Ёперный театр

скачать книгу бесплатно

В скором времени оба спектакля убрали из репертуара…

VI

Из всех, с кем мне довелось общаться в театре, самые притязательные – это заслуженные артисты. Однако иерархическая ступень в России во многом уступает Японии. Там артист получает не только титул, но и новое имя, подчёркивающее его статус. Мне довелось поработать на одной сцене с национальным достоянием Японии, солистом традиционного театра «Кабуки». О таких привилегиях, коими он обладал, наши артисты и мечтать не могли. За ним была абсолютная монархия. Звали его Накамура Гандзиро III.

Театр оперы и балета отличается от драматического тем, что заслуженные артисты ведут себя более высокомерно, словно они народные. Но в отличие от драматического театра, где актёры имеют всенародную известность, «народных» артистов театра оперы и балета мало кто знает.

Так, бывало, пройдёшь мимо, поздороваешься с заслуженным, он оглянется по сторонам с таким выражением лица, будто ему что-то почудилось, потом, скрипя шеей, повернётся, чуть кивнув головой, сдержано ответит на приветствие. Руки так и чесались дать подзатыльник.

Накамура Гандзиро III нанёс не только удар по самолюбию, но и по эстетике театра оперы и балета. То унижение, которое испытали представители высокого мирового искусства, превзошло все пакости монтировщиков за период существования нашего театра!

В день приезда труппы «Кабуки» у входа в служебное помещение сотрудников встречала вахтёр. Её поставили следить за тем, чтобы все, кто пересекает порог, снимали уличную обувь и далее шли босиком.

– У нас увеличили штат полотёров? – удивился я.

– Нет, японцы повсюду расстелили свои ковры, – ответила она.

«Ёперный театр!» – подумал я, увидев столпотворение японцев в традиционном кимоно. У хорового класса в позе лотоса сидели гримёры и причёсывали парики. Тонкими палочками они поднимали по волосинке над собой и укладывали их на парик безупречно ровными прядями. Тут же за спиной я услышал громогласное «Безобразие!!!»

Бабушка вахтёр, на которую раньше не обращали внимания, заставила заслуженного артиста снять обувь перед входом в храм искусства. С ненавистью глядя на японцев, он босыми ногами пробежал по ковру, качая надутым подбородком, и растворился в перекрёстке коридора.

В цехе сидел обескураженный Джон Бор. Дело в том, что его носки были не первой свежести, ещё, как назло, с дыркой на пятке. Миновав японцев, он испытал невероятное смущение, что в принципе для него было нехарактерно.

– Где все? – спросил его я.

– Ушли разгружать машину – ответил он.

– А ты почему не пошёл?

– Носки не выдали…

На погрузочной зоне я столкнулся с не менее забавной картиной. В России лишь один раз я видел в монтировочном цеху девушку, когда к нам приезжал московский театр. Да, если бы в нашем коллективе работала барышня? Finita la commedia! У самураев в штатном расписании нет ограничений по половым признакам, мешки таскали все, ну, кроме «императора».

Как правило, в театрах на выездах используют кофры, японцы же свалили всё в один мешок, который весил около полутонны. И таких было несколько. Хотел бы я увидеть, как они грузили это в самолёт! Облепив неподъёмный скарб, как муравьи, они тянули его всей оравой к грузовому лифту. Ич, ни, банзай!

Наши парни смотрели на них со стороны и удивлялись. Отдельное внимание было приковано к японкам, а точнее к их полусогнутым позам. Насладившись эстетикой японской эротики, мы всё-таки решили им помочь.

На ломаном английском мы попросили девушек отойти в сторону. К нам подбежал низкорослый бригадир и начал возмущаться. Неподалёку стоял переводчик, он помог нам установить контакт. Бригадир доказывал нам, что девушки получают за это деньги и мы не должны вмешиваться в их уклад. Мы же объяснили ему, что у нас берегут женщин и, коль скоро они в гостях, обязаны уважать и нашу культуру. Бригадир не стал спорить, мы поменялись с японками местами. Видели бы вы их растерянные, но счастливые взгляды. Сакура расцвела!

Вообще японцы – ребята нормальные. На крыльце, возле театра, им организовали курилку, я вышел на улицу и притёрся к делегации, мне было интересно пообщаться с ними. С одним из японцев мы заговорили на ломаном английском, начали о чём-то шутить. Я похлопал его по плечу, и ко мне тут же подлетела служба безопасности. Выяснилось, что это был какой-то министр, сопровождавший делегацию. Он дал знак охране, чтобы они не вмешивались в наш разговор. Мы пожали друг другу руки и разошлись.

Несколько дней за кулисами монтировщики смеялись до икоты. Для нашего бестактного восприятия японский фольклор был очень забавным. Под аккомпанемент двух струн пел Накамура, это слышалось приблизительно так:

Ау-а-й ю-йа-уию-йа-уи

Си-ши-щи-на уй-куй…

Всеобщее веселье дополняло то, что женские роли в театре Кабуки исполняют мужчины, и Накамура Гандзиро III всегда был главной героиней романа.

Пока мы заливались за кулисами, у других сотрудников театра был траур. Вот уже второй день в храме искусства они ходили босиком. Спокойнее всего к этому относились артисты балета, для остальных это была червоточина. Монтировщики не были исключением, Все ждали какого-то чуда и вот на третий день совершилось!

Как обычно, облепив со всех сторон стол, мы по очереди играли в нарды. В какой-то момент заприметили Карла, идущего в театр. Интуиция подсказывала, что Габсбург не подведёт. И вот за дверью раздался дикий ор. Мы выбежали на шум.

Карл стал инициатором международного скандала. Он отказался снимать обувь и прошёлся по коврам, оставив за собой грязные следы. Его окружило руководство нашего театра и японской делегации. Директор сделал ему выговор, на что Карл послал его туда, куда не пробиваются лучи восходящего солнца.

Японцы благоволили храброму самураю. Характерным русским жестом кто-то из руководства «Кабуки» поднял руку кверху и резко опустил. Тем самым дав понять, что инцидент исчерпан. Тут же все в театре обулись. Последний день гастролей оставил русский след на бесценных коврах.

В эти дни произошёл один эксцесс, за который я очень долго переживал. Японцы всё время ходили в своих традиционных тапках, которые мы называем сланцами, и носках, с вырезом под большой палец на липучках. Собрав пожитки, они побросали тапки и носки в огромный бак на сцене.

Прощаясь, мы встали друг напротив друга. Обменивались любезностями и сувенирами: мы им водку, они нам тапки в полиэтиленовой упаковке, брелоки и футболки. В момент торжественных речей, не дождавшись вручения подарков, Михалыч и Джон Бор с головой нырнули в мусорный бак. Толкаясь, они набрали охапку всего, что могли унести, и убежали с добычей в монтировочный цех. Я не имел к этому никакого отношения, но мне было очень стыдно, всё-таки сотрудники театра!

VII

Во взаимоотношениях монтёров с театром есть один недостаток: женщины всегда просят помочь, когда нужна грубая мужская сила. Остальные сотрудники начинают относится к этому как к должному и наглеют невероятно. Это, конечно же, всегда заканчивается каким- нибудь полускандалом, а один раз был вообще из ряда вон выходящий случай.

Оборзевшие бутафоры оставили с двадцаток стульев на сцене и наказали нам их убрать. Мы предупредили, что за такое хамство они будут жестоко наказаны. Однако бутафоры не предали этому никакого значения и молча ушли со сцены.

Мы посовещались и направили к ним парламентёра. Тот популярным языком объяснил, что, если сейчас они не уберут стулья и не освободят нам сцену для монтировки, их стулья превратятся в щепки. Парламентёр вернулся ни с чем – утилизируем!

Мы не поленились и все эти стулья подняли на самую высокую галёрку, после чего, перекрыв все выходы на сцену, начали их сбрасывать на планшет. Я думаю, что такого вандализма не видел ни один театр. Реквизит разлетелся в щепки, а то, что уцелело, было добито ногами, руками и штанкетными грузами.

Самое страшное, что происходило до этого с бутафорами, были поеденные бублики, приобретённые для спектакля. Да, предшествующие монтировщики таскали сухари на закуску. Реквизиторы были вынуждены покрыть всё съедобное лаком. В нашей ситуации припарки уже бы не помогли.

После этого они с нами очень долго не разговаривали, как ни странно, за порчу реквизита нам тоже ничего не было, поскольку не мы несли за него материальную ответственность, а они. Более бутафоры нас ни о чём не просили.

Не подумайте, что только монтировщики способны на безрассудные поступки. Про любовные треугольники рассказывать не буду. А пьяные все дураки…

Однажды, после спектакля, я провёл время в компании с Диким и артистом хора. Это было незабываемо, доложу я вам. Как и водится, вначале всё было предельно культурно. Мы общались, смеялись, вспоминали курьёзные моменты в работе. В какой-то момент напиток подогрел настроение и развязал хоровику язык. Артист начал фантазировать о своей принадлежности к Тамбовской ОПГ. Дикого это очень сильно задело. До театра он работал постовым милиционером, на службе Дикий перестарался и был уволен по статье. С таким клеймом его могли принять только в постановочную группу и то сугубо по знакомству.

В общем, слово за слово, между ними началась драка. Мне удалось их разнять, на следующий день обоим было стыдно. А больше всего артисту, как весьма интеллигентному человеку, показавшему себя обычной шпаной. И таких случаев было предостаточно.

Ну что я всё о пьянке. Театр – это, прежде всего, красота. Все следят за своим внешним видом. Особенно балет. Несколько месяцев я был рабочим костюмерного цеха. Мужские костюмы я подкатывал к гримёркам и оставлял у дверей, а вот в женские гримёрки я наглейшим образом вламывался без стука. Раздетые актрисы ругались, но потом привыкли. В тот момент, когда я начал испытывать к ним равнодушие, быстро с этим завязал, чтобы не перейти на селективные ингибиторы.

Чем больше работаешь, тем больше приедается хождение полураздетых актрис, чего не скажешь, например, о студентах. Однажды на сдаче экзаменов болеро обнимая в танце девчонок возбудился, но вёл себя как настоящий артист – не останавливался. На это зрелище собралось много женщин, все они хихикали. Мужская сила помогла ему сдать экзамен. Но из всего того, чему я был свидетелем, самое большое впечатление на меня произвела балерина с третьим размером груди. На репетиции в Петергофе она размашистыми прыжками спускалась по ступеням Большого каскада в обтягивающей футболке. В тот момент даже видавшие виды худруки не удержались от…

VIII

Лучше и не придумаешь, чем в шесть утра назначить отправление автобуса. Я был пунктуален и прибыл ровно перед отбытием. На меня злился завмонт, я сверился с часами, молча зашёл в автобус. Успел!

Вчера с ребятами из музыкально- драматического театра мы обмывали мой загранпаспорт, теперь мне было не до скандалов. Но Карл без этого не мог, он пытался затолкнуть в багажные отделения свой велосипед. Непонятно, зачем ему вообще он понадобился, но расставаться с ним Карл не собирался. В связи с этим труппа курила у автобусов ещё пятнадцать минут.

Это была последняя поездка с театром оперы и балета, в этот момент я уже уволился и перешёл в другой. На новом месте мне нравилось больше, в первую очередь зарплата в пять раз была выше. Коллектив тоже кардинально отличался, мои новые коллеги зарабатывали дополнительно на съёмочных площадках, а также в театрально-декорационных мастерских. Каждый день, после работы, мы с ними носились по клубам и ресторанам, денег хватало на всё. Отпустив меня на гастроли в Финляндию, они напичкали меня валютой и списками, у меня сложилось впечатление, что я еду за покупками.

Автобус тронулся, мы устремились навстречу новым приключениям. Я смотрел в окно. Проезжая безлюдные улицы, я поймал себя на мысли, что впервые оценил монументальность Эрмитажа.

– Раньше всё было по-другому, – заговорил со мной Карл.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил у него я.

– В восьмидесятых годах нам очень хорошо оплачивали гастроли. Суточных мне хватало на то, чтобы в Москве поставить на сцене декорации, поехать на такси в аэропорт, взять билет в Сочи, искупаться в море и вернуться обратно.

– Да, неплохо. Ваше поколение настолько добросовестно шиковало, что нашему ничего не осталось.

– Я знаю, что за глаза вы надо мной посмеиваетесь. Только, видишь, в чём дело, в глаза-то вы мне ничего сказать не можете. Я тёртый калач, а вы ещё мальчишки.

– Коллектив забавляет то, как ты всех посылаешь на три буквы, – ответил я.

Карл улыбнулся.

– А как ещё разговаривать с тупорылыми? Раньше артисты из себя ничего не строили, вели себя как нормальные интеллигентные люди. А что сейчас с ними происходит? Извращенцы, да и только. Скоро по сцене, как в бане, голые будут бегать. Попомни моё слово!

– Ну не все же?

– А я не всех ругаю. С талантом мне приятно побеседовать. Думаешь, если артист учит роли, он становится умнее? Нет. У тебя же не прибавиться ума, если зазубришь наизусть песенку семерых козлят. А что касается руководства, ты знаешь, раньше, возвращаясь из заграничной поездки, монтировщик мог позволить себе купить подержанный автомобиль. А сейчас у нас суточные двадцать евро, ты сам-то как думаешь, это нормально?

– Мог бы и не ехать, – улыбнулся я.

– Да, захотел сменить обстановку…

– Я понимаю, о чём ты хочешь мне сказать. Помнишь, к нам приезжал грузинский театр?

– Имени Шота Руставели, я и до этого работал с ними, – ответил Карл.

– Когда на сцене была направка света, в зале сидел, как мне показалось, их осветитель. Я сел рядом, мы разговорились с ним, а когда познакомились, выяснилось, что это был Роберт Стуруа. Я шесть лет отбарабанил в театре и ни разу так свободно не общался с нашими режиссёрами. А тут, всемирно известный человек, абсолютно не заносчивый…

– Поэтому и всемирно известный, – перебил меня Карл, – наши-то хищники, им надо урвать. А наглые! Помнишь, прибегал к нам «товарищ», за бутылку на репетицию просил нарядить сцену как на генеральный прогон?

– Михалыч тогда за две договорился, а мы отказались помогать, – вспомнил я.

– Вот, я тебе об этом и говорю. Один придурок предлагает, а другой соглашается. Артисты балета, сидящие рядом с нами, внимательно слушали Карла, переглядывались между собой и хихикали.

– Смешно, да? Вам посмеяться можно, благодаря балету по миру путешествуем. А с нашей оперой далеко не уедешь. Вот пример, у нашей бывшей директрисы, пока она на должности была, муж во всех спектаклях был солистом. Её убрали, и солист поменялся. На том стоим. И будем стоять. Птицу сразу видно по полёту, а если знаешь, что рано или поздно вылетит, так чего ждать. Сразу надо на три буквы посылать. Пусть себе летит.