скачать книгу бесплатно
– По личному приглашению Его величества, – осторожно сказал я и предъявил бумагу старшему офицеру караула. Пергамент внимательно изучили, печать поковыряли ногтем (не поддельная ли?), и явно нехотя ответили:
– Проходи, почтенный. Конюшня во внутреннем дворе направо. Там обратишься к распорядителю, чтобы тебя проводили.
Распорядителем оказался низенький лысый человечек в золоте и бархате – он стоял у дверей главной лестницы замка. Меня вежливо попросили оставить оружие на сохранение, снова изучили приглашение, проедая пергамент глазами до дыр. Лишь затем был кликнут один из лакеев (не верю я, что это простой лакей, слишком рожа умная. И взгляд цербера, какой вырабатывается только за много лет службы в Латеране), и я отправился в недра дворца.
Замок ремонтировали всего пять-шесть лет назад, поэтому внутренние помещения поражают чистотой и строгой роскошью обновленной древности. Серебряные зеркала, витражи на окнах, гобелены с героическими и историческими сюжетами. Вот этот, например, изображает усекновение головы короля Страбонуса его величеством Конаном Канах в битве при Хоршемише. А этот посвящен подвигу короля Гвайнарда Мудрого, который в одиночку, лишь в сопровождении оруженосца, пробрался в вражеский город и открыл ворота твердыни своей доблестной армии. Направо, извольте видеть, статуя черного гранита – великая королева Алиенор, просветительница и строительница храмов, закладывает первый камень в основание крепости Шамар. Бесчисленные картины, рыцарские доспехи, мечи на стенах, мозаики, тяжелые серебряные подсвечники – варвару досталось неплохое наследство от коронованных предшественников. В самом конце длинного коридора обнаружился трофей, добытый Конаном – позолоченные доспехи бывшего, ныне покойного, короля Офира Амальрика. Такая вот галерея славы Аквилонии.
Закатное жилое крыло дворца. Мы шествовали по второму этажу, через личные покои Его величества. На третьем, как известно, расположена библиотека, занимающая огромные помещения. Конан может гордиться своим книжным собранием. Более десяти тысяч томов, свитков и рукописей сделают честь самому процветающему митрианскому монастырю, не то, что обиталищу монарха.
– Ждать здесь, никуда не уходить, – деревянным голосом сказал мой сопровождающий, остановившись у каких-то дверей. – Я доложу.
Ну иди, докладывай. Время еще есть – мне назначено только к седьмому колоколу, а сейчас еще и шестой не отбил. Безусловно, я знаю, что правила этикета категорически не одобряют прибытие в гости к венценосной особе раньше указанного срока, но, как я предполагаю, Конан за свои неполные шесть лет королевствования меньше всего проникся строгими дворцовыми правилами. Слово «этикет» он вспоминает только на краткое время заседаний Большого Государственного Совета, пышных церемоний (он терпеть их не может) или приема чужестранных послов.
Из полумрака вынырнул строгий лакей. Глянул на меня высокомерно и провозгласил:
– Его величество заняты…
– Важными государственными делами? – не удержался я.
– Нет, Его величество дают приватную аудиенцию ее светлости графине Альбионе Каэтос.
Выражение лица опытного служаки не изменилось. Моя физиономия, подозреваю, все-таки не скрыла чувств – знаем-знаем мы такие аудиенции. Особенно приватные… Ладно, не будем прерывать важную беседу между королем и безутешной графиней, которая не столь давно потеряла мужа – старый граф Каэтос скончался от огорчения всего три луны назад (к вящей радости супруги-наследницы и облегчению Конана, которого старик грозился вызвать на поединок за оскорбление целомудренности его брака, освященного митрианским церемониалом).
Меня препроводили в комнату для гостей, налили вина и усадили в кресло. Я цедил розовое пуантенское из тонкостенного золотого кубка, рассматривал обстановку и пытался сообразить, долго ли Конан собирается приватно утешать несчастную вдову. Неплохо зная Конана, можно предположить, что ожидание затянется.
– Граф! Все те же и все там же! Маэль, давненько не виделись!
– Господин барон? – я вскочил и слегка поклонился. Выглядел мой жест нелепо, потому что правая рука сжимала бокал. – Ты по-прежнему травишь книжных червей в библиотеке?
– О, нет! Столь тяжелую обязанность я обычно перекладываю на помощников. Должны же они хоть чем-то заниматься?
Моим глазам явил себя высокий человек с русыми волосами и короткой светлой бородкой. Месьор королевский библиотекарь и советник Его величества Хальк, барон Юсдаль-младший. Как утверждают и злые и добрые языки, один из умнейший людей Аквилонии. Далее оценки расходятся – недоброжелатели клянутся, будто Хальк есть редкостный проныра и безродный гандерский авантюрист, втершийся в доверие к простодушному монарху, а друзья считают, что лучшего советника Конану не надо и искать. Да, бесспорно, барон Юсдаль происходит из не самой известной семьи, не наследует земли отца, однако это вовсе не является пороком, особенно во времена правления короля-варвара. Зато Хальк образован, умен, в меру нахален и безмерно любопытен. Между прочим, именно ему принадлежат весьма значительные заслуги перед короной во времена бедствий Полуночной Грозы. Именно господин библиотекарь придумал, как можно извести страшное подземное чудовище, напавшее на аквилонские земли и участвовал в походе Конана в Пограничное королевство ради уничтожения Подземной Горы.
Конан не забывает добрых дел и оказанных услуг, а посему барон Юсдаль теперь является кавалером ордена Большого Льва (высшей награды и не придумаешь!) и повышен в статусе до звания тайного советника Короны. Неплохая карьера для дворянина из захолустья. По секрету скажу, что жалования Хальку так и не повысили, а следовательно, бриллиантовый орден на тяжелой золотой цепи частенько томится в кладовых известного тарантийского ростовщика Шомо бар-Мираэли, ожидая выкупа. Хальк именует сие обстоятельство шутливо: «Господа, моя честь опять заложена!». Впрочем, библиотекарь не унывает.
Мы уселись и, как водится, повели светскую беседу. Меня немедленно снабдили полным набором дворцовых сплетен, посетовали на отвратительное поведение канцлера, отказывающегося выделять деньги на расширение библиотеки, поворчали на короля, уделяющего чересчур мало внимания (догадайтесь, чему?) – важным государственным делам! – и похвалили герцога Просперо за то, что Пуантенский Леопард тянет на себе весь груз забот о стране. Небескорыстно, разумеется – надеюсь, тебе, Маэль, понятно, кто на самом деле правит Аквилонией…
– Кто здесь распускает клеветнические слухи о своем короле? – громыхнуло от дверей. – Ага, я так и знал! Хальк, еще раз услышу – отправишься на галеры!
– Старо, – поморщился библиотекарь. – Ты меня уже раз двадцать отсылал на галеры, не менее полусотни – на рудники, а смертной казнью грозишься каждый день.
– Однажды ты все-таки допрыгаешься, – предрек весьма неожиданно появившийся король. – О, Маэль! Ну, здравствуй, ищейка! Какими гадостями Латерана порадует меня сегодня?
Я вынул пакет барона Гленнора и передал Конану.
– Приказано вручить лично.
– Туциус! – немедленно воззвал Конан. На пороге появился знакомый мне лакей. – Возьми бумаги и отнеси герцогу Просперо, он разберется!
Служка безмолвно исчез вместе с пакетом.
Вот такое у нас королевство.
* * *
Я уже коротко рассказывал о своем знакомстве с Конаном летом 1284 года. Варвар серьезно изменился за минувшие десять лет. И я никак не могу понять, в худшую или в лучшую сторону. Все его лучшие качества остались при нем – дружеская открытость, вспыльчивость и быстрая отходчивость, тяга к самым замысловатым авантюрам, но в то же время мне кажется, что киммериец потерял ту важную особенность, которая всегда заставляла других людей уважать капитана Конана – целеустремленность. Он достиг своей мечты, зачерпнул полной горстью и власти, и богатства, а, следовательно, произошла одна крупная неприятность: Конану теперь нечего желать.
Варвар не слишком тяготится короной. Большую часть дел за него исполняют Публио и герцог Просперо. Если старый канцлер довольно умело руководит государственными управами, то на долю пуантенца оставлены дела текущие – армия, к счастью, пока бездействующая (если не считать постоянных пограничных стычек на рубежах Пущи пиктов), надзор за наместниками провинций и политика Аквилонии за границей.
Король же только отдает самые важные приказы, определяет путь, по которому должно шествовать наше любезное отечество и развлекается. Его натура не терпит бездействия, но фактически Конану просто нечем заняться. Бесспорно, за шесть лет он научился грамотно разбираться в трудностях государственного управления, уяснил, что политика «огнем и мечом» хороша только в крайних случаях, а угрозы и запугивание в политике всегда лучше насилия. Однако Конан живет полноценной жизнью только когда в стране или за ее пределами происходит что-нибудь невероятное и захватывающее, а все остальное время скучает – то бишь ездит на охоту, устраивает грандиозные кутежи, периодически навещает пиктскую границу или отправляется с визитами к старым знакомым. Только минувшим летом он провел целых сорок дней в Кордаве, в гостях у королевы Чабелы Зингарской, унаследовавшей трон от скончавшегося три года назад отца, старика Фердруго.
Я и раньше знал, что Конан и Чабела друг ко другу неравнодушны и их объединяют прежние совместные приключения. Конан сам намекал, что будто во времена его корсарства на Полуденном Побережье и после истории с Короной Кобры зингарская принцесса имела на него определенные виды и даже хотела выйти замуж за знаменитого капитана, но дело как-то не сложилось…
Теперь варвар каждое лето отдыхает в Зингаре, а кое-кто даже начал утверждать, что доселе незамужняя тридцатилетняя коронованная красавица и сорокашестилетний монарх могучей полуночной державы составили бы идеальную пару в любом отношении – как личном, так и политическом. Подумать только, что могло бы произойти, объединись Аквилония с Зингарой в одно государство! Я приучен всегда просчитывать обстановку и возможные последствия событий на много шагов вперед, и понимаю, что единое королевство, раскинувшееся на тысячи лиг от Киммерийского хребта до Закатного океана, являло бы собой не просто величайшую державу, а империю, рядом с которой померкнет былая слава кхарийцев. Сами подумайте: огромный зингарский флот, непобедимая аквилонская армия, невероятные богатства, сосредоточенные в руках царственных супругов и престиж, которым пользуется каждая империя, вытеснили бы с политической сцены Заката любых противников.
Конан же утверждает, что они с Чабелой только добрые друзья и ничего больше. Болван. Я бы на его месте давно провернул столь заманчивую интригу – во-первых, Чабела в свои тридцать выглядит от силы на двадцать три года, а во-вторых, этот брак даровал бы нашим государствам прямо-таки головокружительные возможности.
А король доселе бегает за дешевыми юбками. Лишь бы на личико была смазлива да фигурка поаппетитнее.
Именно такие мысли возникли у меня, когда варвар проводил меня и Халька в свой «Большой кабинет», где уже накрывали стол. Дело в том, что я увидел висящий на стене портрет Чабелы Зингарской, изображенной умелым мастером в виде «повелительницы Океана», попирающей ножкой в изящной туфельке карту Полуденного Побережья и сжимающей тонкой ладонью пресловутый Скипетр Морских Королей.
Иштар Добросердечная! В Большом кабинете находился еще один приглашенный на званый ужин. Нет, королю окончательно изменил вкус. Вообразите себе пухленькую золотоволосую особу в вихре локонов, кружев и бриллиантов, с носиком-пуговкой, огромными темно-синими глазищами, обрамляющимися вульгарно длинными ресницами и преданно-востроженным взглядом домашней собачки. Я и раньше слышал, что ее светлость графиня Альбиона красива, как голубка и настолько же глупа. И это после таких выдающихся фавориток, как приснопамятная честолюбивая Эвисанда, скромная умница Мойа Махатан или горделивая госпожа Белеза из Зингары! Между прочим, Мойа, прожившая во дворце около года в столь же завидном, сколь и обременительном звании «ночной королевы», поступила вполне разумно, однажды заявив Конану, что сей статус ее, простую девушку, воспитанную в строгих традициях горцев провинции Темра, категорически не устраивает. Посему Его величеству предоставляется крайне простой выбор – либо жениться, либо она немедленно покинет Тарантию.
Спустя два дня Мойа уехала домой.
Теперь же на ночном троне Аквилонии восседает милашка Альбиона.
– Мой господин, – графиня, едва завидев Конана, немедленно надула губки, – сегодня же праздник! Где мой подарок?
Конан ответил белозубой лучезарной улыбкой, в которой я ясно прочел: «Ах, какая очаровательная глупышка! Сильному мужчине прямо-таки указано всеми законами природы заботиться о таких легкомысленных созданиях!». Король запустил ладонь в висящую на поясе сумочку, изъял оттуда кольцо отвратительно-роскошного вида с сапфиром, превосходящим размерами аквилонский золотой кесарий – не самую маленькую из монет – и вручил перстень даже не соизволившей подняться из кресла Альбионе.
– Какая прелесть! – пухленькие губки ночной королевы немедленно сдулись и приоткрылись в изумлении. – Какай блеск, какая огранка! Но…
Она надела перстень на средний пальчик левой руки. Ладонь графини мгновенно упала на платье.
– Он такой тяжелый! – заныла Альбиона, стягивая драгоценный подарочек. – Неужели ты не мог выбрать камень поменьше?
Я почувствовал, что меня тянут за рукав, и, обернувшись, узрел скривившегося Халька Юсдаля.
– Пойдем вино пить, – доверительно прошептал библиотекарь. – Из всех женщин мира мне более всего не нравятся те, которых называют «глупенькими». Не глупыми, а именно глупенькими.
Оставив возлюбленную пару ворковать, мы удалились к столу и начали целеустремленно накачиваться шемским нектаром с виноградников Либнума. Конан, впрочем, не ворковал из-за особенностей голоса. Он, если так можно выразиться, воркующе громыхал: «Ну что ты, маленькая… Зачем обижаться?.. Нет, я немедленно верну это кольцо в сокровищницу и скажу, чтобы подобрали другое… Ладно, ладно, сделаем, как ты хочешь – можешь пойти и выбрать сама…»
– Это отвратительно, – вздохнул Хальк. – Я был бы счастлив видеть рядом с королем любую прожженную стерву, которая бы тиранила прислугу и придворных, но имела хоть каплю ума.
– Не понимаю, зачем меня сюда позвали, – ответил я. – В конце концов, я лишь ничем не примечательный служащий Латераны, пускай и старый знакомец Его величества. Знакомиться с нынешними дворцовыми нравами?
– Если позвали, значит, нужно, – кратко ответил Хальк. – Ага, вот и новые гости! Пойдем поприветствуем.
За довольно короткое время явились все приглашенные – высший свет, ближайшие друзья короля. Темноволосый красавчик Просперо, Паллантид – бессменный капитан гвардии Черных Драконов, двое офицеров помоложе – барон Сол ди Брие и лейтенант Вилькон с подружками. Оба отличились во времена войны с Кофом и Офиром, и Конан перевел молодых и решительных командиров из обычной армейской кавалерии в гвардию, приблизив способных военачальников к трону. Между прочим, чин лейтенанта Черных Драконов в обычном войске приравнивался к званию пятитысячника. Личности творческие тоже были представлены – госпожа Орсия Шантеле, стихосложительница и певица, блиставшая во всех салонах Тарантии, месьор Бланд, скульптор и архитектор, на чьи плечи легли заботы по перестройке и обновлению столицы, придворный волшебник Озимандия Темрийский с супругой – прекрасная пара, да вот только разница в возрасте подвела… Жена волшебника была младше Озимандии лет на шестьдесят.
Празднество медленно, но верно завертелось. Начались разговоры, Хальк спорил с волшебником о тонкостях какой-то психургической некромантии, заодно строя глазки его очаровательной спутнице жизни. Просперо пытался втолковать Конану, что праздновать надо бы поменьше, а трудиться побольше, но все равно пил наравне со всеми. Госпожа Шантеле спела несколько романсер собственного сочинения и, как всегда, сорвала громкие восторженные овации, а я угрюмо сидел в углу и думал, что все-таки я здесь делаю? Кроме Халька, Конана и Просперо – ни одного близкого знакомого. Каждый занят собственными развлечениями и не обращает на меня ни малейшего внимания.
– А ну, пойдем, – от угрюмых мыслей меня внезапно отвлек король. – Пока все получают удовольствие от песен сладкоголосой Орсии, надо поговорить.
Конан взял меня за плечо, извлек из кресла и потянул за собой. Мы вышли из зала, где царило непринужденное застолье, оказавшись в святая святых тарантийского замка – рабочем кабинете монарха.
Скромненько. Деревянная обшивка стен, большой стол, жесткие стулья красного дерева, сундук. На стенах – разнообразное диковинное оружие, вроде кхитайских метательных звездочек, вендийские мечи, больше похожие на зазубренную пилу, гирканийские «волчьи хвосты» – странные копья с наконечниками в виде железных изогнутых ветвей. Неплохая коллекция.
– Вот что, Маэль, – без лишних предисловий начал Конан, – своей королевской волей я дарую тебе повышение. Будешь личным порученцем моего аквилонского величества.
– Чего? – вытаращился я. – Капитан… то есть извини, мой король… Я, конечно, благодарен, но…
– Не перебивай, – Конан выложил на стол два тяжелых кожаных мешочка, развязал шнурки на одном из них, и на полированные доски высыпалось звонкое серебро. Странная, хотя знакомая чеканка – восьмиугольные монеты Кофа, серебряные орты с изображением оскалившейся львиной головы.
– Здесь этого добра на полную сотню аквилонских кесариев, – продолжил Конан, – ты получаешь их от казны в счет будущих расходов.
– Каких расходов? – я окончательно запутался.
– Дело в том, что завтра с утра ты отправляешься в Немедию. Обеспеченный кофийский дворянин, решивший попутешествовать. Ясно? Насколько я знаю, последний год ты прожил в Кофе, отлично знаешь тамошнее наречие и местные обычаи. В Бельверусе вполне сойдешь за подданного короля Балардуса. Барон Гленнор извещен… Собственно, это он тебя порекомендовал как одного из лучших конфидентов Латераны. Вдобавок я вправе на тебя надеяться как на старого друга.
– И что я должен делать? – стало ясно, что Конан снова решил впутать меня в темную историю. Как все знакомо!
– Учти, сейчас я тебя посвящаю не только в государственную, но и в мою личную тайну, – Конан уселся за стол и нахмурился. – На днях я получил из Бельверуса очень странное письмо. От человека, которого я уважаю всей душой и всем сердцем.
– Кто же этот человек? – осторожно осведомился я.
– Мораддин, герцог Эрде, барон Энден, глава тайной службы Немедийского королевства.
Вот те на! Прежде мне приходилось слышать, что человек, исполняющий в Немедии роль нашего барона Гленнора, как-то связан с Конаном и серьезно помогал Аквилонии шесть лет назад, во времена смуты и Мятежа Четырех… Но чтобы у нашего монарха были с главой Вертрауэна «душевные и сердечные отношения»? Чем больше живу, тем больше удивляюсь жизни.
– Я тебе прочитаю кое-что, – варвар взял один из валявшихся на столе свитков и развернул. – Тогда, возможно, ты поймешь, отчего я лишаю тебя отдыха в Тарантии. Слушай…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Записки Долианы, баронессы Эрде – I
«Девушка из высшего общества»
Личные записи мне посоветовал вести отец. Давно, когда я была еще маленькой и только училась выводить первые корявые строчки. Он сказал, что будет полезно по вечерам перебирать и раскладывать по полочкам минувший день. Вспомнить, кого я видела, что слышала, что подумала, о чем читала или разговаривала, чем занималась. С тех пор я повсюду таскаю с собой маленькую тетрадку, походную бронзовую чернильницу и запас перьев, а ведение записок стало привычкой. Иногда надо мной смеялись, но порой дневники оказывали мне ценные услуги.
Я даже не подозревала, насколько был предусмотрителен отец, приохотив дочь к кратким ежевечерним исповедям на клочках пергамента.
Бельверус, Немедия.
1 день Первой весенней луны 1294 года.
Немногие люди могут точно называть день, когда их жизнь стала иной. Изменения складываются из будних мелочей, разговоров и обыденных встреч, и только спустя какое-то время понимаешь: ты уже давно стоишь на пути, которого не хотел и пытался избежать. Остается только идти вперед и надеяться на лучшее.
Наша жизнь разрушилась в конце зимы 1294 года. Все, что случилось потом, было закономерным следствием.
В тридцатый день третьей зимней луны, как раз под праздник Канделлоры – Зажжения Нового Огня – доверенным людям отца удалось разыскать мою мать, уже седмицу скрывавшуюся где-то в Бельверусе, и доставить ее домой. Из своего окна я видела, как во двор торопливо вкатила черная карета, запряженная четверкой лошадей, и как из нее в дом на руках перенесли кого-то, с ног до головы закутанного в черный плащ.
Матушка вернулась. Вернулась, чтобы стать пугающим призраком, заточенным в подвалах, ибо ее нельзя было оставлять без присмотра, но, если бы она снова пожелала уйти, никто бы не смог ее остановить. Поэтому госпожу замка Эрде заперли в нижних помещениях, там, где хранятся запасы на случай осады города, и размещается закрытая на семь засовов и десять замков фамильная сокровищница.
Моя мать сошла с ума.
* * *
Я всегда гордилась своей семьей. Для этого имелись веские причины. Кто, как не мои отец и мать, являются людьми, значащими в государстве почти столько же, сколько Его величество король? Кто владеет правом заседать в Королевском Совете и одобрять или не одобрять его решения? Чья личная печать может быть приравнена к королевской? Кто обладает титулами, поместьями, землями и золотом, добившись всего этого великолепия самостоятельно, без помощи влиятельных сородичей, права крови и уничтожения соперников?
Звучит немного восторженно, однако это правда. Всем этим владели мои родители – герцог Мораддин Эрде, глава Тайной службы Немедии, и его супруга Ринга, которую боялись едва ли не больше, чем ее грозного и могущественного супруга.
Я – их дочь. Баронесса Долиана Эрде. Для знакомых, друзей и близких поклонников – Дана. Дана Эрде, идеально подходящая под определение: «Молодая утонченная барышня из знатной семьи». Мне пятнадцать лет, и я обучена всему, что положено уметь и знать благородной госпоже. На мое образование не жалели денег и связей. Четыре года в Аквилонии, в закрытом пансионе при женской митрианской обители. Затем, когда мне стукнуло двенадцать, меня отправили в Офир, в Ианту. Год я провела в качестве воспитанницы при старейшем храме Иштар, год в Мессантии, в тамошней Обители Изящных Искусств. Для придания окончательного блеска выдержала год скучнейших философских лекций на многоразличные темы для узкого круга наследниц и отпрысков семей высокого происхождения.
Для полноты картины отмечу, что пребывание в Ианте привело меня в ряды почитателей Иштар. Поклонница я не особенно ревностная, но стараюсь следовать заповедям «Именем богини да правит миром любовь» и «Семья превыше всего».
В конце 1293 года я вернулась в Немедию. Дожидаться совершеннолетия, заводить полезные знакомства и готовиться блеснуть при дворе.
Подведем итоги. Я могу говорить, читать и писать на всех основных языках Материка, сиречь на аквилонском, немедийском и офирском диалектах. Вдобавок маменька обучила меня («На всякий случай», как она выразилась) воровскому жаргону Шадизара и Аренджуна. Простонародному говору Аргоса и Зингары я выучилась сама – вдруг пригодится. Я умею петь, танцевать, поддерживать изящную и умную беседу, сочинять непритязательные песенки, играть на виоле и лютне, скакать верхом, рисовать и вышивать по шелку, вести подсчеты домашних расходов и доходов, управляться с малым немедийским стилетом и засапожным ножом (папенькина забота), стрелять из лука, свежевать и готовить кролика на костре (эти науки я освоила благодаря старшему братцу), воспитанно кокетничать и даже знаю (пока только на словах), каким образом рождаются на свет дети. Короче, мне известно очень много и при этом – почти ничего. Меня вырастили для обеспеченной жизни на всем готовом. Эдакий редкий цветок, денно и нощно пребывающий под бдительной охраной садовников.
Сегодня мой хрустальный замок разбился вдребезги.
* * *
Отрядом, разыскивавшим маму, командовал Кеаран Майль. Сколько себя помню (в отличие от прочих детей, я наделена очень хорошей памятью и осознаю свое присутствие в мире годков так с трех), он всегда находился при отце. Граф Майль, тридцати с небольшим лет, рыжеватый, крепко сложенный, похожий одновременно на типичного вояку из дальнего захудалого гарнизона и книжника, десяток последних лет не выбиравшегося из библиотеки. Кеаран, Хальвис из Бритунии, Дорнод Авилек – три человека, за последние десять лет заслужившие полное доверие моего отца. Теперь осталось только двое. Хальвис умер в середине зимы от пустячной раны, полученной на обычном турнире. Просто заболел и спустя три дня скончался. Отец до сих пор ходит сам не свой, не может поверить.
Говорить с Майлем бесполезно, он мне ничего не скажет. Правила этикета запрещают мне приставать с расспросами к отцу, пока он сам не пожелает со мной говорить, однако наступили такие времена, что церемонность может пока постоять в стороне.
Возле кабинета отца я натыкаюсь на выходящего Майля. Кеаран бормочет какое-то приветствие и подозрительно быстро отводит взгляд. Он уходит, по военному печатая шаг, а я смотрю ему вслед и раздумываю, стучаться или нет. Почему-то это кажется очень важным. Решаю постучаться.
– Майль, позже!
Глуховатый, сам на себя не похожий, какой-то надорванный голос отца.
– Это не Майль. Это Дана. Можно мне войти?
Ответа не последовало, потому я отодвинула тяжеленную створку черного дерева и украдкой просочилась в кабинет. Бумаги, книги, свитки, донесения со всех концов Материка, чертежи земель, снова непонятные бумаги… В детстве мне казалось, что подлинное сердце Немедийской империи находится именно здесь, на втором этаже городского особняка семьи Эрде, в кабинете моего отца.
Тоненькое поскуливание – в углу на своей подстилке недоумевающе пыхтит огромное мохнатое чудовище, виновато повиливающее хвостом. Бриан, пес-волкодав, подарок отцу от друга, проживающего в крохотной аквилонской провинции Темра. Бриан испуган и растерян, чего с ним никогда не случалось. В толстые оконные стекла бьются капли холодного дождя пополам со снегом.
– Папа? – на мгновение мне становится жутко. Свечи в кабинете потушены, и в сумерках я различаю только смутные очертания сгорбившейся над огромным столом фигуры. – Папа, тебе нехорошо? Послать за лекарем?
– Посиди со мной, – медленно, почти по слогам произносит отец. Я теряюсь – наши родители, конечно, любили нас с братом, однако у них никогда не хватало времени, чтобы просто побыть с детьми. Мы – сами по себе, среди воспитателей, наставников, прислуги и друзей, отец и мать – в своем мире, таинственном и загадочном.
– Конечно, – я ищу, куда присесть, но нахожу только заваленный шуршащими бумагами табурет. Поскольку отец не возражает, пергаменты летят на пол.
– Ты видела, как ее привезли?
