно. Потом, кажется, пошли в бар и опять пили и разговаривали.
– Вы можете описать ту женщину?
Лицо Аркадия страдальчески исказилось.
– Можете мне не верить, но я вообще мало что помню. Кажется, она была блондинкой лет тридцати…
– Ей тридцать девять.
– Тридцать девять? Старше, чем моя жена? О боже мой!
Чирков сочувственно улыбнулся.
– Ну что же, бывает… А как вы оказались в гостинице?
– Не помню.
– Но вы же не будете отрицать то, что были в гостинице?
– Нет, конечно. Если меня забрали из гостиницы, глупо говорить, что меня там не было.
– Разумно. И что же там произошло? Вы решили приударить за вашей знакомой?
– Приударить?!
«Хорошо, что он так деликатен», – подумал Аркадий, вспоминая, какой лексикон использовали оперативники.
– Все-таки опишите ваши действия, Аркадий Александрович.
– Я не помню.
Следователь оперся спиной о стену и покачал головой.
– Эдак у нас с вами ничего не получится, – расстроился он. – Вы не хотите говорить. Что, по-вашему, я должен писать в протокол? То, что вы ничего не помните?
– Но я на самом деле ничего не помню! – взмолился Аркадий.
– Тогда придется вспомнить. – Следователь достал из папки какой-то лист и, прокашлявшись, начал читать: – «Соболев повалил меня на кровать и начал сдирать одежду». Правильно написано?
Аркадий Александрович нервно сглотнул:
– Это… это она написала?
– Да, я читаю выдержку из заявления Кисловой для того, чтобы вы вспомнили все как следует. Так вы сдирали с нее одежду?
– Не помню… – начал было Соболев, но, увидев выражение лица следователя, осекся. – В принципе утром я нашел на полу розовый женский пиджак с оторванной пуговицей. Так что не исключаю…
– Вот и правильно, – одобрил следователь и опять обратился к заявлению. – «Соболев сорвал одежду и с себя. На его правой груди я заметила родинку…» Есть такая?
