Шерри

Ольга Шапарт

Шерри

Глава 1: Загадали собаку

В один из обычных дней, когда солнечный свет лениво скользил по полу, Лиза вновь поймала себя на мысли: по их дому действительно разгуливает огромная белая хаски, больше похожая на волка из северной сказки. До сих пор это казалось ей чудом – как будто кто-то исполнил её детское желание, когда взрослым уже не полагается верить в магию. Лиза вдруг вспомнила, как когда-то загадала: если в её жизни появится собака, то обязательно белая хаски. А теперь – вот она, Шерри, собственной персоной, с густой шерстью и умными глазами цвета корицы.

Дети сидели по своим комнатам, склонившись над тетрадями. По давно заведенному порядку после трёх занимались уроками, писали летний читательский дневник. Лиза остановилась в узком проходе между дверями, рядом с зеркалом и полочкой для косметики, где уже давно требовалась генеральная уборка. Она оторвала хлопковую тряпку от рулона, дважды нажала кнопку пульверизатора со спреем для стекол и машинально стёрла пыль с зеркала, разглядывая в отражении себя.

– Ребята, – позвала она, – а ведь мы когда-то загадали именно такую собаку! Помните ту поездку три года назад? Как мы сочиняли на ночь сказку про трех бродячих собак-путешественников?

Из комнаты Миши донесся приглушенный голос:

– Это когда одна из собак всё время попадала в передряги?

– Да-да! – отозвалась Даша из своей комнаты. – А потом они поехали в поезде, прячась в коробке среди чемоданов!

Лиза улыбнулась, и воспоминания унесли её в тот летний вечер.

***

Турция. Влажный, сладкий воздух, уставшие ноги после длинных прогулок, жара, не желающая спадать даже к вечеру. В отель они возвращались полные впечатлений – песок в волосах, запах морской воды от одежды, смех детей. Поздно вечером, когда за окном уже мерцали фонари, Лиза с детьми уютно устроились на одной широкой кровати. По старой семейной традиции они сочиняли сказки – придумывали их прямо на ходу, перебрасываясь идеями, как мячиком.

– Давайте про собак, – предложил тогда Миша, отвернувшись к стенке, на который красовалась картина горного пейзажа.

– Пусть их будет три, и пусть они все разные! – подхватила Даша.

– А вот одна – белая, как снег, – добавила Лиза, сама не понимая, почему ей так хочется добавить этот оттенок в их сказочную палитру.

Вместе они сочинили историю про трех бродячих собак, которые встретились зимой на холодных улицах большого города. Их прогоняли дворники, и даже старушка с первого этажа не захотела пускать погреться в подъезд. Собаки решили объединиться – так было не так страшно мерзнуть, и надежда на чудо казалась более реальной.

В один из вечеров псам удалось забраться в багажный вагон поезда, который уносил их в тёплые края. Спрятавшись в коробке, принадлежащей фермеру, они попали на ферму енотов, где их приютил добрый старик. Там, на цветочной поляне, они впервые за долгое время чувствовали себя в безопасности, валялись в траве, ели до отвала и делились мечтами под звёздным небом.

Каждый вечер сказка удлинялась, обрастая новыми деталями, и Лиза радовалась – как дети учатся фантазировать, как раскрываются их характеры в этих выдуманных историях.

***

– Помните, как мы тогда мечтали, что если бы у нас была собака, она обязательно была бы белой? – продолжала Лиза то прекрасное воспоминание.

– Я думала, что это просто сказка, – призналась Даша, выглядывая из-за двери. – А теперь у нас и правда есть Шерри!

– А помните ту историю с дачным чатом? – продолжила Лиза, оглядываясь на детей, чтобы уловить их реакцию. – Как раз когда мы были в этой поездке соседка Анна написала в чат, что в СНТ знакомым подбросили двух белых щенков метисов хаски в коробке. Я даже показала вам их фотографии, помните? Такие пушистые комочки с карими глазами. Я тогда пошутила, что если бы не наше путешествие, обязательно бы забрала их домой.

– Да, я помню этих щенков! – оживился Миша. – У одного был смешной черный нос, как будто в краске испачкался.

– А у второго пятна на глазах, похожие на очки, – подхватила Даша. – Я тогда так переживала, что их кто-нибудь обидит.

Лиза кивнула и продолжила:

– Я тогда мысленно утешила себя, что судьба всё расставит по своим местам. И что вы думаете? Хаски быстро обрели любящий дом, их забрала семья, которая давно мечтала о собаках. Но, видимо, Вселенная запомнила моё желание… Спустя полгода в нашу жизнь вошла Шерри – тоже белая, тоже хаски, но уже взрослая и со своей историей.

Она замолчала на мгновение, глядя, как дети внимательно слушают, а в их глазах мелькает восторг.

– Получается, – задумчиво произнёс Миша, – если что-то очень сильно хочешь, оно рано или поздно случается? Даже если это не совсем так, как ты себе представлял?

– Именно, – с мягкостью в голосе подтвердила Лиза. – Желания иногда сбываются очень необычным и неожиданным образом. Главное – верить и быть готовым принять этот подарок, когда он приходит.

Даша подошла к маме и, обняв ее сзади за талию, спросила:

– А ты загадала ещё что-нибудь?

Лиза рассмеялась, повернулась к Даше и поцеловала дочку в пробор волос.

– Конечно! Но это уже новый секрет. Может, и вы загадаете что-нибудь? Только всем сердцем, без сомнений.

В этот момент в коридоре тихо поскребла лапой дверь Шерри, словно почувствовав, что о ней говорят. Наверное уже пора вести ее на прогулку. Она зашла, виляя хвостом, и уткнулась носом в мамину коленку. Лиза опустилась на корточки и обняла собаку, а дети присели рядом, каждый погладил Шерри по густой белой шубке.

– Вот она, настоящая сказка, – прошептала Даша, – только теперь мы сами герои.

Лиза посмотрела на своих детей, на собаку, на уютный дом с разбросанными учебниками и неубранной полкой под зеркалом, и вдруг почувствовала: да, чудеса случаются тогда, когда ты готов их заметить. Они в мелочах.

Глава 2: Более полу года назад

В холодный и мрачный зимний день, когда облака затянули небо, а ветер завывал между улицами, жизнь примерно годовалой хаски, оказавшейся на улице, превратилась в бесконечный кошмар. Она бродила по грязным тротуарам города, лапы её были мокрыми от снега и грязи, не успевая просохнуть. Каждое движение приносило только усталость, а в животе раздавалось урчание из-за голода, который не покидал ни на минуту.

Потеряшка не помнила, как оказалась среди серых зданий и неприветливых людей, которые проходили мимо. Возможно, она убежала из загородного дома, сделав подкоп под забором. Или её прежние хозяева выставили её, как ненужную игрушку, не желая заботиться о собаке, которую они когда-то любили. Она могла на прогулке испугаться выстрела фейерверка, или резкого звука тормозов машины, и в панике сорваться с поводка, бросившись прочь, чтобы спастись от охватившего ужаса. Или же она могла выскочить из автомобиля, когда хозяева случайно оставили дверь открытой. В смутных воспоминаниях иногда всплывала радостная игра в парке, как её гладили и угощали лакомствами. Но теперь эти тёплые фантомы памяти казались далекими и чуждыми. Собака шла, чуть опустив голову, и каждый шаг отзывался тупой болью. Какая боль была сильнее? Телесная или душевная…

«Я иду. Я всегда иду. Если остановлюсь – замерзну. Если подойду – меня прогонят. Но вдруг… кто-то всё-таки захочет со мной дружить?» – думала она, глядя на горящие окна домов. Она по волчьи подняла нос вверх, немного замедляя шаг, как будто ловила запахи и ноги привели ее ко входу. У дверей продуктового магазина запах хлеба был таким сильным, что она невольно сделала шаг внутрь.

– А ну, пошла отсюда! – крик продавщицы ошарашил как струя ледяной воды.

Собака поджала хвост, рванула обратно, споткнувшись о порог. «Почему они кричат? Я не кусаюсь. Я просто хотела… чуть-чуть тепла».

Дальше – те же улицы, торопящиеся люди, закрытые двери. Кто-то отмахивался, не глядя, кто-то отворачивался, будто собаки здесь не было. Шероховатые шаги ботинок по снегу, запах чужого парфюма, обрывки разговоров – все сюжеты, такие разные, и такие похожие – пролетали мимо хаски из дня в день.

«Они идут куда-то, как будто я прозрачная… Но я же здесь. Я же жду». Она ловила взгляды – на секунду, на полсекунды – и каждый раз они скользили мимо, как ветер по льду.

И вдруг – тепло. У старой трубы, возле дома, где грелись дворовые коты, стояла бабушка в тёмно-зелёном платке и в тонком пальтишке. Её замерзшие заботливые руки бережно раскладывали в миске хлебные сухари. Вокруг коты: рыжий с обломанным ухом, серый с полосками, угольно-чёрный, сидящий чуть в стороне. Они ждали, каждый со своим терпеливым взглядом.

Запах еды добрался до ноздрей хаски. Она замерла, прижала уши, робко сделала шаг.

– О, какая ты милая! – мягко сказала бабушка, заметив её. Голос располагающий, как разогретое топленое молоко в мороз. Собака приблизилась осторожно, принюхалась. Медленное прикосновение ладони к её голове согревало не только шерсть, но и то, что глубоко внутри.

«Я помню… так гладили раньше. Когда смех был рядом. Когда я была дома».

– Ну что, голодная? – бабушка достала из кармана маленький пакетик, насыпала на снег горсть сухарей.

Собака жадно схватила первый кусочек, и отбежала, потом вернулась за вторым, но не забывала поднимать взгляд, то ли в знак благодарности, то ли желая убедиться, что опасности нет.

«Ты не кричишь. Ты не отталкиваешь… Может, ты моя?»

– Ешь, ешь, – тепло подбодрила женщина. – Здесь тебя никто не тронет.

Рыжий кот подошёл ближе, понюхал собаку, потом отошёл, шипнув.

– Не шипи, Васька, – пожурила бабушка. – У нас сегодня гостья. И, похоже, потеряшка…

Она снова погладила собаку за ухом, и та тихо заскулила от переполняющей радости. Звук был похож на протяжное «Уфф».

– Дорогие мои, – обратилась бабушка уже к котам, – вы ведь знаете, каково это – быть никому не нужным. Холод, голод… Она снова посмотрела на хаски. – А ты, красавица, – мягко улыбнулась, – точно найдёшь своих людей. Я уверена.

Собака, доев сухари, присела рядом, словно не хотела уходить. Её глаза были глубокими, как зимнее озеро, и говорили больше, чем могла бы сказать любая человеческая речь. «Может, она оставит меня? Может, я буду слушать этот голос каждый день?»

Бабушка встала, поправила платок.

– Ладно, я пойду. А ты… не отчаивайся. И возвращайся, если что. Здесь всегда найдётся кусочек хлеба.

Женщина медленно пошла к подъезду. Коты потянулись за ней, один даже обогнал, шурша по снегу.

Хаски проводила её взглядом, пока тёплый силуэт не скрылся за дверью. И только потом поднялась, стряхнула снег с шерсти и двинулась дальше. Снег снова стал колким, ветер усилился. Собака через некоторое время оказалась в парке. За поворотом, среди белых сугробов, промелькнула фигура в спортивном костюме. Легкие волосы выбивались из-под шапки, шаг был быстрым и уверенным. Их взгляды встретились. В глазах молодой женщины мелькнуло удивление.

Хаски тоже немного замедлилась: «Она смотрит. Не отворачивается… Может, она…, моя?»

– Какая же ты красивая… – тихо сказала женщина. Собака прислушалась к голосу, чуть вильнула хвостом, но затем опустила голову и пошла мимо. Лиза обернулась. Белая фигура в снегу уходила всё дальше, но в груди у неё что-то дрогнуло. Она побежала дальше, но образ этой собаки шёл рядом с ней, как невысказанное обещание. Где-то там, за поворотом, собака шла вперёд, унося с собой её тихое: «Осторожно… не потеряйся».

Ветер снова ударил в морду, заставив хаски прищуриться. Лапы вязли в рыхлом снегу – он был не таким тяжелым, как ледяная каша на тротуарах, но всё равно крал силы.

«Я люблю снег… раньше любила. Когда мы бегали по двору, а он падал большими хлопьями. Они прилипали к шерсти, и я отряхивалась, а потом снова бежала. Я всегда бежала к людям. А теперь… я бегу от пустоты».

Собака свернула в тихий двор, где пахло дымом из печных труб. Здесь было меньше машин, и снег лежал ровным ковром. Несколько ворон сидели на голых ветках, наблюдая за ней черными бусинами глаз.

«Птицы всегда смотрят. Но они не подходят. Они не гладят, не зовут…»

Возле гаражей она нашла пустую коробку и осторожно забралась внутрь. Ветер здесь почти не чувствовался, но холод всё равно пробирал. Она улеглась, поджав лапы, и на секунду позволила себе закрыть глаза. В памяти вспыхнул образ: чья-то рука, запах шампуня, тёплый плед. Голос, который смеется и зовет. «Если закрыть глаза, я почти там… почти дома».

Звуки шагов заставили её поднять голову. Мимо прошел человек с пакетом – не глядя, быстро. И снова пустота. Она немного вздремнула, затем выбралась из коробки и пошла дальше. Город был огромным, но казался пустым, потому что в нём не было того, кого она искала. Снег усилился. Хлопья ложились на её шерсть и таяли в еле сохраняющемся тепле тела и тут же превращались в ледяные капли. Она ускорила шаг, и внутри всё время звучало тихое: «Надо идти. Где-то там есть мои люди. Я узнаю их по голосу. По глазам. Я просто узнаю».

К вечеру ветер стал резче, а улицы – пустее. Она вышла к парку, где фонари горели мягким жёлтым светом. Под одним фонарём стояла лавка, на которой лежала чья-то забытая варежка. Собака подошла, понюхала – запах был теплый, человеческий. Она улеглась рядом, положив голову на лапы. Смотрела на дорогу. Ждала. «Я не знаю, кого именно. Но когда он придёт – я пойму».

Где-то в другом конце города Лиза, уже дома, наливала себе чай и вдруг поймала себя на мысли: “Та собака… почему я не остановилась?” Она поставила кружку на стол и задумалась. Внутри что-то тихо шептало: «Может я ее еще встречу?».

Глава 3: Приют и новые знакомые

Утро ещё не успело наполниться дневными звуками города. Воздух был прозрачным, звенящим, словно каждая молекула льда в нём пела свой тихий, холодный мотив.

Хаски проснулась под деревянными балками смотровой площадки, откуда открывался великолепный вид на реку – серую, спокойную, закованную в лёд. Доски над головой были покрыты инеем, а щели пропускали тонкие струйки ветра.

Она еще лежа распрямила лапы, потянулась, приподнялась и подушечки тут же с хрустом коснулись ледяной корки снега. По коже прошла дрожь – мороз был не просто холодом, он проникал внутрь, в кости. «Очередной день, когда мне придется тоскливо бродить по улицам в поисках еды», – подумала собака и отряхнулась от припорошившего снега.

Голод, уже привычный, снова напомнил о себе. Пустой живот сжался, и это ощущение было похоже на тихое, настойчивое требование: «Найди. Ешь. Выживи». Она опустила морду к снегу, осторожно соскребла передними зубами обледенелый слой и проглотила несколько колких крошек, чтобы хоть немного промочить горло. Вкус был чистым, почти металлическим.

Вдалеке нежные трели птиц разрезали тишину. Звук, как воспоминание о весне, он напомнил ей, что в жизни всегда есть чему порадоваться.

Мимо проходили люди. Кто-то выгуливал своих собак, кто-то бежал в спортивной куртке, сосредоточенный на своём дыхании, ритме. Они были рядом и в то же время далеко. Она не переставала заглядывать в глаза прохожих. Рывок ветра ударил в бок, и она прижала уши. Но внутри, под этим ледяным щитом, жила маленькая, упрямая надежда: может, сегодня что-то изменится.

Внезапно появился человек в яркой униформе с логотипом службы отлова собак. Его шаг был уверенным, но не резким – в нём чувствовалась цель, но без угрозы. Собака напряглась: шерсть на загривке чуть приподнялась, мышцы задних лап готовы были рвануть прочь. «Он идёт ко мне. Не знаю, зачем. Может, я что-то натворила? Или заняла чужое место? Оттолкнет, прогонит? Как другие. Может… нет».

– Ну что, замерзла? – произнёс он, присев на корточки, чтобы оказаться на её уровне. Голос был низким, но не пугающим, без резких нот.

Хаски уловила запах – смесь свежего холода, шерсти от его перчаток, лёгкий аромат мяты от жевательной резинки. Этот запах был спокойным, не опасным.

– Не бойся, псина, – сказал он, протянув руку.

Она сделала маленький шаг вперёд, прижала уши, и опустила хвост, не згная чего ожидать от этого сближения.

Из его кармана появился кусочек лакомства, обернутый в прозрачную плёнку. Тонкий треск, когда он разворачивал его, был как зов. Еда. Настоящая. Не снег, не крошки. Еда. Голод победил страх. Она осторожно подошла, взяла угощение, и вкус – мясной, насыщенный – разлился по её языку как мгновенное счастье.

Ловкими движениями рук новый знакомый накинул на собаку поводок, подвязав через плечи без ошейника и повел ее к машине. Салон глотнул её из мороза, спрятав в тёплую нору, и обволакивающий жар казался чужим после долгих ночей на морозе. Воздух пах тканью сидений, резиной ковриков, чуть уловимым ароматом кофе и тем особым запахом, который бывает у людей, работающих с животными – смесь корма, шерсти и дезинфекции.

Хаски сидела на подстилке в багажнике, не сводя глаз с окна. Машина тронулась. Город проплывал мимо: серые дома с замёрзшими окнами, редкие прохожие, в которых она всё ещё пыталась найти кого-то, кто бы посмотрел на неё и улыбнулся. «Теперь всё решают они. Я еду туда, куда они хотят. Я не знаю, что ждёт. Но я не могу уйти».

Машина ехала не долго, потом ворота, двор, помещение. Двери приюта распахнулись, и в нос ударил густой, плотный коктейль запахов. Звуки были громкими и многослойными: лай десятков собак, скрип металлических дверей, цокот когтей по бетону, голоса людей – спокойные, торопливые, усталые. Для хаски это было как шаг в другой мир – шумный, живой, но чужой.

Её встретили сотрудники – в удобной одежде, с быстрыми, но мягкими движениями. В их взглядах было внимание, и это внимание не обижало равнодушием, как на улице, а грело.

Прежде чем вести её в карантинную зону, в ветеринарной комнате собаку внимательно осмотрели. Лера – худощавая женщина с яркими татуировками животных на руках – присела, чтобы быть на одном уровне с хаски.

– Ну-ка, красавица, посмотрим на тебя, – сказала она тихо, по хозяйски заглядывая в уши и раздвигая шерсть на спине и по бокам.

Когда Лера коснулась передней лапы, хаски мгновенно напряглась. Там, чуть выше запястья, была старая рана – заживающая, но всё ещё ноющая в холод. Эта боль была её тайной, личной.

«Не трогай. Это моё. Это – то, что я пронесла через снег и лед. Я сама».

Она тихо зарычала, предупреждающе, и даже попыталась прикусить – не сильно, скорее как знак: «Я боюсь. Не делай больно».

Лера не отдернула руки, ей не привыкать и не такие попадались, только замерла и мягко заговорила:

– Всё хорошо, малышка. Никто не причинит тебе вред.

Она достала бинт, тёплую воду, антисептик с лёгким запахом ромашки. Движения были медленными, без резких рывков. Хаски чувствовала тепло ее пальцев через шерсть и ту осторожность, с которой человек обходился с каждым миллиметром её лапы. Когда бинт мягко обвил рану, боль стала чуть глуше. Внутри появилось странное, непривычное ощущение – ее защищают.

– Ну что, собака, пойдем в карантинный блок, – сказала ветеринар Лера и погладила хаски по голове. Она повела собаку не в общий шумный вольер, а в тихое, отдельное помещение.

Там пахло металлом решёток и чем‑то тёплым – возможно, кормом, который уже стоял наготове. Грязно-белые стены отражали свет, и всё казалось слишком чистым, слишком непривычным после улицы.

Хаски не знала, что это называется «карантин». Для неё это было просто маленькое новое пространство, где не было других собак, но были люди, которые приходили несколько раз в день. Они трогали её осторожно, проверяли лапы, заглядывали в глаза и уши. Больше всего собака боялась людей в перчатках, они были добрыми, но делали больно. Они брали анализ крови и вкололи прививку. У хаски сложилась устойчивая ассоциация, что когда есть перчатки – будет больно. “Зачем они всё это делают?” – думала собака, поджимая переднюю правую лапу, когда её осматривали.

Её кормили каждый день, наливали воду, а иногда приносили лакомство, чтобы успокоить. Собака привыкала к новому режиму: утром приходили люди, проверяли самочувствие, чистили вольер; днём – снова осмотр и странные запахи от лекарств и вакцин. После укола она пару часов лежала, думая, что это, наверное, часть новых правил.

Здесь она впервые почувствовала, что никто не пытается прогнать её. Даже когда подходили близко, это было не для того, чтобы выгнать, а чтобы помочь. Постепенно тревога отступала, и Шерри начинала запоминать голоса сотрудников – один был высокий и звонкий, другой мягкий, как утренний туман.

Через две недели – столько длился её карантин – дверь открылась иначе: не для осмотра, а чтобы перевести ее в новое место. Они с Лерой вышли из карантинной комнаты и перешли в другое помещение. Хаски окинула взглядом незнакомое пространство с вольерами и тихо вздрогнула. Небольшие собачьи “комнатки” с решетками вместо стен шли рядами, в каждом отсеке было по две-три собаки. Некоторые агрессивно кидались на засовы, некоторые с любопытством принюхивались. Здесь было очень шумно. И точно не скучно. Хаски смотрела по сторонам и думала: “Какая большая стая у меня теперь есть”.

Ее подвели к вольеру, где жили две собаки – Нонна и Дина. Пол был застлан соломой, в воздухе витал все тот же запах тёплой шерсти и сухого корма. В углу стояла небольшая деревянная будка. Сбоку поильники, приделанные к решетке.

Нонна – средних размеров двортерьерка – первой подошла, хвост её двигался быстро, глаза светились дружелюбием. Дина – крупная, с густой рыжеватой шерстью и спокойным взглядом – держалась чуть в стороне, но её поза была открытой.

Хаски вошла, хвост колебался от волнения, уши прислушивались к каждому звуку. “Они не рычат. Может… они друзья”.

Животные сблизились, начали обнюхивать друг друга, двигаясь по кругу, как в молчаливом танце. Запахи говорили им больше, чем любые человеческие слова: возраст, состояние здоровья, настроение, даже то, что они ели вчера. Для хаски этот обмен был как тихая беседа:

“Я новенькая. Мне страшно. Ты не будешь меня обижать?”

Нонна, чуть толкнув её носом в плечо, словно ответила: “Нет, не бойся, мы будем рядом”. Дина просто наклонила голову, долго вдыхала запах новой жительницы, а потом сделала шаг ближе, позволяя коснуться боков. Хаски почувствовала, как напряжение в мышцах постепенно уходит. Она припала на передние лапы, как бы приглашая в игру. Нонна радостно откликнулась, а Дина, хоть и медленнее, но тоже включилась в этот тихий, осторожный ритуал дружбы.

– Вот так, – сказала Лера, наблюдая за ними, её голос был почти шёпотом, но в нем звучало удовлетворение. – Теперь вы не просто соседки, а маленькая стая.

Слово «стая» зацепило хаски сильнее, чем она могла понять. «Стая… это когда никто не оставляет. Когда спишь рядом и знаешь – ты не одна?».

К ночи лай и шум в приюте стихли, остались только редкие звуки: тихое пофыркивание собак, шорох соломы под лапами и далекое гудение отопителя. Мягкий свет лампы в углу вольера падал на солому золотым пятном, а в воздухе висело ощущение спокойствия, перемешанное с лёгким ароматом древесины.

Лера снова подошла к вольеру. При её появлении хаски поднялась, хвост задвигался, но теперь уже спокойно, без суеты – как у собаки, которая знает, что её пришли проведать.

– Привет, малышка, – сказала Лера, присев на корточки. – Ну как твои дела? Освоилась?

Она протянула руку, и хаски несмело понюхала ладонь и положила на неё морду. Запах крема для рук и что-то сладкое – может, чай с мёдом – смешались в уютный аромат, который собака считывала, как безопасность.

“Она разговаривает со мной. Я – не просто “собака из отлова”. Я – это я”, – хвост дергался от радости, глаза светились, а сердце, казалось, билось быстрее. Лера погладила её за ухом, и в этот момент хаски наполнилась благодатью и благодарностью: “Здесь ее замечают, заботятся о ней. Здесь добро”.

Лера поднялась, поправила воротник формы и задержала взгляд на хаски, которая всё ещё стояла у решётки, следя за каждым ее движением.

– Знаешь, девочка… – сказала она тихо, будто делилась секретом. – Мы скоро начнём искать тебе семью. Настоящих людей. Таких, которые будут любить тебя и никогда не отпустят.

Слова упали в тишину, как нагретый камешек в холодную воду. Хаски не понимала их полностью, но интонация была ясна: что-то хорошее должно случиться. “Семья… Это значит – тепло, руки, смех… и никто не скажет “Кыш”.

Лера ушла, а хаски посмотрела вслед, потом легла на солому, уткнувшись мордой в лапы, слушая, как за стенами приюта ветер гонит снег. Её глаза постепенно закрывались, но в голове всё ещё жило это новое слово – семья.