скачать книгу бесплатно
Очевидно, каптри был включен в состав комиссии в последний момент, или он подменял кого-то другого, но он оказался явно не готов к такому повороту событий. Мои слова произвели на него потрясающий эффект: его глаза округлились, щеки побелели, а уши приобрели малиновый оттенок. Больше в этот день он не произнес ни слова. Тем не менее переговоры явно буксовали. На следующий день, также не принесший каких-либо положительных подвижек, лорд Вуоден неожиданно пригласил меня с Владимиром Владимировичем на ужин в Пэл-Мэл Клаб. Мы приняли его приглашение, вызвав крайнее неудовольствие прилетевшего с нами начальника департамента и представителя посольства, не удостоившихся такой чести.
В 19:00 мы встретились у здания клуба, точнее у одного из них, ибо клуб состоит из двух отдельно стоящих зданий, одно из которых имеют право посещать только члены королевской семьи и епископ Кентерберийский, а второе – английские лорды и их гости. Лорд Вуоден взялся лично знакомить нас с достопримечательностями этого старинного здания. Гвоздем программы, с точки зрения лорда, была центральная мраморная лестница, знаменитая тем, что адмирал Нельсон после очередного скандала со своей благоверной (вновь отказавшейся дать ему свободу) привел себя в нетрезвое состояние путем употребления спиртных напитков, попытался въехать по ней на второй этаж, но не справился с управлением кобылой, сорвался и сломал себе руку. Лестница была действительно великолепна, но значительно больше меня поразили морские картины, в основном изображавшие батальные сцены, авторы которых, к моему стыду, мне были неизвестны. Я с детства знал, что самые выдающиеся маринисты – это наши соотечественники: Айвазовский, Боголюбов, Чехович… Увы, как далеко им до этих неизвестных мне английских маринистов, создавших подлинные шедевры. Море на их картинах было живым, корабли просто поражали достоверностью и проработанностью деталей, пороховой дым и пламя пожаров завораживали. Каждая картина была помещена в массивную позолоченную раму и снабжена серебряной табличкой. Помимо названия картины и автора, она содержала и сведения о том, кто и когда подарил данное произведение искусства родному клубу. Стандартная надпись выглядела примерно так: «Бой у мыса Трафальгар 21.10.1805. Художник – Джозеф Меллорд Ульям Тернер (1806 г.). Подарок первого лорда Адмиралтейства, адмирала Вильямса 12.10.1872»… После осмотра центрального зала, где мы обозрели портреты всех царствовавших в Великобритании особ, нас провели в небольшой ресторан при клубе. В полутемном зале было малолюдно. Мы уселись за круглый стол из мореного дуба. Бесшумно появился метрдотель во фраке. Перед нами легли на стол папки с меню. Лорд Воуден любезно предложил мне выбрать подходящее блюдо. Я смело открыл папку и понял, что заказать что-либо не в силах, ибо практически ни одно название мне ровным счетом ничего не говорило. Надо было срочно искать выход из положения. Невольно огляделся. Метрдотель понял мое движение как желание проконсультироваться и склонился ко мне в полупоклоне. Только сейчас, когда скудный свет осветил этого уже немолодого человека, я понял, что, несмотря на весь его британский лоск, он явно «лицо кавказской национальности», как принято писать в наших милицейских протоколах. Меня осенило:
– Нерецек, дук хаес? (Простите, вы армянин?)
Наверное, если б дубовый стол заговорил по-английски, эффект был бы менее заметен. Он вздрогнул, брови его поползли вверх:
– Ха, ес хаем, байц инчпесек ду имацав? (Да, я армянин, но как вы узнали?)
После этого заказ ужина был, как говорится, делом техники. Попутно выяснилось, что родители Амаяка бежали в Иран во время геноцида армян в 1915 году, побродили по миру и лет 45 назад осели в столице Великобритании. Он сам работал в этом заведении уже 41 год, пройдя все ступени служебной лестницы, и достиг ее вершины в 1980 году. Нам стало неудобно продолжать общение на языке, недоступном лорду, и извинившись, Амаяк отбыл по своим делам, а мы с Дериком вновь перешли к обсуждению клубных правил и традиций. Я был проинформирован, что являюсь то ли третьим, то ли четвертым гражданином СССР и России, побывавшим в данном заведении за всю его историю. Получив еще ряд подобных «важных» сведений, я был поражен, обнаружив перед собой тарелки с различными яствами. Когда они появились, я не заметил – Амаяк был действительно профессионалом. После обильного изысканного ужина, уже в фойе, прощаясь, лорд поинтересовался, можно ли задать мне один вопрос, и получив положительный ответ, спросил:
– Простите, на каком языке вы говорили с нашим служащим? Видите ли, это не совсем праздное любопытство: я посещаю данный клуб уже около 40 лет, но меня еще ни разу так не обслуживали… Кстати, у меня есть деловое предложение. Нашей делегации надо детально разобраться с вашими материалами, поэтому давайте завтра с утра посетим Тауэр, поверьте, там есть на что посмотреть. Вечером же прошу ко мне в Вуоден-Холл, на ужин, а послезавтра, на свежую голову, посмотрим, что наработают за сутки наши специалисты. Принимается?
Мы приняли предложение пэра Англии.
Собственно говоря, у нас все равно не было другого выбора…
Лорд задал мне сложную задачу. Посещение дома официального лица такого уровня без соответствующего согласования с Москвой и получения всех необходимых разрешений в те времена могло быть расценено как государственная измена. Но невыполнение служебного задания было бы классифицировано точно так же. Я попросил наших «спецов» из посольства просветить меня относительно Дерика Вуодена и подобных приглашений на ужин. Через пару часов я уже знал, что 64-летний пэр Англии, лорд Вуоден – потомственный аристократ, один из самых уважаемых и почитаемых членов палаты лордов. Человек с безукоризненной репутацией. Вдовец, имеет дочь 40 лет. Пару лет назад женился на Анжелике Альба, 42 года, из рода герцогов Альба, получивших свой титул в далеком 1400 году. Родовое поместье лорда, Вуоден-Холл, находится в 20 милях от Лондона. Несколько недель назад, в самом конце 1993 года, на территории его поместья археологи откопали останки какого-то динозавра. Попутно выяснилось, что приглашение на обед в Англии обычно выдается малозначимым гостям, а ВИП-персоны приглашаются именно на ужин.
Подготовка к посещению родового гнезда лорда была омрачена истерикой, которую мне и и. о. посла закатил начальник департамента, прилетевший с нами, но уже второй раз проигнорированный лордом Вуоденом. После его воплей пришлось решать другую довольно сложную задачу – что можно подарить супругам подобного уровня. Проще всего оказалось с подарком герцогине. Корзина прекрасных белых роз отвечала всем требованиям этикета и явно была подобрана флористом с безукоризненным вкусом. Сложнее оказалось с лордом, да еще и пэром Англии. Так ничего и не решив, мы отправились на экскурсию в Тауэр. Красочно одетые в средневековые одежды отставные морские пехотинцы, охраняющие замок, торжественная смена караула в высоких шапках из медвежьего меха, потрясающие коллекции старинного оружия и всяких древностей, собранные со всего мира, сокровищница королевства, и наконец, огромные иссиня-черные вороны, важно прогуливающиеся по газонам исторического парка, настроение мне не улучшили. Воронам было хорошо. Их предки много веков назад спасли крепость от приближающихся врагов, разбудив ее защитников своим громким карканьем, и теперь они пользовались привилегиями, наверняка большими, чем многие служители в человеческом обличии. Все же мои мысли были заняты составлением плана дальнейших действий. Переговоры с английской стороной явно зашли в тупик. Мне, откровенно говоря, было абсолютно безразлично, что думают по поводу нашего проекта «законодатели моды» в данной области – я был убежден в правильности выбранного решения по изоляции потекшей субмарины непосредственно на грунте. Другого реального пути локализации последствий катастрофы просто не существовало, и это признавали все авторитеты в области подводно-технических работ. Другое дело – большая политика и реакция наших чиновников на любой «чих из-за бугра». Перестраховщики – они и в Англии, и в России перестраховщики. Мне могли просто запретить дальнейшие работы по изоляции АПЛ, вплоть до «всестороннего рассмотрения проблемы „компетентными“ специалистами» и «согласующими комиссиями», в том числе международными, элементарно «заболтав» проблему, и довести дело до загрязнения акватории и дна Норвежского моря радиоактивными веществами, со всеми вытекающими для России последствиями. Впрочем, это могло многих из действующих на тот момент на российской политической арене персонажей и устроить, ибо их лозунг был предельно прост – чем хуже, тем лучше. Хуже – для страны, лучше, разумеется – для них. Этого нельзя было допустить ни при каком раскладе. Насмотревшись на корону, церемониальные мечи, королевскую мантию из горностая и прочие атрибуты правящей династии, мы вернулись в посольство с тем, чтобы, наскоро пообедав, отправиться в Вуоден-Холл. На душе скребли кошки. Чем больше я размышлял о перспективах своей миссии, тем большие сомнения в ее успешном завершении меня одолевали. Шансы добиться одобрения нашего проекта от этих холодных, вежливых снобов были исчезающе малы…
Замок лорда Вуодена был плохо освещен снаружи, и его громада, выступающая из тумана, представилась нам мрачным тюремным зданием. Впрочем, это могло мне просто показаться в силу моего отвратительного настроения… Дверь отворилась практически сразу после звонка. На пороге стоял пэр Англии, лорд Дерик Вуоден собственной персоной, опираясь на толстую трость, на этот раз с литой серебряной ручкой в виде головы слона.
– А мы с Анжелой отпустили на сегодня всю прислугу, нам сегодня вечером никто не помешает, – лицо старого летчика просто излучало доброжелательность. От его английской чопорности не осталось и следа.
Я уже знал от советника посольства, устроившего мне ликбез по местным обычаям и нравам, что прием, когда в доме отсутствует вся прислуга и ее функции берут на себя хозяева – это проявление высшего уважения к гостям, так что смог оценить слова и дела лорда по достоинству. Мы вошли в просторный холл старого замка. Первым, что бросилось в глаза, был настоящий пропеллер от самолета, висевший на противоположной от входа стене. Концы лопастей были завернуты «розочкой».
– Да, это все, что осталось у меня на память от той посадки, не считая искалеченной ноги, разумеется, – лорд перехватил мой взгляд. – Увы, не всегда все проходит благополучно, бывают и проблемы…
Вокруг немого свидетеля ошибки его пилотирования разместилась коллекция старинного оружия. Индийские тальвары, фиранги, непальские кукри, вперемешку с кутарами и пеш-кабзами, мирно сосуществовали с афганскими шамширами и персидскими кардами, штыками от винтовок всевозможных систем и абордажными саблями корсаров Ее Величества. Среди восточных клинков как-то нелепо выглядела российская полицейская «селедка» (шашка образца 1881 года), невесть как оказавшаяся в данной коллекции. Я невольно вздохнул с облегчением – по крайней мере, тема для начала разговора уже была. Два коллекционера всегда найдут о чем поговорить… Мы так увлеклись обсуждением достоинств кавалерийской паты XVII века, что я пропустил момент появления в холле хозяйки дома.
– Добрый вечер, – потрясающей красоты невысокая женщина, казалось, осветила своим присутствием все окружающее пространство.
Пролепетав что-то невразумительное в ответ, я преподнес герцогине Альба заготовленную корзину роз, по всей вероятности действительно пришедшихся ей по душе, во всяком случае, она очаровательно улыбнулась, а на смуглых щеках проступил легкий румянец, сделав ее еще прекраснее. Я не мог оторвать глаз от этого шедевра природы испанского происхождения, пока лорд деликатно не кашлянул у меня за спиной и не пригласил нас в каминный зал. Мы уселись в глубокие старинные кресла, хозяйка дома подала высокие бокалы с аперитивом. Стаканы представляли собой типичный образец английского юмора. Примерно в пяти миллиметрах от их дна была черточка и изображение женской фигурки. Еще пятью миллиметрами выше, у очередной черты, фигурка в цилиндре и с тросточкой ограничивала допустимую дозу для джентльменов. Примерно десятью сантиметрами выше, в паре сантиметров от края стаканов, жирная черта соседствовала с не менее жирной свиньей, прозрачно намекая на состояние, в которое данная доза может привести любого поклонника Бахуса. И в завершение этой своеобразной шкалы, под самый обрез, рядом с волнистой чертой (!) был изображен моряк в тельняшке! Золотистая жидкость, налитая щедрой рукой хозяйки замка, плескалась на уровне его бескозырки, по всей вероятности, в честь гостя-моряка.
– Вы полагаете, что если русский моряк, то алкоголик? – улыбнулся я лорду.
– Ничего не могу сказать о российских моряках, но наши – алкаши точно!
Мой взгляд упал на горку, в витринке которой были выставлены разные статуэтки и вазочки, а также коллекция жилетных часов, и меня осенило. Я снял с руки часы с изображением подводной лодки на циферблате и, сказав несколько приличествующих случаю слов, вручил их лорду. Это были, разумеется, не те часы, за десятки тысяч евро, которые недавно дарил наш бывший президент и нынешний премьер-министр Владимир Владимирович Путин простым российским гражданам, но лорд, далеко не простой и даже не российский гражданин, пришел в полный восторг. Забегая несколько вперед, скажу, что спустя пару лет Дерик прислал мне поздравительную открытку (кажется, с Рождеством), в которой постскриптум написал, что ходит с моими часами на заседания английского парламента и его коллеги ему сильно завидуют. Но я отвлекся. Перейти к служебным делам никак не удавалось. Обстановка явно не располагала. Лорд сыпал шутками и анекдотами, навсегда подорвав мое доверие к описанию англосаксов как холодных, чопорных людей, являющихся заложниками своих традиций и соответствующего воспитания. Он с большим чувством юмора описал быт и нравы английских моряков, в первую очередь своих коллег – лордов-адмиралов. Мы от души смеялись над его анекдотами, героями которых были адмиралы Нельсон, Битти, Фишер и бог знает кто еще. Экскурс в историю прервала герцогиня, пригласившая нас к ужину. Огромный дубовый стол был накрыт на четыре персоны. Хозяин замка занял свое почетное место в его торце, мне предложили сесть по правую руку лорда, Владимиру Владимировичу – по левую. Анжела села рядом с ВВ, впрочем, села – не совсем правильное определение, ибо она постоянно отлучалась, выставляя на стол все новые и новые яства, приготовленные собственными руками. Лорд Вуден явно был, что называется, по уши влюблен в свою новую супругу. Этому, несомненно, способствовали как ее молодость (на 22 года младше лорда), так и ее сказочная красота, сочетающаяся с идеальной фигурой. Невысокого роста, с чуть смуглой кожей, она смотрелась изящной статуэткой в этом старинном замке. Дерик Вуоден разлил вино, взял свой бокал в руку. Я полагал, что сейчас последует тост, попытался представить, что я могу сказать в ответном слове, но лорд довольствовался тем, что просто пояснил нам, урожая какого года и какого сорта виноград пошел на его изготовление, в какие бочки оно было разлито, и пообещал как-нибудь показать свой винный погреб. Тоста не последовало. Бокалы были пополнены, но тоста от пэра Англии мы так и не дождались. Я лихорадочно соображал, как себя вести. Произнести тост? Но как это воспримут хозяева? Не нарушу ли я этим какие-либо английские или испанские традиции? Что делать с нашим злосчастным проектом? Что сказать и. о. посла о результатах визита? Вопросов было явно многовато. От мрачных размышлений меня оторвала Анжелика Альба, поставившая на стол блюдо с каким-то очередным кулинарным шедевром собственного производства, и я решился:
– Господин Вуоден! Я должен признаться, что, к своему стыду, не знаю ваших традиций и, возможно, невольно нарушу некие неписаные правила, но не могу не произнести один тост, а вы, в свою очередь, должны извинить меня по крайней мере по трем причинам!
– Это по каким же причинам? – лорд был явно заинтригован моим вступлением.
– Во-первых, я ваш гость, а гостю в любой стране многое прощается.
Царственный кивок подтвердил правомерность моего предположения.
– Во-вторых, я родом с Кавказа, а в-третьих, я, как вам известно, морской офицер, и по этим причинам не могу не поднять бокал за вашу прелестную супругу! Ваше здоровье, герцогиня!
Я попал в яблочко. Лорд был явно польщен. Счастливая улыбка осветила лицо, а его взгляд, обращенный к супруге, говорил выразительнее любых слов. Кровь прилила к лицу Анжелики. Она была смущена и довольна одновременно. Поблагодарив меня за здравницу в ее честь и одарив восхитительным взглядом, она направилась на кухню, пояснив, что идет за фруктами. Я мысленно вытер холодный пот со лба: кажется, пронесло, ничего лишнего не сказал, не нарушил, никого не обидел, словом, международным скандалом с моим участием вроде не пахнет! Закусить я не успел. Лорд хлопнул меня по плечу и, словно читая мои мысли, весело произнес столь долгожданные для меня слова:
– Ни о чем не беспокойтесь, завтра все подпишем!
– Благодарю вас за понимание, господин Вуоден!
– Какой я господин?! Для вас я просто Дерик и никак иначе!
…Пэр Англии сдержал свое слово. На следующий день все технические вопросы были улажены буквально за пару часов, а итоговый документ с незначительными правками – подписан. Теперь я имел полное право трясти этой бумагой перед носом наших чиновников (да и чужих тоже), вздумавших бы совать палки в колеса научно-технического прогресса. Наш проект был признан разумным, отвечающим всем требованиям безопасности и технически грамотным. А главное, в документе подчеркивался тот факт, что в сложившихся условиях и в отпущенное природой время ничего более радикального предпринять просто не представляется возможным. Это была полная победа!
Сердечно распрощавшись с членами английской делегации (при этом даже вышеупомянутый каптри попытался изобразить некое подобие улыбки и выразил уверенность в успешном завершении нашего проекта), мы расшаркались с Дериком и от всей души пожелали друг другу удачи.
Когда я доложил и. о. посла об успешном завершении переговоров, на его лице не отразилось ровным счетом ничего. Мог бы хоть улыбнуться, что ли. Но нет, никаких эмоций, просто сухие официальные поздравления и осторожный вопрос: когда мы собираемся покинуть добрую старую Англию? «Вот это школа! – подумал я. – Так управлять своими чувствами!» Но – ошибся. Узнав, что мы вылетаем ближайшим рейсом, дипломат был, мягко говоря, озадачен. Удивление было столь явственно написано на его лице, что я в свою очередь поинтересовался, что мы делаем не так?
– Да нет, просто до вас прилетала делегация из ГКЧС (Государственного комитета по чрезвычайным ситуациям), так мы их еле выпроводили: все дела завершили за пару дней, а потом прочесывали магазины дней 10, пока деньги не закончились…
…Самолет вырулил на старт. Мы с начальником департамента Аппарата Правительства РФ уютно расположились в широких кожаных креслах салона первого класса. Владимир Владимирович, согласно «Табелю о рангах», расположился в эконом-классе.
– Если бы я знал вас раньше, наверное, многое пошло бы по-другому, – задумчиво проговорил чиновник.
– Что вы имеете в виду?
– Да так, – он сделал неопределенный жест рукой и не стал развивать эту тему.
…Вернулся он к ней перед самой посадкой, спустя три с лишним часа полета и примерно полтора десятка рюмок коньяка, бесплатно и без ограничений подаваемого пассажирам первого класса:
– Да! …они все! Послали меня присматривать за вами, чтобы не вернулись раньше времени! А теперь все!.. Поезд ушел, а я чувствую себя подлецом! – мутные глаза собеседника слезились. – Если б вы знали, какие слухи о вас распускают! … они все! Тьфу! – с чувством закончил начдеп и откинулся на спинку кресла.
Предчувствие чего-то нехорошего сдавило сердце. Аппаратчик явно знал больше, чем говорил… Колеса с глухим стуком коснулись бетонки Шереметьево-2. Мой спутник неожиданно открыл глаза и, глядя в пространство перед собой, совершенно трезвым глухим голосом произнес:
– Проведена реорганизация Правительства России. Ваш КОПРОН ликвидирован. Завтра Указ Президента будет опубликован. Постарайтесь не принимать близко к сердцу… Вы думаете, эта бумажка, – кивок на дипломат, лежащий у меня на коленях, – кому-нибудь там, – он ткнул пальцем вверх, – нужна? Святая наивность. Просто вы мешали в Москве определенному кругу лиц проворачивать свои дела. Учитесь, у вас еще вся жизнь впереди. Это я уже вышел в тираж. Извините…
Указ Президента России был подготовлен келейно и пописан, минуя все промежуточные инстанции. Такова аппаратная практика в нашей стране. Если человека или его детище надо ликвидировать, изничтожить как класс, то это делается тихо, в его отсутствие. Как говорят французы, отсутствующий всегда неправ. Обычно дожидаются очередного отпуска намеченной жертвы, из которого ей уже некуда возвращаться. Достаточно вспомнить отставку Никиты Сергеевича Хрущева, мирно отдыхавшего от трудов праведных (или не очень, как посмотреть) в Крыму. Попытка смещения Михаила Сергеевича Горбачева, когда он с семьей находился в Фаросе. Если же ли «клиент» нетерпелив (или хорошо проплачивает), то ему могут пойти навстречу, отправив законного хозяина приглянувшегося кресла в срочную командировку, как в моем случае…
Когда я изложил все, что думаю по этому поводу, своему старому знакомому, генералу госбезопасности, многое и многих повидавшему на своем веку, он философски заметил:
– Скажи спасибо, что отделался потерей должности. Во времена моей молодости тебя просто посадили бы или шлепнули где-нибудь в подвале, повод всегда найдется…
Времена были уже не те, так что мне предложили другую должность, и даже с повышением, в Администрации Президента России, но уникальный комитет был ликвидирован. Его влили во вновь создаваемое МЧС на правах департамента, затем быстро ужали до управления, а в настоящее время от него остался лишь маленький, практически недееспособный отдел. В мае 2000 года я в одном из своих интервью отметил, что в России не осталось организации, способной в случае серьезной аварии с подводной лодкой оказать последней реальную помощь. Три месяца спустя катастрофа АПЛ «Курск», унесшая 118 человеческих жизней, подтвердила мои слова.
МЧС не смогло решить задачу, возложенную на него за шесть с половиной лет до катастрофы «Курска» Указом Президента России. Даже и не пыталось!!! 23 человеческих жизни в первые двое суток после взрыва на АПЛ еще можно было спасти, но было некому…
«Великая морская держава», Россия в своих лучших традициях второй раз с треском наступила на одни и те же грабли: сперва в 50-х годах прошлого века был ликвидирован легендарный ЭПРОН (Экспедиция подводных работ особого назначения), который в 20—50-е годы вывел нищую и голодную страну на передовые рубежи подводно-технических работ, сделав СССР законодателем мировой «моды» в данном вопросе. Второй раз – уничтожив КОПРОН, где были собраны лучшие специалисты в области подводных технологий. Места в МЧС для них не нашлось…
Недавно мы установили 30-сантиметровый флажок на дне Северного Ледовитого океана с координатами, обозначенными на всех картах одними нулями. 4300 метров ниже уровня морской поверхности. Об этом трубили все СМИ. Увы, мало кто в нашей стране знает то, о чем СМИ умолчали – что аппараты «Мир», принесшие этим погружением несколько Золотых звезд Героев России участникам экспедиции, а позднее прокатившие нашего премьер-министра на дно озера Байкал и обратно, финской постройки более чем 25-летней давности. Отечественной техники подобного класса пока нет. Если руководство России действительно хочет сделать нашу страну великой морской державой, то надо думать не о закупке французских вертолетоносцев (которые даже неизвестно как использовать), а о развитии собственных подводных технологий и техники. И дешевле, и полезнее, как говорится, два в одном флаконе. Но «сейчас на это нет денег».
Я обычно люблю в своих статьях приводить подходящие к случаю слова великих исторических персонажей. На этот раз хочу закончить данный опус словами кота Матроскина из полюбившегося всем мультфильма «Трое из Простоквашино»:
– Не денег у нас нет. Мозгов у нас нет!
Остается надеяться, что в новой Администрации они найдутся.
Честь имею!
C2H5OH
Водка – белая, но краснит нос и чернит репутацию.
А. П. Чехов
Вы, уважаемый читатель, несомненно, уже узнали формулу единого двигателя прогресса на территории России. С момента изобретения этой жидкой валюты подавляющее большинство дел решается с ее помощью. Только появление в свободном обращении наличных долларов, марок, фунтов и, несколько позднее, евро, рост благосостояния отдельных слоев населения несколько потеснили позиции «зеленого змия», но далеко не везде и не всегда. Ниже будут описаны события, происходящие в доперестроечные времена, во время перестройки и после государственного переворота 1991 года, то есть на протяжении довольно длинного отрезка нашей, отечественной истории.
Все мы в детстве сталкивались с ситуациями, когда наши родители или знакомые на наших глазах рассчитывались за выполненные услуги огненной водой. Это мог быть армянский коньяк, водка или обычный самогон, суть не в этом. Поллитровка из белого, коричневого или зеленого стекла на территории России (СССР) была самой надежной валютой на протяжении всего XX века. Две попытки ввести на просторах нашей необъятной родины сухой закон закончились сменой государственной власти в течение 4—5 лет. Россияне могут стерпеть многое, только не отбирайте у них «Великий утешитель». В противном случае русский бунт, бессмысленный и беспощадный по определению классика, будет неизбежен.
В советских школах дети не пили, по крайней мере, в тех, в которых учился я, а я их поменял несколько штук, по числу переездов родителей, так что знаю, о чем говорю. Начал я учиться в столице солнечной Армении – Ереване, в котором есть коньячный завод, но нет ни одного вытрезвителя, поучился и в Риге, где не было коньячного завода, но были вытрезвители, доучивался в Москве, где есть и то и другое, но впервые многие из моих одноклассников попробовали спиртное только на выпускном вечере. В Высшем военно-морском училище у курсантов считалось особым шиком немного «поддать» в увольнении и, вернувшись, проскользнуть мимо дежурного по системе незамеченным…
Впервые с реальным пьянством я столкнулся на флоте. Формально сухой закон в ВС СССР никто не вводил, но в военторгах военно-морских баз приобрести спиртное было временами проблематично. Его то разрешали, то запрещали. Доходило до абсурда. Осенью 1976 года наш ракетный подводный крейсер стратегического назначения на несколько дней зашел в Полярный. Нам предстояло пройти доковый осмотр перед автономным плаванием. Стоит ли рассказывать, сколько дел выпало при этом на долю «маслопупов» (механиков из БЧ-5)?! Мы действительно бегали, высунув языки, по уши в масле. Хотелось успеть проверить все – от общесудовых систем до забортной арматуры. Грязь, состоящая из смазок всех сортов, металлической окалины, ржавчины, отслоившейся краски, продуктов разложения протекторной защиты, казалось, навсегда въелась в кожу наших рук, перекрасила комбинезоны из темно-синих в грязно-рыжие. Ботинки из черных стали коричневатыми с неподражаемым красным отливом. Его придавали частицы свинцового сурика, уже запрещенного к применению из-за его вредности, но все еще широко применяемого на флоте. Более старые, и соответственно, более опытные механики не снимали перчатки. Более молодые (и глупые) изводили килограммы хозяйственного мыла, чтобы хоть как-то отмыть руки. РБ (рабочая одежда) безжалостно выбрасывалась, но очистить ботинки было свыше человеческих сил. Их мыли, просушивали, мазали какой-то дрянью, которая, как убеждали наши тыловики, была первосортным гуталином, но скорее напоминала деготь. Результат был один – смотреть на нашу обувь без слез было невозможно. Для флотских щеголей это была катастрофа. Неудивительно, что, попав в первый же раз по делам в город, я зашел в местный военторг с целью раздобыть нормальный сапожный крем. На прилавках, к моему удивлению, лежало все что угодно, кроме крема для обуви и второго непременного атрибута тех лет, асидола, для чистки латунных блях и пуговиц. Две миловидные продавщицы щебетали о чем-то своем, девичьем, скорее всего, обсуждали последствия прошедших накануне танцев в местном ДОФе (Доме офицеров флота). Я кашлянул. Ноль внимания, фунт презрения. Кашлянул громче. Еще громче.
– У вас что, коклюш? – снизошла одна из девиц до лейтенанта, попутно продемонстрировав свои познания в медицине.
– Нет, косоглазие, – совершенно серьезно ответил я.
Обе продавщицы уставились на меня, вытаращив глаза. Не обнаружив сходимости или расходимости осей моего зрительного аппарата и поняв наконец, что я щучу, они дружно фыркнули и поинтересовались, какого черта мне, собственно говоря, надо во вверенном им военторге, да еще и в рабочее время?
– Девочки, мне нужен крем для обуви.
Глаза их сузились, а губы расползлись в хитрой улыбке, но – ни звука.
– Гуталин у вас есть? Вакса, одним словом.
Улыбки стали еще шире, потом обе захихикали:
– Нету.
– Простите, а что смешного в том, что мне потребовался крем для обуви?
– А сколько вам его нужно? – девушки перестали хихикать.
– Одну баночку, разумеется, а вы что, подумали, я хочу открыть собственную чистку обуви?
– Роза, принеси лейтенанту крем, – старшая из продавщиц отдала команду своей коллеге. – Вы извините, просто у нас строжайшее указание не продавать гуталин в больших количествах. Вы, видно, нездешний? Вот видите, просто не знаете ситуации в нашей базе. Местные Менделеевы нашли способ добывать спиртное из гуталина.
– Каким же образом?
– Берется буханка хлеба, разрезается вдоль, намазывается обильно гуталином и оставляется на несколько часов. Хлеб впитывает в себя легкие фракции, после чего остатки гуталина счищаются, и хлеб можно употреблять. – Продавщица, ранее проявившая познания в медицине, оказывается, владела и прикладной химией.
– Кстати, у нас и зубная паста «Пономарин» запрещена! – радостно подхватила прибывшая из подсобки Роза. – Знаете, ее разводят с водой в пропорции один тюбик на кружку воды. Выпил – и сутки глаза в разные стороны! А также и асидол можно употреблять…
– Марш на склад, бездельницы! Я вам покажу асидол! – пожилая дама кг на 150, очевидно зав военторгом, была явно не в духе. – И вы идите отсюда, а то я патруль вызову! Алкоголик несчастный…
Так я и не узнал, как асидол можно употребить в дело. Зато я насмотрелся, как употребляют спирт, выдаваемый на протирку техники. Его пили в чистом и разбавленном (в самых диких пропорциях) виде, пили, смешав с шампанским, с соками, с морсами, настаивали на ягодах, на травах, на змеях, на корешках хрена, заправляли в сифоны, мешали с коньяком… А какие красивые названия любовно придумывал народ для этих адских смесей! «Северное сияние», «Полярные зори», «Белый медведь», «Бурый медведь»… Люди допивались до белой горячки, до потери пульса, до алкогольного отравления. Сколько аварий, катастроф, навалов, таранов, несанкционированных пусков ракет, убийств и самоубийств произошло под воздействием алкогольных паров, один Аллах знает. Наверное, именно поэтому он и запретил правоверным мусульманам употреблять вино. К сожалению, в те времена, когда писался Коран, еще не знали о водке и прочих крепких напитках, не попавших по этой причине в перечень запрещенных напитков. Этой лазейкой не преминули воспользоваться поклонники Бахуса мусульманского розлива. Мой мичман, некий Тактасын Тактасынович, блестящий специалист, был явно неравнодушен к вышеупомянутым напиткам. Он мог долго держаться в море, но на берегу надирался до чертиков. При всем том пять раз в день истово совершал намаз. Мое терпение лопнуло, когда он в очередной раз «отличился» перед командиром РПК СН. Я напомнил ему заповеди Аллаха, на что ТТ гордо ответил: «Аллах запретил пить вино, но ничего не сказал о водке и спирте!» Возразить было нечего, формально он был прав – Аллах не предусмотрел прогресс науки… Запомнилось получение первой в моей жизни юбилейной медали. В тот день, когда всему экипажу вручали эти 32-миллиметровые латунные кружки, подвешенные на ярких колодках, я дежурил по кораблю. На следующий день, в субботу, около 17:00 мы с приятелем, таким же лейтенантом, сменились с вахты и пошли в казарму. В экипаже царило праздничное настроение. Дело в том, что к празднику несколько офицеров получили боевые ордена за успешное автономное плавание, проходившее в крайне сложной обстановке и при реальном противодействии ВМС вероятного (на тот момент) противника. Мы все гордились столь высокой оценкой партией и правительством наших коллег. Войдя в длинный, широкий коридор казармы, мы сразу уловили знакомый тяжелый запах перегара – «обмывание» наград шло вторые сутки. Матросы и старшины забились в свои кубрики, дневальный понимающе улыбался, по коридору бродили полураздетые мичмана и офицеры. Кто в чем. Кто в кителе на голое тело, кто в тельняшке, кто в парадной тужурке, но, пардон, в трусах… Мы с Александром, тогда еще, по молодости лет, не привыкшие к подобным зрелищам, ошалевшими глазами проводили некоего неопознанного субъекта в шапке-ушанке (уши были опущены и аккуратно завязаны тесемочками), в трусах и ботинках (правда, надетых на голые ноги, без носок), который противолодочным зигзагом проследовал мимо нас и исчез в каптерке. Переглянувшись, мы молча последовали было за ним, но нас окликнул дежурный офицер и сообщил, что обоих желает видеть командир.
– Он в бильярдной, – любезно пояснил каплей. Дежурный был совершенно невозмутим. Для него, тянувшего флотскую лямку шестой или седьмой год, ничего необычного в данной ситуации не было…
…Когда мы вошли, командир в рубашке с погонами, застегнутой всего на три пуговицы, без галстука, как раз пытался нанести удар по шару. Кий плохо слушался его рук. Мешали ему, очевидно, и подсказки десятка наших подвыпивших офицеров, искренне пытавшихся помочь любимому командиру. Трах! Шар, с треском пролетев по какой-то замысловатой траектории, обогнул всех своих собратьев и, перелетев через барьер, врезался в чье-то колено. Шар был увесистый, а колено – довольно чувствительная часть человеческого тела, что лишний раз подтвердил вопль невинно пострадавшего. Каперанг чертыхнулся, и тут в его поле зрения попали мы с Александром. Глаза командира РПК СН сфокусировались на нас. Спустя несколько секунд его лицо приобрело осмысленное выражение:
– Подойдите!
Мы приблизились. Командир запустил левую руку в карман брюк. Долго копался там, наконец извлек пару юбилейных медалей, несколько секунд тупо разглядывал их и молча протянул нам. Правая его рука по-прежнему была занята бильярдным кием. Взяв медали из левой руки командира, мы переглянулись. Что сказать в подобной ситуации? «Служу Советскому Союзу!», как того требовал устав, в данной ситуации было просто неуместно. Пробормотав дежурное «Спасибо!», мы тихо ретировались, сжимая в потных ладонях свои первые в военной жизни государственные награды…
Через несколько месяцев подобное зрелище нас уже не удивляло. Пьянство было повальным. Более или менее соблюдали правила приличия только в море, хотя и там иногда бывали эксцессы. На берегу людей прорывало. Нервы, взведенные, как боевая пружина, в море, требовали разрядки. Бытовая неустроенность, тяжелые климатические условия, семейные неурядицы и измены, нереализованность собственных творческих сил и амбиций – все выливалось в дикие оргии, мордобой, попытки суицида, зачастую приводившие к трагическим результатам. Точные данные о добровольно ушедших из жизни военнослужащих были строжайше засекречены. Нам только однажды довели информацию, что более 70% покончивших с собой офицеров и мичманов сделали это в состоянии сильного опьянения…
Мне лично бутылки с «огненной водой» принесли много пользы. Я должен пояснить это смелое заявление, иначе меня поймут превратно. Дело в том, что в свои офицерские отпуска я прибывал в ВВМИОЛУ имени Ф. Э. Дзержинского и дописывал там кандидатскую диссертацию. Приходилось ставить много экспериментов. Лаборатории кафедры теории корабля и ПНИЛ-1 имели неплохие установки, но они создавались под другие задачи, и их переделка требовала проведения серьезных токарных, фрезерных, слесарных и бог знает каких еще работ. Вы уже догадались? Как и везде, то, что нельзя было сделать официально ни за какие деньги, легко решалось при помощи сделанного от руки эскиза, подобранных на ближайшей свалке материалов, золотых рук наших лаборантов и, естественно, ее, родимой. Диссертацию я защитил в срок. Спустя несколько лет, работая над докторской диссертацией, я аналогичным образом создал установку для экспериментальной проверки своей теории, попутно с решением сложной научно-технической проблемы продолжив процесс спаивания наших лаборантов…
Шли годы. Я поднимался по служебной лестнице, окончил ВМА имени А. А. Гречко, получил назначение в столицу нашей Родины – Москву. Здесь худо-бедно пытались соблюдать приличия в данной области, причем этому способствовали сразу несколько обстоятельств, даже с учетом того, что в столицу попадали далеко не последние по службе и интеллекту офицеры. Во-первых, это всевидящие ока наших политработников и особистов. Скорость стука во все времена в нашей стране превышала и превышает скорость звука. Любимым занятием и тех и других было копание в чужом «грязном белье». Результатом, как правило, являлось исключение провинившегося из дружных рядов КПСС, что автоматически ставило крест на служебной карьере. Во-вторых, боязнь потерять престижное место в ГШ, частях центрального подчинения или очереди на получение квартиры заставляла офицеров всех рангов держать себя в рамках приличий. В-третьих, в Москве достаточно музеев, театров, выставочных и концертных залов – словом, мест, где можно с пользой провести свой досуг вместе с семьей. При этом и супруга присмотрит (если сама не склонна к употреблению вышеозначенного пойла), да и дети – мощный сдерживающий фактор. В-четвертых, повальное увлечение москвичей дачными участками. Шесть – двадцать соток подмосковной земли, небольшой теремок, постоянно требующие обработки и ремонта, хорошо отвлекали действующих вояк от бытового пьянства. Конечно, пили и на дачах, но, как правило, «в плепорцию», как говаривали в парусном флоте, т. е. зная свою меру. В-пятых, и это, пожалуй, главное – уверенность в завтрашнем дне. Офицеры знали, что впереди – почетная и обеспеченная старость. Минимальная полковничья пенсия (не говоря уже о генеральских) – 250 рублей – вдвое превышала обычную гражданскую пенсию по старости (120 рублей), что позволяло (теоретически) достойно провести оставшиеся годы.
По-другому обстояло дело в отдаленных гарнизонах. Отсутствие нормального жилья, работы для жен, ясель, детских садов, спортивных секций и прочих кружков для детей, развлекательных учреждений, перспектив по службе, тяжелые климатические условия быстро обламывали большую часть офицеров гарнизонов, заставляя их искать утешение старым, проверенным способом…
…Все понимали, что так дольше продолжаться не может. Надо что-то делать, но вот что? По старой доброй нашей традиции – не пущать и запрещать – решили ввести сухой закон по-советски. Хотели как лучше, получилось – как обычно, по Черномырдину. Борьба с пьянством и самогоноварением в конце существования СССР напоминала старый анекдот: войны не будет, а будет такая борьба за мир, что камня на камне не останется! Вырубались виноградники, люди давились в очередях в винные магазины, отпуск спиртного лимитировался, ограничивалось время его продажи. Талоны на спиртное стали универсальным платежным средством с момента их появления. Результат насильственного насаждения трезвости – распад великой и могучей державы, многочисленные разводы. Как сказал один юморист, количество разводов резко увеличилось из-за того, что многие мужья впервые взглянули на своих жен трезвыми глазами. По всей вероятности, люди впервые трезвыми глазами посмотрели и на устройство нашего государства…
Лихие 90-е. Развал империи обернулся подлинной катастрофой для населения 1/6 части суши. Люди, захватившие власть, не имели ни малейшего представления о том, как управлять государством. Некие малограмотные …краты, образно говоря, с трудом умеющие кататься на маленьком ялике, внезапно оказались на капитанском мостике океанского лайнера. Никто из них не представлял устройство ГЭУ (главной энергетической установки), не умел ни пользоваться навигационными приборами, ни читать карты, не знал лоции, даже не представлял всех рифов и мелей, притаившихся на пути, но они смело изменили курс на 180 градусов. Десятки миллионов человек в мгновение ока оказались за бортом жизни. И в прямом, и в переносном смысле. Военные в числе первых оказались никому не нужны. Бесплановое, бессистемное сокращение одной из крупнейших в мире армий привело к полному параличу ее управления. Финансирование упало до нуля. Зарплата задерживалась месяцами, о закупках новой техники вообще забыли. Процветало воровство на всех уровнях. Офицеры, прапорщики, чтобы прокормить свои семьи, выжить самим, подрабатывали таксистами, охранниками, вышибалами (в крупных городах), воровали топливо, технику, оружие и боеприпасы, стройматериалы, продавали личный состав в рабство… Рядовые брали пример со старших товарищей. Кто не мог воровать – попрошайничали на улицах или молча умирали от истощения. Две кавказские войны, пардон, наведение конституционного порядка путем прицельного бомбометания, бездарные действия командования и высшего руководства страны, приведшие к гибели тысяч российских солдат и офицеров, мирного населения, теракты по всему северному Кавказу и в Москве… От такой жизни не захочешь, а запьешь. Что и стали делать большинство военнослужащих. Одернуть их было некому – пьянство шло из Кремля. Волей обстоятельств я в 1994 году оказался сотрудником Администрации Президента Российской Федерации. Должности заместителя начальника Управления федеральной государственной службы (УФГС) и ответственного секретаря Комиссии по высшим воинским должностям и высшим воинским и специальным званиям позволяли напрямую общаться с высшим руководством всех силовых структур и быть полностью в курсе всего, что происходит в этих ведомствах, а месторасположение моего кабинета – на Старой площади – давало возможность наблюдать за жизнью сотрудников Администрации. Пьянство процветало. После обеда найти трезвого начальника хоть какого-нибудь подразделения (за редким исключением) было проблематично. Горы пустых бутылок всех калибров и расцветок, скапливающиеся к вечеру в гальюнах, обычно свидетельствовали об «успешном» завершении рабочего дня… Расскажу один дикий, но характерный для того времени случай.
Свой 41-й день рождения 28 июня 1994 года я встречал в Георгиевском зале Кремля. Разумеется, торжества были не в мою честь, просто так совпало, что президент страны, Борис Николаевич Ельцин, назначил на эту дату прием и фуршет для выпускников военных академий. Несколько сотен офицеров в парадной форме заполнили зал воинской славы. Присутствовали заместители министра обороны, главкомы, командующие округами, начальники академий, представители всех ветвей власти, в том числе и ваш покорный слуга. Я был в штатском, стоял рядом с главнокомандующим ВМФ, адмиралом Феликсом Николаевичем Громовым. Меня от трибуны, за которой должен был появиться Борис Николаевич, отделяло метра четыре пространства, одна ступенька (трибуна была приподнята над залом сантиметров на 15) и пара офицеров ФСО, охранявших ее с торцов. Ровно в 11:00 в зал вошли: президент России, Борис Николаевич Ельцин, министр обороны, Павел Сергеевич Грачев, первые вице-премьеры Правительства РФ, Олег Николаевич Сосковец и Владимир Филиппович Шумейко. Позади них показалась знакомая фигура генерала Коржакова, тенью всюду сопровождавшего в те годы Бориса Николаевича. Я хорошо знал всех пятерых. Бориса Николаевича и Александра Васильевича с 1988 года, остальных – с начала 1992-го. Шумейко и Сосковец курировали мой КОПРОН (Комитет по проведению подводных работ особого назначения при Правительстве РФ) 1992—1994 гг. С Павлом Сергеевичем Грачевым приходилось периодически общаться на заседаниях Правительства, а перейдя в Администрацию Президента – довольно часто по долгу службы, ибо все назначения и перемещения высших офицеров, присвоение высших званий шли через меня… Борис Николаевич молча занял свое место в центре трибуны. Вице-премьеры расположились по правую руку от него, Коржаков встал метрах в трех за спиной своего шефа. Грачев проследовал к микрофону, установленному на маленькой трибунке по левую руку президента. Павел Сергеевич начал зачитывать текст написанного для него доклада. Министр обороны явно не тянул на Ираклия Андронникова. Его речь была сбивчива, невнятна, часто прерывалась, ибо он, периодически обращая свой взор в зал, терял строчку в распечатке и потом судорожно пытался найти ее продолжение… Ситуация всех тяготила. Вдруг меня довольно громко позвал Владимир Филиппович Шумейко:
– Тенгиз Николаевич! Подойди сюда!
Я лихорадочно соображал, что делать. Сделать вид, что не слышал, я не мог – между нами было менее трех метров. Офицер ФСО, стоящий с ближнего края трибуны, также задергался. Не пускать? А прямое приглашение первого вице-премьера? А должностные инструкции? Он напрягся и посмотрел на Коржакова. Всесильный генерал едва заметно кивнул. Я махнул рукой на все условности и поднялся на трибуну. Препятствий мне никто не чинил.
– Олег Николаевич! – Шумейко повернулся к Сосковцу. – Смотри, Тенгиз Николаевич «зажимает» свой день рождения!
– Серьезно? Безобразие! – притворно возмутился Сосковец.
– Исправлюсь! Сегодня же! – я решил поддержать шутливый тон первых вице-премьеров.
– Что здесь происходит?! – Борис Николаевич протиснулся между ними, точнее – раздвинул их, на фоне его мощной фигуры отнюдь не маленькие Шумейко и Сосковец как бы уменьшились в габаритах.
– Да вот, Борис Николаевич, Тенгизу сегодня исполнился 41 год!
– Это надо отметить! – вынес вердикт первый президент России. Он обернулся. Я не слышал, чтобы Борис Николаевич что-либо говорил, но спустя несколько секунд нам подали четыре фужера (!) водки и бутерброды с икрой. Краем глаза я наблюдал реакцию зала. Сказать, что народ был заинтригован и шокирован – ничего не сказать. Все вытягивали шеи и пытались разглядеть, что происходит на трибуне. Грачев явно нервничал. Он стал сбиваться чаще, крутил головой, пытаясь понять, что творится буквально в двух метрах от него, но широкая спина президента загораживала поле зрения. Когда нам подали водку и закуски, Павел Сергеевич просто потерял дар речи. Доклад прервался. Потом продолжился, но с заминками.
– Ну что ж, мало кому довелось отметить свой день рождения в этих стенах. Поздравляю! Будь здоров! Удачи! Ну, и не останавливаться на достигнутом! – Борис Николаевич залпом осушил свой фужер на глазах у всего почтенного собрания. Нам оставалось лишь последовать примеру верховного главнокомандующего… Забегая вперед, отмечу, что спустя 12 лет, в 2006 году, 75-летие первого президента России Бориса Николаевича Ельцина будут праздновать в том же Георгиевском зале.
…Я вернулся на свое место. Грачев продолжил доклад. Борис Николаевич сказал несколько напутственных слов выпускникам академий. Большинство глаз присутствующих было приковано к возмутителю спокойствия, то есть ко мне. Первым не выдержал адмирал Громов:
– Тенгиз Николаевич, а что вы отмечали с президентом?
– День рождения, Феликс Николаевич. Мне сегодня 41 год.
