Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)

скачать книгу бесплатно

Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)
Борис Николаевич Флоря

Монография посвящена исследованию отношений России с её западными соседями в те годы, когда после Переяславской рады и присоединения Украины Русское государство прилагало большие усилия для решения главных стоявших перед ним внешнеполитических задач – объединения всех восточнославянских земель и завоевания выхода к Балтийскому морю. Работа основана на обширном документальном материале из разных фондов Российского государственного архива древних актов.

Борис Николаевич Флоря

Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)

© Флоря Б.Н., Текст, 2010

© Издательство «Индрик», оформление, 2010

* * *

В истории внешней политики допетровской России события второй половины 50-х гг. XVII в. занимали особое место. В эти годы не в последнюю очередь в результате действий русской стороны имел место кризис традиционной системы международных отношений в восточноевропейском регионе, кризис, который привел к вмешательству в происходившие там события государств и Центральной, и Северной Европы. Русское государство при решении стоявших перед ним задач сталкивалось с очень сложной международной ситуацией, которая несколько раз резко менялась на протяжении этого сравнительно небольшого периода времени. Сложность положения усугублялась тем, что русская правящая элита в те же годы оказалась перед необходимостью принимать решения по вопросам, связанным с судьбами целых государств и народов, таким, как будущая судьба Украины и даже всего Польско-Литовского государства. Все это не могло не способствовать активизации работы мысли русских политиков в эти годы. Все это делает документы за эти годы, отложившиеся в архиве Посольского приказа, особо ценным материалом для изучения характера и особенностей русской внешней политики допетровского времени.

К сказанному следует добавить, что отношения вовлеченных в разразившийся кризис государств сплелись в эти годы в столь тесный неразрывный узел, что рассмотрение отношений Русского государства с какой-либо из этих стран оказывается совершенно невозможным без одновременной характеристики его отношений с другими участниками большого международного конфликта. Это было убедительно показано в исследованиях Л.В. Заборовского и Е.И. Кобзаревой.

Количество документов, характеризующих дипломатическую деятельность правительства, отложившихся в Посольском приказе, а также частично в особой канцелярии царя – Приказе Тайных дел и в огромном архиве военного ведомства – Разрядном приказе, является достаточным для того, чтобы попытаться выяснить, как делалась в эти годы русская внешняя политика.

Анализ этих документов дает возможность выяснить объем и характер информации о международном положении, поступавшей в Москву, и какие под ее влиянием здесь складывались представления о развитии международной ситуации. Вместе с тем при изучении документов этого периода заметно расширяются возможности в исследовании такой важной темы, как борьба разных точек зрения на задачи, стоявшие перед внешней политикой России, борьба за выбор приоритетов при решении внешнеполитических проблем. Дело в том, что именно в эти годы в круг советников царя вошел воевода Кокнезе (Кокенгаузена) на Западной Двине А.Л. Ордин-Нащокин. Обладая самостоятельными взглядами на задачи русской внешней политики, он часто излагал их в своих многочисленных записках царю и не менее часто подвергал в них критике принятые в Москве решения. Изучение этих вопросов дает возможность реконструировать и систему отношений России с ее западными соседями, и русские концепции западной политики страны, и тесно связанные с этим представления русских политиков о своей стране и ее месте в мире.

Хотелось бы отметить, что в данном исследовании читателю предлагается исследование истории русской внешней политики 1655–1661 гг., а не системы международных отношений в восточной части Европы в годы так называемой «Второй Северной войны». Политика других государств – западных соседей России (а в отдельные моменты – и Крыма) затрагивается в данной работе лишь постольку, поскольку это нужно для объяснения тех или иных шагов русской дипломатии. Исключением служит Украина, находившаяся в те годы в особых отношениях с Россией. Русская политика оказывала сильное воздействие как на внутриполитическую жизнь украинского гетманства, так и на его отношения с соседями. Русско-украинским отношениям этого времени посвящена достаточно обширная литература, среди которой следует выделить последние тома «Історii Украiни – Руси» М.С. Грушевского. Однако мотивы и цели отдельных актов русской политики на Украине в этой литературе не всегда оцениваются правильно, как представляется, отчасти потому, что рассматриваются вне тесной связи с общим внешнеполитическим курсом русского правительства. Поэтому в данном исследовании именно выявлению такой взаимосвязи будет посвящено особое внимание. Вместе с тем автор постарается показать и другую сторону этой взаимосвязи – влияние событий, происходивших на Украине, на русский внешнеполитический курс. Хотя данная работа посвящена только истории внешней политики, думается, что она внесет свой вклад в понимание международной ситуации в восточной части Европы в целом, так как в научной литературе роль русского компонента в развитии событий явно недооценивается, не в последнюю очередь из-за отсутствия исследования, которое давало бы общую характеристику русской внешней политики второй половины 50-х гг. XVII в.

Россия и «Потоп»

В конце апреля 1654 г. в Москве происходили важные события: собравшиеся с разных концов страны бояре и дети боярские слушали торжественные службы в Успенском соборе, затем с торжественными речами к ним обратился сам царь Алексей Михайлович[1 - См. об этом подробнее: Российский государственный архив древних актов (далее – РГАДА). Ф. 27 (Приказ тайных дел). Д. 86. Ч. 1. См. также: Андреев И.Л. Алексей Михайлович. М., 2003. С. 264–266.]. Русское войско выступало в поход против Польско-Литовского государства. Война стала неизбежной после того, как Земский собор принял решение принять Запорожское Войско во главе с Богданом Хмельницким «под высокую царскую руку».

Обращаясь к войску, царь говорил, что поход является ответом на «неправды» польских королей и их гонения на православную веру. В воззвании, адресованном православным жителям Польско-Литовского государства, царь также подчеркивал, что его цель – защита от гонений «святой Восточной церкви Греческого закона» и освобождение православных от власти иноверных правителей. Он призывал их взяться за оружие «противу сопостат Божиих»[2 - Сапунов А.Л. Витебская старина. Т. 4. Ч. 2. Витебск, 1885. С. 29–30.]. Поход должен быть стать своего рода «священной войной» и должен был привести к освобождению православных на территории Восточной Европы от религиозного угнетения. Неслучайно продвижение русских войск на запад сопровождалось прекращением деятельности униатской церкви и резким ограничением деятельности церкви католической.

Религиозная цель войны тесно связывалась с национально-политической. Военные действия не должны были ограничиваться защитой Запорожского Войска от польско-литовской армии и возвращением земель, утраченных Русским государством в годы Смуты. Уже вскоре после начала военных действий из военного лагеря под Смоленском в сентябре 1654 г. вышли грамоты, обращенные к православным епископам Львова и Перемышля, населению Волыни, Подолии и других земель, с призывом подчиниться власти царя[3 - Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России (далее – АЮЗР). Т. 14. СПб., 1889. Стб. 199–204.]. Все это показывает, что, начиная войну, русская власть поставила своей целью добиться решения давно стоявшей перед ней задачи – объединения всех восточнославянских земель вокруг Москвы, восстановления Древнерусского государства в его прежних границах.

Выступлению войска в поход предшествовала широкая дипломатическая акция, не имевшая аналогов в русской дипломатической практике предшествующих десятилетий. Русские представители были направлены одновременно во многие европейские государства, в том числе такие, с которыми в течение длительного времени не было дипломатических контактов (как Австрия или Франция). Деятельность этих миссий была предметом специального исследования Л.В. Заборовского.

Первая группа посольств была отправлена во Францию, Нидерланды, Швецию и Данию в самом конце 1653 г. Одной из главных задач этих миссий было собрать информацию об отношениях между европейскими государствами и их отношении к Речи Посполитой, что было важно в условиях начинавшейся войны. В грамотах, отправленных с гонцами, давалось подробное изложение причин, побудивших русскую власть разорвать «вечный мир» с Речью Посполитой. По-видимому, своеобразной программой-максимум этих миссий было добиться одобрения такого решения, а следовательно, и установления русского протектората над Запорожским Войском.

Этим, однако, все и ограничивалось. Никаких предложений о союзе эти грамоты не содержали, они не содержали даже какой-либо официальной просьбы о поддержке. Все это позволяет согласиться с заключением Л.В. Заборовского, что русское правительство сознательно стремилось к локализации конфликта[4 - Заборовский Л.В. Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине XVII в. Из истории международных отношений в Восточной Европе. М., 1981. С. 31–32.].

Правители государств, в которые были направлены русские представители, с разными нюансами не одобрили решение о войне, но этим все и ограничилось. В Швеции и Нидерландах русским представителям удалось даже осуществить крупные закупки вооружения. Характерно, что ни одно из правительств не предприняло серьезных усилий для того, чтобы погасить конфликт. Лишь в Париже выступили с предложением посредничества, за которым, однако, не последовало каких-либо практических шагов[5 - Там же. С. 33–34.].

Объяснялось это неясным местом обоих вступивших в войну государств в той европейской системе международных отношений, как она сложилась в годы Тридцатилетней войны. Россия на заключительных этапах войны оказалась в стороне от главных европейских конфликтов и не участвовала в оформлении их результатов.

Речь Посполитая была государством традиционно дружественным австрийским Габсбургам, но в Тридцатилетней войне она так и не присоединилась к габсбургскому лагерю, а к середине 40-х гг. наметилось определенное, но не заходящее слишком далеко, ее сближение с главным противником Габсбургов – Францией. Таким образом, оба государства не имели четкой связи с главными силовыми центрами европейской системы международных отношений, война между ними не могла серьезно изменить сложившееся к концу Тридцатилетней войны соотношение сил в Европе. Отсюда вялая реакция европейских держав на происшедшее, что на данном этапе устраивало русское правительство. Следует, однако, учитывать, что в конце 1653 г. – первой половине 1654 г. было во многом неясно, к каким конкретным результатам может привести очередная русско-польская война в Восточной Европе.

В мае 1654 г., когда русские войска уже двигались к границам Речи Посполитой, новые русские гонцы были направлены в Австрию, Бранденбург и Курляндию. Выбор этих государств не был случайным. Австрия была государством, связанным с Речью Посполитой дружественными соглашениями, а курфюрст бранденбургский (как герцог прусский) и герцог курляндский были вассалами Речи Посполитой, обязанными оказывать ей помощь. Неудивительно поэтому, что в грамотах, направленных в эти государства, содержалось требование не оказывать помощи Польско-Литовскому государству. Одновременно гонцам следовало добиваться, чтобы в ответных грамотах царь был назван правителем «Малой России».

Наибольшее значение имела позиция одной из главных европейских держав – Австрии. Советники императора Фердинанда III настойчиво предлагали посредничество на мирных переговорах между Россией и Речью Посполитой. В грамоте, адресованной царю, выражалась готовность направить австрийских послов в Москву, как только будет получено согласие на посредничество. Вместе с тем в ней говорилось, что, если король Ян Казимир обратится с просьбой о помощи, император будет руководствоваться своим расположением к Русскому государству. Хотя эти слова звучали несколько двусмысленно, они все же означали, что Австрия не намерена вмешиваться в конфликт на польско-литовской стороне.

Герцог курляндский Якоб, главной целью которого было спасти свое небольшое княжество от военного разорения, также предлагал свое посредничество и обещал, что никакой помощи Речи Посполитой он оказывать не будет. Гораздо более сдержанным (если не враждебным) было отношение бранденбургского курфюрста Фридриха Вильгельма. Он поставил под сомнение обоснованность решения о войне, пытался запугать русский двор сообщениями о военных приготовлениях Речи Посполитой и помощи ей со стороны крымских татар. Курфюрста (как герцога прусского) вполне устраивал почти номинальный вассалитет по отношению к Речи Посполитой и он вовсе не был заинтересован в переменах, которые привели бы к появлению у его прусских владений более могущественного, а следовательно, и более опасного соседа. Однако и курфюрст обратился к царю с предложением о посредничестве, что означало, что и он не намерен вмешиваться в войну[6 - О миссиях, отправленных в мае 1654 г., и их результатах см.: Заборовский Л.В. Россия… С. 35–39.]. Таким образом, в разгоравшейся войне Речь Посполитая не могла рассчитывать на помощь даже со стороны своих ленников.

К концу 1654 г., когда дипломатические миссии «второй волны» стали возвращаться в Москву, завершилась первая кампания русско-польской войны. Для выполнения своих далеко идущих планов русская власть мобилизовала большие военные силы. В войне лично принял участие сам царь Алексей Михайлович, выехавший вслед за войском из Москвы. Военные действия развернулись на двух направлениях – на Украине и на белорусских землях Великого княжества Литовского. На Украине, где действовали совместно украинская армия и русские войска во главе с В.Б. Шереметевым, крупные военные столкновения произошли в районе Умани, где украинско-русское войско столкнулось с польской армией, которую поддерживали пришедшие на помощь к Речи Посполитой крымские татары. В четырехдневной битве под Охматовом обе стороны понесли серьезные потери, не добившись победы[7 - О военных действиях на Украине см.: Мальцев Россия и Белоруссия в середине XVII века. М., 1974. С. 56–62; Грушевсъкий М.С. Історiя Украiни – Руси. Т. ІХ/2. Киiв, 1931. С. 870–882, 1013–1020, 1037–1049.]. Иное положение сложилось на белорусских землях, куда были направлены главные силы русской армии и 20-тыс. казацкий корпус. Главным событием военной кампании стала капитуляция Смоленска 23 сентября 1654 г. В ходе военных действий, развернувшихся летом-осенью 1654 г., русские войска заняли не только Смоленскую землю, утраченную Русским государством в годы Смуты, но и обширные земли в Восточной Белоруссии, были заняты такие города, как Мстиславль, Гомель, Могилев, Полоцк, Витебск. Литовские войска отошли за Березину[8 - О военных действиях в Белоруссии см.: Мальцев А.Н. Россия… С. 37–56; Wisner Н. Janusz Radziwill. 1612–1655. Warszawa, 2000. S. 168–174.]. Как показывает переписка царя с военачальниками, в царской ставке были более обширные планы. Так, предполагалось, что одна из русских армий во главе с А.Н. Трубецким, заняв Борисов и Минск, будет двигаться к Люблину на соединение с войсками Хмельницкого. Однако и достигнутые результаты были очень значительными. Польско-Литовское государство, ослабленное многолетней борьбой с восставшим казачеством, явно проигрывало войну с новым сильным противником. Неудивительно, что в январе 1655 г. царь, возвращаясь из похода, выражал желание продолжать военные действия[9 - A.C. Матвееву он писал: «К Москве идем на малое время и легким делом и тотчас назад пойдем» (цит. по: Мальцев А.Н. Россия… С. 76).].

Военные действия должны были начаться в мае 1655 г. На Украине совместно с войсками Хмельницкого должна была действовать армия во главе с В.В. Бутурлиным. На территории Белоруссии должны были действовать одновременно три армии. Южная – во главе с А.Н. Трубецким должна была взять Старый Быхов и далее двигаться по направлению Слуцк-Новогрудок-Брест. Главная армия во главе с Я.К. Черкасским, вместе с которой находился сам царь, должна была идти из Смоленска через Минск и Борисов к самой столице Великого княжества Литовского – Вильно. К Вильно с севера из Великих Лук должна была двинуться и северная армия во главе с В.П. Шереметевым. Соединившись под Вильно, эти войска должны были двигаться далее в направлении Ковно-Гродно-Брест. В конечном пункте этого маршрута, на самой границе с Польшей эти войска, вероятно, должны были встретиться с армией А.Н. Трубецкого. Кроме того, небольшой отряд во главе с А.Л. Ординым-Нащокиным должен был завершить подчинение русской власти «польской Ливонии»[10 - Об этих планах см.: Мальцев Россия… С. 77–79.]. Новая военная кампания, таким образом, должна была привести к занятию русскими войсками едва ли не всего Великого княжества Литовского и тем самым созданное по Люблинской унии 1569 г. Польско-Литовское государство прекратило бы свое существование.

Намеченные планы не во всем удалось реализовать. Армия В.П. Шереметева ни в мае, ни в июне так и не начала поход на Вильно, а армия А.Н. Трубецкого вплоть до конца июля безуспешно осаждала Старый Быхов, но главные силы в июне выступили в поход. 19 июня передовые русские части заняли Борисов и перешли через Березину, 3 июля был занят Минск и здесь стали сосредотачиваться войска для похода на Вильно[11 - Там же. С. 82, 85,89–90.]. Таким образом, на главном стратегическом направлении военные действия развивались успешно. 12 июля в Борисове было объявлено, что царь идет «к Вильно и Оршаве»[12 - Там же. С. 91.].

К этому времени ситуация резко осложнилась, так как на территории Речи Посполитой появились шведские войска. Благодаря усилиям целого ряда шведских и польских исследователей в настоящее время хорошо выяснено, как и под влиянием каких факторов у шведских правящих кругов сложилось решение начать войну с Речью Посполитой. В отечественной литературе вопрос был обстоятельно рассмотрен Л.В. Заборовским. В последнее время эти свидетельства снова изучил А. Котлярчук, сотрудник Стокгольмского университета.

Успехи, достигнутые русскими войсками в военной кампании 1654 г., вызвали беспокойство в Стокгольме. Дело было не только в том, что шведские политики не были заинтересованы в резком изменении существовавшего в Восточной Европе соотношения сил в пользу России. Для беспокойства были и более конкретные причины. С занятием русскими войсками белорусских земель на Западной Двине русская власть не только ставила под свой контроль территории, с которых в Ригу поступали самые разнообразные товары, но и приобретала выгодные стратегические позиции для наступления на прибалтийские провинции Шведского королевства. Это беспокойство нашло свое выражение уже летом-осенью 1654 г. в военных и дипломатических акциях. Так, в июле-августе 1654 г. шведский король Карл Густав отдал распоряжение о переброске в Ливонию новых военных контингентов и предписал генерал-губернатору прибалтийских провинций Г. Горну расположить их поблизости от границ России[13 - Заборовский Л.В. Россия… С. 79, 81; Kotljarchuk A. In the Schadows of Poland and Russia. The Grand Duchy of Lithuania and Sweden in the European Crisis of the mid. 17th Century. Stockholm, 2006. P. 94.]. В августе было принято решение об отправке к Алексею Михайловичу асессора Удде Эдла. Миссия носила достаточно стандартный, шаблонный характер. Карл Густав сообщал царю о своем вступлении на шведский трон и о своем намерении отправить в Россию «великого» посла для подтверждения Столбовского мирного договора 1617 г., что было необходимой процедурой после восшествия на престол нового монарха[14 - См. перевод грамоты Карла Густава от 31 июля 1654 г.: РГАДА. Ф. 96 (Сношения России со Швецией). 1654 г. № 4. Л. 134–144.]. Путешествие заняло много времени, и лишь 7 января 1655 г. царь, возвратившийся из похода, принял шведского посланца в Вязьме[15 - Там же. Л. 121 и сл.]. К этому времени, однако, шведское правительство оказалось вынужденным реагировать на сложившуюся ситуацию и принять меры для защиты своих интересов. 31 октября 1654 г. в Россию с новой грамотой был послан гонец Клаус Портман, догнавший Удде Эдла уже в Вязьме[16 - Там же. Л. 145.].

В этой грамоте Карл Густав прежде всего заверял Алексея Михайловича, что он никоим образом не собирается вмешиваться в русско-польскую войну («и до тое войны нам дела нет и ни в чем в то дело не внимаемся»). Вместе с тем он обращал внимание корреспондента на добрые отношения, связывавшие издавна курляндских герцогов со шведскими королями, и выражал «добрую соседцкую дружную надежду», что курляндский герцог будет и с царем «в советной дружбе»[17 - Перевод грамоты Карла Густава см.: Там же. Л. 147–149.]. Это была недвусмысленная просьба не распространять военные действия на территорию Курляндии. С выходом русских войск к Западной Двине они оказались в опасной близости от территории герцогства. Так как герцог был вассалом польского короля и оказывал ему помощь, то возникла опасность распространения войны и на эти земли. Герцог обладал весьма скромными военными силами и возникала реальная опасность, что в ходе военных действий русские войска займут Курляндию и овладеют ее портами на побережье Балтийского моря. Своим вмешательством Карл Густав хотел предотвратить возможность такого развития событий.

Ответ царя на шведское предложение был благоприятным. Алексей Михайлович поздравил Карла Густава со вступлением на трон, заверил его, что он намерен соблюдать условия Столбовского мира («и впредь держати будем во всем по посольскому договору»), и обещал «принять честно» посла, который приедет в Москву для подтверждения этого соглашения[18 - Там же. Л. 159–160.]. В царском ответе на грамоту, привезенную Портманом, содержались резкие выпады по адресу курляндского герцога, который «подданой недруга Яна Казимера короля польского и к тому недругу нашему… посылал на помочь людей своих», но «ради дружбы и любви» к шведскому королю царь приказал «не воевать» Курляндию[19 - Там же. Л. 185–186.].

В условиях продолжавшейся войны русское правительство не было заинтересовано в осложнении отношений со Швецией, тем более что со шведской стороны имели место заявления, что ее нейтралитет будет благоприятным по отношению к России. Так, на встрече с главой Посольского приказа думным дьяком Алмазом Ивановым 10 ноября 1654 г. шведский резидент в Москве де Родес сообщил ему, что в отличие от других государей Карл Густав не разрешил польским агентам производить вербовку солдат для армии Речи Посполитой, так как «полской король нынешнему новому королю неприятель»[20 - Там же. Л. 34.].

Имело значение еще одно обстоятельство. Осенью 1654 г. до царя и его советников доходили слухи, что Польско-Литовское государство ищет союза со Швецией ценой далеко идущих уступок. Китт, шотландский полковник на русской службе, ездивший для «вестей» в Ригу в ноябре 1654 г., сообщал, что еще до его приезда через город проехали польские послы, направлявшиеся в Швецию с такими предложениями[21 - АЮЗР. Т. 14. Стб. 648.]. В таких условиях тем более не следовало осложнять отношения со Швецией.

Вместе с тем в царской ставке правильно поняли смысл просьбы о признании нейтралитета Курляндии. Начиная с С.М. Соловьева, исследователи справедливо обратили внимание на слова, читающиеся в письме царя к своему доверенному лицу, стрелецкому голове А.С. Матвееву; «И Смоленск им не таков досаден, что Витепск да Полтеск, потому что отнят ход по Двине в Ригу»[22 - Витебская старина. Т. 4. Ч. 2. С. 42.]. Обозначившийся с выходом русских войск на двинский торговый путь выход на подступы к Балтийскому морю в царской ставке четко осознавался, но какое-либо решение явно отодвигалось пока в достаточно неопределенное будущее.

Заверения Карла Густава, что он не намерен вмешиваться в русско-польскую войну, не отвечали действительности уже в то время, когда они были положены на бумагу. Уже осенью 1654 г. шведские правящие круги пришли к убеждению, что они не могут безучастно наблюдать за происходящими событиями, и стал обсуждаться вопрос о путях и формах возможного вмешательства.

На заседании шведского риксрода (государственного совета) в декабре 1654 г. его члены пришли к окончательному решению, что события в Восточной Европе приняли такой оборот, что шведское государство должно в них вмешаться. Вопрос о форме такого вмешательства оставался открытым. Члены риксрода отдавали предпочтение заключению союза с Польско-Литовским государством, чтобы совместными усилиями воспрепятствовать дальнейшему усилению России. Однако ради заключения такого союза оказавшаяся в критическом положении Речь Посполитая должна была пойти на серьезные уступки: речь шла не только об отказе Яна Казимира, как представителя старшей ветви шведского королевского дома, от притязаний на шведский трон и об отказе Речи Посполитой от притязаний на Ливонию, но и о шведском протекторате над Курляндией, об уступках на территории Пруссии, где шведы получили бы в свои руки какую-то часть прусских портов[23 - О соответствующих высказываниях членов риксрода и расчетах, связанных с заключением такого союза, см.: Заборовский Л.В. Россия… С. 84–85, 88–90.]. Тем самым был бы сделан еще один шаг по пути к превращению Балтийского моря в шведское озеро с тем, чтобы все морские торговые пути, ведущие с Востока на Запад Европы, оказались под контролем шведской власти и она могла эксплуатировать товарооборот между ними в своих интересах, пополняя собственную казну.

Вместе с тем учитывалась и другая возможность – прямое подчинение оказавшейся в критической ситуации Речи Посполитой шведской власти. Донесения шведских агентов, посылавшихся в Речь Посполитую во второй половине 1654 г., говорили о том, что в условиях все ухудшавшегося положения отдельные группы населения пытались искать «защиту» у иностранных правителей. Такие настроения наиболее явно проявились на территории Великого княжества Литовского, где отдельные магнаты уже к концу 1654 г. вступили в переговоры со шведами о «протекции» и «защите». В выступлениях некоторых членов риксрода проявилась явная готовность такую «протекцию» оказать[24 - Заборовский Л.В. Россия… С. 86, 89–90; Kotljarchuk A. In the Schadows… Р. 85–86.]. Как бы то ни было, было принято решение начать подготовку к войне и было намечено время выступления – весна 1655 г.

Окончательный выбор решения определили два обстоятельства – политика Яна Казимира и положение дел на восточном фронте. И в Польше, и в Литве многие влиятельные политики видели выход из сложившегося критического положения именно в заключении союза со Швецией, хотя бы и ценой серьезных уступок. Иного мнения держался Ян Казимир. Хотя под давлением сенаторов в январе 1655 г. он направил своего представителя в Стокгольм, но не дал ему полномочий для переговоров о союзе, зато посланец выступил с требованием «компенсации» Яну Казимиру за отказ от его прав на шведский трон[25 - Kersten А. Hieronim Radziejowski. Studium wladzy i oppozycji. Warszawa, 1988. S. 367–368, 376–379.]. Позднее Карл Густав писал царю, что польский король писал к нему «не по достоинству» и «ищет он только нашему королевскому величеству всякие шкоды и убытки чинить»[26 - См. перевод грамоты Карла Густава царю от 29 марта 1655 г.: РГАДА. Ф. 96,1655 г. № 4. Л. 45.]. Убеждение короля Карла Густава и его советников, что прийти к соглашению с Яном Казимиром не удастся, стало одним из важных стимулов для принятия решения о войне с Речью Посполитой.

Но имели значение и другие факты. На восточном фронте попытки литовских гетманов зимой-весной 1655 г. вернуть занятые русскими войсками земли не привели к успеху. В большей части занятых городов оставались русские гарнизоны, а литовская армия понесла серьезные потери при безуспешной осаде Могилева[27 - О кампании начала 1655 г. см.: Bobiatynski К. Od Smolenska do Wilna. Wojna Rzeczypospolitej z Moskw. 1654–1655. Zabrze, 2004. S. 133–182.]. Между тем в грамоте царя Алексея, которую в январе 1655 г. повез в Стокгольм Удде Эдла, указывалось, что царь приказал главным силам своей армии «зимовать» в районе Вязьмы с тем, чтобы весной войско во главе с самим царем направилось «в дальние королевские городы»[28 - РГАДА. Ф. 96,1654 r. № 4. Л. 179–181.]. Сведения о крупных закупках оружия у купцов – шведских подданных в первые месяцы 1655 г. ясно говорили о том, что эти высказывания царя не останутся только на бумаге[29 - Так, у жителей Нарвы П. Микляев закупил 30 тыс. мушкетов, переговоры о закупке 8 тыс. мушкетов велись и с шведским резидентом в Москве де Родесом (Курц Б.Г. Состояние России в 1650–1655 гг. по донесениям Родеса. М., 1915. С. 241).]. В Стокгольме не могли допустить полного поражения Речи Посполитой с возобновлением войны и своим вмешательством рассчитывали, не вступая в открытое столкновение с Россией, воспрепятствовать ее дальнейшим успехам, поставив под свой контроль стратегически важные с точки зрения шведских интересов территории.

Имело значение еще одно важное обстоятельство. В условиях ухудшавшегося положения у разных кругов магнатерии и шляхты в отдельных частях Речи Посполитой усилились надежды на спасение в обстановке общего упадка благодаря обеспечению «протекций» и «защиты» со стороны кого-либо из иностранных правителей. Так, в первые месяцы 1655 г. магнаты и шляхта Великой Польши обращались с просьбами о защите к бранденбургскому курфюрсту[30 - Заборовский Л.В. Россия… С. 150–151.], а бранденбургский резидент в Варшаве Ховербек сообщал Фридриху Вильгельму, что примас и ряд сенаторов готовы были бы видеть курфюрста на польском троне вместо Яна Казимира[31 - Kubala L. Wojna szwecka w roku 1655 i 1656. Lwow, 1914. S. 52.]. Какие-то контакты со шведами завязала в первые месяцы 1655 г. шляхта Инфлянского воеводства[32 - Заборовский Л.В. Россия… С. 152.]. Весной 1655 г. стал искать более тесных контактов со шведами великий гетман Великого княжества Литовского и первый сенатор Литвы – воевода виленский Януш Радзивилл. Во время этих переговоров поднимался вопрос о возведении Карла Густава при содействии литовцев на польский трон[33 - Kotljarchuk A. In the Schadows… P. 92–93.]. К лету 1655 г. к такому решению, по-видимому, стал склоняться и виленский епископ, вступивший в переговоры на эту тему с курляндским герцогом[34 - Kubala L. Wojna szwecka… S. 52.]. И сами эти контакты, и распространявшиеся слухи о них создавали у шведских государственных деятелей (что нашло отражение в инструкциях военачальникам) впечатление, что, может быть, и не придется вести серьезную войну, а разные группировки магнатов и шляхты Речи Посполитой, отказав в поддержке Яну Казимиру, примут шведскую защиту и протекцию. Погружавшаяся в глубокий внутренний кризис, истощенная долголетней войной Речь Посполитая казалась легкой добычей.

К лету 1655 г. в своих основных чертах сложились и планы военной кампании. Удар должен был быть нанесен с двух сторон – с запада и с востока. На западе армия во главе с фельдмаршалом А. Виттенбергом из шведской Померании должна была вторгнуться на земли Великой Польши. В случае успешного занятия этих территорий Королевская (Западная) Пруссия была бы отрезана от Речи Посполитой и создавались бы благоприятные условия для занятия этой территории[35 - Заборовский Л.В. Россия… С. 120–121.], представлявшей для шведских правящих кругов особый интерес, так как именно здесь находились города, лежавшие в ключевых точках торговых путей, связывавших Польско-Литовское государство со странами Западной Европы.

Другим регионом Восточной Европы, куда должны были направиться шведские войска, были земли Великого княжества Литовского. Внимание к этому региону резко усилилось после выхода русских войск к Западной Двине. На первых порах особое внимание шведских правящих кругов привлек к себе Динабург (Даугавпилс) – один из главных центров польской Ливонии, крепость, лежавшая на пути, ведущем в Ригу. Уже в декабре 1654 г. обсуждался вопрос об оказании помощи жителям Динабурга, очевидно, чтобы не допустить его занятия русскими войсками[36 - Kotljarchuk A. In the Schadows… Р. 94.]. Положение обострилось, когда весной 1655 г. русские войска подошли к Динабургу и попытались занять город. Характерно, что решение о занятии этого города было принято еще до начала общего наступления русской армии. 2 апреля 1655 г. стоявший со своим отрядом в Резекне (Резице) воевода А.Л. Ордин-Нащокин получил соответствующий приказ[37 - Акты Московского государства (далее – АМГ). Т. 2. СПб., 1894. № 647. С. 403.]. Обладание крепостью усилило бы русские позиции и на двинском пути и на подступах к Курляндии. Так как было известно, что в Динабурге находится небольшой гарнизон, то рассчитывали, что крепость капитулирует без сопротивления. А.Л. Ордину-Нащокину было «литовским людем велено говорить, чтоб они государские милости себе поискали и город здали». Тогда же В.П. Шереметев, командующий северной армией, получил приказ обратиться с таким же предложением к жителям другого лежавшего в этом районе города – Икажно[38 - РГАДА. Ф. 210 (Разрядный приказ). Московский стол. Стб. 262. Л. 34.]. 4 мая А.Л. Ордин-Нащокин подошел к Динабургу[39 - Там же. Л. 82.], но к этому времени гарнизон крепости был сильно увеличен[40 - Bobiatynski К. Od Smolenska… S. 193–195.] и отказался капитулировать. Началась осада, в царской ставке принимали меры, чтобы пополнить его отряд и снабдить его порохом и свинцом[41 - РГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 262. Л. 33, 229.]. 14 мая «пройдя через курлянскую землю», к Динабургу подошли литовские войска во главе с полковником С. Комаровским. Они атаковали отряд А.Л. Ордина-Нащокина «в обозе» при поддержке городской артиллерии. После длительного боя 16 мая А.Л. Ордин-Нащокин отступил к Резекне[42 - См. отписки А.Л. Ордина-Нащокина (РГАДА. Ф. 210. Безгласный стол. Стб. 78. Л. 232–236) и В.П. Шереметева (РГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 262. Л. 125); Bobiatynski К. Od Smolenska… S. 196–197.]. Получив сообщение об этом, царь 29 мая приказал В.П. Шереметеву «для выручки Офонасья Нащокина идти к Диноборку и над Диноборком и над литовскими людьми промышлять»[43 - РГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 262. Л. 125.]. 2 июня приказ был повторен[44 - Там же. Л. 129.], но В.П. Шереметев его не выполнил.

Происходившие события, свидетельствовавшие о новых попытках русской стороны утвердить свои позиции на двинском пути, вызвали беспокойство шведских властей в Ливонии. Здесь приняли решение занять город еще до начала общего наступления на Польско-Литовское государство. В июне рижский корреспондент А.Л. Ордина-Нащокина Альберт Бюлов сообщил ему, что «полявой маршалек Густав Адольф Левенгаупт, тот с финскими людми пошол под Диноборок»[45 - РГАДА. Ф. 79 (Сношения России с Польшей). 1655 г. № 7. Л. 52. В письме выражалось пожелание, чтобы на будущих мирных переговорах шведам были переданы Резекне и Лудза, «которые Ливонские земли присуды».]. Полковник С. Комаровский оставил город и Г. Левенгаупт разместил в нем шведский гарнизон. Шведы на этом этапе действовали осторожно. Местной шляхте, просившей о защите, было отказано[46 - Kotljarchuk A. In the Schadows… Р. 95.].14 июня Альберт Бюлов в письме к А.Л. Ордину-Нащокину, узнав о его ранении, выражал ему сочувствие, добавив, что «его милость пан Густав Горн (генерал-губернатор Ливонии. – Б.Ф.) зело вас жалел»[47 - РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 1. Л. 30.]. В июле 1655 г. направлявшийся к царю посланец Карла Густава Иоганн Розенлинд объяснял воеводе, что шведы хотели помешать полякам «всякой провоз от Риги от города… и всякую приятную ссылку меж наших обеих великих государей тем малым местом отнять»[48 - Там же. 1655 г. № 4. Л. 14.].

К этому времени, однако, у шведов сложился план кампании на литовском направлении, преследовавший гораздо более далеко идущие цели. Осуществить его должен был новый наместник Ливонии Магнус Делагарди – один из виднейших представителей шведской знати, близкий родственник Карла Густава[49 - О нем см.: Кобзарева Е.И. Дипломатическая борьба России за выход к Балтийскому морю в 1655–1661 годах. М., 1998. С. 51–52.]. В инструкциях, врученных новому наместнику 2 июля 1655 г., ему предписывалось занять весь север Великого княжества с городами Биржи и Ковно, особое значение придавалось занятию Жемайтии, что приближало шведские владения в Ливонии к Восточной Пруссии. Под шведский контроль должны были быть поставлены дороги, которые вели из Жемайтии к Вильно – столице Великого княжества. Особое значение, как и ранее, придавалось укреплению шведских позиций на двинском пути. Из Динабурга следовало выслать войска, чтобы занять Браслав[50 - Kotljarchuk A. In the Schadows… Р. 95–96.]. Таким образом военные действия шведских войск по двум направлениям должны были привести к двум важным последствиям. Заняв всю северную часть Польско-Литовского государства, шведские правящие круги установили бы контроль над стратегически важными пунктами на южном побережье Балтийского моря и одновременно был бы поставлен барьер на пути возможного продвижения к этим территориям русских войск.

В инструкциях нашло отражение представление, что этих целей, возможно, удастся добиться без войны. В них указывалось, что литовцы, в особенности Радзивилл и другие дворяне, расположены к Швеции, и М. Делагарди получил полномочия заключить договор, который определил бы условия их существования под шведской властью. Вместе с тем, не полагаясь только на добрую волю литовских дворян, Карл Густав предписывал наместнику ввести шведские гарнизоны в стратегически важные пункты[51 - Ibid. Р. 96.].

В начале июля 1655 г. армия А. Виттенберга вступила на территорию Великой Польши. И фельдмаршал, и находившийся при нем бывший канцлер коронный И. Радзейовский обратились к собравшемуся для отпора шведам дворянскому ополчению Великой Польши с предложением вступить в переговоры.

Предложение, поддержанное ружейным и пушечным огнем, имело успех. По заключенному соглашению магнаты и шляхта Великой Польши признали Карла Густава своим «протектором», передавая в его распоряжение королевские владения и доходы с них. В главных городах Великой Польши должны были разместиться шведские гарнизоны[52 - Kersten A. Hieronim Radziejowski… S. 389–399.]. Достигнутый успех открывал шведской армии путь в другие польские земли и способствовал появлению у шведского короля новых, более далеко идущих планов в отношении Речи Посполитой.

Новый шведский наместник Ливонии прибыл в Ригу в конце июля 1655 г. и лишь тогда смог приступить к выполнению королевских инструкций. К этому времени началось большое наступление русских войск на западные земли Великого княжества Литовского. К началу июля в Минске сосредоточились главные силы центральной русской армии и оттуда она двинулась к столице Великого княжества – Вильно. К 24 июля русские войска оказались в непосредственной близости от этого города[53 - Мальцев А.Н. Россия… С. 90–92.]. В этих условиях, когда войска литовских гетманов были явно не в состоянии противостоять русской армии и на помощь из Польши рассчитывать было нельзя, великий гетман литовский Януш Радзивилл и виленский епископ Ежи Тышкевич приняли решение искать помощи у шведов.

18 июня 1655 г. царь Алексей Михайлович отправил к курляндскому герцогу гонца Якова Поздышева с угрозой, что если герцог не перестанет помогать «литовским людям», то царь «болши того терпеть не будет»[54 - См. текст царской грамоты: РГАДА. Ф. 63 (Сношения с Курляндией). 1655 г. № 3. Л. 40–44.]. В наказе гонцу предписывалось «проведать всякими мерами, сколько ныне в зборе свейских людей… и куды их походу чаять»[55 - Там же. Л. 4об.]. Возвращаясь из Митавы через Ригу, гонец оказался буквально в эпицентре важных событий. Как отметил подьячий в своем статейном списке, 26 июля к Магнусу Делагарди пришли посланцы, «один – от Радивила, другой – от бискупа (т. е. от Е. Тышкевича. – Б.Ф.), а третей – от рады панов». Они просили скорее послать шведские войска в Биржи и в Вильно, «до тех мест, покаместа государевых ратных людей больших не собралось», а они и эти «и иные полские городы здавать учнут же без крови». Через день из Вильно снова приехали «скорые гонцы о том же»[56 - Там же. Л. 66–68.]. 29–30 июля через Западную Двину перевозили войска во главе с Левенгауптом и артиллерию. Тогда же стало известно, что и сам Магнус Делагарди «хочет идти вскоре» к Вильно[57 - Там же. Л. 66, 68.]. Для наместника открывалась возможность быстро и успешно выполнить указания короля.

1 августа М. Делагарди приказал Левенгаупту выступить в поход и занять те земли Великого княжества, где нет русских войск. Согласно плану М. Делагарди армия должна была заложить свой лагерь в крепости Радзивиллов, лежавшей на границе с Курляндией, оттуда шведские войска должны были двигаться к Биржам и Ковно. Ковно должно было стать главной базой шведской армии. Биржи сдались без сопротивления, и в них был размещен шведский гарнизон[58 - Kotljarchuk A. In the Schadows… Р. 115–116.], но другую часть плана выполнить не удалось.

Желая выиграть время до подхода шведских войск, епископ виленский, гетман и большая группа офицеров литовского войска обратились к кн. Я.К. Черкасскому и другим воеводам, стоявшим во главе центральной русской армии, с просьбой о перемирии[59 - Публ. этих обращений см.: Заборовский Л.В. Великое княжество Литовское и Россия во время польского Потопа (1655–1656 гг.). Документы, исследование. М., 1994. С. 8–10,16–18.], но Алексей Михайлович это предложение отклонил[60 - Там же. С. 13–15,18-21.]. После недолгих боев литовские войска оставили столицу, большая их часть вместе с гетманами отступила в Жемайтию. 4 августа царь въехал в столицу Великого княжества[61 - Мальцев А.Н. Россия… С. 95–97.]. 6 августа высланные из-под Вильно войска заняли Ковно. На протяжении августа – начала сентября входившие в состав русской армии казацкие войска Ивана Золотаренко вместе с “государевыми людми”» заняли многие города на территории Троцкого и Виленского воеводств и вышли к Неману. Казаками и армией А.Н. Трубецкого были заняты также многие города на территории Новогрудского воеводства с его центром – Новогрудком. В конце августа русская власть утвердилась и в Гродно[62 - Мальцев А.Н. Россия… С. 97–100.].

Одновременно шведские войска продолжали занимать северо-западные земли Великого княжества Литовского, размещая свои гарнизоны в стратегически важных пунктах. Так было занято епископство Пильтен на территории Курляндии и посланы войска, чтобы занять Палангу. Обладание этим городом на балтийском побережье открывало возможность для свободного прохода шведских войск из Ливонии в Восточную Пруссию. Особое внимание, как и ранее, было уделено укреплению позиций Швеции на двинском пути. Шведский отряд во главе с капитаном Уленброком занял Браслав, затем Икажно и Друю[63 - Kotljarchuk A. In the Schadows… Р. 116–118. В архиве Посольского приказа сохранился связанный с этими событиями документ – обращение гетмана Я. Радзивилла к браславской шляхте от 27 августа 1655 г. (РГАДА. Ф. 79.1655 г. № 7. Л. 194–195), документ попал в руки русских властей в декабре 1655 г.].

Еще до выступления шведских войск в поход М. Делагарди обратился к населению Великого княжества, обещая безопасность и защиту. Начались переговоры с той частью магнатов и шляхты Великого княжества во главе с Янушем и Богуславом Радзивиллами, которая выразила готовность подчиниться шведской власти. В лагере литовского войска под Кейданами были сформулированы условия, на которых магнаты и шляхта соглашались на шведскую «протекцию». Согласно составленной там декларации дворянство Великого княжества Литовского признавало Карла Густава великим князем литовским, его наместнику в Великом княжестве на время войны предоставлялась как резиденция Биржи, в распоряжение Карла Густава передавались все королевские имения в Великом княжестве, доходы и права, которыми располагали его предшественники. Вместе с тем Великое княжество Литовское под властью Карла Густава должно было оставаться особым государством со своими традиционными институтами, правами и привилегиями.

Одновременно эти условия налагали на шведского короля важные внешнеполитические обязательства. Карл Густав должен был обеспечить возвращение всех земель, занятых русскими и казаками, их прежним владельцам. Условия предусматривали, что Карл Густав должен сообщить царю о переходе Великого княжества Литовского под его власть и потребовать от него прекратить военные действия и отвести свои войска за Днепр. Если царь будет продолжать военные действия, шведские войска должны выступить и защитить города, отдавшиеся под покровительство Швеции. В августе в Ригу прибыл Бенгт Шютте, который должен был стать наместником Карла Густава в Великом княжестве Литовском[64 - Kotljarchuk A. In the Schadows… Р. 100–104,118-119.].

Какой информацией о происходивших переменах обладало русское правительство и как оно на нее реагировало?

После взятия Вильно и отступления литовской армии в Жемайтию царь и его советники, находившиеся с ним в столице Великого княжества, полагали, что война на этом направлении фактически закончена и магнатам и шляхте Великого княжества ничего не остается, как подчиниться власти царя. 14 августа было принято решение отправить к гетманам московского дворянина В.Н. Лихарева. В посланной с ним грамоте, адресованной епископу виленскому, гетманам, «всему рыцерству и… всему поспольству», царь предлагал «милости себе поискат и быти под нашею, царского величества, высокою рукою»[65 - Заборовский Л.В. Великое княжество Литовское… С. 22–23.]. В.Н. Лихарев возвратился в начале сентября[66 - Там же. С. 33.], но еще до его возвращения в царскую ставку стали поступать сведения, что вряд ли можно рассчитывать на успех его миссии. Так, 20 августа Я.К. Черкасский прислал царю показания пленных о намерениях гетмана Радзивилла присоединиться к шведам, а другого гетмана, Госевского, «держит он у себя неволею для тово, чтоб, де, ево взять с собою к свейскому королю». В той же отписке сообщалось, что «на реке на Вилее по сю сторону видели они свейских немец, стоят на стороже»[67 - См. дневник похода царя Алексея Михайловича: РГАДА. Ф. 27. № 86. Ч. 3. Л. 145–146.]. 4 августа М. Делагарди обратился с письмом к А.Л. Ордину-Нащокину с сообщением о начале войны с Речью Посполитой и первых успехах шведов[68 - РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 1. Л. 136–138.]. Тогда же к русским властям попали «немецкие листы» из Риги, в которых говорилось о капитуляции великопольского ополчения и о том, что «гетман полскии Радивил хочет поддатца за свейского короля»[69 - Там же. Л. 113–115.]. Наконец, 8 августа датировано письмо А. Бюлова, ливонского корреспондента А.Л. Ордина-Нащокина, в котором говорилось, что «из Риги воинские люди пошли в Литовскую землю к Вилну»[70 - Там же. Л. 142.].

Начало войны между Речью Посполитой и Швецией не стало для царя и его советников неожиданностью. Уже с начала 1655 г. в Москву систематически поступали сведения о ведущихся в Швеции обширных приготовлениях к войне, а затем и о планах захвата польских земель[71 - См. об этом: Заборовский Л.В. Россия… С. 130.]. Так, в сообщениях, полученных в мае 1655 г., говорилось, что Карл Густав «хочет… идти против литовского короля под [Гд]анеск польской да и Прусскую землю хочет у литовского короля отнять»[72 - РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 1. Л. 29–30.]. В голландских «вестовых тетрадях», присланных из Архангельска, сообщалось, что ждут похода шведов «на Прусскую землю или на Гданеск, а в зборе у них такое великое войско земленым и воденым путем, что не слыхано». В портах задержаны все находящиеся в них корабли для перевозки этого войска[73 - Вести-куранты. 1651–1652 гг., 1654–1656 гг., 1658–1660 гг. М., 1996. С. 99.]. Наконец, Альберт Бюлов в уже упоминавшемся письме от 14 июня прямо сообщил А.Л. Ордину-Нащокину, что «никоторому поляку на нашей стороне не жити, потому что мы и сами с поляками войну ведем», шведские войска уже переправляются через море для похода «в Прусскую землю»[74 - РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 7. Л. 53.].

2 июля сообщение А.Л. Ордина-Нащокина было получено в царской ставке и в тот же день Алексей Михайлович приказал воеводам идти «в Менеск тотчас, не мешкая»[75 - См. дневник похода Алексея Михайловича: РГАДА. Ф. 27. № 86. Ч. 3. Л. 81–82.]. Такова была первая реакция в царской ставке на начало польско-шведской войны. Эта война не противоречила русским внешнеполитическим планам и могла даже рассматриваться как фактор, благоприятствующий их осуществлению. Однако слухи о переговорах Радзивилла со шведами и появление на территории Великого княжества шведских войск не могли не обеспокоить царя и его советников. Было решено объясниться с Карлом Густавом.

20 августа стряпчий Климент Иевлев получил поручение отвезти к шведскому королю царскую грамоту[76 - РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 6. Л. 1.]. В своей грамоте царь сообщал, что по просьбе Карла Густава будет соблюдать нейтралитет Курляндии, выражал радость по поводу того, что король «Курлянские и Прусские города и места поймал», обещал «принять честно» шведских великих послов. Вместе с тем царь ставил в известность короля, что он занял Вильно и стал «на Великом княжестве Литовском государем», а его войско идет «к Варшаве», «за реку Немон», «к Люблину и к Кракову». В этой связи царь настоятельно предлагал шведским войскам «из городов и из уездов Великого княжества Литовского вспять отступить»[77 - Дополнения к Актам историческим (далее – ДАИ). Т. 6. СПб., 1857. С. 443–446.]. Одновременно К. Иевлев повез с собой письмо от Я.К. Черкасского и других русских воевод к М. Делагарди. В грамоте также выражали радость по поводу того, что шведский король отнял у Яна Казимира «порубежные городы». В ней с ударением подчеркивалось, что Алексей Михайлович с Карлом Густавом «в дружбе и в любви будут и свыше прежнего и нелюбия меж ими, великими государи, николи не будет». Вместе с тем в грамоте было уделено заметное место вопросу о Януше Радзивилле. Если Януш Радзивилл и другие литовские магнаты и шляхтичи действительно принесли присягу шведскому королю, то Карлу Густаву «достоит их взять в свои королевского величества городы», а в Великом княжестве Литовском – владении царя «подданным королевского величества земля владеть… не годитца». Вообще наместнику Ливонии не следовало бы принимать к себе тех, которые «от его царского величества сабли бегут»[78 - РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 6. Л. 51–61.].

Содержание этих двух документов показывает, какова была позиция русского правительства на начальном этапе шведско-польской войны. В грамотах довольно ясно поднимался вопрос о разграничении сфер влияния на территории Польско-Литовского государства. Русское правительство готово было согласиться с захватами Швеции на Балтийском побережье при условии, что она не будет вмешиваться в сферу русских интересов на территории Великого княжества Литовского. Сообщение о готовящемся походе русских армий на польские земли должно было показать, что русское правительство – серьезная политическая сила, с интересами которой при продолжении войны Карлу Густаву придется считаться.

Принятые меры явно запоздали. К тому времени, когда Карлу Густаву была отправлена царская грамота, шведские войска, как показано выше, уже заняли значительные территории на северо-западе Великого княжества Литовского и выводить без каких-либо веских причин эти войска шведский правитель не собирался. При оценке возможных перспектив этого демарша следует учитывать два обстоятельства. Поход русских армий в польские земли так и не состоялся и с течением времени сообщение царя должно было восприниматься как простая угроза. Карл Густав мог бы серьезнее отнестись к русским предложениям, если бы на польских землях он столкнулся с серьезным сопротивлением и возникла перспектива затягивания войны (на это, возможно, и ориентировались в своих расчетах царь и его советники). Однако события стали развиваться в другом направлении.

В польском обществе, измученном долголетней разорительной войной, приходившем в отчаяние от постоянных внутренних конфликтов, военных неудач и быстрого умножения числа врагов, наступил массовый психический срыв. Под влиянием агитации сторонников Карла Густава общество увидело в приходе шведского монарха с его сильным войском желанный выход из тяжелой, едва ли не безнадежной ситуации. Новый правитель на польском троне должен был прекратить раздоры и установить порядок, нанести поражение русским и казакам, вернув Речи Посполитой ее прежние границы. Начался массовый переход жителей Польско-Литовского государства под «протекцию» Карла Густава. Шляхта, собравшаяся на поветовые и воеводские сеймики, приносила присягу «протектору» и хлопотала о получении «охранных грамот» на свои владения. Эта быстрая, массовая капитуляция перед лицом шведских войск, захватывавших без сопротивления одну территорию за другой, получила в польской исторической традиции название «Потопа». Как воины «Потопа», шведские войска занимали земли. 8 сентября н. ст. шведские войска вступили в Варшаву. У шведских политиков возникали все более широкие планы, далеко не ограничивавшиеся «Прусской землей», которую готов был уступить царь.

В сентябре 1655 г. шведские войска продолжали размещаться на северо-западных землях Великого княжества, но царь и его советники явно не рассматривали этот факт как основание для разрыва со Швецией. Об этом ясно говорит эпизод, связанный с приездом в Вильно посла бранденбургского курфюрста. Фридрих Вильгельм, благодаря сообщениям своих агентов и бежавших на территорию Восточной Пруссии жителей Великого княжества, хорошо представлял себе, какое положение складывалось на соседних с Пруссией землях в результате успешного наступления русских войск. Русская армия приближалась к его границам, и курфюрст опасался, что его прусские владения, как земли польского ленника, будут охвачены войной. Поэтому 9 августа он отправил в Вильно своего посланца Лазаря Киттельмана. Киттельман должен был выступить с предложением о посредничестве между Алексеем Михайловичем и Яном Казимиром. Тем самым сразу давалось понять, что курфюрст не принимает участия в войне. Одновременно он должен был просить об «охранной грамоте» [Schutzbrief] для владений курфюрста.

Этим цели миссии Л. Киттельмана вовсе не ограничивались. Хотя Фридрих Вильгельм дал согласие на проход шведских войск через его владения в Великую Польшу, перспектива утверждения шведской власти на польских землях его не радовала. Будущность герцогства Прусского, окруженного со всех сторон шведскими владениями, не могла его не беспокоить. В сложившемся положении он был намерен взять под свое «покровительство» сословия Королевской Пруссии, оказавшейся после первых успехов, достигнутых шведами, в тылу шведской армии, отрезанной от польских земель. Это одновременно дало бы ему возможность перебросить в Восточную Пруссию войска, собранные на территории Бранденбурга. Так как такие шаги могли бы вызвать враждебную реакцию шведов, Фридрих Вильгельм прилагал большие усилия в поисках союзников. В июле 1655 г. он заключил договор о союзе с Голландией, заручившись поддержкой голландского флота в случае нападения на его «земли и порты»[79 - О политике курфюрста в начале «Потопа» см.: Szymczak В. Stosunki Rzeczypospolitej z Brandenburga i Prusami Ksiqzecymi w latach 1648–1658 w opinii i dzialaniach szlachty koronnej. Warszawa, 2002. S. 139 i n.]. Другого союзника курфюрст рассчитывал найти в лице царя, не заинтересованного, как он полагал, в усилении шведского короля. Поэтому Киттельман должен был добиваться «охранной грамоты» не только для владений курфюрста, но и для тех земель, которые примут его «протекцию». Киттельман должен был также поставить царя в известность о планах шведского короля захватить Пруссию и установить в прусских портах высокие пошлины. В этом случае курфюрст будет вынужден оказать ему сопротивление и надеется, что царь ему поможет[80 - Текст инструкций Л. Киттельману см.: Urkunden und Actenst?ke zur Geschichte des Kurf?rsten Friedrich Wilhelm von Brandenburg. T. VI. S. 704–705.]. От командующего войсками курфюрста в Пруссии графа Вальдека он также получал указания хлопотать о заключении союза между курфюрстом и царем[81 - Hirsch T. Die ersten Ankn?pfungen zwischen Brandenburg und Russland unter den grossen Kurf?rsten. Th. 1. Berlin, 1885. S. 11.].

Путешествие по разоренной войной стране, где продолжались военные действия, было долгим и трудным. Лишь 30 сентября он смог приехать в Вильно, где состоялись его встречи с думным дьяком Ларионом Лопухиным, а затем и с боярином И.Д. Милославским. Предложение о посредничестве было отклонено. В царской грамоте курфюрсту указывалось, что, если Ян Казимир хочет мира, он должен сам отправить послов с такой просьбой к царю. Одна из целей миссии была достигнута. Л. Киттельман получил «охранную грамоту»: в ней царь предписывал Богдану Хмельницкому и своим воеводам не причинять вреда владениям курфюрста. Однако действие этого документа не распространялось на те польские земли, которые захотели бы перейти под «протекцию» курфюрста. Что касается предложений о союзе против Швеции, о них в отчете Киттельмана о своей миссии ничего не говорилось[82 - Hirsch T. Die ersten Ankn?pfugen… Th. 1. S. 12–13.]. Очевидно, русские собеседники на высказывания посланца курфюрста не реагировали.

Размещение шведских войск на землях Великого княжества Литовского и одновременное продвижение русских войск на запад привело к столкновениям на пограничных территориях в районе Браслава, в районе Ковна. Сложности возникали и в связи с тем, что на территории, занятой русскими войсками, находились владения принесшего присягу шведскому королю Богуслава Радзивилла (такая крепость, как Слуцк), которые отказывались подчиняться русским воеводам и впускать русские войска. Стороны, однако, не стремились к обострению отношений.

М. Делагарди 4 августа обратился с письмом к «генералу его царского величества над великими сильными войски». Сообщая о переходе целого ряда земель Великого княжества Литовского (в их числе – Браславского повета) под шведскую власть, наместник предлагал прекратить военные действия и сохранять мир, а в дальнейшем о «граничном деле», т. е. об установлении точных границ между русскими и шведскими владениями на территории Великого княжества Литовского, могут договориться шведские «великие» послы, которые направляются в Москву»[83 - Перевод грамоты М. Делагарди см.: РГАДА. Ф. 96. 1655 г. № 18. Л. 8-13.]. 25 августа грамота была доставлена к царю в Вильно[84 - Там же. Л. 1.], и шведское предложение встретило благоприятный отклик. 28 августа царь приказал воеводе С.А. Урусову – новому командующему русскими войсками на территории Великого княжества Литовского – «учинить заказ крепкой», чтобы «ратные люди» не вступали на земли занятого шведами Браславского повета[85 - Там же. Л. 21.]. 31 августа с ответом на грамоту М. Делагарди от имени Я.К. Черкасского и других воевод был отправлен гонец Афанасий Нестеров[86 - Там же. Л. 28.]. Хотя в грамоте выражался протест против попыток распространить шведскую власть на земли, занятые русскими войсками, и содержалось требование, чтобы Я. Радзивилл перестал называть себя великим гетманом Великого княжества Литовского и Виленским воеводой, воеводы заверяли от имени царя, что мир будет соблюдаться, а решение спорных вопросов будет отложено до того времени, когда приедут в Москву шведские послы и «пограничных городов в уездех и межах договор учинят»[87 - Там же. Л. 29–43.].

М. Делагарди любезно принял русского гонца, сообщил, что он послал «листы» в Браслав, Икажно и Динабург, чтобы оттуда на занятые русскими войсками земли «не въезжали и шкоды, и заказу никакова не чинили». Он также обещал, что, когда встретится с Я. Радзивиллом, «будет ему говорить, чтобы тот впредь воеводою виленским и великим гетманом Великого княжества Литовского писать себя не велел». Вызывало беспокойство лишь настойчивое утверждение наместника, что Слуцк и Несвиж находятся под шведской властью, так как присягу шведскому королю принес не только их владелец Богуслав Радзивилл, но и «тех городов шляхты человек со сто и болыии»[88 - См. запись бесед с Делагарди в статейном списке А.И. Нестерова: Там же. Л. 153–155.]. В ответной грамоте, посланной с А.И. Нестеровым, также содержалось требование, чтобы русские войска «тем городом никакие шкоды и разоренья не чинили». Одновременно, однако, в этом документе М. Делагарди подчеркивал, что будет сохранять мир на границе с русскими владениями и «все делать на содержанье советные дружбы»[89 - См. перевод грамоты М. Делагарди: Там же. Л. 83–88.]. Шведские власти в Ливонии явно стремились сохранять мир с Россией.

Такое же стремление обнаруживала и русская сторона. Так, в грамоте от 12 сентября царь, предписывая, чтобы в Гродно шведов «не пускали», одновременно требовал: «задора бы с ними никакова не чинили»[90 - РГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 270. Л. 34.].

В октябре стремление обеих сторон сохранять мир оставалось прежним. 8 октября М. Делагарди обратился с письмом к С.А. Урусову. Он, правда, снова настаивал на принятии Слуцка и Несвижа под шведскую «протекцию», но вместе с тем подчеркивал свое стремление делать так, «чтоб с обеих сторон всякому свое место имети и владети без помешки» до окончания русско-шведских мирных переговоров. В знак расположения он распорядился освободить русских пленных, находящихся у Я. Радзивилла в Кейданах[91 - РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 1. Л. 179–184.]. О том же говорят грамоты, исходившие в октябре 1655 г. от С.А. Урусова. Так, в грамоте от 12 октября ошмянскому старосте Адаму Саковичу, выражавшему вместе с большой группой местной шляхты желание подчиниться власти царя, предписывалось «свейского короля… с людми с шведы ссоры и задоров не учинить»[92 - Там же. № 9. Л. 6.]. В грамоте, отправленной шведскому наместнику 15 октября, настаивая на том, что Друя должна находиться под русской властью, С.А. Урусов одновременно заверял, что русским людям запрещено нападать на занятые шведами земли «под смертною казнью»[93 - Там же. Л. 9-11.].

11 ноября на пути к Москве в Смоленске царь принял посланца Карла Густава Иоганна Розелинда. Посланец привез официальное сообщение о начале войны Швеции с Речью Посполитой. Карл Густав выражал надежду, что принятые решения «в добро приняты и истолкованы будут». Он предлагал, чтобы царь приказал своим военачальникам с шведскими генералами «всякую дружбу и доброе умышление держать»[94 - РГАДА. Ф. 96.1654 г. № 4. Л. 41–46.]. Карл Густав сообщал также о посылке в Москву своих «великих» послов[95 - Там же. Л. 49–50.].

В своем ответе царь подробно писал об успехах, достигнутых его войсками в Речи Посполитой, на сообщение о войне ответил, что ему об этом «ведомо». Идя навстречу пожеланиям короля, он приказал С.А. Урусову вести переговоры со шведскими генералами «о всяких надобных делах, которые пристоят нам, обоим великим государем, к дружбе». Царь обещал принять все меры к тому, чтобы «свейские послы» быстро и беспрепятственно доехали до Москвы, куда для встречи с ними направляется сам Алексей Михайлович[96 - ДАИ. Т. 6. С. 447.]. Характерно, что в грамоте был полностью обойден молчанием вопрос о вступлении шведских войск на территорию Великого княжества Литовского и возникших в связи с этим конфликтных ситуациях. Решение всех спорных вопросов явно откладывалось до начала русско-шведских переговоров в Москве.

Вместе с тем, характеризуя позицию русской стороны, следует отметить одно важное обстоятельство. Сообщая 22 сентября Я.К. Черкасскому о своем решении распустить участвовавшую в летней кампании армию, царь одновременно распорядился, чтобы к весне эти войска были снова готовы к ведению военных действий: «им стать в Смоленску всею службою мая в 9»[97 - РГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 270. Л. 73.]. В царской ставке, таким образом, не исключали, что весной 1656 г. армия снова может понадобиться.

Достигнутая сторонами договоренность о временном сосуществовании не исключала их попыток укрепить свои позиции на территории Великого княжества Литовского. В сентябре-октябре 1655 г. усилия М. Делагарди и Б. Шютте, наместника Карла Густава в Великом княжестве Литовском, были направлены на то, чтобы добиться заключения соглашения, которое окончательно оформило бы отношения между Карлом Густавом и магнатами и шляхтой, искавшими его «протекции», и узаконило бы пребывание его наместника и его войск на северо-западной территории Великого княжества Литовского. Делагарди и его войска нужны были Карлу Густаву на границе с Восточной Пруссией и соглашение должно было быть заключено до их ухода[98 - Kotljarchuk A. In the Schadows… Р. 123.]. Соответствующие документы были оформлены в Кейданах 15–23 октября 1655 г.[99 - Ibid. S. 125.]. Карл Густав и его преемники провозглашались наследственными правителями Великого княжества Литовского, которое оставалось особым государством, со своими законами, органами управления и парламентом. Вместе с тем литовская армия подчинялась Карлу Густаву и должна была участвовать в его войне с соседями Великого княжества (в их числе и с Польшей) и во главе органов управления должен был стоять наместник, назначенный королем[100 - Ibid. S. 125–126.]. После подписания соглашений значительная часть шведской армии во главе с М. Делагарди двинулась на границу с Восточной Пруссией[101 - Ibid. S. 135.].

С русской стороны осенью 1655 г. были предприняты шаги к тому, чтобы распространить русскую власть на те земли Великого княжества Литовского, которые не приняли шведскую «протекцию». Поездка В.Н. Лихарева к литовским гетманам не привела к успеху. Принимавший его Я. Радзивилл заявил, что от имени литовских магнатов и шляхты он обратился к шведскому королю, «чтоб принял нас в подданство», и Карл Густав ответил согласием[102 - Заборовский Л.В. Великое княжество Литовское… С. 26.]. Однако выяснилось, что не все в военном лагере под Кейданами разделяли его взгляды. Многие шляхтичи говорили В.Н. Лихареву, что готовы подчиниться власти царя, если царь вернет им владения[103 - Там же. С. 31.]. Но особую важность для русской стороны представляли заявления второго главного лица в военном лагере – польного гетмана В. Госевского. Гетман заявил Лихареву, что он и многие другие «не хотят к шведу». Через Лихарева он предлагал царю и его советникам заключить мир с Яном Казимиром, «а послы будут тотчас готовы». Он заверял, что польский король согласится и уступит земли, «што государь позволит», и даст возмещение за военные расходы. Гетман настойчиво предостерегал против шведов. По его словам, шведы будут сохранять мир, пока не одержат победы в Польше, «а, згубя короля, подлинно на государеву землю швед наступит»[104 - См. записи разговоров В. Госевского с Лихаревым 21 и 26 августа: Заборовский Л.В. Великое княжество Литовское… С. 26–27, 30–31. См. также: Заборовский Л.В. Русско-литовские переговоры во второй половине 1655 г. // Славяне в эпоху феодализма. К столетию академика В.И. Пичеты. М., 1978. С. 209–210.].

В начале сентября вместе с Лихаревым в царской ставке побывали посланцы обоих гетманов. Официальной целью их миссии было добиться соглашения о прекращении военных действий, и эта цель была достигнута. В грамоте Я. Радзивиллу от 5 сентября ему предлагали, зная Карла Густава и царя «по вечному докончанью дружбу и любовь», «не вступатися» на земли, занятые русскими войсками[105 - Заборовский Л.В. Великое княжество Литовское… С. 37–38.]. Это означало, что и русская сторона берет на себя соответствующее обязательство. Посылкой этой грамоты сношения с Я. Радзивиллом и ограничились. Совсем иным оказалось отношение к Госевскому. В тот же день было принято решение отправить к Госевскому вместе с гонцом Стефаном Медекшей Ф.М. Ртищева[106 - Там же. С. 39.]. Отправка к гетману царского «постельничего», одного из наиболее близких к Алексею Михайловичу людей, показывает, какое значение придавали в царской ставке этой миссии. Речь шла о переходе гетмана Госевского и его войска на русскую сторону[107 - Там же.]. В царской ставке считали это делом очень реальным. В грамоте, посланной 14 сентября С.А. Урусову, предполагалось, что в случае его похода на запад он будет действовать совместно с Госевским и его войском[108 - РГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 270. Л. 52.].

Однако встретиться с Госевским Ф.М. Ртищеву не удалось. Вскоре после отъезда В.Н. Лихарева гетман был арестован Я. Радзивиллом, а подчинявшиеся ему офицеры со своими отрядами покинули лагерь под Кейданами[109 - WisnerH. Janusz Radziwi H… S. 207.]. Когда 19 сентября Ф.М. Ртищев доехал до Каменца, стало известно, что арестованный Госевский не может его принять, и встречавшие постельничего полковники Кмитич, Жеромский и Липницкий проводили его в Брест[110 - Заборовский Л.В. Великое княжество Литовское… С. 48–49.]. К этому времени Брест стал важным центром политической жизни Великого княжества Литовского. Здесь собирались сенаторы и шляхта, бежавшие от наступавших русских войск. Сюда стягивались отряды литовских войск, не желавших подчиняться шведам. Во главе собравшегося здесь войска стал витебский воевода Павел Сапега, которому после «измены» Я. Радзивилла была пожалована должность великого гетмана[111 - Rachuba А. Pawel Sapieha wobec Szwecji i Jana Kazimierza (IX 1655 – II 1656) // Acta baltico-slavica. XI. 1977. S. 83.]. В сложившемся положении Ртищев не поднимал вопроса о подчинении П. Сапеги и объединившихся вокруг него сенаторов и шляхты власти царя, а попытался выяснить, что стояло за предложениями В. Госевского о мире, какие условия мира могла бы предложить царю польско-литовская сторона, но никакого определенного ответа не смог добиться. П. Сапега и другие сенаторы просили только о прекращении военных действий, обещая, что с их стороны враждебных действий предприниматься не будет[112 - См. «статьи», поданные Ф.М. Ртищевым, и ответы сенаторов: Заборовский Л.В. Великое княжество Литовское… С. 50–54.]. Вместе с Ф.М. Ртищевым сенаторы отправили к царю своего посланца, гродненского подстолия Самуила Глядовицкого[113 - Там же. С. 53–54. Подробнее о переговорах в Бресте см.: Заборовский Л.В. Русско-литовские переговоры… С. 210–213.]. Глядовицкий добрался до Москвы лишь к концу ноября 1655 г.[114 - Заборовский Л.В. Великое княжество Литовское… С. 62.], и еще задолго до его возвращения начался поход русских войск на запад, который должен был привести к подчинению русской власти тех земель Великого княжества Литовского, которые еще не подчинились шведам.

Решение о таком походе было принято, когда еще было неизвестно о результатах миссии Ртищева. Уже 14 сентября царь направил С.А. Урусову приказ, «чтоб он шел… за реку Немон под Бресть и под иные литовские городы»[115 - РГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 270. Л. 52.]. Однако до конца сентября сохранялось представление, что подчинения этих территорий удастся добиться мирным путем. Так, 24 сентября, еще не зная ничего о судьбе Ртищева, царь приказал С.А. Урусову послать «в Гонсевского войска за Немон» своих посланцев с предложением подчиниться царю, который не будет нарушать их «прав и вольностей». Налицо были также надежды на то, что, может быть, и Жемайтию удастся получить мирным путем. С.А. Урусов должен был отправить своих посланцев в Жемайтию, так как царю стало известно, что «Жмуцкого повету шляхта стоят в собранье в Кейданах, а Карлу Густаву… не присягали»[116 - Заборовский Л.В. Великое княжество Литовское… С. 79–80.]. По-видимому, когда Ртищев вернулся без определенных результатов, в начале октября С.А. Урусов получил «статьи», в которых определялись задачи его похода. Как предполагалось и ранее, он должен был идти «прямо за Немон под Бресть и под иные городы». При благоприятных обстоятельствах С.А. Урусов, дойдя «до границы литовские», должен был «воевать… корунные городы и места». В наказе предписывалось «с свейскими немцами отнюдь не задиратца» «и где учнут свейскими называтца, и тех мест отнюдь не воевать»[117 - См. наказ С.А. Урусову: Курбатов О.А. «Чудо архангела Михаила». Документы о походе Новгородского полка на Брест и битве при Верховинах 1655 г. // Исторический архив. № 3. 2005. С. 199–201.]. Военные действия, таким образом, не должны были затрагивать территорий, занятых шведами, и привести к осложнению русско-шведских отношений. По наблюдениям О.А. Курбатова, в походе приняла участие лишь часть войск, собравшихся в районе Ковна[118 - Курбатов О.А. «Чудо…». С. 197.]. По-видимому, в царской ставке считали, что в походе он не должен столкнуться с серьезным сопротивлением.

Поход С.А. Урусова подробно описан в его донесениях царю[119 - Опубликовано: Курбатов О.А. «Чудо…». С. 201–205.]. Ряд важных деталей можно узнать из коллективной жалобы детей боярских – участников похода на воеводу[120 - Опубликовано: Записки отделения русской и славянской археологии императорского Русского археологического общества. Т. 2. СПб., 1861. С. 659–681.]. Войско выступило в поход из Ковна 23 октября. Военные действия начались 30 октября, когда русские войска столкнулись со стоявшим в районе Гродна полком ли декого подкомория Якуба Кунцевича, тогда русские взяли «три знамени и с хорунжим да литавры». После этого состоялась встреча русских воевод с офицерами полка, на которой Я. Кунцевич дал обязательство «со всем своим полком» принести присягу царю и дал в заложники воеводам новогрудского воеводича Яна Хребтовича и нескольких других шляхтичей. К середине ноября войска подошли к Бресту. Появление в районе города русских войск стало для П. Сапеги и его сторонников определенной неожиданностью, так как здесь ждали ответа на предложения, посланные в Москву с С. Глядовицким. К этому времени в Бресте появился посланник Карла Густава Ян Фредерик Сапега. Он попытался помешать продвижению русских войск, заявив, что «Павел, де, Сапега, хочет быть под Свейскою коруною». Как рассказывал в своем донесении Урусов, он заявил посланцу, что П. Сапега присягнул царю перед Ф.М. Ртищевым, и тогда посланец заявил, что он не будет вмешиваться в происходящее и вообще его прислал в Брест «свейской генерал наимовать людей». Очевидно, посланец не имел от Карла Густава инструкций вступать в конфликт с русскими военачальниками из-за сенаторов и шляхты, которые не принесли присяги шведскому королю.

Хотя П. Сапега и другие сенаторы не проявили желания принести присягу царю, воевода решил идти к Бресту, уверенный, что его войскам сопротивления не окажут. Как следует из жалобы, он двинулся к Бресту с частью своего отряда, оставив в тылу пехоту и пушки. В Брест воевода отправил одного из заложников – Святского – с приказом выделить в Бресте дворы для него и его солдат. Детям боярским он сказал, что «у Брести с литовскими людми бою не будет, а он идет надежно в город». В результате в бою под Брестом 13 ноября армия С.А. Урусова потерпела поражение и стала отступать. В 25 верстах от Бреста у Верховичей русские войска были окружены преследовавшей их армией Сапеги, но в завязавшемся бою литовское войско в свою очередь потерпело поражение, потеряв пушки и знамена. После этого армия С.А. Урусова отошла на север, а собравшиеся в Бресте магнаты, шляхта и войско стали искать «протекции» Карла Густава[121 - RachubaA. Pawel Sapieha… S. 87–90.].

Одна из главных целей похода – занятие Бреста и подчинение царской власти еще остававшихся самостоятельными группировок магнатерии и шляхты Великого княжества – тем самым не была достигнута. Однако благодаря походу С.А. Урусова русская власть на западных окраинах занятых русскими войсками территорий укреплялась, и неудача под Брестом на такое положение дел не повлияла. Еще до боя под Брестом, 12 ноября, в соответствии с достигнутой договоренностью с Я. Кунцевичем в Вильно прибыли послы Лидского, Гродненского и Волковыского поветов и принесли присягу царю[122 - АМГ. T. 2. № 750. С. 458; № 753. С. 459.]. А 26 ноября, когда армия С.А. Урусова двигалась в обратный путь на север, воеводу встретил сам Я. Кунцевич с ротмистрами, и они также принесли присягу[123 - РГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 162. Л. 507–508. См. также Заборовский Л.В. Великое княжество Литовское… С. 103–106.]. С.А. Урусов, которого обвиняли в том, что он шел от Бреста к Полоцку «шесть недель большим мотчаньем (т. е. очень медленно. – Б.Ф.)», оправдывался, что «дорогою шел не скоро для того, что в дороге на государево имя приезжали шляхта»[124 - ЗОРСА. Т. 2. С. 668, 673.]. За время похода шляхтичи Гродненского, Слонимского, Новогрудского, Лидского, Волковыского, Ошмянского и Троцкого поветов, а также оказавшиеся на этих землях беглецы из более восточных областей – всего свыше 2 тыс. человек – также принесли присягу[125 - Издание составленной по приказу С.А. Урусова крестоприводной книги см.: Памятники истории Восточной Европы. Т. 4: Крестоприводная книга шляхты Великого княжества Литовского 1655 г. М.; Варшава, 1999. Как видно из сохранившейся первоначальной записи крестоприводных книг (РГАДА. Ф. 145. Приказ великого княжества Смоленского. Кн. 3. Л. 173–236), шляхтичи начали приносить присягу большими группами с середины декабря 1655 г. (Там же. Л. 206 и сл.) и до конца января 1656 г.]. Шляхта стала приезжать для присяги и в главный центр Великого княжества – Вильно: среди присягнувших были кн. С. Огинский, тиун Троцкий с сыном и Ян Нарбут, писарь земский лидский[126 - См. отписки виленского воеводы кн. М. Шаховского: РГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 270. Л. 245, 283.]. Стали переходить на русскую службу «полковники» литовского войска со своими отрядами[127 - См. подробнее об этом: Флоря Б.Н. От Потопа до Вильна. Русская политика по отношению к Речи Посполитой в 1655–1656 гг. // Kwartalnik Historyczny. 2003. № 2. S. 37. См. также сообщение кн. М. Шаховского, что присягу царю принесли помимо указанных в статье лиц полковники Рудомино, Дяткович, Кисаревский, «во всех тех полкех боевого люду тысеч с шесть» (АМГ. Т. 2. № 790. С. 480).]. Большие группы шляхты стали предлагать условия, на которых они готовы были подчиниться власти царя. В октябре 1655 г., еще до похода С.А. Урусова, с такой инициативой выступила большая группа шляхты во главе со старостой ошмянским А. Саковичем, ее посланец П. Роля был принят царем 25 декабря 1655 г. и подал выработанные шляхтой «статьи». 26 ноября при встрече С.А. Урусова с Я. Кунцевичем были также предложены «статьи», отосланные на рассмотрение к царю[128 - Публикацию материалов посольства П. Роли и «статей», поданных С.А. Урусову, см.: Заборовский Л.В. Великое княжество… С. 80–97,103–106.]. Шляхта добивалась сохранения своих владений, своего права, своих органов управления и суда, но поднимались и другие вопросы. Так, в статьях, привезенных П. Ролей, говорилось о созыве сейма, о необходимости вернуть в состав Великого княжества земли, утраченные по Люблинской унии 1569 г.[129 - Заборовский Л.В. Великое княжество… С. 85–86.]. Стали приносить присягу царю и некоторые сенаторы. Так, новогрудский воевода Петр Казимир Вяжевич 10 октября вместе с П. Сапегой отправили из Бреста к царю С. Глядовицкого[130 - Там же. С. 68.], но еще до возвращения С.А. Урусова в Полоцк он вернулся в Новогрудок и принес присягу царю[131 - Там же. С. 110.]. Принес присягу царю и один из первых сенаторов Великого княжества Литовского Миколай Стефан Пац, воевода Троцкий. 3 декабря 1655 г. кн. С.А. Урусов выдал ему ряд жалованных грамот, предоставлявших ему право «до государева указу» владеть не только собственными имениями, но и частью имений хорунжего К. Паца и В. Госевского[132 - РГАДА. Ф. 79.1656 г. № 5. Л. 38–43.]. Магнаты и шляхта Великого княжества явно переставали воспринимать русскую власть как временную.

Летом-осенью 1655 г. удалось добиться значительных результатов и на других направлениях. Так, в сентябре 1655 г. посланный из Киева на судах отряд Д.А. Волконского занял Туров, который сдали местные мещане, затем – Давид-городок и после большого боя – Пинск[133 - Мальцев А.Н. Россия… С. 104–105. См. также: РГАДА. Ф. 79.1655 г. № 1. Л. 1-14.]. Еще раньше, 1 июля, выступили в поход на запад русские войска во главе с В.В. Бутурлиным и войско Б. Хмельницкого. Сведения о походе, содержащиеся в разных источниках, неоднократно анализировались исследователями[134 - Мальцев А.Н. Россия… С. 100–104; Kubala L. Wojna moskiewska. 1654–1655. Warszawa, 1910. S. 292–331; Грушевський M.C. Історiя Украiни – Руси. Т. 9. Кн. 2: Роки 1654–1657. Киiв, 1931. С. 1102–1105,1113-1128,1137–1142.]. Для рассматриваемой темы важно, какими сведениями о том, что происходило на Украине, располагали в Москве. В отписках В.В. Бутурлина, доставленных в Москву 26 декабря, а затем в первых числах января 1656 г.[135 - См. помету на одной из «отписок»: «164-го генваря 5 снесено с Верху» (РГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 382. Л. 328).], говорилось о занятии многих городов на территории Подолии, о поражении, нанесенном в районе Львова коронной армии во главе с С. Потоцким, когда поляками были потеряны знамена и обоз. Войска Б. Хмельницкого и В.В. Бутурлина осадили Львов и из-под стен города рассылали отряды «до Днестра реки», а также «до Ярославля и до Люблина и до Вислы реки». При вступлении в Люблин отряда во главе с воеводой П. Потемкиным и Д. Выговским местная шляхта и мещане принесли присягу царю[136 - РГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 382. Л. 317–320.]. В городе Ухани такую же присягу принес «Хриштоп Тишкевич воевода черниговский со всею шляхтою и с мещаны»[137 - Там же. Л. 320.]. Тогда в Москве узнали о занятии Волыни войсками Хмельницкого и о том, что в Луцке находится казацкая «застава»[138 - Там же. Л. 364–365.]. Лишь приход на Украину явившейся на помощь Яну Казимиру орды заставил прервать столь удачно протекавший поход.

Все это были несомненные успехи, которых ранее Русское государство никогда не добивалось в своих войнах с Речью Посполитой. Под властью русских правителей в той или иной форме оказались к концу 1655 г. почти все белорусские и большая часть украинских земель. Как никогда раньше, русские политики были близки к решению задачи, которую они поставили перед собой в последние десятилетия XV в., – объединение всех восточнославянских земель в едином Русском государстве. Однако развитие событий в Польше поставило их перед новыми серьезными проблемами.

После капитуляции великопольского ополчения шведская армия, не сталкиваясь с серьезным сопротивлением, двигалась на юг, занимая одну территорию за другой. 8 сентября н. ст. шведские войска вступили в Варшаву. В конце того же месяца король Ян Казимир, а вслед за ним многие сенаторы и шляхтичи, бежал с территории Речи Посполитой в Силезию – владения австрийских Габсбургов. 17 октября н. ст. капитулировала древняя польская столица Краков – единственная крепость, оказавшая серьезное сопротивление шведской армии. Вскоре после сдачи Кракова принесло присягу Карлу Густаву коронное войско во главе с гетманами, что означало конец организованного сопротивления. 25 октября н. ст. о своем подчинении власти шведского монарха заявили представители Сандомирского, Люблинского, Русского, Белзского воеводств, то есть тех земель, где еще не было шведских войск. В таких условиях у шведских политических кругов закономерно стали появляться более широкие, выходящие за рамки первоначальных планов, замыслы подчинения всей Речи Посполитой власти шведского монарха.

28 октября были разосланы универсалы о созыве в Варшаве съезда шляхты всех воеводств, чтобы принять общее решение о разрыве отношений с Яном Казимиром и принятии шведской «протекции». Съезд созвать не удалось, но на конец ноября был назначен уже созыв сейма, на котором должно было быть принято решение о возведении Карла Густава на польский трон, за чем должна была последовать его коронация[139 - О событиях, происходивших в Польше в конце лета – осенью 1655 г., см.: Kubala L. Wojna szwecka… S. 94-151; Kersten A. Hieronim Radziejowski… S. 416–445.]. В конце 1655 г. царю и боярам прочли переводы голландских «курантов», в которых сообщалось о намерениях Карла Густава «сенатории на сейм созвать», где его «на королевство посвещать станут»[140 - РГАДА. Ф. 79.1656 r. № 1. Л. 7–8.].

Речь Посполитая сходила с политической карты, переставала существовать как самостоятельное государство. Когда в конце ноября в Москву прибыл С. Глядовицкий, чтобы предложить начать переговоры о мире между Россией и Речью Посполитой, это предложение уже не представляло для царя и его советников никакого интереса. Ведь, как стало известно в Москве, Ян Казимир, «покиня все, с малыми некакими людьми убежал в Венгерские горы, но и там ему места нет». «А что говоришь ты, – обращались бояре к С. Глядовицкому, – что королю присылать о миру к государю, и где уж то и сыскать короля вашего»[141 - Заборовский Л.B. Великое княжество… С. 66.]. Приславшим С. Глядовицкого сенаторам и шляхте было предложено подчиниться власти царя, а Алексей Михайлович «веры, прав и вольностей ваших нарушити ни в чем не велит»[142 - Там же. С. 70.].

На западных границах России образовалась новая огромная держава, правитель которой явно носился с широкими завоевательными планами и располагал одной из лучших европейских армий. Уже это должно было вызывать беспокойство русских политиков. К концу 1655 г. для такого беспокойства появились и реальные основания. В Москву в это время попал текст Кейданского договора от 20 октября 1655 г. Текст этот сумел раздобыть воевода Друи А.Л. Ордин-Нащокин. Узнав о заключении соглашения шведских властей с литовскими магнатами и шляхтой, он приложил старания к тому, чтобы познакомиться с его текстом. Еще в конце октября он вынужден был довольствоваться слухами[143 - РГАДА. Ф. 79.1655 г. № 1. Л. 32.]. Но через месяц он сумел достать и переслать находившемуся в походе царю текст Кейданского договора. К 16 декабря документ поступил в Посольский приказ[144 - Там же. № 13. Л. 1об.-2. Польский перевод соглашения см: Там же. Л. 5 и сл.]. В своем комментарии к соглашению А.Л. Ордин-Нащокин обратил внимание на то, что в преамбуле к договору переход под шведскую «протекцию» мотивировался тем, что литовцы были доведены до крайности «przez wiarolomnego nieprzyjaciela Moskala» (вероломным неприятелем Москалем). Таким образом, шведские власти согласились назвать «неприятелем» государя, находившегося в мирных и дружественных отношениях со Швецией. Как справедливо отметил Л.В. Заборовский[145 - Заборовский Л.В. Великое княжество… С. 127.], в польском переводе, переданном А.Л. Ордину-Нащокину, текст латинского оригинала, где читаются слова «per potentiam hostilem oppressione» (угнетенные враждебным могуществом), был намеренно искажен, чтобы придать тексту ярко выраженную антирусскую направленность. Это может пролить свет на намерения польских информаторов воеводы Друи.

Главное, однако, было не в выражениях вступительной преамбулы договора, которые могли оскорбить царя и его советников. А.Л. Ордин-Нащокин обратил внимание и на 7-ю статью соглашения, накладывавшую на Карла Густава обязательство вернуть прежним владельцам земли в Литве, утраченные ими «в прошлой войне» («proximo bello»), когда он их «назад возьмет» (recuperarent)[146 - См. текст латинского текста договора с подписями и печатями в. Шютте и М. Делагарди: РГАДА. Ф. 96. 1655 г. № 5. Л. 37 (текст попал в Посольский приказ в мае 1657 г.: Там же. Л. 1).]. В переводе, переданном А.Л. Ордину-Нащокину, соответствующие формулировки были заострены – там читалось о землях, которые «przez nieprzyjaciela pod czas tey woyny opanowane» (захвачены неприятелем во время этой войны), и содержалось обязательство вернуть эти земли «jakimkolwiek sposobem» (каким угодно способом), но существа дела это не меняло. Договор был свидетельством существования враждебных по отношению к России планов, одобренных и санкционированных шведской властью.

В свете этого договора приобретали совершенно определенное, враждебное по отношению к России звучание некоторые черты русско-шведских отношений в последние месяцы 1655 г. По просьбе русской стороны, переданной через Удде Эдла, в титул Алексея Михайловича в адресованных к нему шведских грамотах были внесены эпитеты, свидетельствующие о том, что он является правителем «Малой России», Смоленска и городов Восточной Белоруссии, занятых русскими войсками во время военной кампании 1654 г.[147 - См. перевод грамоты Карла Густава царю от 29 марта 1655 г.: РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 4. Л. 41.]. Однако шведская сторона упорно отказывалась признать титулы, принятые царем после взятия Вильно, – «Белыя России» и «великий князь Литовский». В переписке с русскими воеводами М. Делагарди отказывался признать эти новые титулы до заключения русско-шведского соглашения[148 - См. одну из октябрьских отписок С.А. Урусова (РГАДА. Ф. 96. 1655 г. Д. 9. Л. 1–2), грамоту М. Делагарди русским воеводам от 21 сентября (Там же. Д. 8. Л. 89), а также записи беседы М. Делагарди с русским гонцом А.И. Нестеровым (Там же. Л. 141).]. В условиях, когда по Кейданскому договору магнаты и шляхта провозглашали Карла Густава наследственным великим князем литовским, отказ признать новые титулы царя должен был восприниматься как отказ шведской стороны признать права царя на Литву и мог восприниматься как свидетельство намерений шведского монарха выполнить свои обязательства и вернуть земли, занятые русскими войсками, их прежним владельцам.

Знакомство царя и его советников с текстом Кейданского договора совпало по времени с приходом сообщений о попытках шведских офицеров утвердить свою власть на спорных пограничных территориях и вообще распространить зону шведского влияния на белорусских землях[149 - Сообщения о таких действиях собраны в справке, составленной в Посольском приказе перед приездом шведских «великих» послов: РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 5. Л. 10–13.]. Так, 12 ноября 1655 г. шведские офицеры потребовали от жителей Гродненского уезда собрать провиант для шведского гарнизона в Августове. Один из шведских офицеров, полковник А. Волакс в начале декабря послал «листы» в Слоним, Новогрудок и ряд других мест с требованием, чтобы «все городы и крепости людем свейским осадили» [150 - О передаче этих «листов» С.А. Урусову см.: РГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 162. Л. 46.]. 10 декабря А. Волакс сообщал о вводе щведского гарнизона в Слуцк, а в конце месяца войска, посланные из Слуцка, пытались занять Старый Быхов[151 - РГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 162. Л. 39.]. После знакомства с текстом Кейданского договора все эти действия должны были восприниматься как попытки поставить под сомнение власть царя на этих землях и создать выгодный плацдарм для наступления на Россию. Беспокойство не могло не вызвать и то, что в грамотах А. Волакса Карл Густав носил титул правителя «великого княжества Литовского всех приналежносте»[152 - Позднее на это специально указывал Алексей Михайлович в своей грамоте шведскому королю (ДАИ. Т. 6. С. 451).].

Первой реакцией на эти действия были приказания воеводам предпринять аналогичные действия на спорных пограничных территориях. Так, 19 января 1656 г. А.Л. Ордину-Нащокину был послан приказ приводить к присяге царю жителей уездов Браслава, Икажна и Динабурга[153 - РГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 162. Л. 185.]. В конце декабря 1655 г. царь принял посланца шляхты Ошмянского повета П. Ролю[154 - Заборовский Л.В. Великое княжество… С. 83–84.]. В «статьях», поданных посланцем, выражалась надежда, что царь «взникати восхощет» те части Великого княжества, которые «непристойно на имя свейского короля поддалися». В ответе царя на это пожелание думный дьяк записал: «отложить до послов»[155 - Там же. С. 86.]. В официальном ответе содержание этой краткой пометы было изложено следующим образом: «по той статье царского величества указ будет вперед, а ныне та статья отложена до съезду посолского»[156 - Там же. С. 94.]. Таким образом, в конце 1655 г. окончательное решение о характере будущих отношений со Швецией не было принято. Много здесь зависело от того, с какими предложениями приедут в Москву шведские «великие» послы[157 - Это не позволяет согласиться с мнением Е.И. Кобзаревой, что решение о войне было принято до начала переговоров со шведским посольством (Кобзарева Е.И. Дипломатическая борьба… С. 63, 86).].

Шведское посольство было отправлено для подтверждения Столбовского мирного договора еще в июле 1655 г., но послы, как сообщал русский гонец в Курляндию Я. Поздышев, приехав в Ригу в момент вступления шведских войск на территорию Великого княжества, задержались там, ожидая, «что учинитца под Вильном»[158 - РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 3. Л. 152.]. Приехав в Москву в октябре 1655 г., «великие» послы ждали здесь возвращения царя из похода. В декабре Алексей Михайлович вернулся в Москву, 21 декабря он принял шведских послов, а 23-го начались собственно переговоры, где с великими послами встретилась большая делегация во главе с Н.И. Одоевским, в нее входил и глава Посольского приказа думный дьяк Алмаз Иванов[159 - Там же. Л. 441, 471.].

На приеме у царя 21 декабря шведские послы заявили, что цель их посольства это добиться подтверждения Столбовского договора в связи со сменой монарха на шведском троне и уладить «сорные дела» между государствами[160 - Там же. Л. 462–464.]. На встрече с русскими представителями 23 декабря добавилось предложение о заключении союза против Яна Казимира и его сторонников («и на того б, де, общего неприятеля надобно стоять заодин»)[161 - Там же. Л. 507.]. Шведские послы передали русским представителям обширную записку с предложениями о расследовании пограничных столкновений и жалоб «свейских торговых людей». Документ не содержал главного – в нем не было никаких предложений об изменении текста Столбовского договора в связи с появлением новых границ между государствами. Напротив, в записке утверждалось, что «ныне не подобает о рубежах спороватца или бранитца», и предлагалось все это «отложить на иное время»[162 - Там же. Л. 517.].

При таком положении дел на встрече, состоявшейся 2 января 1656 г., был поднят вопрос о признании шведской стороной новых титулов Алексея Михайловича – «Белыя России», «Литовский, Волынский и Подольский». Заявление послов, что им «про те царского величества титлы неведомо», вызвало возмущение русских представителей, так как вопрос о признании этих титулов царя неоднократно поднимался в русско-шведской дипломатической переписке[163 - Там же. 1656 г. № 4. Л. 3–4.]. Послы пояснили позднее, что так получилось «для короткого их отпуску», «за неведомостью», но им «собою того переменить нельзе». Когда русские представители предложили отправить к королю гонца за новыми инструкциями, последовал ответ: «королевского величества сыскать неведомо где, разве, де, им, послом, за гонцы ехать самим назад»[164 - Там же. Л. 13–15, 23–25.]. Споры по этому вопросу тянулись, принимая острый характер. Послы предлагали отпустить их из Москвы – «живут, де, многое время, а дела у них никакова не учинено»[165 - Там же. Л. 102.]. Лишь 26 январи они согласились отправить гонца к Карлу Густаву за новыми инструкциями[166 - Там же. Л. 120–122.]. Заслуживает внимания и еще один эпизод на этой стадии переговоров. В ответ на жалобы с русской стороны на захваты русских земель шведскими военачальниками послы заявили, что «им, де, про то неведомо»[167 - Там же. Л. 37.].

Поведение шведских послов опровергало заявления М. Делагарди, что с их приездом будут решены все спорные вопросы в отношениях между государствами. Как представляется, у русских политиков должно было сложиться впечатление, что принимать какие-то серьезные решения шведские послы не намерены и их цель состоит в том чтобы тянуть время, пока Швеция не утвердится окончательно на польских землях, а затем придет очередь и России. В таких условиях на первый план выдвинулся вопрос о превентивной войне со Швецией, чтобы сорвать планы Карла Густава.

Уже на встрече 2 января был поднят вопрос о «прописках» – ошибках в написании титулатуры царя в грамотах шведских должностных лиц. «Знатно, – указывали в этой связи русские представители, – что то делаетца с королевского величества стороны умышленьем, на ссору»[168 - Там же. Л. 31.]. Появление в переговорах этого мотива было тревожным признаком. Нежелание властей Польско-Литовского государства наказать лиц, виновных в «прописках», оскорблявших «государскую честь», так, как этого требовала Москва, в 1654 г. послужило основанием для разрыва отношений и начала войны. К этой теме русские представители вернулись снова на встрече 9 февраля, когда они потребовали смертной казни для лиц, виновных в прописках (в частности, для бургомистров Таллина)[169 - Там же. Л. 141–143.]. Выдвижение такого явно невыполнимого требования, как представляется, говорило о том, что к этому времени решение о войне со Швецией уже было принято. Когда шведские послы ответили, что решение этого вопроса находится вне их компетенции, требование «казнить смертно безо всякие пощады» членов таллинского магистрата и полковника А. Волакса, оскорбивших «государскую честь», было включено в текст грамоты от 17 марта, которую повез Карлу Густаву гонец Назарий Алфимов[170 - ДАИ. Т. 6. С. 453–454.]. К этому времени сложился конкретный план военной кампании против Швеции[171 - Посланный с дипломатической миссией в Данию и покинувший русскую столицу в середине марта кн. Д.Е. Мышецкий точно указал датским министрам три направления действий русских войск и имена командующих этими войсками (Русская и украинская дипломатия в международных отношениях в Европе середины XVII в. М., 2007. С. 375).].

Переговоры, во время которых русская сторона выдвигала все новые обвинения в нарушении шведской стороной вечного докончания, продолжались[172 - Характеристику этого этапа переговоров см.: Кобзарева Е.И. Борьба… С. 87–89.]. Но, как представляется, это делалось для того, чтобы ввести будущего противника в заблуждение относительно своих намерений. Даже в начале мая, когда стало известно об отправлении царя на войну, Алмаз Иванов заявил «дворянину» шведского посольства, что царь отправляется в Великое княжество Литовское «для оберегания что от польских людей»[173 - РГАДА. Ф. 96.1656 г. № 4. Л. 262.]. Лишь 17 мая царь приказал «выговорить» послам «неправды» шведского короля и объявить, что они задержаны[174 - Там же. Л. 301–303.].

Каковы были причины столь резкой смены внешнеполитического курса и воздействие каких факторов повлияло на решение русских политиков? Вопрос этот волновал интернированных в Москве шведских послов, отправивших к королю 25 октября 1657 г. записку с изложением причин войны. Анализируя эту записку, уже Г.В. Форстен пришел к выводу, что, по мнению послов, главной причиной войны стало вмешательство Карла Густава в польские дела[175 - Форстен Г.В. Сношения Швеции с Россией во второй половине XVII в. // Журнал Министерства Народного Просвещения. 1898. № 4. С. 321.]. Как писали авторы записки, наблюдая за действиями Карла Густава в Польше, царь пришел к выводу, что шведский король хочет подчинить себе соседей[176 - Там же. С. 324.]. Свидетельства, анализ которых приведен выше, позволяют уточнить этот вывод – объявление войны было в представлении русских политиков превентивным шагом, чтобы сорвать враждебные планы Карла Густава по отношению к России. Поступавшие в Москву после принятия решения о войне сообщения подтверждали его правильность.

Так, 14 февраля была получена отписка от Виленского воеводы, который сообщал, что в Вильно прибыли князь Самуил Огинский с сыном, которые заверяли, что «подлинно ведают, что шведу было с твоими государевыми людми бой учинить и княжества Литовского доступать»[177 - АМГ. Т. 2. № 793. С. 482.]. В конце февраля с важными известиями возвратился Климент Иевлев, посетивший Карла Густава в его походной ставке в Пруссии. Привезенная им грамота Карла Густава от 1 января 1656 г. не давала каких-либо оснований для беспокойства. Хотя в грамоте отсутствовали новые титулы царя, тон ее был дружественным. Подробно информируя о своих успехах, король выражал надежду, что они обрадуют царя и он со своей стороны постарается «королю Яну Казимиру шкоду каким обычаем учинить». Он одновременно предлагал направить к нему послов, чтобы «договоритца о рубежном разводе»[178 - Перевод грамоты см.: РГАДА. Ф. 96.1655 г. № 6. Л. 75–85.]. Однако совсем другой характер носили сведения, которые гонец добыл неофициальным путем. Писарь Ян Сапега, явившийся свидетелем боев под Брестом, говорил Иевлеву, что литовцы не захотели подчиниться С.А. Урусову потому, что «ныне обещался свейской король, что хочет наши маетности и городы поворотить по Березину реку»[179 - Там же. Л. 122.]. Находившийся в шведском плену гетман В. Госевский также объяснял гонцу, что литовцы не вели войны с Карлом Густавом «и все здавались добровласно», так как король обещал, «что Литовское княжество очистит по прежнему». Король, по его словам, «хочет просить у великого государя вашего, чтоб отдал тое землю бессорно, а будет не отдасьт, и он, король, хочет итить войною»[180 - Там же. Л. 123.]. Обеспокоенный этими сообщениями гонец стал опрашивать других людей и после всех разговоров записал в «статейном списке»: «все бескрытно поляки и немцы говорят, что впрям война будет, только царское величество Литовские земли не отдаст королю свейскому, и король идет в мае месяце»[181 - Там же. Л. 137.]. Здесь, таким образом, был даже указан срок, когда начнется новая война.