Русский Монте-Кристо

скачать книгу бесплатно


– Что пишешь? – Осведомился он.

– Да, вот. Тренируюсь в набросках святой старины. – Пошутил я, поняв что моему нахождению здесь ничто не угрожает.

Эдик заинтересованно осмотрел мою картину и спросил:

– А ты иконы пробовал писать?

– Нет.

– А реставрировать?

– Не пробовал. – Снова отрицательно ответил я.

Этим разговор был исчерпан. Эдик, пожелав мне успеха, ушел.

Но через неделю, мне один из товарищей, с которыми я разгружал вагоны и по этой причине несколько дней не появлялся в институте, сказал, что меня спрашивал Эдик Горенков и просит, чтобы я нашел его. На следующий день я разыскал его и он предложил мне встретиться с ним во второй половине дня в неформальной обстановке для серьезного разговора. Я гадал, что ему от меня нужно? Но не мог придумать чего-то такого, чем бы я его мог заинтересовать. Но мне надо было поступить в институт и каждое знакомство я считал для себя важным.

Я дождался окончания занятий Эдика и он повел меня в небольшое полуподвальное кафе, находящееся недалеко от института. Там он заказал по пятьдесят граммов коньяка, а этот напиток в то время был достаточно дорог, немного закуски и мы выпили. Сначала он вел обычный разговор, который ведут люди каждодневно, если не ежечасно – ни о чем. Потом он заказал еще по пятьдесят граммов коньяка – позже я узнал, что он решая дела никогда не выпивал больше ста граммов. После этой порции он перешел к деловым вопросам:

– Я посмотрел твою иконопись и пришел к выводу, что у тебя получается… – И он замолчал, заинтриговав меня и, польстив такой оценкой, моему самолюбию. Потом, пожевав дольку лимона, спросил. – Я помню, ты поступал к нам до армии. Ты в каких частях служил?

– В десантных.

– Хорошо. Туда берут не каждого. Знаю про спецотбор во флот, пограничники, десантники… – Он снова помолчал, что-то обдумывая но снова пошел в обход. – Родители помогают в жизни? Или приходиться подрабатывать?

Как я говорил, родители мне ежемесячно высылали по полста рублей и я ответил:

– Да. Немного помогают. Но приходится еще и подрабатывать. – Я пока не мог понять, куда он клонит свой разговор.

– Пятьдесят рублей неплохо, но для нашего брата мало. Пока у нас с картинами расходов больше, чем доходов. Да, тяжело приходиться вам, приезжим. Да, еще и неизвестно, поступите ли вы в институт. Год может пропасть зря… А с ним здоровье, желание заниматься творчеством. – Он посмотрел внимательно на меня голубоватыми глазами и уже спросил более определенно. – А ты не хотел бы заработать по-другому? Например, не разгружая вагонов.

– Конечно бы, хотел. Но, где найти такую работу?

Горенков, судя по его виду был удовлетворен, что разговор пошел по-деловому и я согласен работать, не на разгрузке трюмов вечно стоящего на причале парохода-склада, а делать что-то другое:

– Эта работа связана с живописью. Я присматриваюсь к студентам, которые могут писать под старину, но у большинства из них нет таких навыков и не стараются их приобрести. А тот, у кого получается под старину – обеспеченные, не хотят терять время на пустяковые заработки. Я недавно видел твои работы и понял, хотя ты еще и не студент… – Почему-то подчеркнул Эдик. – Но у тебя получается старина.

– А что я должен конкретно делать?

– Есть организация по реставрации старинных икон и прочего древнего барахла. Ей нужны художники-реставраторы…

– А платят как?

– В зависимости от сложности работы, размера… – Снова неопределенно ответил Эдик. – Меньше червонца за один экземпляр не платят, а иногда и по сотне.

– Можно попробовать. – Согласился я, на еще не конкретное предложение. – А когда мне приступать к работе?

– Ты правильно сказал-попробовать. У тебя может еще не получиться с реставрацией, как уже бывало с некоторыми. Поэтому, у меня к тебе просьба, пока не говори никому ничего об этой работе. Сначала на тебя посмотрят специалисты, а потом видно будет. Может ты еще и не потянешь и стыдно будет говорить об этом другим. Поэтому, пока никому! – Многословно подчеркивал он одну и ту же мысль.

– На нет и суда нет. – Обиделся я в ответ на его предупреждения. – Я не болтливый!

– Знаю. Десантники все такие. – Бросил он мне комплимент. – Значит так. Давай встретимся с тобой в воскресенье утром. Я тебя отведу в реставрационную мастерскую.

Эдик определил место встречи, возле одного из московских метро, в восемь утра. На прощание он предложил мне:

– Может еще выпьешь? Я плачу.

– Нет! Не хочу больше. – Ответил я, никогда не испытывавший большой тяги к алкоголю. – Спасибо, что угостил.

Мы расстались. Я раздумывал над его предложением и терялся в догадках – почему он выбрал именно меня? Вроде бы, ясно. Я уже неплохой художник, но до хорошего пока далеко. Так говорят многие. Почему я соглашаюсь? Одна из причин заработать. Тоже ясно. Другая – я всегда любил познавать все новое и без раздумий хватался за те дела, где еще не попробовал свои силы. А практика в реставрации мне никогда не помешает. Так я решил немного заработать деньжат. Они были мне необходимы при поступлении, в такой желанный для меня, суриковский институт. Но именно с этого разговора началось мое падение в пропасть.

В воскресенье мы с Эдиком встретились там, где договорились. Было холодно и сыро, наступила весна – стоял март. Он провел меня дворами домов и мы зашли в полуподвальное помещение, которое оказалось мастерской какого-то живописца. Эдик представил меня художнику, назвав его только по имени и отчеству – Леонид Терентьевич. Но Эдик пока еще не сообщил, что это его отчим, об этом я узнал позже. Тот, как истинный художник, сначала показал мне свои последние картины, но их оценки от меня не требовал – молод еще для этого. Потом Леонид Терентьевич объяснил, для чего они реставрируют иконы – по заказу православной церкви, которая им платит за это неплохие деньги. Так он выразился о деньгах. Работы много, специалистов по реставрации мало и надо пользоваться моментом пока есть заказ. Когда же он обратился ко мне со словами:

– Ну, ты как старый десантник, должен понять, что не надо распространяться о нашей работе. – Я понял он обо мне уже многое знает со слов Эдика. – Сам понимаешь, появятся конкуренты, заказов станет меньше, собьют цены. Понятно?

– Да. – Это мне было понятно.

Вообще-то мне такая тайна не совсем нравилась, но я снова успокоил себя тем, что творчество сугубо индивидуальная отрасль деятельности и, обычно, о своих замыслах настоящий художник сильно не распространяется. В мастерской, я обратил внимание на рабочий порядок – картины разных размеров, недоделанные скульптуры, да обычный хлам из досок, холстов, красок, сопровождающий всю творческую жизнь художника – он и не нужен, но и выбросить жалко. Такой порядок в беспорядке мне всегда нравиться-сразу видно, что здесь работает настоящий художник. Чего-то специального для реставрационных работ в мастерской, я не увидел. Леонид Терентьевич словно бы это понял, а он как-то чувствовал все наперед, в этом я позже убедился и сказал:

– Я иногда навожу порядок в мастерской и прячу ненужное в ящики, но все равно многое туда не вмещается. Давай, Юра, я тебе покажу, где все лежит для твоей работы. После окончания работы все укладывай на место. Понятно?

Это слово «понятно» звучало у него постоянно, как бы показывая, что ты должен делать, а что не должен. Леонид Терентьевич раскрыл ящик, достал краски, иссохшиеся древние доски икон, со следами и без следов краски и стал выставлять все прямо на цементный пол. Потом дал мне небольшую иконку со следами многовековой краски по краям и сказал:

– А теперь, прежде чем взяться за работу, посмотри с Эдиком эти книги и альбомы, выбери себе то, что более всего понравится, и за работу. Только не копировать, а писать свое… – Подчеркнул Леонид Терентьевич. – А я займусь своими делами. – Он ушел к своему мольберту и стал продолжать писать какую-то картину.

Мы с Эдиком просидели часа два над альбомами и книгами старинной русской живописи, а их было много в мастерской и выбрали, на первый раз, Георгия Победоносца – в нем много деталей и психологичности большой не требуется, как для лика святого. Леонид Терентьевич, одобрил наш выбор указал мне место за небольшим мольбертом, дал краски и предупредил:

– Юра, только не торопись. Сделаешь мазок – позови меня, чтобы не испортить навсегда доску для иконы. Ведь ей больше трехсот лет. – Подчеркнул он.

Я понял, что работа предстоит упорная и сложная, и халтура не пройдет. Об оплате я и не спросил – оказался полностью нацеленным на работу, которую я был обязан сделать не только ради денег, но и для себя, чтобы доказать – мне и это под силу. Эдик вскоре, попрощавшись ушел, а мы с Леонидом Терентьевичем сидели в мастерской до темна. Он буквально каждые пять минут подходил ко мне, бросая свой мольберт, и подсказывал, как и что лучше делать. Я заметил, что он волновался, наблюдая за моей работой. В тоже же время – это были советы глубоко знающего иконопись художника. До вечера я не справился с работой, но он был мной доволен и когда мы уходили сказал, не скрывая похвалы в мой адрес:

– А у тебя, Юрий, должно получиться. – Он задумался и признался. – Мне нужен хороший помощник. Эдька не способен уловить многого в искусстве, да и в жизни. Поэтому и картины у него поверхностны. – Но словно опомнившись, сказал. – Но это, десантник между нами. Понятно? – И сделал неожиданное для меня признание. – У меня со зрением стало плохо, не могу отличить некоторых оттенков цветов, особенно на небольших картинах. А раньше мог. Нарушилось цветовое зрение, по-медицински эту болезнь сложно и выговорить. Но это не простой дальтонизм, а хуже. Такая болезнь, обычный спутник нашей профессии. – Горько вздохнул он.

О такой болезни художников я раньше не знал, услышал впервые и почему-то запомнил на всю жизнь. Мы договорились о новой встрече в мастерской и я, в течение двух недель, закончил своего Георгия. Леониду Терентьевичу моя работа понравилась, хоть он и ворчал, что здесь неточно, здесь не так, но икона, выражаясь казенным языком чиновников, была принята. Он сразу же выдал мне двадцать пять рублей. Конечно же, это было немного, но я эти две недели работал не каждый день, да и Леонид Терентьевич мне постоянно помогал. Как учитель он был хорош, но как человек… Но об этом позже.

Леонид Терентьевич дал мне следующую работу. Учил меня смешивать и делать древние краски, придавать рисунку действительно старинный вид. Многому он меня обучил, чего лучше бы и не знать. До лета я таким образом подготовил икон десять, получив в общей сумме более шестисот рублей, по моим подсчетам. Этого должно было хватить для поступления в институт. Художественная хватка у меня всегда была и я научился писать иконы достаточно быстро и качественно, не отличишь от настоящих.

Я стал вхож в их семью, хотя не злоупотреблял гостеприимством. У них всегда были гости – режиссеры, операторы, актеры и я как-то терялся среди их умных разговоров и бесцеремонности поведения. Узнал я, кое-что об Эдике. Как работник искусства, он не отличался индивидуальностью или, попросту говоря, был слабым художником. Его картины доводил до ума отчим, который был неплохим художником, но достаточно ленивым. Именно он, как я узнал, помог своему пасынку поступить в институт.

Ну, а я пока писал иконы. Не забывал о тренировках в набрасывании этюдов и портретов готовился к новым вступительным экзаменам. Куда идут мои иконы- я не знал и не интересовался, хотя подозревал, что здесь не все чисто. Но я был исполнитель, не более того, и этим себя успокаивал. Как ни как, работал в мастерской, а не где-то по за углами, а это все-таки лучше, чем вообще ничего. Там я писал, кроме икон, и другое для себя. Техническое обеспечение творчества меня удовлетворяло, и я не хотел иметь, пока, ничего иного. Леонид Терентьевич доверял мне ключи от мастерской и я мог пользоваться ею в любое свободное для себя время.

Где-то в июне, в самый разгар подготовки к экзаменам, меня разыскал в мастерской Эдик, когда я там был один. Он посмотрел мои картины, этюды, вспомнил об иконах, которых в данный момент в мастерской не было, похвалил меня за умение быстро схватывать все новое, а затем, как всегда начал разговор издалека.

– Скоро вступительные экзамены. Как ты себя чувствуешь, уверенно или нет?

– Кажется уверенно. – Ответил я.

– Ожидается большой конкурс. Много, а я уже знаю, будет поступать москвичей. А у них родители или известные, или, в крайнем случае, великие по положению, люди. – Скаламбурил он. – Да и из других городов будут поступать дети именитых отцов. Сложный будет конкурс. – Вздохнув, заключил Горенков.

Я знал ситуацию, складывающуюся накануне вступительных экзаменов и знал, что мне будет сложно поступить в институт. Раз Эдик завел такой разговор, значит неспроста, ему что-то было нужно от меня. Его связи в институте были солидными. И не только в институте, как я понял из общения с его семьей. Он мог помочь мне в поступлении и я ответил, как можно спокойнее:

– Знаю. Будет сложно. Но у меня появились кой-какие связи среди преподавателей. Может помогут.

– Помогут… – Саркастически засмеялся Эдик. – Это пока обещают. А как время подойдет к экзаменам, они тебя узнавать перестанут. Для них главными станут не абитуриенты, а карман. А у тебя в кармане ничего нет. Понятно? А приедут такие личности, у которых карманы лопаются от сотенок. Вот с ними и будет вестись серьезный разговор насчет поступления их тупорылых чад. Понял?

– Понял. Но в основном я надеюсь на себя. Денег у меня нет. В этом ты прав. Буду пробиваться, как смогу.

Эдик, удовлетворенный моими словами, которые, видимо, соответствовали его планам, пока ничего не ответил и прошелся по мастерской. Его анемичное, обычно, безразличное ко всему лицо, порозовело – он думал, как бы мне сказать что-то самое главное, ради чего он решил придти сюда.

– Послушай? – Обратился он ко мне. – Хочешь я тебе помогу с поступлением в институт?

– Конечно. Но какие ты можешь дать гарантии?

– Гарантия – это я. Ты меня знаешь, знаешь мою семью, наши связи. Я ж тоже поступил не сам и ты об этом, я уверен, догадываешься?

Я пожал плечами. Обижать его честным ответом не хотелось.

– Если ты окажешь мне одну услугу. – Продолжал он, не дожидаясь моего ответа. – То я тебе тоже помогу. Вернее две услуги – одну мне, а другую, тому, кто будет в приемной комиссии.

Я недолго раздумывая, ответил:

– Согласен. Но только, какие это услуги? По силам ли они мне?

– По силам. Тебе, я смотрю, все по силам. – Эдик, как маятник, забегал по мастерской и уже волнуясь, начал быстро говорить. – Понимаешь ли, я хочу везде быть лучшим, если не первым, то в числе призеров. Мне всегда хочется иметь все лучшее – квартиру, положение, женщину – в общем все. Или почти все. Хочется быть во всем талантливым. Или почти во всем. – Он помолчал, колеблясь говорить ли о самом главном, и решился. – Но к, сожалению, не везде я лучший, не всегда имею лучшую женщину, да и талант художника у меня не высокий. – Он вздохнул. – Видишь, как я самокритичен? – Спросил он меня, но я не ответил. – Собственно говоря ты сам об этом знаешь. – Он снова прошелся по мастерской. – Мои картины, которые надо представлять к экзаменам или на выставки помогает мне доводить до совершенства отчим, Леонид Терентьевич. Он вносит в них реалистичность, подчеркивает образность. Сейчас у меня с ним натянутые отношения… Поссорились из-за женщины. Старый… – Он неуважительным словом назвал своего отчима. – Приревновал меня… Но, ладно, это его дело. Так вот мне нужно доделать картину. У тебя, несомненный талант, это видят все. Леонид Терентьевич не раз и при всех говорил об этом. Видишь, как я объективен? Но твой талант может остаться в тебе и не гарантирует стопроцентного поступления в суриковку. Ты это понимаешь?

– Да. – Ответил я, раздумывая над его словами. Гарантии поступления мне были необходимы. Второй раз я не должен был провалиться на вступительном экзамене. Это могло означать полный крах моих честолюбивых творческих планов. – А сколько времени займут эти две услуги? Не окажусь ли я потом у разбитого корыта?

– Не окажешься. Если я обещаю – всегда выполняю. Ты меня знаешь? Кажется, тебя ни разу ни в чем не подвел.

– Да. Пока, ты все выполнял, что обещал. – Согласился я с ним. – Но поступление в институт сложное дело – не предложение заработать.

– Объясню тебе все начистоту, а ты сам решай. Мне на курсовую выставку надо представить картину – это обязаловка. Я заканчиваю третий курс. Ты это знаешь. Картина у меня почти готова. Ее надо только доделать несколькими мазками. Скажу тебе честно – в нее надо вдохнуть жизнь. Сам я этого не сумею. А мне бы не хотелось выглядеть на выставке подмастерьем. Я уже сказал тебе – хочу быть всегда впереди. Сроки сдачи картины уже вышли, я все обещаю ее представить и не делаю этого. Там работы на день или на неделю, зависит от тебя. Но не больше недели. Сроки поджимают. – Он развел руками. – Если ты согласен на первое предложение, лично для меня, то я потом объясню второе предложение – лично для тебя. Думай?

– Что здесь думать… – Ответил я, все-таки раздумывая, браться за это дело или нет. Но мне хотелось узнать о второй услуге. – Тебе я помогу. А что это за вторая услуга.

Эдуард обрадовано потер ладони рук друг о друга:

– Для тебя и вторая услуга не будет представлять сложности. Я тебя познакомлю с одним доцентом института. Он коллекционирует иконы. Специализируется на старообрядческих. Если ты ему подготовишь такую икону, он сделает все, чтобы ты поступил в институт. Это будет, как бы плата за твое поступление. Тебе поступление обойдется совсем бесплатно. К тому же он член приемной комиссии. А это, как ты понимаешь, уже гарантия твоего поступления…

Я знал многих преподавателей и поэтому спросил Эдика:

– А кто такой?

– Э-э! Подожди с фамилией. Если ты согласен, то я тебя познакомлю с ним. Но учти, о своем хобби он не распространяется, поэтому здесь нужна большая тайна, как впрочем и все связанное с поступлением. Я убедился – тайну хранить ты можешь. Ну, как?

– Согласен. Но нужна основа, краски, старообрядческие иконы… Мне их надо изучить. – На хапок, я никогда не писал, кроме мгновенных портретов. Все свои картины я вначале тщательно продумывал, делал для них много этюдов и эскизов. Поэтому и сейчас мне требовалось время для изучения старообрядческой иконописи.

– Все это будет! – Довольно потирал руки Горенков. – Главное ты согласен и считай дело в шляпе! Значит так. Немедленно переходим ко мне. Начинаешь дорабатывать мою картину, а завтра я тебя знакомлю с этим доцентом. Договорились?

Я согласился. Выбора у меня, как я понял, не было. А решить стопроцентно вопрос с поступлением было для меня сейчас самым главным. Так я сделал второй шаг на любимом поприще к пропасти. И все позже отлилось мне, без преувеличения, горькими слезами. К этому времени я понимал, что иконы, изготовленные мной не пойдут ни в какую церковь, а отправятся заграницу и кто-то получит за них хорошие деньги – в сотни, а может в тысячи раз больше, чем платили мне. Но плохо быть и без денег. Без них ты чувствуешь себя в рабском положении у богатых и изворотливых балбесов. Но меня успокаивала, ставшая уже привычной мысль – я исполняю чужой заказ и больше никуда нос не сую. Быть исполнителем чужой воли гораздо проще – основную тяжесть вины берет себя заказчик, а тебе остаются только угрызения совести. Но позже я понял – угрызения совести не присутствуют в душах богатых и высокопоставленных чинов. Если бы у них совесть присутствовала, то никогда бы они не стали богатыми и не добились бы высокого положения. Аксиома жизни! А в отношении вины – они всегда договорятся с государством. Моральная сторона жизни, типа – абстрактное понятие совести, у них отсутствует.

Эдик сдержал свое слово и на следующий день познакомил меня с доцентом по искусствоведению Валентином Семеновичем. Фамилии своих новых знакомых я пока опускаю. В тот же день он пригласил меня к себе домой и показал свою коллекцию икон. Она была восхитительной. Наверное, не все музеи России могут похвастать такой коллекцией. Здесь была даже икона двенадцатого века, а уж о более поздних, промолчу.

Валентин Семенович дал мне посмотреть репродукции и фотографии старообрядческих икон. Договорились об изображении лика святой богоматери, написанный в стиле шестнадцатого – семнадцатого веков. Валентин Семенович дал гарантии поступления в институт и все время предупреждал меня, о том, что все должно быть между нами, иначе он мне не сможет помочь. Также он намекнул, что знает меня, как мастера по иконам. Видимо, существовала какая-то связь между Леонидом Терентьевичем, Эдиком с одной стороны и Валентином Семеновичем – с другой. Но, несомненно, были и еще кто-то в этой компании, мне неизвестные. Я получил все, если можно так выразиться, полуфабрикаты для выполнения заказа.