скачать книгу бесплатно
– Ладно, Серёга, – я наклонился и достал из рюкзака припасённую бутылку нормальной московской водки. Вскрыл печать и налил сто грамм.
– Всё понимаю, чайник и электроплитку пропил. Одного не пойму, зачем ты окно испортил? Хотел на залётного свалить, думал, не догадаюсь? Нехорошо, Серёга, мы ж соседи!
– Да я… не, не я… ну, в общем, прости, Борь! Не со зла…
Бедняга оправдывался, не опуская головы, и только коленями врастал всё ниже в пол, скользя по крашеным половицам. Я присел рядом, обнял его и подал стакан.
– Лечись, брат! То, что глаза не прячешь, – это хорошо. Да и чего, собственно, стыдиться? Ты ж не со зла. Поди, бес-дурачок попутал…
Утро
Сегодня ночью случились первые заморозки. Поутру я долго не мог подняться. Мёрз, кутался в одеяло и с опаской выглядывал в окошко, стараясь не слышать жалобное поскуливание собаки за дверью.
Минут через двадцать, отлежав последнюю меру, таки встал, накинул на плечи телогрейку, сунул ноги в приготовленные с вечера валенки и вышел на крыльцо.
Меня встретила Красота первого зимнего дня!
– Как вы долго! – улыбнулась Она, кокетливо поджав губки.
– Простите, Ваше Величество! – ответил я, взял собаку на поводок и побрёл к околице.
Всюду, насколько хватало глаз, от неряшливой старушки-осени не осталось и следа. Серебристая льдинка инея укрыла деревенское разнотравье, ещё вчера казавшееся кусками прелой нечёсаной шерсти. Околица, разбитая осенними ветрами и вызывавшая на протяжении последнего месяца «сезонное сострадание», предстала передо мной как огромная молчаливая зала старинного замка. Она походила на загадочное жилище, в прошлом весёлое и хлебосольное, а ныне покинутое владельцами.
Холодное раннее солнце неспешно скользило по небу, оплавляя верхушки корабельных сосен, будто старинные витражи европейской готики. Тысячи солнечных корпускул сверкали во мглистой тишине наступившего утра.
Массы сусального золота, потревоженные ветром, сползали с придорожных липовых крон и рассыпались на тысячи отдельных золотинок. Золотинки беспечно кружились в воздухе и тихо падали на землю. Перекатившись пару раз по спинам притихших сородичей, они мирно засыпали в обнимку друг с другом. До будущей метелицы…
Пёс, нагуляв аппетит, жался к ногам. Взволнованный, я вздохнул и повернул к дому.
Охотники
По оранжевой полосе горизонта медленно ползла тяжёлая сизая туча. Вечерняя зарница в низких широтах, скажу я вам, – зрелище не для романтичных девиц. Воронка уходящего дня манит случайного путника. И никто не поручится в том, вернётся он к ночи невредимый или нет. Если вообще вернётся…
Вовчик придвинулся к Бо и запахнул полы штормовки, настывшей от долгого сидения на холодной земле.
– Ты их видишь? – спросил он товарища.
– Нет, – раздражённо ответил Бо. – Хотел бы я знать, сколько нам тут торчать. Я замёрз, и ты, кажется, тоже.
Вовчик пожал плечами. Ему порядком надоела эта безумная затея – встретить глухарей на старом току за покинутым гумном. Но возвращаться ни с чем, претерпев столько лишений, казалось ещё большим безумием.
Вдруг послышались беспорядочные хлопки воздуха, мелькнул красный зрачок. Темнота ожила и зашевелилась.
– Они! – прошептал Вовчик.
– Тс-с! – кивнул Бо. Стараясь не дышать, он взвёл затвор.
– Пусть подойдут поближе, – губами прошелестел Вовчик и просунул ствол ружья в раздвоенный сук припавшего к земле цокоря.
– Я вижу их! – Бо буквально дрожал от восторга и нетерпения.
– Бо, не дури, успокойся, пусть подойдут поближе. – Вовчик замер, разглядывая мутные силуэты птиц в перекрестье оптического прицела. Он не торопясь положил палец на курок, набрал в лёгкие воздух и на выдохе скомандовал: «Пли!»
Оба мальчика одновременно щёлкнули затворами. Почти синхронно сработали ночные галогенные вспышки. На миг два ярчайших солнца всколыхнули чёрный омут ноябрьского вечера. Потревоженная стая глухарей закудахтала и стала беспорядочно подниматься в воздух.
– Есть! – закричал во весь голос Вовчик, размахивая новеньким фоторужьём.
– Добрая охота! – подхватил Бо, поглаживая такое же, как у Вовчика, фотографическое устройство с настоящим оптическим прицелом.
P. S.
– Два пацана – два стрелковых фотопредмета! – рассмеялся отец, вручая братьям-близнецам подарки утром третьего дня. – С днём рождения, сынки!
Борины грёзы
Мальчик неполных двенадцати лет сидел перед экраном телевизора и страдал от чувства «ужасной непоправимости». Мальчика звали Боря, и ему хотелось умереть. Однако огромная любовь к маме препятствовала исполнению этого страшного замысла. Ведь если он умрёт, мама непременно огорчится и даже заплачет.
Провожая отца в командировку, Боря обещал маму беречь и не доводить до слёз. Значит, по-мужски говоря, умереть он просто не имел права. Но как и ради чего жить дальше?!
Ответить на этот вопрос мальчик самостоятельно не мог, оттого всё более падал духом и ввинчивал детские кулачки в сырые припухшие от слёз глазницы.
– Боря, не три глаза! Что случилось? – мама бережно отслонила руки сына от заплаканного лица.
– Мама, три… три…
– Боря, успокойся, пожалуйста, и не три глаза! – повторила обеспокоенная мать, добавив нотку строгости в голос.
– Мама, три…
– Что «три»? Объясни, наконец, что случилось?!
– Мама, три… н-ноль, мы проиграли 3:0! Мне страшно, мы проиграли!
– О господи!..
В тот памятный вечер команда российских мастеров кожаного мяча проиграла малоизвестной сборной Уэльса со счётом 0:3. Для Бори полуторачасовое позорище нашей национальной сборной стало худшим периодом всей его двенадцатилетней жизни среди людей.
К такому повороту судьбы он был не готов. Дело в том, что Боря «с детства» увлекался футболом и мечтал стать великим футболистом. Как правило, такие мальчики посещают футбольные секции и спортивные школы. Но наш маленький герой об этом как-то не думал. Само прикосновение к мячу окрыляло его мечтательную натуру, и он часами гонял в полном одиночестве по двору коричневый ниппель, представляя вереницу окон дворового колодца как эллипс большой арены в Лужниках или, на худой конец, мадридский «Сантьяго Бернабеу»[1 - «Сантьяго Бернабеу» – домашняя арена футбольного клуба «Реал Мадрид». (Справка для тех, кто не слишком хорошо разбирается в футболе. Вставлено по просьбе Бори.)].
Однажды, уезжая в командировку, отец снял на лето для мамы с Борей дачу в Подмосковье. Как только они всем семейством вошли в дом и распаковали вещи, Боря отыскал в коробках мяч и отправился за околицу. На подъезде к деревне он приметил за длинным старым коровником футбольные ворота.
Деревенский футбольный пятачок оказался вполне приличным местом для статусной игры. Боря по привычке предложил капитанам обеих команд жребий. Его возлюбленной команде «Торпедо» достались правые ворота и привилегия первого удара по мячу. Игра закипела. Стрельцов отдал продольный пас Воронину. Тот в одно касание перевёл мяч на Гершковича. Молодой мастер, сверкнув дриблингом, обыграл подряд трёх защитников противника и был готов пробить в дальнюю девятку, но вдруг услышал за спиной насмешливые голоса деревенских пацанов:
– Эй ты, толстый, ворота не сломай!
Я совсем забыл сказать, что Боря действительно был упитанным мальчиком. Слава Богу, в одиннадцать лет едкие насмешки ещё не ранят глубоко и нестерпимо больно, как в последующие юные годы.
Боря попытался обернуться, но споткнулся о кочку и кубарем покатился по траве. Когда он встал, ребята уже подошли и с любопытством принялись рассматривать новичка.
– Ты чё, футболист? – спросил высокий рыжий парень с лицом, покрытым множеством маленьких коричневых конопушек.
– Да, – ответил Боря, – я занимаюсь.
Зачем он соврал? Быть может, первый мужской звонок прозвонил в его сердце, сработав на опережение неторопливого времени жизни? И от этого ему захотелось казаться большим и сильным в глазах этих мальчишек…
– А где занимаешься?
– В «Торпедо»! – Боря врал всё твёрже и естественней. Наверное, «кто-то» нашёптывал ему, подтрунивая над мальчишечьей гордостью: «Ну, давай, давай, покажи им себя!»
– А за деревню будешь играть завтра с дунинскими?
– Буду. Меня зовут Боря.
Парни чинно пожали друг другу руки. На том и расстались.
Всю ночь Боря ворочался на старой железной кровати. Мысль о том, что завтра первый раз в жизни он выйдет на поле не один, страшила и увлекала его одновременно. Настал час, когда должна проявиться филигранная техника, которую он поставил за годы тренировок «на многих стадионах мира». Дни напролёт работая у стенки, Боря обучил себя технике приёма мяча и точному пасу в одно касание. Ах, сколько всего необыкновенного привиделось его памятному сердцу!
…Лужники, мёртвая тишина трибун, он готовился бить то самое роковое пенальти. Разве можно забыть тысячеголосый рёв восторга, когда минуту спустя он покидал игровое поле после победного гола в ворота сборной Испании!
Да что там Лужники, помнится, год спустя на Уэмбли… Веренице воспоминаний не было конца. Но пропели первые петухи, и в рубленое окошко над Бориной кроватью впорхнул первый солнечный лучик.
…Команды выстроились в центре поля для приветствия. Всё было по-настоящему. Судья, крепкий мужчина в спортивном костюме, метал жребий в окружении двух капитанов. Приглядись, читатель, внимательно приглядись! Один из капитанов… наш Боря! Да-да, он произвёл на деревенских пацанов неотразимое впечатление, и судьба капитанской повязки была решена. «Веди нас, Борис, к победе!» – съёрничал голкипер Вовка. «Победа, победа!» – хором закричали ребята, и Боря закричал вместе с ними, воинственно поднимая руку, украшенную красной капитанской лентой.
Раздался свисток судьи, матч начался. Команда Бори при каждом владении мячом играла только на него. Все с нетерпением ждали, что «Торпедо» вот-вот покажет столичный класс и накидает дунинским покуда-некуда. Но игра у Бори с самого начала не заладилась. Ему, привыкшему без помех контролировать ситуацию и распоряжаться мячом самостоятельно, на каждом игровом пятачке мешал соперник. Из-за этих дурацких помех отточенная техника «столичного торпедовца» распадалась на груду не связанных друг с другом экспромтов и телодвижений. Мяч, который должен был катиться прямо под ногу, от чужого касания вдруг менял курс и переставал слушаться. С каждой следующей минутой товарищи по команде всё реже в игре примечали Борю и всё чаще организовывали атаки друг с другом.
Перед концом первого тайма дунинцы ломанулись по центру, вышли к штрафной, и кто-то не слишком прицельно пробил по воротам. Мяч взвился в воздухе, чиркнул о Борину ногу, изменил направление и влетел в ворота родной деревни…
Капитан «дуняшек» подскочил к Боре и демонстративно пожал ему руку под хохот и свист дунинских болельщиков.
– Замена! – прокричали со скамейки запасных.
К Боре подбежал тот самый рыжий парень и, немного смущаясь, сказал:
– Борь, мы тебя меняем. Ты уж того, отдай повязку.
Боря механически развязал красную капитанскую ленту и пошёл с поля под оглушительный свист болельщиков обеих команд. Да, в Мадриде, помнится, всё сложилось иначе…
После ухода Бори игра выровнялась, подуставшие дунинцы всё чаще проваливали оборону и к концу матча действительно отхватили от беляковцев покуда-некуда.
– Вот что значит вовремя удалить слабое звено! – умничал после матча голкипер Вовка…
Когда Боря вернулся домой, мама весело спросила сына:
– Как сыграли?
Боря, не говоря ни слова, полез на печку. Женщине показалось странным его молчание. Она переспросила:
– Так как же сыграли?
Боря уткнулся в подушку и приготовился зареветь. Однако щебетание матери успело отвлечь его от горестных воспоминаний. Он вдруг почувствовал, что житейская несправедливость, случившаяся с ним, как-то сама собой утишилась и больше не ранит его человеческое самолюбие. Жжение в груди почти прекратилось. Он приподнял голову и даже попробовал улыбнуться.
Подошла мама. Она хотела что-то сказать, но сын ладошкой прикрыл ей губы и прошептал:
– Мама, родненькая, не трогай меня, я расту…
Два дня на деревне
Читатель добрый, выслушай рассказ московского интеллигента о двух удивительных днях, прожитых им в глухой рязанской деревне на топких Мещерских болотах. История эта записана мною на диктофон с его собственных слов и положена на бумагу без какой-либо редакторской правки. Поэтому возможные недостатки изложения лично ко мне как стенографу не имеют никакого отношения.
– Каждому человеку сопутствует та или иная среда, – Алексей Петрович выбил о фарфоровую пепельницу потухшую курительную трубку и достал из кисета свежую щепотку табака. – Попомните мои слова, юноша, среда – штука полезная! Она, словно определённый состав воздуха, ласкает наши лёгкие, освежает ум, подбирает под нас плотность и давление. Мы этого, как правило, не ценим и погружаемся в параллельные среды, кто из любопытства, кто из страха перед собственным будущим. Повадки чужой среды вскоре убеждают нас в лицемерии ожидаемых преимуществ, и мы возвращаемся обратно. Возвращаемся, увы, с потерями. Однако, – Алексей Петрович замер в обворожительной улыбке, – бывают счастливые исключения!
Он долго раскуривал трубку, попыхивая и вдыхая носом первые ароматные дымы. Мне даже показалось, что наша беседа окончилась и я напрасно высиживаю хозяйское время на гостеприимном велюровом диване. Но вот жерло трубки разгорелось, Алексей Петрович протёр носовым платком испачканные в табаке руки и продолжил:
– Так и я, задумал сменить благополучие городского очкарика на обычаи «милой старины», пожить пару дней без интегралов за утренней чашечкой кофе и без рюмки «Путинки» перед обедом в университетской столовой. Короче, сменить привычную среду обитания на иную – шершавую, гулкую, росистую. И, что греха таить, мне это удалось! Вы, конечно, возразите: результат эксперимента опровергает мою же теорию. Да, опровергает. Но опровергает диалектически. Да-да, юноша, диалектика сильнее нас! А теперь слушайте.
Жила в старой деревеньке Колосово на краю глухого Мещерского болота женщина. По выходным дням ездила она торговать ягодой на Егорьевский рынок.
Как-то я оказался по делам в этом непримечательном городке. Зашёл на рынок поглядеть, чем торгуют. На рядах разговорился со статной торговкой. Видная, величавая, она вела речь умно и просто. Более всего приглянулись мне её глаза – голубые, как бирюза. Познакомились. Я, шутя, взял адрес. Переписывались какое-то время, потом реже, потом и вовсе перестали.
Шли годы. Время от времени мне как разумному человеку приходилось испытывать так называемые периоды размытых смыслов. Хлопотное, скажу вам, юноша, состояние! Этакий коктейль из безразличия, бессилия и тягостного ничегонепонимания. Плывёшь по волнам времени, как записная бутылка, брошенная за борт. Родной корабль утонул, а чужой – когда ещё встретится…
В период очередного внутреннего нестроения вспомнил я о моей милой эпистолярной «подружке». Дай, думаю, напрошусь в гости. Может, подскажет что, посоветует, как быть.
Написал письмо и, не дожидаясь ответа, отправился на автовокзал, примет – не примет. Купил билет, подарки, сел в роскошный автобус «Москва – Касимов», и покатила меня судьба в заповедный край Мещера?, на паустовские охотничьи угодья да к есенинским журавлям!
Место досталось у окошка. Так я в него четыре часа без перерыва до самой Рязанской области глядел, всё Россию наблюдал. Почитай, первый раз от того давнего егорьевского дня случилось мне смотреть на Родину не с университетского балкона.
Попомните мои слова, юноша: полезное дело – Родину в пути наблюдать. Встречный ветер мысли ворошит, налипшую перхоть с полушарий сдувает – как не было. Весело становится на душе, будто в крещенской проруби искупался!
Тем временем автобус покинул княжество Московское и, охая запотевшей гидравликой, въехал в пределы княжества Рязанского. Километров через десять комфортабельный икарус, вырулив на небольшой лесной лышачок, остановился.
На пробитом дробью указателе значилась полустёртая надпись «Ханинская школа». Судя по гулкой тишине округи, прежней школы давно здесь не было, и всё, что от неё осталось, умещалось в дырочках указателя.
Ощущая себя незваным космическим пришельцем, я покинул уютный салон икаруса и ступил на девственную рязанскую землю. «Межпланетный аэробус» лязгнул за моей спиной раздвижными ставнями дверей, выдохнул, как бы прощаясь, избыточное давление и, ухая гидравликой на выбоинах «млечного пути», весело исчез за поворотом. Я проводил его взглядом, сложил поклажу у ног и с упоением вдохнул густой настой «фирменной мещерской можжевеловки»…
Через мгновение, задыхаясь и отчаянно кашляя горлом, мне пришлось сплюнуть не меньше сотни комаров, набившихся в рот при вдохе. Увы, с этого непредвиденного осложнения началось моё трогательное знакомство с хвалёными мещерскими ароматами.
Мои брови невольно поползли к переносице: откуда, скажите на милость, горожанин мог знать, что июнь (я отправился в путешествие тринадцатого июня) – это пик «комариной вакханалии» на Мещерских болотах?..
Моё дорожное хозяйство состояло из рюкзака и двух тяжёлых сумок с подарками и продуктами на неделю вперёд. Жмурясь, я стёр ладонями плотный слой налипшей на лицо комариной кожицы и хотел было поднять вещи, но колкий миллениум тотчас заново отформовал мою голову.
И тогда я понял всю меру собственной беспечности! Идти с занятыми руками сквозь вязкий комариный улей, казалось, немыслимо. Что делать? Ждать обратный рейс – долго. Да и дождусь ли? Съедят!
По карте до поселения Колосово мне предстояло топать шесть километров через два болота и две деревни. Как грамотный человек, я подсчитал: пять литров крови эта немилосердная свора выпьет на первом же километре.
Не помню, что упокоило трепет моего сердца. Но, в последний раз смахнув колкую кожицу с лица, я «прорычал» закрытым наглухо ртом: «Делайте, что хотите!» – поднял сумки и «лосиным шагом» направился к ближайшему на карте болоту, произнося своими словами совершенно не знакомую мне молитву.
Стоит ли описывать ощущения человека, идущего по лесной просеке со взъерошенной и монотонно шевелящейся «копной» поредевших за долгую жизнь волос?
