скачать книгу бесплатно
«Напьюсь раньше времени», – с тоской подумал Николай.
Идя сюда, он хотел отказаться от выпивки, только поесть супа, но сейчас чувствовал, что должен выпить. За что – не знал, но чувствовал – надо! Из-за той, что сидела напротив. Он должен прогнать что-то непонятное, вспыхнувшее в его сознании, и загнать это непонятное вглубь памяти, в самый дальний ее закоулок. Но что это было и есть? Что?! Он не мог дать ответа, но и уйти от него уже не мог. Надо было выпить – авось, все пройдет и затихнет.
– За приезд! – провозгласил тост Петр. – Чтобы у тебя, Коля, все было хорошо с диссертацией. Быстрее стал доктором исторических наук. Наташа чтобы быстрее защитила кандидатскую. Ну, а я чтобы ускорил темпы, как Коля, и быстрей написал свой опус. Я, Коля, с тебя беру пример, – Петр говорил это серьезно. – Давайте за нас!
– Давай, – согласился Николай.
Наташа молчала, подняв стакан с водкой над столом. Николай прямо посмотрел в ее синие глаза, будто стараясь отыскать в них ответ. Но они в ответ стали смотреть опять тревожно, как и несколько минут назад, и снова Николаю стало не по себе. Отчего?! Он опустил свои глаза и молча, одним глотком, все выпил. Подняв голову, он увидел, что Наталья смотрит на него внимательно, тревога в ее глазах растаяла, а свой стакан с водкой так и держит на весу. Склонившись над тарелкой, чтобы не видеть ее тревожных глаз, он молча стал хлебать жидкий, горячий суп, не чувствуя его вкуса.
Петр выпил, крякнул и заел водку куском сала, потом обратился к Наташе:
– Наташа, знай одну из заповедей Матвеева, – он кивнул на Николая. – Если взял стакан в руку, то в нем обязательно должно быть налито, – процесс не терпит пустоты, как когда-то говорили наши руководители. А если налито – надо обязательно выпить, ибо организм не выдержит задержки и начнет протестовать, требуя перестройки. Как это, Коля, ты проще говорил?
Николай поднял глаза от тарелки с супом, посмотрел на Наташу и произнес:
– Это значит, прицелился – стреляй, а то подобной возможности может больше не представиться. В тебя же тоже целятся… и чей-то выстрел может прозвучать раньше твоего.
– Что-то ты сложно объяснил, по-военному. Даме может быть непонятно.
– Проще. Принял решение – выполняй его. Поэтому, Наталья Николаевна, раз налито, то решайте эту проблему сразу и до конца, без колебаний, тем более тост за нас.
Она в ответ чуть заметно улыбнулась, молча поднесла стакан к своим полным губам и выпила глоток. Потом виновато взглянула на мужчин, будто они силой заставили ее сделать это, и стала есть яблоко, сморщив маленький носик от водочной горькоты. Николай больше ничего не говорил, – молча доел суп.
– Спасибо, Петруха. Накормил до отвала. До вечера буду сыт.
Петр не успел ничего ответить, как Наташа произнесла:
– Вы ешьте побольше. Все, что находится на столе. Я для вас приготовила салат – капуста с яблоками. А вы к нему не притронулись… – и ее розовое лицо, под кожей щек которого были видны голубоватые вены, покраснело от этих слов.
– Да! Не обижай Наташу, съешь салат. Она так старалась, хотела еще что-нибудь приготовить, да времени было мало. Вообще-то, Наташа, я его знаю, – он любит больше мясо, чем овощи. Правда, я еще знаю, что его вкусы переменчивы и зависят от обстоятельств. Когда-то заповеди аспиранта Матвеева насчет еды знали все. Перечислить? – обратился Петр к Наташе. – Тогда слушай. Первое. Когда тебя приглашают за стол, никогда не отказывайся – бо можешь отказом обидеть хозяев, и они могут подумать, что их не уважают. Второе. Сколько бы ни предлагали, съедай все, бо тоже можешь обидеть хозяев, и они могут подумать, что невкусно приготовлено. Третье. Закончив есть, благодари от всей души хозяев и говори, что было очень вкусно. Им похвала будет приятна, и они могут еще раз пригласить на обед или ужин. Как, Наташа, великолепные заповеди у аспиранта Матвеева, то есть уже доктора? – смеясь, спросил Федько.
– Отличные! – улыбаясь, ответила она. – Они подходят не только для аспирантов, а для всех. Раз у вас такие великолепные заповеди, что их до сих пор помнят другие, то я, Николай Иванович, вечером постараюсь приготовить для вас что-нибудь вкусное и много. Проверим, как вы на практике исполняете свои заповеди.
– Согласен. Мы уже с Петром договорились вечером немного посидеть у меня, вспомнить молодость. Я приглашаю и вас к себе. Я живу один, а главное – в отличие от ваших комнат, у меня есть телевизор. Скучать не будем. Хорошо?
– Хорошо, – эхом повторила за ним Наташа.
– Конечно же, посидим сегодня вечером. Это тоже одно из правил Матвеева. Первые два дня пить и отдыхать, а потом как вол пахать, – пояснил Петр почти стихами.
– Я смотрю – заповедей у Матвеева достаточно много. Больше, чем у Христа… и все как нельзя к месту. Но это я вижу не программа, как говорили раньше, а повседневное руководство к действию.
– Многое сам Петр придумал, – ответил Николай. – Ну, спасибо за суп. А что я не доел, то есть, не подтвердил свой принцип, подтвержу вечером, если будет объект для такого подтверждения. Я пойду.
– Не торопись, – остановил его Федько. – Давай еще по рюмочке. И подтвердишь один из своих принципов, прямо сейчас и Наташа убедится, что у тебя все идет по твоим правилам.
– К сожалению, не по моим. Надо смотаться по некоторым инстанциям. Пока хватит пить до вечера. Значит, договорились – вечером у меня, – он посмотрел на Наташу, будто что-то припоминая. – Петро меня просил оказать вам какую-то помощь? По диссертации?
– Да. Не могли бы вы, Николай Иванович, посмотреть план. Может, подскажите, как мне лучше подготовить историографию… – она замолчала, раздумывая. – Понимаете, мой научный руководитель – специалист по периоду развитого социализма, и не может мне конкретно что-то посоветовать…
– Да, мне Петро говорил об этом. Плохо, когда научный руководитель берется руководить любой темой. Надо работать с аспирантами над своей проблемой или периодом времени. Создавать свою школу. А так получается кустарщина.
– На Украине все занимаются не своим делом, – вмешался Федько. – Как ты правильно сказал – кустарничеством. Поэты назначают министров, писатели становятся дипломатами, бывшие зеки определяют идеологию государства…
– Да, Петя, – ответил Николай. – Настало время агрессивных дилетантов. Они сейчас рвут себе все, что только могут. То, чего бы им никогда не досталось раньше, в силу отсталости их умственного развития. Зато у них сейчас есть все – деньги, положение, власть… большевики тоже сидели в тюрьмах, а позже стали панами и определяли нужную им политику. Как отмечает история, во времена смуты царствуют подонки. Хорошо жить – естественное состояние человека. И оно тем естественнее, чем ниже у человека моральный уровень. Короче говоря, хорошо жить тем, у кого меньший процент совести.
– Ну ты, Колюха, как всегда говоришь четко, точно в цель. Без промаха! – восхитился им Федько.
– Пока еще алкоголь вызывает у меня обострение мысли. В трезвом виде бы промолчал. Но, если я еще выпью, то моя мысль превратится в хрюканье. Поэтому сейчас я отправляюсь по делам, а с вами, Наталья Николаевна, договоримся так… вы подготовьте свои материалы по диссертации. Я их, может, вечером посмотрю, – и он понял, что врет. Сегодня уж точно он не посмотрит ее работу. Будет пить. Но уверенно закончил: – И чем смогу, тем вам и помогу. А пока – извините.
Наташа согласно кивнула в ответ, а Федько сказал за нее:
– Наташа, знай! Если Матвеев что-то пообещал, то обязательно выполнит, если не сегодня, то в следующий раз. Будь уверена. Значит, до вечера. Мы с Наташей что-нибудь прикупим в магазине и приготовим ужин.
– Хорошо. Извините еще раз, Наталья Николаевна, что не могу сразу же, непосредственно сейчас, поговорить с вами о ваших делах. Но я еще раз повторяю – я вам помогу. И правильно Петро сказал – если не сегодня, то завтра обязательно. А сейчас я побежал. До вечера.
– До вечера! – снова эхом откликнулась Наташа, внимательно глядя на него ставшими вновь тревожными глазами.
– Будь здоров! Успехов, – коротко напутствовал его Петр.
Николай пошел к двери, не оглядываясь. Не хотелось вновь встречаться с глазами, которые, кажется, понимали его состояние и, может от этого, казались знакомыми. Когда дверь за Николаем закрылась, Наташа спросила Петра:
– Неужели он в таком состоянии поедет в министерство?
– Конечно! Раз он себе что-то наметил, то будет выполнять намеченное в любом состоянии. Он волевой человек. Я его знаю…
– Заметно, что он волевой человек… только много пьет. И взгляд у него какой-то странный…
– Я это тоже заметил. И вообще, мне кажется – таким, как сегодня, немного растерянным, я его никогда не видел… впервые у него такое. Вот этого я не пойму. Он всегда уверен в себе. Он верит только в себя, больше ни в кого. Но на тебя он действительно смотрел очень странно. Может, много выпил? А может, Наташа, он на тебя глаз положил?
– Когда что-то хотят от женщины, то так на нее не смотрят. По-другому смотрят. Или нагло, или заискивающе. А здесь как-то загадочно и с тоской. Нет, это не взгляд он на меня положил, он что-то вспомнил, но промолчал. Петя, ты тоже это заметил?.. Ты его много лет знаешь?
– Да. А что?
– Он страшно одинокий человек.
– Ошибаешься. У него много друзей. Всегда в его комнате – гости. Его любят женщины. Он никогда не чувствует себя одиноким.
– Нет, Петя, ты ошибаешься. Он страшно одинокий человек с большим количеством друзей и прекрасной коммуникабельностью. Он – страдающая личность, и поэтому – честолюбивый индивидуалист. Такое всегда интересно. Быть с ним рядом – тревожно… даже опасно. Поэтому он притягивает к себе людей. Особенно романтиков и надломленных душевно людей. Ты его прошлую жизнь хорошо знаешь?
– Вроде. Но где и с кем он бывал, я тебе не скажу.
– Мне и не надо этого знать. Хочется узнать о нем другое… которое он никому, даже сам себе не рассказывает и не вспоминает. Плохо ты его знаешь, Петя, хотя знаком с ним много лет.
– Может быть. Он непредсказуем и уже тем интересен, особенно женщинам. А теперь пошли по своим делам. Я еду в библиотеку…
6
В своей комнате Николай еще раз умылся холодной водой, посмотрел в зеркало и, в целом, остался доволен своим видом. «Лицо, правда, выглядит помятым, но через час-два оно будет в порядке», – решил он. Но своей головой он был недоволен. Она была наполнена созерцательной пустотой, мыслей не было, да и просто не хотелось думать. Организм устал и требовал отдыха. Но этого нельзя было себе сейчас позволить. Надо было идти и решать свои нелегкие проблемы.
«Ничего, – успокоил он сам себя. – Через час голова тоже придет в порядок».
Николай сложил в пакет папки с необходимыми документами, еще раз мельком взглянул на себя в зеркало и, резко отвернувшись от него, вышел. На улице было солнечно и тепло, недавно начался второй месяц осени. Куртку он не взял – хватит костюма; киевляне тоже ходят налегке – жарко. Он пошел на автобусную остановку. На пересечении трех дорог у «Витерца», который завсегдатаи называли фамильярно – «Сквозняк», он неожиданно увидел своего давнего знакомого из Тернополя.
Это был Стефан Дубчак. Несколько лет назад они учились на курсах лекторов в обществе «Знание» и тогда подружились, в основном, на почве постоянных выпивок. Но с тех пор, как закончились курсы, они виделись редко, иногда получали через знакомых приветы друг от друга. Высокий, худощавый Стефан остановился первым, вглядываясь в Николая. Тот тоже притормозил. Несколько секунд они молча разглядывали один другого, и Стефан первым произнес:
– Колька, це ты?
– Це я, – по-украински ответил Николай.
Раньше Николай не понимал различий между Восточной и Западной Украиной, но в последние годы у него появилась внутренняя неприязнь к западенцам. Но Стефан не в счет – старый, добрый товарищ, распивший с ним не одну бутылку доброй горилки и вонючего бурячного самогона, в больших объемах производившегося жителями Галиции.
– Здравствуй, Мыкола! – радостно протянул ему руку Стефан.
Раньше они могли и обняться при встрече, но Стефан, видимо, тоже испытывал не совсем добрые чувства к москалям.
– Здравствуй, Стефан! – так же радостно, временно забыв неприязнь к западным землякам, ответил Николай.
Они пожали руки, и Стефан спросил:
– Какими судьбами тебя занесло в Киев? Я слышал, ты уже доктор наук?
– Вроде бы доктор, но еще и нет. Не утверждают защищенную диссертацию. Вот поэтому я здесь. А что ты делаешь здесь?
– Появилось свободное время. Решил заняться наукой, – он никогда не говорил всей правды – природная черта галицийцев: оставлять что-то при себе. – Давай зайдем в кафе, выпьем по рюмке, вспомним былое?
– Стефа, у меня нет времени… да и пить сегодня нельзя. Если хочешь, то можно кофе.
Николай решил, что чашечка крепкого кофе не помешает – прояснит голову и взбодрит организм. Они зашли в кафе. Посетителей не было, – не как раньше, когда нельзя было найти место у стойки. Даже кофе сейчас было многим не по карману. Стефан заплатил за кофе и отказался от денег, предложенных Николаем.
– Не надо. Я бы лучше угостил тебя горилкой… но раз нельзя, то нельзя. А вечером как?
– Вечером я свободен, давай встретимся.
– А в какой комнате ты живешь?
– В хорошей. Двести шестидесятой. Так что приходи ко мне вечером. Весело будет. Ко мне уже записались гости на вечерний прием, – засмеялся Николай.
– Добре. Я тоже записываюсь. Когда приходить?
– Часов в семь-восемь. Точно не могу сказать, – Николай быстро выпил маленькую чашечку кофе. Говорить много не хотелось, хотя он был искренне рад встрече. – Давай не портить нашу встречу торопливыми вопросами и краткими ответами. Вечером по-хорошему посидим и вспомним старое.
– Значит, так, Коля! Я к тебе вечером обязательно приду. Но ко мне вечером тоже должны прийти гости… хотя мы, я надеюсь, разрешим эту проблему совместно.
Они вышли из кафе, закурили и снова подтвердили желание встретиться вечером. Потом Николай перешел через дорогу и дождался автобус тридцать восьмого маршрута. Салон был забит, что называется, битком. Было жарко от разопревших тел. Посидеть и отдохнуть в автобусе не удалось, но после выпитого кофе он чувствовал себя бодрее. На конечной остановке Николай вышел и пошел к входу в метро.
Раньше станция называлась «Дзержинская». Но ветер национальных перемен в корне изменил не только ее название, но и многое другое. На волне борьбы с коммунизмом и русизмом переименовывались не только одиозные названия, но и вполне нормальные – названные именами великих русских людей. Сейчас все это подавалось под национальным соусом – возвращение старых исторических названий столице. А были ли они раньше? Две трети Киева было построено в советское время на безымянных пустырях. Но, тем не менее, выискивались исторически-национальные корни и внедрялись в жизнь новые названия.
Людей в метро было немного. По их взглядам и нервным движениям можно было предположить, что они находятся в ожидании каких-то непонятных и грозных событий. Да, это было действительно так. Политическая обстановка в Киеве накаленная – главные события впереди. Пассажиры больше молчали, знакомые перекидывались редкими словами и репликами, скрывая свои политические пристрастия и личные взгляды. На них было неприятно смотреть – запуганных и растерянных.
Николай решил выйти не на майдане Незалежности, а чуть раньше – на площади Льва Толстого, имя которого, даже официальные лица Украины, не говоря о пещерных националистах, склоняли на всякие лады. Обзывали его великодержавным российским шовинистом и посредственным писателем, не достигшим в своем описании реалистической жизни вершин Шевченко и Франко. Также негативно оценивалось творчество Пушкина и Достоевского. Их называли украинофобами. Великого поэта за «Полтаву», гениального прозаика – вообще не понятно за что. Возможно, что когда-то он в негативном плане отобразил образ поляка – ближайшего славянского родственника галицийцев. Возможно?
Николай решил пешком пройти по Крещатику, а заодно немного проветриться. Крещатик, как всегда, был переполнен спешащими людьми. Нужно было постоянно быть начеку, чтобы не врезались в тебя или самому не толкнуть кого-либо. Площадь у Бессарабского рынка, в прямом смысле, кишела народом. Вовнутрь, через его узкие двери вливались толпы, а изнутри выскакивали люди, нещадно толкая друг друга локтями, плечами, коленями и наполненными сумками. Бессарабский рынок считался в Киеве самым дорогим, но, видимо, цены в магазинах были еще выше, раз народ устремлялся сюда.
Николай зашел в магазин, в котором когда-то продавали болгарскую парфюмерию. Еще несколько лет назад, особенно в день прихода машин с товарами из Болгарии, здесь нельзя было протолкнуться из-за наплыва покупателей. Сейчас же в нем царила благообразная тишь – дорогие шубы стоимостью в сотни и тысячи долларов отпугивали покупателей. Все импортные товары от рубашек до костюмов были не по карману простым жителям. Магазин стал элитным и недоступным простому люду. Николай не стал подниматься на его второй этаж – и так все ясно – и вышел на улицу.
В подземном переходе, на каждой ступеньке, стояло по нищему – от самых малых, едва вышедших из грудного возраста детей, до глубоких стариков и старух. Их было так много, что не представлялось возможным подать хоть части из них тысячу купонов.
Возле здания киевского исполкома, сразу за ЦУМом, возле намалеванных неумелой рукой плакатов, на которых были не рисунки, а грамматические тексты, кучками толпились люди. Их было немного. Всем надоела беспрерывная и бестолковая агитация о национальном приоритете украинцев, обвинения в адрес предыдущих властей, особенно России.
Ради любопытства Николай стал читать один, написанный от руки, плакат. Текст гласил о том, что во времена жестокого московского царя Петра Первого гетман Полуботок вывез в Англию бочонок с золотом. Его до сих пор не нашли. Хитрые англичане просто скрывают этот факт и прикидываются дурачками. Но, как явствовало из содержания плаката, инициативная группа по поиску золота Полуботка, раскопала в архивах неизвестный ранее никому «тайный» документ, где сказано, что это золото с процентами, получила другая «насильница» над Украиной – московская царица Екатерина Вторая. Поэтому сейчас Россия должна вернуть это золото Украине, – вместо Англии, но уже с трехвековыми процентами. Плакат был старый, и достаточно обшарпанный. Видимо, золотоискатели давно агитировали киевлян активно включиться в борьбу за золото. Николай так и не смог до конца уразуметь общую цифру не имеющегося пока в руках народа богатства – то ли с десятью, то ли с двенадцатью нулями. Но ему запомнилась, более простая цифра – на каждого нынешнего жителя Украины, от только что родившегося, до лежащего при смерти, приходится 480 тысяч фунтов стерлингов. «Поэтому, – призывал плакат, – надо собрать три миллиона голосов под письмом своему президенту». И все это для того, чтобы он имел народную основу для выдвижения соответствующих требований к российскому президенту. Но столько подписей золотоискатели, по-видимому, еще не собрали. В присутствии Николая никто из любопытствующих своей подписи не поставил. Люди читали, хихикали над идиотизмом инициаторов и уходили, несмотря на призывы усатых молодцов проявлять любовь к родине и народу.
«Сильно загибают, по крупному работают! – подумал Николай. – Если давать народу, то миллионы; и не купонами, а фунтами. Фантастично, а значит – привлекательно».
И ему вдруг захотелось разыграть кладоискателей. А почему бы нет? Он почти доктор исторических наук. Знает историю, пожалуй, лучше, чем все эти усатые молодцы вместе взятые, неплохо живущие за счет золотой идеи. Он закурил и обратился к крепкому черноволосому парню, которому бы следовало пахать и производить что-то конкретное, а не агитировать. У черноволосого парня были жесткие, немного рыжеватые усы, струившиеся ниже губ до подбородка, как ручьи из канализационной трубы. Рыжие усы и черные волосы на голове контрастировали между собой, и в анфас он смотрелся будто бы окрашенным.
– Послушайте, – обратился Николай к парню по-украински. На русскую речь тот мог не прореагировать или обругать обратившегося. Ненависть ко всему русскому у людей такого сорта была патологической. – А это правда, что столько много золота отправил гетман Полуботок в Англию?
Парень встрепенулся, обрадованный завязывающимся разговором, и заученно начал:
– Вельмишановный пан!
Это было традиционное польское обращение, означающее «высоко-» или «глубокоуважаемый пан», свойственное западноукраинцам. Называя даты, цифры, имена, парень, как автомат затараторил о подлости москальского царя Петра – мучителе запорожцев, который загубил славных гетманов Мазепу и Полуботка. О Екатерине-развратнице, которая золото Полуботка прятала под своей кроватью, чтобы оплачивать труд своих любовников.
Выждав, когда парень словесно истощился и остановился, чтобы перевести дух, Николай задал новый вопрос:
– А у вас есть документ о передаче этого золота России? – спросил он, показывая всем видом, что он неосведомленный в истории человек.
– Да. Пока не само письмо, а копия. Там прямо написано, что английский банк отдал это золото и деньги с процентами царице Катьке. А раз Московия использовала золото для себя, то она должна его отдать нам с еще большими процентами.
– А копию вы можете показать?
– Ее у меня нет. Она хранится в сейфе нашего руководителя.
– Так размножили бы этот документ на ксероксе или напечатали в газете! – продолжал гнуть линию наивности Николай, внутренне напрягаясь, чтобы не сорваться и не показать свою грамотность и злость против них.
С началом диалога вокруг них стали собираться люди. Пока их было немного, молчаливо прислушивающихся к беседе.
– Документ написан иноземным языком, – снисходительно пояснил усатый парень собравшимся, как неразумным младенцам. – Поэтому его очень сложно прочитать, не зная иноземных языков. Английский язык сильно изменился за эти годы, и его может понять только дюже грамотный специалист.
– А в каком архиве вы нашли документ, в какой стране? В Англии?
– Не в Англии. Документ о передаче золота в Россию обнаружен в Польше. История его такова. Наполеон, уезжая из Москвы, вывез из нее царские документы. В Варшаве он оставил их одному приватному лицу. И вот его потомки обнаружили этот документ. Он подлинный и настоящий, – парень победно оглядел окружающих, убежденный в том, том он разъяснил все толково. – Потому, панове, подписывайте реляцию президенту, чтобы он потребовал наши деньги у России.
«Сильно загибает. Наполеон… Польша. А при чем здесь она? Правда, она выдвигала и не единожды финансовые требования к России, чтобы та заплатила им приличную сумму за нанесенный моральный ущерб за то, что когда-то поляки лишились своего государства. Все по вине России. Пруссия и Австро-Венгрия в этом деле не в счет – их Россия заставила делить Польшу. Поэтому, если и есть документ о золоте, то он мог быть сфабрикован только в Польше», – проанализировав эти данные, Николай продолжил разговор.
– На плакате написано, что Полуботок являлся гетманом Левобережной Украины. Так?
Усатый парень утвердительно кивнул и торжественно произнес:
