скачать книгу бесплатно
Константин Игумнов. Великий сын Лебедяни
Борис Николаевич Григорьев
Это новое издание книги о великом пианисте Константине Николаевиче Игумнове (1873—1948), уроженце г. Лебедяни Липецкой области, наставнике и воспитателе целого ряда выдающихся пианистов и создателе русской пианистической школы.
Константин Игумнов. Великий сын Лебедяни
Борис Николаевич Григорьев
Тебя ж, как первую любовь
России сердце не забудет.
Ф.И.Тютчев
© Борис Николаевич Григорьев, 2023
ISBN 978-5-0060-7495-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
К 150 ЛЕТИЮ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПИАНИСТА
Первое издание этой книги вышло в знаменательные для города Лебедяни дни – 400-летний юбилей города. Лебедянь помнит своих сыновей и собирала их в эти дни на Второй съезд землячества. И, конечно же, имя Константина Николаевича Игумнова звучало на устах и жителей города, и его многочисленных гостей. Пусть и эта книга послужит в качестве дополнительного стимула для воспитания у граждан России чувства гордости за своих предков и для того, чтобы память о выдающемся лебедянце и великом русском патриоте сохранялась и в последующих поколениях россиян.
Предисловие к 1-му изданию
Лебедянская земля дала России много блистательных имён. Среди них есть писатели, художники, учёные, военные, но особо выделяется имя великого музыканта, одного из основателей московской пианистической школы Константина Николаевича Игумнова.
Прогуливаясь по тенистым улицам Лебедяни, вы несколько раз встретите имя Игумновых, членов обширного купеческого клана, некогда живших в этом городе: то на бывшей Дворянской улице, у старинного трёхэтажного особняка, в котором провёл детство Костя Игумнов, то на торговой площади, где стоит храм, воздвигнутый одним из Игумновых, а потом обихоженный другими членами клана, то на бывшей Христовоздвиженской улице, где находится музыкальная школа имени К.Н.Игумнова, то на местном кладбище, где похоронены многие его предки…
Выходить надо в предзакатное время, когда косые лучи солнца, пробиваясь через густую листву лип, отражаются на домах особым красно-янтарным цветом, когда городской шум покидает улицы, а на душе становится как-то тягостно грустно, и в то же время радостно от ощущения какой-то предстоящей встречи с прошлым. Мне кажется глубоко символичным, что именно в этом русском купеческом городе, в Верхнем Придонье, утопающем в яблоневом и сиреневом цвету, появился удивительно яркий талант, который прославил потом всю Россию и который находился в какой-то необычайной гармонии с душой этого края…
…Предметом моих писательских интересов до сих пор была главным образом история, и настоящая книга как бы выпадает из ряда ранее написанного и опубликованного. Идею о её написании подал Лебедянский краеведческий музей, и неожиданно для себя я загорелся желанием собрать воедино все разрозненные материалы – архивные данные, воспоминания современников и его учеников, книги и статьи – и написать биографию этого удивительного человека.
Имея в прошлом отношение к дипломатии и разведке, я приступил к работе, испытывая определённые сомнения в своих силах и компетентности, но в процессе работы я настолько увлёкся, что пожалел, что не соприкоснулся с удивительным миром музыки раньше. Собирая материал об Игумнове и познакомившись с его учителями – великими пианистами и композиторами, с товарищами по учёбе, с обстановкой в Московской консерватории, с событиями музыкальной жизни России конца XIX-середины ХХ в.в., я решил расширить рамки повествования, включив в него рассказ не только о нём самом, но и о людях, окружавших его с детства, об атмосфере, в которой он жил, работал и черпал вдохновенье.
Естественно, писать об Игумнове и не касаться при этом его музыкального творчества было невозможно, но я, не будучи специалистом, сделал это в самом общем виде. Мне важно было показать Игумнова как человека. Выполнить эту задачу было не так просто: собирать материал приходилось буквально по крохам, по крупицам, и находить их можно было в самых неожиданных местах.
Константин Николаевич Игумнов был, как известно, не только великим пианистом, но и великим педагогом. За время своей 50-летней работы в Московской консерватории он подготовил целую плеяду пианистов и музыкантов, которые составили потом славу нашей страны. Примечательно, что следуя примеру своих уважаемых учителей – Н.С.Зверева, А.И.Зилоти, П.А.Пабста, С.И.Танеева и др., он учил своих учеников не только музыке, но и воспитывал в них чувство любви к своей родине, бережное отношение к её культурным традициям и прививал им чувства высокой нравственности.
И последнее: эта книга – дань моего глубокого уважения к великому земляку. Хочется надеяться, что читатель найдёт в ней для себя много полезного и интересного.
В заключение хочу выразить благодарность моей жене Григорьевой Н. Г., оказавшей неоценимую помощь в поисках материала для этой книги, историкам—краеведам Н. Кривошеину и В. Акимову, а также администрации г. Лебедяни, благодаря которым эта книга увидела свет.
Часть первая Истоки
Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
А.С.Пушкин
Глава 1 Корни
Как сообщает нам Сергей Николаевич Игумнов, купеческий род Игумновых прослеживается вглубь до первых десятилетий XVIII века и начинается с некоего Саввы, бывшего дьячка в каком-то селе Рязанского воеводства, что на границе между Раненбургским и Ряжским уездами. Его сын Ефим, родившийся около 1710—1712 г., по семейному преданию, собирался записаться в крепостные к какому-то помещику и начал вести с приказчиком этого помещика переговоры о своём закрепощении[1 - Это было в русле указа Петра I от 1718 г. об обращении свободных людей в крепостных, под который попали и т.н. «церковники» – члены семей церковного причта. Указ, как водится на Руси, выполнялся неуклюже, грубо, с нарушениями и вызвал недовольство как у самих закрепощаемых, так и у помещиков, которым нужно было представить массу справок об этих людях, а потому указ их настораживал. Следствием указа были бега, всякие уловки и обман.]. Но его свободолюбивая жена Василиса резко запротестовала и устроила мужу такую бучу, что тот отказался от своего намерения, а приказчик тоже «обратился вспять». Таким образом, Ефим Саввич избежал закрепощения, а его сын Иван Ефимович (1747—1828), в царствование Екатерины числился уже «купеческим сыном» г. Данкова.
К концу XVIII века у Ивана Ефимовича были уже взрослые дети – Степан (1774—1833) и Иван (1766—1855). Поскольку Игумновы питали явное пристрастие к имени «Иван», этот Иван Иванович получил звание «старший», в отличие от своего сына Ивана Ивановича-младшего.
Иван Иванович-старший был женат на Марии Васильевне Поповой, дочери данковского купца (сразу после этого брака семья Поповых поменяла фамилию и стала носить фамилию «Гостевы»). При регистрации, очевидно в силу своего церковного происхождения или желая взять фамилию супруги, Иван Ефимович хотел взять фамилию «Попов», но чиновник отсоветовал, сославшись на множество людей с такой фамилией. Тогда Иван Ефимович взял фамилию «Игумнов» – забрал чином повыше попа!
На границе XVIII и XIX в. в. Иван Ефимович ведший бакалейную, москательную, чёрную и возможно винную торговлю, уже будучи в преклонном возрасте, вместе с сыновьями Иваном и Степаном, переехал в соседнюю Лебедянь. Есть данные о том, что своей рачительностью и хозяйственной жилкой Иван Ефимович произвёл сильное впечатление на местного богатея-виноторговца, и тот, очевидно, будучи бездетным, перед смертью отписал Игумнову и дом на Дворянской улице (к настоящему времени не уцелел), и все капиталы. Это и послужило мощным толчком к бурной торговой деятельности всего семейства.
Иван Ефимович, вероятно, был первым в роду человеком, проявивший художественные способности. Он стал художником-самоучкой и писал иконы и картины. Его правнук Сергей Николаевич Игумнов пишет, что в углу кладовой родительского дома он однажды увидел пылившуюся на стене картину «аршина в два длиной» с изображением не то скелета, не то смерти. Напугался он так, что больше в кладовую не заглядывал. В Лебедянской (Преображенской) кладбищенской церкви, строителем и старостой которой был Иван Ефимович, до революции имелись образа его работы – и ничего, никто страха перед ними не испытывал. Умер первый носитель фамилии «Игумнов» в 1828 году в возрасте около 90 лет, когда отцу Сергея Николаевича было 5 лет. Долгожительницей была и его жена Мария Васильевна.
(Старо-) Казанский собор города сооружался главным образом на средства Ивана Ивановича-ст. и Степана Ивановича. О том, как умирал Иван Иванович-старший, записано его внуком Николаем Ивановичем и отцом К.Н.Игумнова в специальной тетрадке, заведенной для занесения памятных дат и событий рода:
«…Дедушка Иван Иванович скончался 9 марта 1855 г. в 7 часов утра. Накануне его смерти после обеда я по обыкновению вошёл в контору и уселся проверять книги… Дедушка в это времясидел на диване… Вдруг он заплакал… и только твердил сквозь слёзы: „Прошла, прошла, кончается жизнь моя“. Потом он успокоился, вынул некоторые записки, касающиеся до собора, проверил их, приказал мне вписать их в приходно-расходные книги и подписал их. Вскоре… подали самовар, и он сел по обыкновению пить чай… Садясь за чай, дедушка сказал: „Напиться мне чаю с вами последний раз“. Он был, впрочем, спокоен и улыбался. Тотчас после этого я ушёл домой… Когда мы всей семьёй сидели дома за чаем, он пришёл к нам, посидел немножко с нами у печки в кабинете, потом вышел в залу и сел у среднего окна, которое выходит на улицу. Мне было видно…, как он сидел и беспрестанно утирал слёзы…»
Запись на этом обрывается, но оставляет непередаваемое ощущение мистического чувства, овладевавшего старыми людьми того времени в преддверии наступавшей смерти. Очень часто они почти физически ощущали момент своей предстоящей кончины и в полном сознании готовились к ней. Кто из нынешних людей наблюдал подобные сцены в отношении своих престарелых родственников, умирающих от какой-нибудь очередной болезни века? Это очевидно атавистическое чувство люди нашей эпохи утратили безвозвратно.
А дед Иван тихо скончался в своём флигеле в присутствии родственников, не забыв дать последние наставления по делам, послать за священником, благословить образами домочадцев, причаститься и пособороваться.
В 1798 года у Ивана Ивановича-старшего и Марии Васильевны родился сын Иван-младший, а уже от «младшенького» 9 марта (ст. ст.) 1823 года родился автор вышеприведенных записей – Николай Иванович Игумнов. Он был третьим ребёнком в семье, но после смерти старших брата и сестры стал первым. Женой Ивана Ивановича-младшего в 1819 году стала 16-летняя Елизавета Терентьевна, урождённая Тарасенкова. Отец её Тарасенков Терентий происходил из коломенских крестьян, потом вышел в московские купцы. Елизавета Терентьевна умерла в 1845 году в возрасте 42 лет, родив за 26 лет замужества 13 детей, из которых 5 умерли в грудном возрасте, трое – в раннем детстве или отрочестве и лишь 5 дожили до глубокой старости. Муж пережил её на 10 лет, но, тем не менее, умер раньше своего отца в возрасте 56 лет от нервической горячки. Он отличался хорошим здоровьем и на болезнь свою внимания не обращал, лечиться не хотел. Врача к внезапно занемогшему пригласили поздно, больной терял уже сознание. Успели только пособоровать – священник ждал проблесков сознания в соседней комнате, но попрощаться с детьми и родными больной не успел. И.И.Игумнов-младший, сообщает нам его внук Сергей Николаевич, уже носил немецкое платье, «завёл культурную обстановку, писал культурным почерком, но не без грамматических ошибок».
У Ивана Ивановича-младшего (1835—1884), купца 1-й гильдии и почётного потомственного гражданина были две дочери и два сына. Один из сыновей – Пётр (1832—1911) – был тоже купцом 1-й гильдии, почётным потомственным гражданином Лебедяни и принимал активное участие в торгово-экономической деятельности города и уезда. Так он вместе с братом Иваном проявил инициативу создания в городе «Общества охотников конного бега» (1881). Конный завод Петра Ивановича располагался при селе Елизаветино Задонского уезда. Позже П. И. Игумнов возглавил управление Лебедянским банком. Он умер от сердечной недостаточности (аневризм аорты). В 1860 году он женился на Марье Николаевне Хренниковой, умершей в 1883 году от чахотки. У них было 13 детей, из которых двое умерли в младенческом, двое – в детском от туберкулёза, пятеро – от него же в возрасте от 30 до 60 лет. Пётр Иванович был типичным дельцом и хозяином, «хронически употреблял водку», но до последних дней сохранял бодрость. В семье имел кличку «папа Петя». Как все Игумновы, занимался и благотворительной деятельностью и с 80-х годов до 1906 года был старостой Старо-Казанского собора.
Сестра его Зинаида Ивановна, в браке Калашникова, умерла в возрасте 60 лет с «хвостиком», оставив после себя с десяток взрослых детей.
Сестра Марья Ивановна умерла в старости от воспаления лёгких. До этого ничем никогда не болела, седых волос не имела, с юности «проявляла истерический характер, 33 лет вышла замуж за Хренникова, но осталась девицей». Неудовлетворённый муж требовал развода, но за неё вступились братья. В конце концов, Хренников плюнул на всё, отказался от развода, удовлетворившись взять на себя её приданое. Содержать оставленную жену согласились братья Николай и Пётр Ивановичи и несли свой крест в течение 50 лет. После их смерти тётку содержали сыновья Николая Ивановича – Николай и Константин.
Брат Иван Иванович, неудавшийся пианист, умер в 49 лет в 1884 г. от склероза печени. Он много пил водки ежедневно, но, по словам С.Н.Игумнова, не до полного опьянения. Значит, мужик он был всё-таки крепкий. У Ивана Ивановича на хуторе близ села Шовское тоже был завод рысистых лошадей. Жена его Елизавета Николаевна, урождённая Проскурина (1848—1940), умерла своей смертью в глубокой старости. За 16 лет супружества она произвела на свет 11 детей, из которых только 1 умер в младенчестве: дочь Елизавета умерла в возрасте старше 60 лет, дочь Юлия («Жули-Мули»), долго жившая в семье Л.Н.Толстого и выполнявшая обязанности секретаря писателя, прожила 70 лет, а эпилептик Клавдия – 25 лет.
В конце жизни вдова Елизавета Николаевна продала имущество с молотка и была определена в богадельню Тамбовского губернского земства. После революции ей выхлопотали небольшую пенсию, и всё было бы в порядке, если бы не длинный язык пенсионерки. Где-то в 1933—35 гг. она стала хвастать о том, как богато и знатно жила в прошлом, что у неё дома бывали губернаторы и министры царя, как её муж строго и даже жестоко обращался с крестьянами. В результате на неё завели дело, начали таскать к следователю и её, и её поручителей по пенсионному делу. Уголовное дело прекратили, но одна старушка-поручительница от волнений всё-таки отдала Богу душу. В результате расследования пенсию выплачивать прекратили, и Елизавете Николаевне пришлось жить на средства, высылаемые московским племянником К.Н.Игумновым.
Об атмосфере в родительском доме С.Н.Игумнов вспоминает с благоговением. Везде по стенам были развешаны образа, составляющие настоящие иконостасы: «Теперь я вижу, что помимо религиозного значения этих икон, они были для отцов тесно связаны с важнейшими семейными событиями, являлись знаком, закрепляющим в их памяти, иногда отмечающими этапы жизни, новые полосы в ней или итоги прошлого. Одни из этих икон будили воспоминания о том, как пятилетнего малыша благословлял дряхлый дед… На других дрожат слёзы матери, коснеющим языком делающей последние распоряжения и непослушной рукой старающейся перекрестить сиротеющих детей. Иные смочены потоком слёз старика, прощающегося с жизнью…»
Глава 2 Лебедянь
Лебедянь – это важный период в моей жизни, заложивший основы
художественного развития и оставивший отпечаток на многом…
К.Н.Игумнов
Итак, купеческий клан Игумновых окончательно и прочно обосновался в Лебедяни.
О Лебедяни, отмечающей своё 400-летие, местными краеведами сказано достаточно много. Этот город с поэтическим названием на самом деле намного старше своего официального возраста, отсчитывающего своё начало от первого летописного упоминания в 1613 году. Зародившийся на крутом берегу Дона на пересечение торговых путей, он на своём веку повидал много: и нашествие татаро-монгольских кочевников, и набеги ногайцев и крымских татар, и внутренние княжеские усобицы, и Великую Смуту. Его жгли, разоряли, но упорные вятичи неизменно возвращались на родное пепелище и отстраивались заново.
Лебедянь разделила свою участь с другими русскими провинциальными городами Центральной России, пережив и бурное развитие, и упадок, но выжила, отдавая при этом лучших своих сыновей и дочерей на алтарь Отечества. Одним из великих лебедянцев является Константин Николаевич Игумнов, великий пианист, педагог, создатель московской пианистической школы и настоящий русский патриот, плоть от плоти представитель своего народа. О нём поёдёт речь ниже.
Чтобы лучше понять этого человека, оценить его поступки и свершения, узнать принципы и идеи, которыми он руководствовался в своей жизни, и попытаться проникнуть в его духовный мир, необходимо познакомить, тебя, читатель, с городом Лебедянь, в котором прошло детство и отрочество нашего героя. Русская интеллигенция далеко не вся вышла из гоголевской «Шинели» – многие её представители имеют своими корнями купеческое сословие. А родной город К.Н.Игумнова был городом чиновничьим и мещанским лишь отчасти: тон в нём задавали купцы.
Лебедянь в XIX веке был уездным центром Тамбовской губернии, живописно расположенным на крутом берегу Дона. Мы опустим славную и всё ещё мало изученную историю этого города, собирающегося отметить своё 400-летие в 2013 году; не будем рассказывать о знаменитых людях Лебедянщины, давших России и писателей типа Левитова или Замятина, и общественных деятелей, художников, военных и многих, многих других замечательных людей. Всё это можно узнать из достаточно обширной литературы, написано неутомимыми лебедянскими краеведами. Сосредоточим наше внимание на быте и повседневной жизни города и уезда, дающего, как нам кажется, много пищи для размышления и выводов в свете поставленной автором задачи.
В той Лебедяни, которая уже ушла в историю, очень много гоголевского, салтыков-щедринского, а ещё больше в ней – от А.Н.Островского и А.П.Чехова. В этом провинциальном городе всё или почти всё происходило так, как в провинциальных городах, описанных нашими классиками. Здесь были свои Чичиковы и Собакевичи, Крандышевы и Кабановы, «помпадуры» и «помпадурши», люди в «футляре» и «унтеры Пришибеевы». Очень много сходства у Лебедяни наблюдается, к примеру, с городком Глуховым, так что наши классики могли бы писать героев своих произведений с лебедянских купцов, мещан и чиновников.
В 1820-х годах в Лебедяни было 5 каменных церквей, два магазина (1 каменный), винный подвал, 6 питейных домов, духовное училище, уездное училище (светское), больница, богадельня, 4 салотопенных, 2 пивоваренных и 2 кирпичных завода, 1 мыловаренный завод, 6 мельничных поставов и 2 толчеи.
К 1865 году население города составило 5.327 человек, в уезде проживали 110 292 человека – все православные, за исключением 122 раскольников, 5 лютеран и 22 иудеев. Купцов 2-й гильдии было 2, а третьей – 90 человек.
В мещанско-купеческом городе Лебедяни в 80-е годы XIX в. насчитывалось уже около 7 тысяч жителей, а со слободами – и все 15 тысяч. Гордостью города были ярмарки: двухнедельная Троицкая – в июне, Покровская – в конце сентября и Крещенская – на святках, главным товаром на которых были скот и лошади (последними снабжалась чуть ли не вся русская армия). Функционировало Лебедянское сельскохозяйственное общество, ипподром, банк, два светских и одно духовное училище, больница и 7 церквей, включая большой Новоказанский собор, построенный (1828) и украшаемый стараниями и усердием купцов Игумновых.
Почти все общественные здания города были построены купцами, потом уже они перешли в казну. При домах были большие дворы, а за ними – почти всегда сады. Грязь на улицах в сырую погоду была непролазная. Перейти улицу в таких местах представлялось делом хитрым. В сухую погоду ветры поднимали столбы известковой пыли. Ассенизация города была на первобытном уровне. Свалки за городом, рядом – частные бойни «без всяких приспособлений и содержимые в зловонном состоянии» по милости Божьей и благодаря солнцу и ветрам к эпидемиям не приводили. Воду брали из Дона, водовозы медленно поднимались по крутой Тяпкиной горе и развозили её по улицам. С середины 1870-х годов её стали брать из колодца, устроенного на берегу реки.
Провинциальная скука, отсутствие «светского» общества, беспробудное пьянство, грубые нравы, кутежи – вот черты повседневной жизни Лебедяни того времени. Но не только этим была известна Лебедянь. Не далее как в 1826 году в городе было организовано первое в России скаковое общество, вовлекшее в свою деятельность массу активных и деятельных людей русского общества, способствовавшее вместе с известными также на всю Россию тремя ярмарками экономическому и культурному росту города и уезда и развитию коневодства в России. И в Лебедяни постепенно прорастали ростки просвещения и прогресса.
Газета «Тамбовские губернские ведомости» от 7.6.1852 года вводит нас в курс дела, подтверждая наше утверждение о том, что «Лебедянь – уездный город при реке Дон» и сообщает, что «Лебедянский уезд граничит с Рязанской, Тульской и Орловской губерниями. Реки в нём Дон, Красивая Меча, Воронеж и другие. Почва плодородна. Главные промыслы: земледелие и скотоводство. 43911 жителей мужского пола». Далее газета, проигнорировав женское население уезда, перечисляет всякие заведения и учреждения города, напоминает о главных достопримечательностях – Крещенской, Троицкой и Покровской ярмарках – и заключает свою заметку следующим сообщением: «Город находится в 1059 верстах от Санкт-Петербурга, 385 – от Москвы и 199 – от губернского города».
Вроде всё хорошо и правильно. Запомним это и рассмотрим отрывок из книги П.И.Пискарёва, помещённый в ТГВ в 1856 году (№№22—25, 27—28). Читаем: «Лебедянь – уездный город Тамбовской губернии – находится под 53? 49» северной широты и 56? 16» восточной долготы». Молодец, Пискарёв! Он даже поместил город в точные географические координаты. Читаем дальше: «Отстоит от С.-Петербурга в 1049 верстах, от Москвы – в 376 верстах и от губернского города – в 201? версты». Стоп! Получается, что за 4 года Лебедянь на 10 вёрст приблизилась к Петербургу, на 9 вёрст – к Москве, но при этом почему-то удалилась от Тамбова на одну с четвертью версты. Как случилось, что город в течение 4 лет дрейфовал, приближаясь и к Москве, и Петербургу, но одновременно удаляясь от родной губернской столицы, «уму не растяжимо». И куда только смотрел тамбовский губернатор!
Та же самая газета развлечёт нас не менее удивительными известиями.
«…в Лебедянском городническом правлении, казённая того правления печать, бывшая без употребления за получением таковой нового формата, при переделке в оном правлении печей неизвестно куда и как затерялась; то, если где эта печать окажется, представили бы оную к г. лебедянскому городничему[2 - Городничий – глава административно-полицейской власти в городе (прим. Ю.П.Первицкого)]». (ТГВ, официальный отдел, 22.10.1838 г.) Непременно в Лебедяни побывал Хлестаков и прибрал к рукам печать старого формата. Куды ж ишшо ей было деваться?
Но не только пропажами жил город – случались и находки. «От Лебедянского земского суда[3 - Земский суд – уездный административно-полицейский орган в 1775—1862 гг. Избирался дворянами и государственными крестьянами, решал незначительные дела (прим. Ю.П.Первицкого).] сим объявляется с рапорта пристава 1 стана, что экономическими крестьянами[4 - Категория государственных крестьян, образованная после секуляризации из бывших монастырских и церковных крестьян (прим. Ю.П.Первицкого).] Подмонастырной слободы Назаровым и Часовниковым найдены в лесу 415 пар лаптей, неизвестно кому принадлежащих» (там же, 22.03.1841 года). А восемью годами позже государственный крестьянин Пётр Стефанов Крюков нашёл по дороге в Рязань 100 рублей, о чём с гордостью вспомнили четыре года спустя после находки ТГВ (28.11.1853 года)
Так что были в уезде честные и благородные люди, проявлявшие сочувствие к бедам других россиян. Так по объявленной в губернии подписке на пожертвование в пользу Казани кто-то неизвестный из Лебедяни внёс целых 2 руб. 45 коп. серебром. «О таковом пожертвовании от управляющего[5 - Т.е. от губернатора (прим. Ю.П.Первицкого)..] Тамбовской губернией сим объявляется», – с гордостью повествуют ТГВ (29.05.1843 года).
Лебедянь и дальше продолжала отличаться в глазах вышестоящего начальства. «Губернское правление, усматривая из ведомости о недоимке на мещанах города Лебедяни, что оная к 1-му марта вся уплачена, и относя это к особенной деятельности членов Лебедянской городской думы и секретаря, объявляет им признательность начальства» (ТГВ от 12.3.1848 года) Не удовлетворившись выражением общей признательности, губернское управление через 6 дней через газету же объявило «лебедянскому городскому голове Попову за заботливость об очищении числящейся на мещанах недоимки благодарность начальства». Ура-а-а!
Театра в Лебедяни, разумеется, не было – были 2 хора цыган и арфисты, а потому, когда на Покровскую ярмарку 1848 года приехал театр г-на Азбукина, в движение пришло всё культурное общество города. Театр «доставил нам приятность неожиданного удивления», – писал некто В.Л. в губернскую газету. Особенную радость лебедянцам доставила своей игрой девица Азбукина, бенефис которой и отмечался в городе. «И прелестной песенкой о приданом савойской невесты, пропетой с выразительной беспечностью… производится фурор. Точно так же, как и страдальческим безумием сироты, отверженной отцом и обманутой любезным», – захлёбывается от восторга В. Л. Артистку вызывали после каждого действия, а после спектакля – целых четыре раза. За неимением цветов ей вручили 30 рублей серебром. Автор заметки был обеспокоен здоровьем Азбукиной, отдававшей ролям всю себя, и желал, «чтобы глубокое чувство не расстроило» её здоровья (ТГВ от 30.10.1848 г.).
1854-й год ознаменовался оживлёнными торгами движимого и недвижимого имущества тех, кто терпел банкротство, не платил долги, аренду, вёл из рук вон плохо хозяйство. Кто-то «прогорал», а кто-то пользовался бедами других и за бесценок скупал дома, бани, лошадей, телеги, сбрую… За видимостью благочиния, тишины и спокойствия бурлила купеческая жизнь, действовали неутомимые стряпчие, ковались коварные планы, плакали неутешные вдовы и осиротевшие дети…
В 1862 г. в Лебедянском уезде открылось несколько сельских школ, в которых пока обучались исключительно мальчики – на 204 мальчика было только 4 девочки-ученицы.
А вот ограблением церквей лебедянские «ухари» занимались, оказывается, уже в то патриархальное время. ТГВ 28.10.1867 года сообщило о краже со взломом двери и замков 40 рублей из церковной кассы села Мокрое.
21 октября 1869 года по определению Елецкого окружного суда один из членов Игумновского клана, потомственный почётный гражданин 2-й гильдии купец Николай Петрович Игумнов, был объявлен несостоятельным должником. Богатенькие родственники не помогли банкроту, и всё его имущество подлежало продаже с молотка.
В связи с началом войны с Турцией лебедянское крестьянство направило Александру II всеподданнейший адрес: «Посылаем Тебе на службу своих сыновей и братьев, мы все от мала до велика готовы по первому Твоему слову стать в ряды Твоего непобедимого воинства и умереть. Да знают и ведают все народы, что горе тому, кто осмелится нарушить покой Царя-батюшки. Прости, Государь, за слово но оно идёт от сердец детей Твоих» (ТГВ, 1.12.1876 года). Чувствуется, что пером крестьян явно водила чья-то руководящая рука.
По случаю взятия Плевны лома и лавки Лебедяни украсились флагами, лебедянцы принялись поздравлять друг друга с великой победой и спешили в церкви, где духовенство отслужило благодарственный молебен. Мировой судья и уездный воинский начальник ходили в церкви с кружкой и собирали пожертвования в пользу раненых и больных воинов. В доме купцов Акимовых играла музыка, а на улицах пылали смоляные бочки. Сотни жителей кричали «ура». Три дня город был иллюминирован, был устроен фейерверк, а потом в здании земства был устроен бал (ТГВ 15.12.1877 года). В уезде продолжался сбор пожертвований в пользу русской армии (там же 10.01.,7.3. и 10.6.1878 года).
6.4.1880 года в Лебедяни открылось благотворительное общество, состоявшее из 3 почётных и 86 действительных членов. Председателем правления был избран П.И.Игумнов. Определили размеры постоянных и единовременных пособий (от 1 до 5 рублей), всего на эти цели выделили 1189 рублей. Пособия получили 115 семейств, состоявших из 198 взрослых и 225 малолетних детей (ТГВ 11.06.1881 года). Средства общества состояли из членских взносов, пожертвований (кружечный сбор) и случайных поступлений и процентов с капитала общества. Наименьший членский взнос составлял 5 рублей. Был, к примеру, устроен танцевальный вечер, давший обществу 199 руб. 27 коп. В декабре 1892 года «Общество» дало любительский спектакль в пользу бедных, что дало ему 250 рублей.
«12 ноября у нас состоялся первый спектакль, данный вновь образовавшимся обществом любителей музыкального и драматического искусства», – поспешили проинформировать своих читателей ТГВ (24.11.1888 года). Поставили драму Лаврова «Одним грехом более» и водевиль «Старый математик», публика сочувственно отнеслась к новшеству и наградила артистов-любителей шумными аплодисментами. «Трудно поверить в возможность существования такого общества в таком маленьком и глухом городишке», – рассуждает газета, почему-то отказывая Лебедяни в наличии достаточных духовных и культурных сил. Впрочем, газета от души желает обществу успеха в борьбе с уездными традициями (какими, автор заметки скромно умалчивает): «Дай Бог, чтобы хотя оно пробудило нас от крепкого, безмятежного сна».
В конце 1886 года Лебедянь и всю лебедянскую округу потрясло дело о крахе Лебедянского городского общественного банка, в котором оказались виновны члены игумновского клана, сами сильно от него пострадавшие. Из обвинительного акта Московской городской палаты от 1887 года явствует, что в результате злоупотреблений правилами ведения банковского дела в Лебедянском городском общественном банке к ответственности привлекались директор банка и потомственный почётный гражданин Александр Михайлович Игумнов[6 - Троюродный брат отца К.Н.Игумнова.]. Ему было предъявлено обвинение по более, чем 20 пунктам (от «а» до «ц»). Вместе с ним «загремели под фанфары» второй директор, 5 товарищей директора, два городских головы и бухгалтер банка – всего 9 человек.
ТГВ от 22.1.1887 года утверждали, что А.М.Игумнов забрал из банка 200 тысяч рублей на устройство винокуренных заводов и мельниц в своих имениях. Его примеру следовали, хотя и с большим отставанием, прочие руководители банка. Он отсидел 1 год в тюрьме, но все крупные его имения пошли с молотка за бесценок. Знаменская дача на р. Воронеж с мельницей о 20-ти поставах[7 - Постав – пара мельничных жерновов, машина, устройство с жерновами (прим. Ю.П.Первицкого).]; только что отстроенный винокуренный завод; 1457 десятин земли и 600 десятин векового леса ушли за 150 тысяч рублей (десятью годами раньше один только этот лес оценивался в 300 тысяч рублей). Когда престарелый директор сел в тюрьму, его племянник-технолог не выдержал позора и застрелился.
В качестве свидетелей, «подлежащих вызову к судебному следствию», привлекались 16 человек. В списке под №10 фигурирует и потомственный почётный гражданин Пётр Иванович Игумнов («папа Петя»), управляющий делами своего брата Н.И.Игумнова. Собственно, с крушения банка и начались невзгоды у некоторых членов клана Игумновых, в частности, у того же «папы Пети».
Из этого дела следует, что некоторые члены клана Игумновых занимались не только созидательной деятельностью на благо общества и города, но и не были чужды обычного делячества, обмана и жульничества, присущих русскому купечеству. К этому времени значение знаменитых лебедянских ярмарок, благодаря строительству железных дорог, резко снизилось. В частности ушли в прошлое гулянья, бесшабашные кутежи с цыганами и разгул помещиков и ремонтёров, так характерные для ярмарок. Как писал с ностальгическим надрывом лебедянский корреспондент ТГВ М.В. 14.10.1886 года, «жизнь теперь так сузилась, и её широкие стороны отошли и отходят уже в область преданий». Крах банка ещё больше способствовал «сужению жизни» Лебедяни, в частности, привёл к повсеместному падению цен на недвижимость в уезде.
Но прогресс, который мог иметь и негативные последствия, уже коснулся Лебедяни и продолжал неустанно трудиться над её патриархальной жизнью. В Лебедяни открылось «Общество трезвости», сообщила ТГВ 10.12.1891 года. Местный клир поддержал начинание и прочёл народу несколько проповедей о вреде пьянства. «Имена членов трезвости (так в газете) заносятся в список, и о здравии и воздержании от пьянства всех священник молится на проскомидии[8 - Первая часть литургии (прим. Ю.П.Первицкого).] бесплатно, поэтому число членов трезвости с каждой его службой увеличивается».
Оптимизму газеты можно было только позавидовать. Если бы всё так было, как в газете, Россия давно бы освободилась от этого порока.
В середине 90-х годов в Лебедяни стала дискутироваться проблема выходного дня и размеров рабочего дня для приказчиков. До сих пор никаких норм установлено не было, и приказчики фактически работали на хозяина столько, сколько тому хотелось.
В 1894 году в городе при большом стечении публики состоялось открытие народных чтений. Инициаторами чтений выступили члены музыкально-драматического общества, которые внесли взносы по 3 рубля с каждого, что и позволило стартовать этому полезному начинанию. Душой и руководителем общества народных чтений стал неутомимый городской судья А.И.Прокофьев. Общество это будет работать долго и плодотворно.
Нельзя сказать, что перечисленные выше начинания были встречены лебедянским обществом с энтузиазмом. Косность, леность ума, безграмотность и бескультурье ещё остро давали о себе знать, так что каждый шажок нужно было делать с усилием. Так городская дума много лет подряд блокировала открытие в Лебедяни общественной бесплатной библиотеки. Гласные, в основном купцы и мещане, считали эту «затею» не только бесполезной, но и вредной. Они всё время ссылались на нехватку средств, при этом, не моргнув глазом, за счёт средств города списывали долги какого-нибудь прохиндея-купца в размере более 6000 рублей, в то время как на организацию библиотеки хватило бы 500—600 рублей.
Некоторые обыватели города в новых веяниях и начинаниях видели крамолу и активно, по-унтерпришибеевски, противодействовали им. Бывший председатель Лебедянской земской управы и член Тамбовской губернской земской управы Бехтеев придрался к группе лиц, отмечавших в общественном собрании какое-то семейное торжество. Недовольство Бехтеева вызвало пение собравшихся: ему показалось, что песни носили провокационный политический характер, и он в грубой форме стал нападать на певших. Незлобивые обыватели, как пишет ТГВ (25.05.1905 года) «с надлежащими почестями выпроводили г-на Бехтеева из клуба» и подали в правление старшин собрания жалобу с требованием исключить его из списка членов. Жалоба показалась Бехтееву оскорбительной, и он подал на жалобщиков в суд. «Городской судья оправдал всех обвиняемых», – заключила свою заметку газета. Что ж, времена унтеров Пришибеевых в Лебедяни, вероятно, заканчивались.
Примерно в том же духе закончилась в 1909 году на страницах ТГВ полемика о состоянии почтовой конторы в Лебедяни. Кто-то из жителей выступил с критической статьёй, в котором описал неудовлетворительную работу конторы, грязные помещения, тесноту, неудобства для посетителей, а кому-то эта критика не понравилась и этот кто-то ответил весьма грубой ответной статьёй. Но в конечном итоге поле брани осталось за «критиканом», правда и прогресс постепенно пробивала дорогу и в глухой провинции.
«Сборник статистических сведений Тамбовской губернии» (т. XVII, 1891 год) даёт интересную картину землевладения в Лебедянском уезде. Всего в пользовании имелось 283 439 десятин земли, из которых крестьянам принадлежало 200 059 десятин. Крупных (свыше 1000 десятин), средних (от 100 до 1000 десятин) и мелких (до 100 десятин) частных землевладений было около 734, причём 83% их составляли мелкие хозяйства.
Газета «Тамбовский край» от 26.02.1914 года подводит итоги земской деятельности в Лебедянском уезде за период с начала 70-х годов до начала 1900-х годов. Если в 1874 году в уезде была 21 однокомплектная школа, то к 1914 году их было уже 130, из которых 18 было двухкомплектные, 23 – трёхкомплектные и 1 – четырёхкомплектная школа. Если в 1874 году радиус охвата школами составлял 6 вёрст, то к 1914 г. он сократился до 2 вёрст. Число учащихся за это время значительно выросло.
В области медицины: если в 1870 году на весь уезд имелось 2 врачебных участка, то в 1914 году их стало 9. Радиус каждого участка за этот период сократился с 30—40 вёрст до 10—12. Число земских врачей за это время выросло с 2 (при 47 500 жителей на врача) до 12 (при 16000 жителей на врача). Развитие медленное, но верное поступательное.
Газета продолжала сообщать о лебедянских событиях, которые сейчас кажутся нам странными, гротескными, трогательно-смешными и малозначительными, но такова уж была наша русская провинция XIX века. Люди жили ими, волновались, переживали, боролись за лучшую долю, рождались, умирали…
Между тем, мы приблизились к крайней границе нашего повествования о лебедянской жизни – 90-м годам и началу XX века. Мы, наконец, добрались до сообщения в газете «Тамбовский край» об открытии в Лебедяни общественной библиотеки. Но к этому времени все интересующие нас люди уже покинули город и начали жить новой жизнью в Москве и других городах Российской империи. А потому и прямое влияние на них родного лебедянского климата прекратилось. И мы тоже прервём хронику лебедянской жизни и последуем за молодой и сильной порослью купеческого клана Игумновых, пополнившей ряды русской интеллигенции и успешно проявившей себя на самых разных поприщах.
Глава 3 Родители[9 - Данная глава написана главным образом на основе воспоминания С.Н.Игумнова.]
Счастлив тот, кто дома.
Л.Н.Толстой.
К.Н.Игумнову и его братьям и сестре повезло – у них были симпатичные и довольно культурные для купеческой среды родители. Мы привыкли воспринимать русских купцов такими, какими их нарисовал великий А.Н.Островский: самодуров и деспотов вроде Кабанихи или Самсона Силыча, главной чертой которых была страсть к наживе. Не таковы были, как мы увидим, купцы Игумновы. Свои прибыли они употребляли и на пользу обществу, городу, людям. Они интересовались не только материальной стороной жизни, но и старались приобщиться к духовной жизни, к достижениям русской культуры.
В доме родителей К.Н.Игумнова, не испытывавшего материального недостатка, господствовала любовная, сердечная атмосфера в доме. И отец, и мать в меру своего образования, сил и любви прививали детям высокие моральные качества и смогли дать всем хорошее для тех времён и условий образование.
Главой и душой семьи был, конечно, отец Николай Иванович Игумнов (1823—1899). Родившиеся до него двое детей скончались в младенчестве, так что он стал у Ивана Ивановича-младшего старшим сыном. Коленька имел похвальный лист, выданный ему в 1829 году за окончание приготовительного класса уездного училища. Поступил он в класс в 1828 году, будучи 5-летним мальчиком, а закончил он своё образование в Тамбове у частного преподавателя-священника. Учил, между прочим, латынь и французский язык, обучался музыке и русской словесности, играл – правда, слабо – на фортепьяно, но ноты знал, имел хороший слух, подбирал мотивы – чаще духовные.
В Лебедяни он стал брать уроки музыки у местного настройщика фортепьяно. Он же был единственным учителем в городе, способным обучать игре на этом инструменте. Звали его все Варфоломеичем. Научившись играть на фортепьяно, Николай Иванович сочинил 2—3 пьески: польку-мазурку, марш-кадриль, которые были напечатаны в Москве, вальс и ещё что-то. Не так уж и плохо для купеческого сынка из провинциальной Лебедяни! Несомненно, он мог бы достичь в музыкальном образовании большего, но жизнь, купеческая среда распорядились иначе.
Николай Иванович проявлял живой интерес и к литературе. В переписке с троюродным братом Николаем Петровичем, жившим на мельнице в 15 км (в с. Курапово? Б.Г.), обсуждал статьи, печатавшиеся в журналах «Московитянин» и «Отечественные записки», в том числе критические статьи В. Белинского и защищал его от всяких нападок. Советовал брату «вникнуть хорошенько в „Отечественные записки“… Это лучший наш журнал, чуждый пошлых, истасканных китайских мыслей, которые проповедуют другие журналы.Словесность может быть только там, где есть общество, т.е. не стадо, а общество мыслящее, могущее понимать словесность. Литературой нельзя назвать несколько книжных лавок… Это ещё только грамотность, а не литература», — писал он. Это были вполне здравые и умные мысли, актуальные и в наше время.
