скачать книгу бесплатно
Итак, летняя сессия была в разгаре. Ровно за трое суток до экзамена по гидродинамике наш класс получил вожделенные материалы из рук любимого профессора. Большинство курсантов начало их внимательное изучение, другие обложились учебниками и конспектами и продолжили готовиться к штурму хороших и отличных оценок, и только отдельные выдающиеся личности посчитали, что достаточно просто механически зазубрить эти несчастные три с половиной страницы текста, обильно сдобренные основными уравнениями гидродинамики, чтобы своевременно уехать в отпуск. Одним из них был приятный во всех отношениях курсант Александр С. Будучи прагматиком, Александр не собирался получать что-либо выше «государственной» оценки, ибо на диплом с отличием он явно не мог рассчитывать, а надрываться ради неизвестно чего считал ниже своего достоинства. К началу экзамена все три с половиной листа «прожиточного минимума» были им с грехом пополам осилены, и, учитывая тот факт, что Анатолий Николаевич практически никогда не ставил двоек, Александр мог смотреть в будущее с оптимизмом. Он допустил только одну, но роковую ошибку.
Когда начался экзамен и первые шестеро курсантов уже стояли у трех досок в классе, по-братски разделив их пополам и готовясь к ответам, Александр решил использовать свободные минуты для того, чтобы освежить свои знания по гидродинамике. Он еще раз прочитал заветный текст с начала и до конца. Результат превзошел его собственные ожидания. Вместо того, чтобы почувствовать еще большую уверенность в своих силах, Саша с ужасом обнаружил, что даже те немногие знания, которые еще каким-то чудом удерживались в его бедной голове, таинственным образом оттуда частично испарились, а частично перемешались, создав такой винегрет, что извлечь оттуда хоть что-нибудь стоящее было свыше его сил. Он запаниковал. Перечитал записи еще раз, что запутало его окончательно.
Наступила очередь Александра. На негнущихся ногах подошел к столу, на котором были разложены экзаменационные билеты. Он был настолько деморализован, что забыл даже представиться, и молча с ужасом смотрел то на билеты, то на Патрашева. Дед, который несмотря на всю свою рассеянность, помнил всех курсантов по именам, поощрительно улыбнулся:
– Саша, бери билет.
Саша взял. Буквы прыгали перед его глазами. В расширенных до предела зрачках не отражалось ровным счетом ничего. Дед понял его состояние:
– Бери другой билет.
Саша просиял, осторожно положил билет на стол и взял другой. Судя по его вмиг остекленевшим глазам и застывшей позе, второй билет он знал немногим лучше предыдущего. Отпуск явно откладывался.
– Анатолий Николаевич! – забеспокоился о сохранности своей надбавки за отличное подразделение командир нашей роты, капитан-лейтенант Ефим Михайлович Булавкин. – Давайте «заболеем» его.
В переводе на общедоступный русский язык эта просьба означала: запись курсанта С. в «Книгу больных», освобождение последнего от экзамена и возможность избежать появления крайне нежелательного «неуда» в экзаменационной ведомости 342 класса, что, в свою очередь, позволяло сохранить роту отличной, а ее командиру сохранить надбавку в 70 рублей к своей более чем скромной, зарплате. А самое главное – наш класс, наша рота, наш родной третий факультет сохраняли шансы победить в социалистическом соревновании с первым факультетом.
Курсант С. мог после «чудесного выздоровления» сдавать экзамен вплоть до второго пришествия, получать неограниченное количество двоек, это уже никого не волновало, ибо не шло в зачет. Как правило, в подобных случаях, поступали именно таким образом – технология была отработана – но Дед повел себя неадекватно:
– Фима (это относилось к Булавкину), не мешай! Саша, бери другой билет.
Глаза курсанта вновь приняли осмысленное выражение. Когда до него дошло, что еще не все потеряно, на его лице мелькнуло жалкое подобие улыбки, он судорожным движением бросил ненавистный билет на стол, схватил третий по счету билет и впился в него глазами.
Увы, чуда не произошло. Третий билет был знаком ему ничуть не более двух предыдущих, но, отлично понимая, что брать четвертый уже просто неприлично, Александр, тяжело вздохнув, пошел к доске. Прикрепив, как положено, билет кнопкой к последней и еще раз тяжело вздохнув, он вывел мелом аршинными буквами: «БИЛЕТ №19». На сем его творческий порыв иссяк. Когда, спустя минут 20, Дед в сопровождении изнывающего от дурных предчувствий комроты подошел к Александру, его доску кроме вышеуказанной надписи по-прежнему ничего не украшало.
– Анатолий Николаевич! – взмолился Булавкин – Умоляю! Давайте «заболеем» его.
– Фима! Не мешай! Саша, ты что, совсем ничего не знаешь?
– Анатолий Николаевич! Я учил…
– Нарисуй подводную лодку. Фима! Уйди отсюда! – прикрикнул Дед на пытающегося что-то сказать капитан-лейтенанта.
Саша изобразил на доске нечто напоминающее кривой огурец.
– Так, хорошо. Теперь расставь силы, действующие на лодку.
Знаний курсанта хватило только на указание массы лодки, силы плавучести, основного гидродинамического сопротивления и упора винтов. На сем и закончил.
Дед искренне расстроился. Саша тоже. Больше всех расстроился Булавкин: какой-то несчастный курсант нагло лишал его заслуженной и уже давно мысленно распределенной надбавки. Надо было спасать положение, и Ефим Михайлович сделал последнюю отчаянную попытку:
– Анатолий Николаевич! Замполит и начфак нас не поймут!
Пропустив крик души комроты мимо ушей, Патрашев обратился непосредственно к виновнику его переживаний:
– Саша! Дай мне честное слово, что никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах ты не будешь заниматься гидродинамикой!
Глаза Саши округлились, он молитвенно сложил руки на груди, казалось, еще чуть-чуть, и он разрыдается.
– Анатолий Николаевич! Даю честное слово! Клянусь Вам! Никогда! В жизни не буду заниматься гидродинамикой! Клянусь! Честное слово! – повторял Саша, еще не веря своему счастью, но интуитивно чувствуя, что ситуация изменяется в его пользу.
Он ел Деда глазами. В них явственно читалось: «Отец родной! Не сомневайся! Вот те крест! В гробу я видел эту гидродинамику! Гори она синим пламенем! В жизни не приближусь к ней и на пушечный выстрел! Не погуби, дай уехать в отпуск со всеми!»
– Иди, пятерка.
Челюсти отвалились у всех присутствующих на экзамене, без исключения. Только Анатолий Николаевич сохранял олимпийское спокойствие. Первым пришел в себя Александр. Не дожидаясь, пока начальство передумает, он тихо испарился из класса. Вторым опомнился Булавкин:
– Анатолий Николаевич, зачем же Вы так? Не стоит шутить над такими вещами!
– А я и не шучу. На, смотри, – Дед размашисто вывел в экзаменационной ведомости напротив фамилии С. «отлично». Наткнувшись на недоумевающий взгляд командира роты, пояснил:
– Саша для науки не опасен, а тебе и факультету нужна отличная рота. Мне не жалко.
Такое мог позволить себе только Великий Преподаватель.
Социалистическое соревнование в том году мы проиграли, и взяли на себя новые, повышенные социалистические обязательства.
На дворе стояло лето 1975 года. Маразм крепчал.
Один черт – офицеры!
В конце 1976 года РПК СН 667Б проекта под командованием контр-адмирала Виктора Павловича Фролова вошел в акваторию завода в городе Полярный. Нам предстояла постановка в крытый док для детального осмотра атомохода и восстановления резинового покрытия корпуса, потрепанного в предыдущих плаваниях. Ходили в моря мы много. Головной ракетоносец второго поколения обкатывал новые технические решения, узлы и агрегаты, оружие и механизмы. Шла напряженная боевая учеба: привыкание личного состава к новейшей технике, ее обкатка, освоение тактики применения супер оружия, доверенного нам государством, демонстрация присутствия в тех или иных районах мирового океана, словом, засиживаться в базе было некогда. По ходу дела всплывали и оперативно устранялись учеными, инженерами и технологами различные недоработки и огрехи, допущенные при спешном проектировании и строительстве этой, без преувеличения, чудо-субмарины. Одним из «больных» мест оказалось резиновое покрытие корпуса. Семисантиметровые резиновые плиты, посаженые на специально разработанный клей, легко отрывались пульсациями давления воды на корпусе при движении атомохода. Впоследствии эта детская болезнь поспешного конструирования была успешно преодолена, но в первые годы подводки возвращались из автономок как ободранные в брачных играх самцы карпа и других драчливых рыб. Чешуйки – резиновые плиты – оторванные, как правило, с одного конца, топорщились в разные стороны, хлопали по корпусу при движении, многие просто отсутствовали, оторвавшись и отметив путь атомохода этими своеобразными «вешками». Предпоследний выход в море не был исключением. Мы пришли в Полярный зализывать раны. Виктор Павлович ювелирно ввел РПК СН в док. Зазор между створками ворот и корпусом субмарины составлял всего несколько сантиметров. Когда винты подводного крейсера прошли ворота, все облегченно вздохнули. Началось медленное всплытие. Вода нехотя отступала, обнажая округлые борта подводного ракетоносца. Спустя несколько часов он предстал перед присутствующими во всем своем величии.
Более 130 метров в длину, около 12 метров в ширину, 18 метров от киля до крыши рубки! Полтора футбольных поля в длину и высота шестиэтажного дома особенно впечатляли стоящих на стапель-палубе людей, независимо от того, видят ли они эту махину впервые или уже неоднократно наблюдали подобное рукотворное чудо. Из всех отверстий, шпигатных решеток, приемных и отливных кингстонов стекала вода, оставляя большие лужи на стапель-палубе дока. Лужи расползались, сливались в большие озера, уходили через шпигаты за борт. Лодка возвышалась над нами, поражая воображение. Мы знали, что мощь каждой из наших ракет, выраженная в тротиловом эквиваленте, в полтора-два раза превышает суммарную мощь всех боеприпасов использованных во Второй мировой войне. Умножать эту цифру на количество шахт и приплюсовывать сюда мощность ядерных боеголовок торпед и ракето-торпед, покоящихся в торпедных аппаратах и хищно поблескивающих на стеллажах в торпедном отсеке, уже не хотелось. Человеческое сознание не в силах представить себе в полной мере, что способна натворить одна такая субмарина, конечно, при условии, что ей дадут возможность отстрелять весь свой боезапас, а не отправят на дно прежде… В момент стрельбы атомоход лежит на боевом курсе, двигаясь с ограниченной скоростью, на относительно небольшой глубине, чтобы набегающий поток воды не опрокинул выходящие из шахт ракеты. Это наиболее уязвимый момент, когда АПЛ может стать легкой добычей для противолодочных сил. Наверное, нас хорошо понимают летчики бомбардировочной авиации, вынужденные выдерживать боевой курс под огнем вражеских зениток, не имея возможности применить маневр уклонения до момента сброса своего смертоносного груза.
Так или иначе, громада ракетоносца заняла свое место в крытом доке. Мне пришлось обеспечить функционирование общекорабельных систем. К отливным кингстонам фановой системы присоединили специальные шланги, выведенные в цистерны баржи-грязнухи, ошвартованной рядом с доком. Значительно сложнее оказалось наладить вентиляцию АПЛ. Пришлось приподнять примерно на 0,8 метра ПВП – устройство подачи воздуха под водой – некий аналог шнорхеля, применяемого немцами еще в период Второй мировой войны на подводных лодках для забора воздуха с целью обеспечения работы дизелей при нахождении в перископном положении. На головку ПВП надели некий приемный колпак, снабженный гофрированным рукавом, выведенным наружу. Все, вентиляция АПЛ была обеспечена. Включили вентиляторы, и по лодке распространился чудесный морозный воздух. Температура в самом доке между тем поднималась все выше и выше, достигнув вскоре отметки в 45 градусов по Цельсию. Это было необходимое для клейки резинового покрытия условие. За бортом дока было – 16 градусов по Цельсию. Ошалевшие от жары люди периодически выскакивали на пирс, жадно хватая ртом морозный воздух. Выходили прямо в РБ, не обращая внимания на окружающую температуру. Странно, но никто из нас не то что воспаление легких, даже насморка не схватил. Единственно, что было отрадно, так это то, что мы твердо знали: никто нас после 18 часов на заводе задерживать не будет. 18 часов и все – море на замок до 8:00 следующего дня. Мы были свободны! Можно было пойти в гости к друзьям, навестить Дом офицеров, сходить в кинотеатр и, конечно же, в ресторан. Не просто в ресторан, а в Ресторан. Именно так, с большой буквы. Это было самое любимое место практически всех офицеров и мичманов, местных и командированных, ученых, конструкторов и представителей БГАН, местных холостяков и разведенных, одиноких женщин и девиц соответствующего поведения. Надо отдать должное, многие из них могли дать фору современным моделям из самых престижных мировых агентств. Для меня, молодого лейтенанта, все было внове, и я смотрел широко открытыми глазами на этот незнакомый, своеобразный, совершенно неповторимый мир. Хорошо помню свое первое посещение данного заведения, состоявшееся дней через пять после нашей постановки в док.
Мы пришли вдвоем с акустиком с нашей лодки, таким же лейтенантом, как и я, Андреем Смысловым. Было еще относительно рано. Музыка не оглушала, все выглядело весьма пристойно. За соседним столиком сидела молодая женщина. Сказать, что она была красива – ничего не сказать. Идеальная фигурка, точенные ножки, шпильки сантиметров в 12, короткое платье небесного цвета подчеркивало голубизну ее огромных глаз, расположившихся на утонченном, породистом лице. Пушистые каштановые волосы спадали ниже плеч. У нас захватило дух. Удивляло только то, что все, входящие в ресторан, проходят мимо, никто не пытается даже приблизиться к ней, хотя практически все оглядывались. Убедившись, что это чудо природы – не мираж в пустыне, сделали робкую попытку познакомиться. Подойдя к ее столику, мы с Андреем осведомились, можно ли присесть рядом с ней. Взмахнув длиннющими ресницами, она одарила нас сперва удивленным взглядом, затем грустно улыбнулась, окончательно очаровав нас ямочками на щеках и подбородке. Покачав головой, она, с нотками превосходства и гордости в голосе, сказала:
– Ребята, вы здесь новички, не теряйте зря время. Я – беспросветная!
Мы, разумеется, ничего не поняли, но страшно смутились, и, рассыпавшись в извинениях, ретировались на ранее занятые позиции. Поглощая закуски в ожидании вторых блюд, мы обсуждали ее слова, пытаясь разгадать тот глубинный смысл, который она вложила в последнюю фразу. Ничего путного на ум не приходило. Поскольку о лесбиянках в то время мы еще не слышали, а секса в нашей стране не было, я по простоте душевной предположил, что «беспросветная» она в том смысле, что бесперспективно с ней, как и со всякой порядочной девушкой, знакомиться в ресторане. Андрей, настроенный менее романтично, чем я, считал, что эта красавица, скорее всего, замужем, поэтому, будучи честной женщиной, сразу предупредила, что «подкатываться» к ней бессмысленно. Разрешил наш спор механик, капитан 2 ранга, инженер, присевший за наш столик. Мы обратились к нему как к третейскому судье. Бросив восхищенный взгляд на предмет нашего спора и проглотив слюну, он любезно просветил нас о положении дел на Северном флоте вообще и в данном гарнизоне – в частности. Оказалось, что все намного прозаичнее, чем мы могли себе представить. Жрицы любви, обслуживающие офицеров, делятся на три основные категории: – однопросветные, двухпросветные и беспросветные. Дальше все зависит от количества «просветов» на погонах жаждущих любви военнослужащих. Однопросветные обслуживали только младший офицерский состав и иногда мичманов. Двухпросветные – старший офицерский состав. Беспросветные, стоящие на верхней ступени этой своеобразной иерархической пирамиды, ублажали только адмиралов. Мы с Андреем переглянулись и покатились со смеху. Вспомнился Высоцкий:
– Понял я, что в милиции делала моя с первого взгляда любовь!
Недавно я с грустью вспомнил ту красавицу. Прошло более тридцати лет, я уже 13 лет соответствую ее «званию», но увы, больше мы не встречались…
Конечно, я шучу, но все же хотелось бы знать, как сложилась ее судьба. Чем она закончила – адмиральшей или спившейся бомжихой? Впрочем, я отвлекся.
…Ресторан потихоньку заполнялся людьми. Первыми появились наши коллеги – офицеры и мичмана с многоцелевой подводной лодки 671 проекта, носящей гордое имя: «50 лет СССР». Эта был именитый экипаж, гремевший, как и наш, не только по Северному флоту, но и в масштабах ВМФ СССР. Вскоре зал был заполнен, шум постепенно нарастал. Музыка заиграла громче, атмосфера сгущалась на глазах за счет сигаретного дыма и водочного перегара. Наблюдать все это со стороны было довольно забавно. Начались танцы. Народ веселился как умел. Напитки лились рекой. Фирменные коктейли носили любопытные названия: «Северное сияние», «Полярные зори», «Белый медведь», «Бурый медведь» и т. д. В переводе на нормальный русский язык это означало то или иное сочетание водки, шампанского, коньяка или спирта. Действовали эти пойла сногсшибательно – и в прямом, и в переносном смысле. Часам к 22 начались первые выяснения отношений между членами экипажа «50 лет СССР». Что они не поделили между собой – тайна, покрытая мраком, но уже кто-то кому-то предлагал «выйти поговорить», кто-то кого-то крыл на удивление короткими словами, поскольку выговорить более длинные, по всей вероятности, уже не мог… Старшие офицеры с АПЛ, присутствовавшие в ресторане, пытались навести порядок, на время это удавалось, потом выяснения отношений вспыхивали с новой силой. Кого-то выкинули из ресторана, кто-то уже мирно посапывал, уткнувшись лицом в тарелку с салатом, из-под ближайшего к нам стола торчали форменные ботинки. Судя по их неподвижности, хозяин находился в полной «отключке». «Беспросветная» красавица куда-то исчезла… Мне стало противно. Я предложил Андрею покинуть данное заведение, на что он с удовольствием согласился. Мы вышли на свежий воздух. Мороз несколько спал. Стояла замечательная погода. Пушистый снег покрывал буквально все. Снежинки, медленно кружась, оседали на наших погонах и шапках, ложились под ноги, скрипели при ходьбе, сверкали в свете редких фонарей. Людей было мало. Идти на лодку не хотелось, и мы медленно продвигались в сторону завода. Нас обогнали капитан-лейтенанты с нашего РПК СН, Котов и Рубцов. Оба были практически трезвые, в хорошем настроении, шутили и смеялись. Служба у них шла хорошо, оба были на отличном счету, отличники БП и ПП. Красивые, молодые, но уже опытные, перспективные офицеры. Кто мог знать, как изменится жизнь одного из них, буквально через несколько минут?!
…Мимо нас пробежали какие-то незнакомые офицеры и мичмана. Следом еще пара мичманов. Увлеченные разговором, мы с Андреем не обратили на них никакого внимания. Кто-то вдалеке отчаянно ругался матом. На фоне ослепительно белого снега впереди хорошо были видны черные силуэты флотских шинелей. Один человек упал, другой бросился бежать в сторону завода. Подбегали все новые и новые люди во флотской форме, началась общая свалка. Мы ускорили шаг, потом побежали. Представшая перед нами картина была безобразна: десятка два или три офицеров и мичманов из нашего экипажа и экипажа «50 лет СССР» отчаянно мутузили друг друга. Остаться в стороне было невозможно. Все происходящее потом запомнилось плохо. Досталось практически всем. От тяжелых последствий спасла оперативно прибывшая на место драки дежурная рота. Кто ее вызвал и каким образом, осталось за кадром, но вмешательство было своевременным. Люди дрались с остервенением, понятия не имея из-за чего возникла драка, кто прав, а кто виноват.
Было ясно одно – Наших бьют!
Одного этого было достаточно, чтобы пьяные, трезвые и не очень офицеры и мичмана лупили друг друга, причем зачастую и своих, и чужих. Когда прибыла дежурная рота, часть драчунов разбежалась, те, кто не успел или вовремя не сориентировался, оказались на гарнизонной гауптвахте. Разбитые носы, скулы, «фонари» в расчет не принимались. Серьезно (и, как оказалось, совершенно безвинно) пострадавшим оказался капитан-лейтенант с нашего РПК СН, Рубцов. Как показало дальнейшее расследование инцидента военной прокуратурой, драка началась с выяснения отношений между младшими офицерами и мичманами с АПЛ «50 лет СССР». Что они не поделили между собой, установить так и не удалось, поскольку никто из участников свалки так и не вспомнил причины, послужившей детонатором драки между лейтенантами и мичманами передового экипажа. Хронология событий была примерно следующей: первая перепалка и мордобой произошли в гальюне вышеупомянутого ресторана, после чего выяснение отношений продолжилось на улице. Кто-то из старших офицеров разогнал прилично выпивших моряков, однако пара мичманов затаила обиду на весь офицерский корпус в целом. В пьяных мозгах, по всей видимости и так не обремененных лишними извилинами, возник план страшной мести. Времена были простые, бейсбольные биты у нас еще не продавались, поэтому «народным мстителям» пришлось воспользоваться подручными средствами – штакетинами из ближайшего забора. Вооружившись подобным образом, они выскочили на плохо освещенную дорогу. В зыбком свете тусклого фонаря мичмана увидели двух человек в морской форме, мирно идущих в сторону заводской проходной.
– Смотри, офицеры! – крикнул один из них.
– Да вроде это не наши? – усомнился другой, очевидно, более трезвый.
Подобная аргументация, однако, не показалась его сослуживцу убедительной:
– Один черт – офицеры!
Тяжелая штакетина обрушилась на ничего не подозревавшего и, соответственно, не ожидавшего нападения Рубцова. Удар пришелся по лицу. Хрустнули вминаемые внутрь черепа кости основания носа, хрящевая перегородка была раздроблена, мягкие ткани разорваны. Каким-то чудом уцелел глаз, хотя надбровная дуга, принявшая на себя удар, была вмята почти на сантиметр. Сознание покинуло офицера практически мгновенно. Он упал и в дальнейших событиях участия не принимал. Капитан-лейтенант Котов остался один против двух вооруженных дубинами мичманов. Выручили подоспевшие с нашей лодки мичмана, вступившиеся за своих офицеров. Один из нападавших побежал за подкреплением на стоявшую у стенки завода АПЛ… Наши тоже сбегали за подкреплением. В драку включались все новые лица, возвращающиеся на завод… Дальнейший ход событий вы уже знаете.
ЧП флотского масштаба надо было немедленно замять. Конечно, драки типа «стенка на стенку», то бишь экипаж на экипаж, случались и раньше, но тут дело было не только в этом. Шутка сказать, передрались экипажи двух известнейших атомоходов. Наша лодка была инициатором соцсоревнования на Северном флоте, «50 лет СССР» тоже гремела всю округу. Это уже попахивало крупной политикой. Начальство действовало быстро и решительно, но без особого шума. Никто не был заинтересован в раздувании скандала. Чтобы избежать драк в дальнейшем, АПЛ «50 лет СССР» немедленно выгнали в море и отправили в родную базу, благо доковые работы были на ней уже закончены, и она стояла у стенки. Мы больше никогда не встречались в одном порту, об этом командование флота позаботилось. Следствие было быстрым, а расправа – скорой. Мичман, произнесший сакраментальную фразу и нанесший роковой удар, получил, если мне память не изменяет, семь лет тюремного заключения. Причем прокурор пояснил, что если бы он просто нанес удар, не упоминая офицеров, то срок был бы примерно наполовину меньше. Его приятель – молчун – отделался то ли четырьмя, то ли тремя годами изоляции от общества. Капитан-лейтенант Рубцов, лицо которого было сильно изуродовано, вернулся в строй, но это был уже совершенно другой человек. Какой-то психологический надлом, произошедший в нем, был заметен невооруженным глазом. Командиры обеих лодок вызывались «наверх», полагаю, не для поощрения. Замполиты получили взыскания по своей линии. Но все делалось тихо, при закрытых дверях. Больше об этом инциденте никто нигде и никогда не упоминал, как будто его и не было…
Конечно, ЧП не нужны ни в одном ведомстве, а тем более в силовой структуре. Доложишь «наверх» о происшествии, так сам первым и пострадаешь. Можно запросто лишиться продвижения по службе, присвоения внеочередного (или очередного) звания, ордена, приуроченного к той или иной юбилейной дате, вылететь из очереди на квартиру, из списков офицеров, направляемых на учебу в ВМА… Список можно продолжить. А сколько удовольствий можно огрести по партийной линии?! Нет уж, лучше молчать как партизан на допросе. Конечно, шило в мешке не утаишь, но тут, во-первых, как повезет, а во-вторых, смотря как сформулировать и доложить. Одно и то же происшествие всегда можно представить по-разному. Доходило до анекдотичных ситуаций. Вспоминается случай с нашим старпомом по боевому управлению, капитаном второго ранга (в то время) Михаилом Михайловичем Киселевым. В один из снежных, морозных, осенних дней он заступил дежурным по нашей 41 дивизии стратегических ракетоносцев в поселке Островная. Накануне вышел приказ о демобилизации, «годки» во всех экипажах готовились отметить это историческое событие, так что обстановка была приближенная к боевой. Повальные обыски казарм, осуществленные командным составом атомоходов и силами дежурно-вахтенной службы, конечно, подсократили запасы спиртных напитков, приготовленных по столь торжественному поводу, но все хорошо понимали, что конфискованные бутылки и фляги – это лишь верхушка айсберга. Основные припасы остались нетронутыми, и должны были «сработать» в самый неподходящий момент. Готовились все – и «годки», и командный состав РПК СН и АПЛ, стоящих в базе, и командование всех трех дивизий, ОВРа, и командование флотилии, и комендатура…
Попойки начались по-плану. Вначале все шло более ли менее пристойно. К 23 часам в одной из казарм началось громкое выяснение отношений между перепившимися годками. Должен заметить, что экипажи РПК СН размещались в пятиэтажных казармах, по одному на этаж. К счастью Михаила Михайловича, экипаж, о котором идет речь, был дислоцирован на втором этаже. Когда дежурный по дивизии, получив сигнал о ЧП в казарме, прибыл наводить порядок, он застал весьма примечательную картину. Дежурный по команде был обезоружен и заперт в подсобке, офицеры отсутствовали, несколько перепившихся мичманов спало в своих каютах, молодые матросы зашхерились кто куда, а собирающиеся на ДМБ старшины и матросы, изрядно набравшиеся к этому времени, бодро мутузили друг друга. Выяснять, что послужило конкретной причиной столь бурного проявления радости по поводу вышедшего приказа о ДМБ, Киселев не стал. Он попытался скомандовать «Смирно!», что в данной конкретной ситуации было грубейшей ошибкой, за которую он тут же и поплатился. Залитые водкой и другими спиртосодержащими жидкостями мозги 21-летних пацанов уже не были способны адекватно воспринимать ситуацию, а тем более анализировать ее и просчитывать последствия своих действий. Им было хорошо, очень хорошо, душа требовала подвигов, поэтому такая мелочь, как дежурный по дивизии, была воспринята просто как досадная помеха, которую нужно устранить. Кавторанга мгновенно обезоружили, отобрав его кортик, после чего под громкое улюлюканье зрителей выкинули его со второго этажа в окно. Следом за ним полетел кортик. Михаилу Михайловичу крупно повезло: он воткнулся головой в огромный сугроб под окном казармы и, прорыв довольно длинный ход, благополучно выбрался наружу, не забыв прихватить свое табельное оружие. Последствий для его здоровья этот полет со второго этажа не имел. Порядок в казарме наводила дежурная рота, вызванная им, а дальнейшее расхлебывание ситуации было поручено военной прокуратуре и политотделу. Поднимать шум никто не был заинтересован, поэтому «совет в Филях» решал только одну проблему – как замять дело? Распитие спиртных напитков, нападение на старшего офицера при исполнении им служебных обязанностей, конфискация у него оружия, отправка его со второго этажа вниз без лифта и прочая, и прочая. Дело тянуло на несколько десятков лет (в сумме) для мирно собиравшихся на ДМБ старшин и матросов. Но… Ох уж это наше НО! Отличная лодка, передовая дивизия, пятно на флотилию… Доклады «наверх», комиссии ГЛАВПУРа, ГШ, МО СССР. Бр-р-р-р-р, подумать страшно. И все из-за какого-то капитана второго ранга? Ну уж нет! Дудки!
Юристы нашли блестящее решение. Оказалось, что виноват во всем именно пострадавший капитан второго ранга. Отдавая приказание «Смирно!», Михаил Михайлович Киселев, оказывается, не приложил руку к головному убору, грубо нарушив Устав ВС СССР. Это подтвердили несколько «морально пострадавших» годков, которые просто не смогли пережить без нервного потрясения такое вопиющее поведение дежурного по дивизии. На нервной почве у них возникло кратковременное помутнение сознание, в связи с чем они начисто запамятовали, кто, как и в какой последовательности действовал в данной ситуации. Очнулись они только тогда, когда капитан второго ранга «непонятно зачем сиганул со второго этажа в окно». Обеспокоенные столь «неадекватным» поведением последнего, они выглянули в окно, убедились, что он благополучно выкопался из сугроба, и успокоенные и умиротворенные, направились спать… Дабы их не беспокоила в дальнейшем военная прокуратура и для компенсации потерянных в ходе «разбора полетов» нервных клеток, командующим флотилии, вице-адмиралом Коробовым, было принято решение немедленно демобилизовать их и отправить домой с первым же пароходом.
Комментарии, как говорится, излишни…
Каждый из нас, покопавшись в памяти, может припомнить уйму подобных случаев. Начальство на Руси, да и во всем мире, никогда не любили беспокоить плохими вестями. Правда, следует признать, что за прошедшие века есть определенный прогресс: в старые времена гонцам, приносящим дурные вести, грозили гораздо большие неприятности, чем сейчас. Их могли обезглавить, посадить на кол, затоптать конями, могли вырвать язык или залить глотку расплавленным свинцом. Сейчас все намного проще и цивилизованнее. Ну, лишат премии, ну, переведут служить поближе к северному полюсу, ну, лишат звездочки или переместят в очереди на квартиру. Но не смертельно ведь! Так, мелочи жизни, правда, все равно неприятные. Нет уж, лучше пусть начальники пребывают в блаженном неведении. И неважно, кто он – старшина роты или Президент Российской Федерации. Судя по последним телевизионным выступлениям премьер-министра России, Владимира Владимировича Путина, он, будучи Президентом России, тоже получал тщательно дозированную и отретушированную информацию о положении дел в стране. Сейчас, на несколько более низком уровне, столкнувшись с реалиями нашей жизни, он кажется удивленным и озадаченным, ведь восемь лет его убеждали в том, что все идет превосходно. Понятно, что чиновники из ближайшего окружения, среди которых, кстати, много офицеров, стараясь не портить настроение главе государства и главнокомандующему в одном лице, всегда исходили только из интересов последнего (не забывая и о собственной безопасности), и их действия были вызваны только благими намерениями, но куда вымощена дорога последними, всем известно, так же, как и то, что получилось в результате…
Остается надеяться, что нынешний президент России, Дмитрий Анатольевич Медведев, будет получать достоверную информацию, дабы иметь возможность принимать правильные и своевременные решения.
Честь имею!
Тяжело в учении – легко в бою
(или кое-что о технике безопасности)
Начало февраля 1977 года я, молодой лейтенант-инженер флота, встретил в общежитии Высших офицерских классов ВМФ в славном граде имени В. И. Ленина. К этому моменту я уже давно сдал все зачеты на самостоятельное управление группой, дивизионом живучести и дежурство по кораблю, несколько раз сходил в море, успешно «закрывал» зачетный листок на допуск к управлению БЧ-5 и чувствовал себя на РПК СН 667-Б проекта если не как рыба в воде, то достаточно уверенно. Последнему обстоятельству поспособствовало и то, что, оказавшись пару раз в аварийной обстановке, я не потерял голову, а своими грамотными и своевременными действиями сумел предотвратить развитие аварии. Конечно, я хорошо понимал, что в первую очередь это заслуга моих замечательных преподавателей и наставников, вложивших в нас не только свои знания, но и свои души, но мне все же было приятно, когда на разборе «полетов» в мой адрес прозвучало несколько теплых слов из уст очень уважаемого мною флагмеха 41-й дивизии стратегических ракетоносцев, капитана 1 ранга Николая Григорьевича Криницкого. Я попал в поле зрения этого замечательного человека, давшего путевку в жизнь сотням молодых офицеров, что и послужило началом моей флотской карьеры. Николай Григорьевич чудесно понимал, что при всей моей подготовке (чем я был полностью обязан блестящему профессорско-преподавательскому составу Высшего военно-морского инженерного училища имени Ф. Э. Дзержинского и моим старшим товарищам с К-279), я – всего лишь, возможно и перспективный, но – полуфабрикат, который требует серьезной доработки. Флагмех с дальним прицелом принял решение направить меня на вышеупомянутые специальные аварийно-спасательные курсы при Высших офицерских классах ВМФ. Таким образом я и оказался в холодном, заснеженном Ленинграде в начале февраля 1977 года.
64 офицера со всех флотов с инженерным образованием приступили к занятиям. Контингент был разношерстный. От лейтенанта до капитана 2 ранга. От 23-х до 42-х лет. От искренне желающих получить дополнительные знания, столь необходимые в дальнейшей службе, до столь же искренне желающих отдохнуть на протяжении нескольких месяцев от опостылевшей и совершенно бесперспективной службы. Все зависело от флагмехов. Некоторые, такие, как Криницкий, посылали молодых перспективных офицеров, планируя в дальнейшем продвигать их по служебной лестнице, другие откровенно решили хоть на три-четыре месяца избавиться от местных алкашей. Каждый решал свои задачи как умел…
Нас разбили на восьмерки. Постарались собрать подводников в одни группы, надводников – в другие, так сказать, разделили по интересам. В группе, в которой оказался я, были собраны подводники, старые морские волки – один капитан 2 ранга, 6 капитанов 3 ранга, и один салага – лейтенант. Стоит ли уточнять, что этим последним был я?
Занятия были хорошо поставлены и продуманы. Могу не кривя душой сказать, что и преподаватели, и руководители курсов делали все от них зависящее, чтобы за относительно небольшой срок обучения вложить максимум знаний в головы своих слушателей. Они преуспели в этом своем стремлении настолько, что по вечерам мы едва добравшись до своего общежития, просто «отключались», продолжая вздрагивать и вскрикивать во сне, когда нам снились отдельные статьи РБЖ ПЛ (Руководство по борьбе за живучесть ПЛ), ПУАБа (Правила по уходу за аккумуляторными батареями) или других специальных инструкций и наставлений. Нас учили всему – от борьбы с крупными корабельными пожарами и поступлением воды внутрь прочного корпуса ПЛ до действий в условиях отключения электроснабжения, освещения (включая аварийное), учили резке и сварке на воздухе и под водой, и еще многому другому, словом, всему, что может пригодиться в непростой жизни подводника.
Практические отработки шли на базе 40 НИИ МО СССР, по-простецки – НИИ-АСС (Аварийно-спасательной службы). Курс по борьбе с крупными корабельными пожарами вел капитан 2 ранга Недвецкий. После успешной сдачи зачетов по теории вопроса нас вывезли «на природу» для закрепления знаний на практике. Стояла студеная погода. Градусник с утра показывал —16 градусов по Цельсию. Мы зябко ежились от холода и кутались в свои шинели, сидя на длинных деревянных скамьях в промерзшем бараке. Недвецкий, проводивший занятия, казалось, не замечал холода, хотя был в одной тужурке. Выглядел он очень торжественно в парадной офицерской форме с золотыми погонами, золотым шитьем на лацканах тужурки и с четырьмя широкими шевронами на каждом рукаве. Лицо Недвецкого просто сияло. Мы все уже были в курсе, что после занятий он с супругой идет на премьеру модной постановки в Мариинский театр, времени – в обрез, поэтому он и был вынужден надеть парадную форму, чтобы сэкономить несколько драгоценных минут на переодевании. Занятия шли в быстром темпе. Кавторанг быстро повторил нам правила обращения и устройство новейшего по тем временам аэрозольного огнетушителя ОА-5, после чего разбил нас на восьмерки и предложил первым счастливцам приготовиться. Я оказался среди избранных. Щелкая зубами от холода, мы без особого энтузиазма переоделись в РБ (робы) и разобрали пластиковые строительные каски. Старший нашей восьмерки, капитан 2 ранга, попробовал приподнять сияющий свежей краской огнетушитель. По всей вероятности, ОА-5 оказался значительно тяжелее, чем он предполагал. Крякнув, капдва поставил его на палубу:
– Сколько же он весит? Пи-пи-пи-и-и…
(Беру пример с телевидения).
– 17 килограммов.
– Лейтенант, – (это мне), – бери!
Я с трудом оторвал это чудо передовой технической мысли от дощатого настила. Действительно, тяжеловат! Делать нечего, я поплелся вслед за товарищами на мороз к макету корабельного помещения, о котором надо сказать отдельно.
Это было, как сейчас говорят, отдельно стоящее сооружение, примерно 5 х 5 метров, сваренное из стальных листов, имеющее пару иллюминаторов и пару дверей, расположенных на противоположных переборках. Строение утопало в снегу. Мы гуськом, вслед за Недвецким, прокладывающим тропу в щегольской шинели, фуражке и белом шарфе, приблизились к нему на несколько шагов. Аркадий Владимирович огромным ключом открыл амбарный замок на обращенной в нашу сторону двери. Распахнув ее, он широким жестом предложил нашей восьмерке проследовать в промерзшее нутро этой комнаты пыток. В сумраке камеры проглядывались очертания корабельных насосов, распределительных щитов и прочего судового оборудования, изображавшего насыщение отсека. Надо сказать, создатели тренажера потрудились на славу: отсек действительно здорово напоминал помещение крупного надводного корабля. Для имитации отсека подводной лодки он был непозволительно просторен. Мы топтались на месте, вытягивая шеи в тщетной попытке рассмотреть что-либо внутри этого железного ящика. Никто не желал проявлять героизм и лезть внутрь первым.
– Ну что же вы! Заходите! – Недвецкий отчаянно тер ухо, пытаясь не допустить обморожения. Фуражка смотрелась красиво, но абсолютно не спасала от холода.
– Но, товарищ капитан 2 ранга, – попробовал применить свои теоретические знания на практике кто-то из офицеров, – по-моему, положено при проведении подобных тренировок открывать вторую дверь и раскатывать пожарные рукава на всякий случай, вдруг огнетушитель не сработает…
– Умница! – саркастически отреагировал Недвецкий – Считай, что теорию сдал! ОА-5 не сработает? Пи-и-и-и-и-и-и-и-и-и! Вторую дверь открыть? А теплый гальюн рядом не оборудовать? Додумался! Видишь, у меня ключа от нее нет, где же я его сейчас буду искать? Ладно, не боись! Огнетушитель – зверь! Моргнуть не успеете, как пламя будет ликвидировано! Что же касается рукавов, то поймите сами: мороз, они же потрескаются! Кто потом их будет списывать? Ты? То-то! Вперед и с песнями!
После такой пламенной речи преподавателя возражать и настаивать на соблюдении предписанных руководящими документами правил техники безопасности, было как-то неудобно. Мы молча полезли во чрево преисподней. Внутри было еще холоднее, чем снаружи. Пар, вырывающийся при дыхании, оседал в виде кристалликов льда на РБ, на каски, на новенький ОА-5. Меня, да и всех нас, колотила крупная дрожь. Никто и не предполагал, как жарко нам всем станет всего через несколько коротких минут…
– Отойдите подальше от двери! – Недвецкий попятился от входа на десяток шагов.
Мы все машинально выполнили команду, сгрудившись у противоположной входу переборки. Надо отдать должное пиротехникам, готовившим камеру к занятиям, – пороху они не пожалели. Оглушительный взрыв в районе входной двери, предваряемый ослепительной вспышкой, потряс сооружение. Его эхо заметалось между переборками, механизмами, судовым оборудованием и нами, затухая, возвращаясь, и вновь пропадая где-то под подволоком. Мы оглохли и ослепли на несколько секунд. Когда глаза понемногу вновь обрели способность видеть, языки пламени уже лизали проем входа, медленно, словно нехотя, пробираясь вслед за разливающимся соляром в нашу сторону. От них кверху поднимались клубы совершенно черного дыма. Я стоял с огнетушителем в руках и как завороженный смотрел на эту сцену. Из задумчивости меня вывел мощный пинок в – как бы это поделикатнее сказать… – словом, в корму пониже ватерлинии, надеюсь, читатели поняли. Капдва, старший нашей группы, был взбешен:
– Тебе что, особое приглашение требуется? Туши, пи, пи, пи-и-и-и-и-и!
Я приподнял ОА-5, взялся за вентиль.
– Не сметь! Пусть разгорится! – фигура Недвецкого смотрелась слегка искаженно сквозь языки пламени.
– Туши!
– Не сметь!
– Туши!!!
К этому времени языки пламени уже полностью скрыли дверной проем и с ревом стали заворачиваться к подволоку. Густой черный дым, собравшийся вверху помещения, заставил нас пригнуть головы. Пользуясь тем, что нас уже не видно и преподаватель не сможет оценить моих действий, я приподнял огнетушитель и резко отвернул головку вентиля. Послышалось легкое шипение. Раструб ОА-5 выбросил небольшое облачко аэрозоли и… сдох. Я потряс баллоном, все еще надеясь на чудо. Увы, чуда не произошло. ОА-5 умолк навеки. Это стало понятно. Непонятно было другое – что нам всем делать дальше. Нестерпимый жар загнал нас в дальний угол. Единственный выход был отрезан стеной пламени. Едкий дым поставил нас на колени в буквальном смысле этого слова: выше дышать было уже нечем. Рассчитывать на помощь извне было по меньшей мере глупо – пока наши товарищи сбегали бы за другим огнетушителем, мы были бы уже кремированы живьем. Головы оказавшихся в огненной западне офицеров работали с предельной скоростью: в наши планы не входило ни сгорать заживо, ни задыхаться в дыму. Единственным плюсом в нашем положении было то, что мы к этому моменту полностью забыли о морозе. Обморожение или даже банальная простуда нам явно не угрожали. Положа руку на сердце, никто из нас в тот момент не имел бы ничего против того, чтобы оказаться на морозе. Гул пламени в тесной железной коробке вызывал мурашки на коже. В остальном внутри было тихо, как в могиле. Снаружи, напротив, раздавались вопли капитана 2 ранга Недвецкого, отчаянно призывавшего нас немедленно воспользоваться чудом современной техники. Увы, как говорится, сами были бы рады, но…
Первым опомнился старший нашей группы. Старый морской волк, механик с ПЛ, побывавший в своей жизни в разных ситуациях, капдва коротко бросил нам:
– Делай как я!
Набросив полы куртки на голову и пригнувшись почти до палубы, он метнулся сквозь пламя к спасительному проему выхода. Надо отдать должное всем офицерам – никто не запаниковал, не попытался спасти свою драгоценную шкуру первым. Мы молча, по очереди, выскочили сквозь бушующее пламя на площадку перед тренажером. «Очередь» образовалась стихийно – в зависимости от близости нахождения к выходу.
Я оказался шестым. И последним, кто отделался легким испугом, без ожогов. Следом за мной выскочили два капитана 3 ранга, которым повезло значительно меньше: у одного пламя опалило кисти обеих рук, у другого в добавок к рукам пострадала и шея – он плохо прижал полы куртки к телу. Все мы хорошенько наглотались дыма. Выскочив на волю, мы дружно повалились в снег, и, как по команде, оглянулись. Картина, представшая перед нашим взором, навсегда врезалась мне в память. На фоне темнеющего на глазах неба чернела коробка пожарного тренажера. Внутри плясали огненные языки. Форс пламени с ревом вырывался из проема входной двери и заворачивался примерно на метр к выступившей молодой луне. Туда же устремлялся и столб черного-пречерного дыма. Только теперь нам стало по-настоящему страшно. Мы сидели прямо на снегу и отчаянно кашляли, казалось, наши легкие, возмущенные тем, что их заставили усваивать кислород из какой-то адской раскаленной смеси воздуха и продуктов сгорания соляра, просто пытаются выбраться наружу через широко открытые рты. Пардон за подробности, но мы постоянно отплевывали сгустки черной от сажи мокроты, вырывавшейся из самых отдаленных уголков легких. Никто из нас более не ощущал мороза. Напротив, всем было жарко, хотя тела и сотрясала крупная дрожь. О том, что могло с нами случиться всего пару минут назад, мы старались не думать, просто молча смотрели, как выгорают остатки топлива в камере, чуть не ставшей нашей братской могилой. Наши сокурсники угрюмо молчали. То, что произошло на их глазах, в комментариях не нуждалось. Полнейшая безответственность одного человека и грубейшее нарушение им правил техники безопасности едва не привели к трагедии. Сам «виновник торжества», белый как полотно, носился кругами между офицерами и догорающей УТС. Руки у него тряслись, а с губ слетали нечленораздельные слова. Раз за разом Недвецкий пересчитывал всех, кто выскочил из огненной ловушки. Восемь! Восемь!!! Он только что счастливо избежал уголовной ответственности, но это еще не означало, что ее вообще не наступит. Вид у Аркадия Владимировича в тот момент был далеко не бравый…
Немного прокашлявшись, почувствовал, что моя левая рука что-то судорожно сжимает. Переведя взгляд на нее, я обнаружил, что это присной памяти суперсовременный ОА-5, едва не угробивший нашу группу. Зачем я не бросил его в том аду, а потащил за собой сквозь стену огня, хоть убейте – по сей день не знаю. Огнетушитель в моей руке заметил и Недвецкий. Он радостно схватил его, но оторвать мои пальцы было не так-то просто. Рука явно не желала расставаться с 17-килограммовым грузом. Пальцы не хотели разжиматься, их пришлось отгибать по одному. Проштрафившийся преподаватель схватил огнетушитель и сломя голову бросился в учебный центр. Его никто не задерживал…
Обожженные товарищи приложили к своим пострадавшим местам снег и вместе с нами молча наблюдали, как догорает огонь в железном ящике. Правда, «молча» – это не совсем верно. Мы все, как я уже упоминал, отчаянно кашляли на разные лады, словно подхватили коклюш. Мороза по-прежнему никто не ощущал. Внезапно перед нами возникла фигура Недвецкого с ОА-5 в руках. На белом, мертвом от пережитого страха лице, сияла улыбка, точнее гримаса, которую с натяжкой можно было принять за улыбку:
– Вот! Нашел! Оказывается, просто воздуха в пальчиковом баллоне не оказалось! Нечем было распылять фреон. Я заправил, можно попробовать еще раз!
Никто не произнес ни слова. Мы с интересом смотрели на своего преподавателя. Не знаю, что отражалось на наших лицах, кроме отблесков догорающего пламени, но он все понял правильно. Губы его дрожали, но, собрав остатки собственного достоинства, Аркадий Владимирович попытался как можно беспечнее сказать:
– Ну что ж, я не настаиваю, отдыхайте. Зачеты сдадите в следующий раз! Вторая группа – приготовиться!
Мороз таки достал нас. Мы встали и побрели переодеваться и зализывать свои раны. Из окна учебного класса, клацая зубами и натягивая шинели, мы наблюдали, как словно по мановению волшебной палочки появились ключи от второй двери этой железной будки, как несмотря на мороз раскатывали пожарные рукава и как нашей второй группе выдавали каски с пластиковыми забралами. Значит, можно, если хочется!
Ребята из второй группы поступили разумнее нас. Они не давали пламени разгораться, а тушили его прямо в зародыше. Чужой опыт тоже чего-нибудь да стоит! Надо отметить, что и Недвецкий не настаивал на том, чтобы дать пламени разгореться… Отработка прошла успешно. Аркадию Владимировичу повезло во второй раз: среди нас (включая и потерпевших) не оказалось ни одного склочного человека, который жаждал бы крови. Никто и не подумал жаловаться по инстанции, так что Недвецкий отделался испугом и опозданием на премьеру спектакля, за что, думается, он получил сполна от супруги…
Занятия продолжались. Нашей восьмерке, несмотря на то, что все правила техники безопасности теперь соблюдались неукоснительно, а огнетушители проверялись по несколько раз, официально проставили зачеты и разрешили более не принимать участие в тренировках. Честно говоря, сначала мы все обрадовались – уж слишком велик был пережитый стресс. С интересом наблюдали, как наши товарищи суетливо кидались тушить первые языки пламени, как некоторые сразу выскакивали через противоположные двери из камеры «крематория», как мы для себя называли УТС. Спустя три недели мы поняли одну простую истину: если мы не переломим себя и вновь не пройдем через эту камеру, у нас навсегда останется страх перед пожаром на корабле или, что еще хуже, на подводной лодке. Надо было видеть глаза Аркадия Владимировича, когда вся наша великолепная восьмерка подошла к нему на очередных занятиях по противопожарной подготовке с просьбой допустить нас до тренировок. Он был явно растроган и смущен. Лично проверил огнетушитель, нашу экипировку и сказал редкие для 1977 года слова: «Ну, с Богом!»
