Ведьма

скачать книгу бесплатно


«Да, ты прав! "Зарычал принтер. « И я также понимаю, что вы обеспокоены. Когда живешь в одном доме с другими людьми… А Ведекинд всегда был способным, храбрым человеком …»

«Архетип почетной немецкой мастерицы! "Воскликнул Доктор Амвросий тепло. « Тот, кто посмотрел ей в глаза захлестнула мир Господа, она выглядела так благочестиво и такой добрый и простой. Остается непонятным для меня! До сих пор судья кровь главным образом прилип к низшим или равнодушных людей. Но теперь его злоба распространяется как чума, которая безжалостно косит сильных и слабых. До вчерашнего дня богатого трактирщика; сегодня Бригитта Ведекинд; Может быть, завтра…»

«Мастер гильдии Ведекинд тоже должен быть богатым», – улыбнулся Вольдемар Эймбек.

«Конечно!» – прогремел печатник Янсен. «Сейчас становится все яснее и яснее, что вся злая ерунда уходит отсюда».

«Старая история! "Звучало' S из уст юриста Теодора Welcker, который на сегодняшнем заседании Комитета свободы специально по Dernburgstrasse, имперской столице соседнего княжества, было прийти и теперь приятны погладил долго, уже наполовину проседью бороду. «Древняя история! Наш прославленный принц описал охоту на ведьм два десятилетия назад как искусство изготовления золота из человеческой крови. Безусловно, большинство этих профессиональных злонамеренных судей состоит из бесчестных спекулянтов, которые ловко используют добросовестность своих помощников и сообщников. Конфискация имущества зря не исключается из уголовного кодекса. И чем больше проглотил Бальтазар Нос, тем сильнее нарастает его голод. Вы знаете это из своей предыдущей работы!»

«Совершенно верно! "Ответил доктор Эмброуз. « В другом месте он ехал до изнеможения. Я верю, дорогие товарищи, если вы хотите спасти город до того, как он будет заброшен и разграблен, постепенно придет время».

Рыжий капитан Фридолин Гейсмар, нетерпеливо кивнувший при последних словах, теперь вскочил во весь рост и ударил кулаком по столу, так что кувшины и кружки зазвенели. Он выглядел немного авантюрным в своем потрепанном военном костюме, который напоминал некоторых парней из лагеря герцога Фридландского, за исключением рукавов и отсутствующего плечевого воротника. Шесть лет назад Фридолин Гейсмар служил в голландском против Франции и отличился в ряде сражений, так что Глаустедт дал герою-инвалиду должность в лесном хозяйстве и рыболовстве, но также одобрил, что теперь он должен продолжать носить тунику в городской служащий, который был так богат теплыми воспоминаниями.

«Из моей души! Он позвал своим хриплым голосом. « Это невыносимые условия. Давайте положим этому конец – любой ценой!»

«Палата, капитан», – сказал мистер Теодор Велкер, длиннобородый ученый-юрист из Дернбурга. «Не торопитесь! Festina lente! Дикий свист вашей голландской кампании все еще звучит в вашей гортани. Вы просто забываете, что у нас нет такой армии, как у вас против валлийцев. Следовательно, мы должны восполнить нехватку наемников тщательной подготовкой. Какая польза от этого, если бы мы бросились в переулок сейчас, среди боевых криков: „Долой Бальтазара Носа!“ …? На днях вы сказали, что твердо уверены в том, что к нам в мгновение ока устремятся сотни возмущенных людей всех профессий. Но не верьте этому! Прежде чем тяжеловесная толпа решит что-то сделать, должно быть уже готово первое действие. Только перед лицом совершенства они находят силу решения. Так что давайте продолжим, как и раньше, набирать последователей для каждого в их кругу, которые будут решительно рядом, когда возникнет ситуация, и которые не уклонятся от любой опасности. Если нас [375] недостаточно, с нами могут справиться только городские солдаты и слуги кровного суда».

Фридолин Гейсмар снова сел. Его изможденное лицо под рыжими волосами на лбу выражало негодование и вызов. – Ого! – крикнул он, когда Теодор Велкер остановился. «Это было бы испытанием!»

«Мы не осмеливаемся делать это», – сказал юрист из Дернбурга с дружеским и превосходным спокойствием. «Помни, мой дорогой друг, что не все мы такие обученные солдаты, как ты! Кстати – почему мы так долго спорим? Я вижу, что большинство, да и все присутствующие, за исключением вас, капитан, согласны с мнением вашего покорного слуги. Но вы достаточно честны и послушны, чтобы подчиниться. Так что давайте не будем обсуждать то, что еще преждевременно!»

«Мистер Теодор Велкер прав! Время дорого! Сейчас десять. Мы лучше сразу проверим списки!»

Это означало список имен этих граждан Глауштадта, который каждый из числа его знакомых составлял с предположением, что упомянутые люди захотят присоединиться к агитации против Суда Малефикантов. Заранее было согласовано, что десять членов Комитета свободы обязаны своей клятвой не сообщать никому из участников, которые должны были быть приняты на работу, которые принадлежали к этому комитету. Если неудача в этой рекламной деятельности привела к открытию, то раскрылся только один заговорщик, не подвергая опасности Центральную лигу. Сегодняшняя встреча была устроена советником-строителем прежде всего с целью обсудить каждого из перечисленных граждан. Только в том случае, если собрание единогласно одобрило его прием на работу, предлагающий должен попытаться повлиять на утвержденное лицо самым незаметным образом.

Этот тест был завершен быстрее, чем ожидалось. Большинство кандидатов, список которых в любом случае был составлен отдельными членами только после тщательного рассмотрения, нашли единодушное одобрение собрания. Любой, кто не знал заинтересованных граждан, как это было несколько раз с г-ном Теодором Велкером и кое-где с другими, просто воздерживался от голосования. Только капитан Фридолин Гейсмар не считал большинство из четырех имен бесперспективными или подозрительными, на что, кстати, как ни странно, герр Гейсмар нисколько не обиделся. Теперь он увидел, что дело происходит и что это очень благосклонно подействовало на его настроение.

После того, как этот вопрос был устроен к всеобщему удовлетворению, чашки снова наполнились, встали и подняли тост за успех.

«Свобода Glaust?dts!» – прозвучало в хоре. «Громкий подарок Бальтазару Носу!»

«И придворный маршал Бенно фон Трейса! – решительно воскликнул Вольдемар Эймбек. «Это источник всех разорений. Именно он втянул ландграфа в это безумие. Pereat!»

«Но не забывайте, что секретарь Шенк фон дер Велен!» – добавил г-н Теодор Велкер. «Этот негодяй тоже кажется первоклассным отцом! Это хуже, чем Трейса! У злодея есть процент от Бальтазара Носа. Одно сожжение ведьмы может принести ему больше белых грошей, чем достойный мастер зарабатывает за свою жизнь. Pereat!»

Вы снова сели. Мистер Теодор Велкер вытащил документ из нагрудного кармана и вопросительно посмотрел на строителя совета, на что тот ответил вежливым кивком головы.

«Дорогие товарищи, – начал правовед, – теперь позвольте мне сообщить о немаловажном документе. Файл, дословный дубликат которого у меня есть здесь, предоставляет нам доказательство того, что мы наконец начинаем подниматься выше, а не принимать варварские излишества Испытания Малефикантов так же равнодушно, как до недавнего времени. Это приказ Имперского палаты суда против графа и народных заседателей Malefikantengericht в Фульде. До сих пор жалобы, которые рассматривали обвиняемые в суде над ведьмами в Верховном суде в Вецларе, всегда были безуспешными. Вы знаете, колдовство – это crimen exceptum, исключительное преступление, к которому вряд ли применимы все действующие юридические принципы. Однако в наши дни Торговая палата Рейха – как говорят, под влиянием недавно созданного члена-филантропа, который, к сожалению, тем временем внезапно умер, – выпустила юридическое заключение, которое, очевидно, означает изменение к лучшему. На этот единичный случай, конечно, не стоит возлагать большие надежды. По крайней мере, это показывает, что судьи в Вецларе не так полностью недоступны идеям справедливости и здравого смысла, как считалось ранее. Я также хотел бы отметить, что у заявительницы был очень важный защитник в лице ее духовника».

Теодор Велкер развернул серо-желтый фолиант и прочитал текст поручения.

В досье, переданном в суд Фульды, прежде всего, свидетельские показания под присягой исповедника, шестидесятипятилетнего священника с репутацией особой святости, который безоговорочно воздал самую рьяную похвалу своему духовнику и прямо заявил, что считает отступничество обвиняемого от Бога и Церкви просто невозможно.

Тогда он сказал буквально следующее:

«Отложив все это в сторону, вы, Зентграф, народные заседатели и судьи, объявили виновную ведьму без всякой причины – только потому, что три женщины, обвиняемые в одном и том же проступке, как говорят, смотрели на нее из-за этого. Без лишних расспросов вы подобрали ее и заперли в собачьей конюшне рядом с пекарней замка Фульда. Вы самым жестоким образом связали ей руки и ноги и заставили задержаться в самом узком пространстве, где, согнувшись и согнувшись, она не может ни двигаться, ни двигаться. Хотя, помимо показаний трех несчастных женщин, нет ни малейших признаков колдовства против них, и их супруга пытается доказать свою правоту, а также просит облегчить их заключение и дать время на их защиту, вы, Центграфу, народным заседателям и судье в этой обоснованной просьбе было категорически отказано. Таким образом, заявитель может ожидать, что вы подвергнетесь невыносимой пытке и скоро умрете слабой и мучительной смертью. Вот почему мы издаем строжайший приказ о предоставлении заявительнице умеренной, терпимой тюрьмы в случае наказания в размере десяти марок спаянного золота, не пытать ее без существенных признаков и неизбежно позволять адвокату защиты, который необходим для ее ответственности, войти к ней под опеку разрешить.

Это то, что произошло в Вецларе двадцать первого Маджи, Анно Домини тысяча шестьсот восемьдесят.»

Когда читатель молчал, раздался двусмысленный ропот, в котором возмущение городского суда Фульды, по-видимому, было больше, чем удовлетворение неожиданным просвещением и интеллектом суда имперской палаты. Рыжий капитан Фридолин Гейсмар несколько раз энергично кивнул во время лекции. Теперь он воскликнул с резкой насмешкой, как будто ему было приятно что-то вернуть адвокату фон Дернбург:

«Отлично! Если бы только суд палаты рейха не был, к сожалению, судом палаты рейха Бога! Я знаю дело! Исповедник этой несчастной женщины был другом детства моего отца и был ему верен, несмотря на разницу в исповеданиях. Когда я был ребенком, а Филипп фон-Зель все еще был куратором в Гусеке – там все еще есть горстка католиков – я сто раз катался на его коленях и любил его от всей души. Мы и сегодня переписываемся. И буквально позавчера, на мой день рождения, он написал мне – мы пишем друг другу дважды в год – а также рассказал мне о мандате Вецлара, который вы, мой ученый джентльмен, только что представили. Но он добавил, чего вы, по-видимому, не знаете, что господа из Императорского суда вернулись с пост-перманентным статусом по своей старой привычке. Когда пришел мандат Вецлара, обвиняемые были не только замучены, но и признаны виновными, доставлены к месту казни и сожжены заживо».

[376] « Рай и ад!» – кричали одновременно двумя или тремя голосами.

«Вот и все, дорогие товарищи! Счетчики и судьи Малефико повсюду находятся под сильной защитой своих государей и считают себя верховными. Им наплевать на Рейх! И злодеи не очень стесняются уловок для оправдания своих действий, если что-то подобное требуется. Было бы обидно, если бы что-то им не понравилось».

«Это, конечно, печальное дополнение к моему прошлому, – сказал мистер Теодор Велкер.

Капитан рассмеялся. « Действительно, убийственный! И теперь, когда вы сообщаете, духовный автор этого поручения благословил мирское после короткого периода правления. Вероятно, найдутся хорошие способы справиться с похожими многообещающими симптомами. Боже, гром, говорю тебе, мой меч все время дергается в ножнах!»

Теперь встал тихий, незаметный парень, который до этого почти не разговаривал, Кунц Нолл, член благородной гильдии слез и художников.

«Могу я …? «Он взглянул на Вольдемара Эймбека, который до этого вел переговоры.

«Слово имеет Кунц Нолл! Это редкость! Либа Дорогие товарищи, я спрашиваю" ты, Silentium для нашего видавших Швайгер»!

Все замолкло. Художник и рисовальщик с бледным лицом и острыми скулами с незапамятных времен был известен тем, что говорил очень мало, но почти всегда умный и независимый.

«Джентльмены, – начал Кунц Нолл, – я только ждал, пока вы не придете к счастливому концу в своих размышлениях. Это было нам ближе всего. То, чем я хочу поделиться сейчас, относится к более далекому будущему. Это просто мысль, возможно, странная идея. Однако мне это не кажется нецелесообразным».

Он остановился на мгновение.

«Говори! «Это прозвучало со всех сторон.

«Немедленно. Но сначала я хотел бы задать вопрос. Вы убеждены в моем мнении, что освободить ландграфа труднее, чем с ландграфом?»

«Конечно! Несомненно! Это само собой разумеется. Но что это должно значить?»

«Вы услышите это через мгновение. Прошу только не отказываться от моей идеи, если поначалу она кажется вам слишком смелой. Мятеж на улицах Глаустедта – тоже не детская игра и может привести к худшему. Мне кажется, что лучше смело ухватиться за ядро, чем грызть периферию».

«Что ты имеешь в виду? Вы говорите загадками!»

«Мы должны освободить ландграфа от его жалких советников и дать ему наиболее полное представление о том, что происходит в трибунале. При необходимости силой. Ландграф по натуре благороден и добр. Только злоба других оскорбляет его. Однажды разорванная пелена злобы не накроет его снова. Но как? нетерпеливо восклицаете вы. Я как раз собираюсь объяснить вам это как. Просто дай мне закончить!»

«Тишина художнику и живописцу!» – воскликнул доктор Амброзиус, которому очень понравились его уверенные и энергичные манеры.

«Вы знаете, друзья, – снова начал художник, в то время как его бледное лицо покраснело над острыми скулами, – вы знаете, что ландграф Отто каждый год в начале октября охотится в лесу Штауфхайм с очень маленькой свитой. Если не считать военнослужащих, его сопровождают едва ли три или четыре дворянина; но неизбежно среди них два главных злодея, которые держат его в ловушке, секретный секретарь Шенк фон дер Велен и достойный проклятия придворный маршал Бенно фон Трейса. Если нам удастся арестовать весь славный охотничий отряд, включая самого милостивого ландграфа, в темноте леса Штауфхейм …»

«Отлично!» – крикнул рыжеволосый капитан, стуча кулаком по эфесу меча.

Герр Теодор Велкер тоже пошевелил седой бородой и кивнул, как будто этот смелый план имел для него смысл. Гениальный ученый-юрист из Дернбурга, который, очевидно, столь самоотверженно поддерживал Глаустедтеров в их чрезвычайно опасной работе, не был полностью лишен скрытых мотивов. Он тайно работал на своего просвещенного, но политически амбициозного государя, принца Дернбургского, который безгранично доверял ему и знал о том, что говорилось в Глаустедте. Об этом знал только Вольдемар Эймбек. Он сам инициировал и привел к себе мистера Теодора Велкера, с которым был в родстве, в надежде, что принц Максимилиан фон Дернбург позаботится о осажденном Глаустедтере в чрезвычайной ситуации. Государственный деятель Теодор Велкер сразу понял, что у династии Дернбургов здесь есть перспектива, от которой нельзя отказаться. Там, где строитель совета предполагал самую бескорыстную преданность великим идеям закона и человечности, в большой степени играл политический эгоизм, и, пока мир стоит, он повсюду имеет решающее значение. И расчеты Теодора Велкера и его прославленного учителя отнюдь не были расплывчатыми. Довольно часто случалось, что регион восставал против территориального правителя, и император позже соглашался с тем, что повстанцы были правы. Затем земля была взята под имперское управление и возвращена изгнанному территориальному правителю после того, как он поклялся в своей клятве основательно устранить все связанные с этим недовольства. Особенно упрямому принцу была назначена только одна должность на своей территории для обслуживания в течение тридцати лет, пока, наконец, через поколение он не был восстановлен в правительстве императором. В других случаях Императорское Величество выступало за еще более строгую процедуру. Территориальный правитель просто был в ужасе, и его страна объединилась с соседним князем. Что-то подобное могло случиться с Глаустедт-Личом тем легче, потому что в начале Тридцатилетней войны Глаустедт все еще был городом непосредственно под властью Империи, таким же свободным, как Аугсбург, Франкфурт и города Северной Ганзы. Теперь оставалось только доказать, в дополнение к нападениям преследования злоумышленников, ряд других незаконных действий и злоупотреблений со стороны администрации Глаустедт-Лиха, и это не могло быть трудным, поскольку судебный маршал Бенно фон Трейса и секретарь Шенк фон дер Велен практически во всех сферах государственной жизни оказывал свое пагубное влияние.

Другие сообщники также приветствовали план художника. Кунц Нолл теперь разработал детали. Он достаточно хорошо знал расположение леса Штауфхайм. В октябре прошлого года и в предпоследнем октябре он уже встречался с охотничьим отрядом ландграфа, когда он изобразил падение деревьев на Ротфельсен недалеко от руин замка Штауфхаймер. Случайно он бы обменялся парой слов с вожаком небольшой стаи. Каждый год я проходил один и тот же курс. Руины замка Штауфхаймер с их подземным хранилищем были прекрасным убежищем для шести дюжин вооруженных людей. Прямо там, в темном укрытии, ландграф мог поклясться на Библии, что он прогонит двух веселых воров, дружелюбно выслушает почти отчаявшихся граждан и никогда никого не привлечет к ответственности из-за их причастности к этому перевороту. В крайнем случае, если ландграф откажется, останется то, что было запланировано до сих пор: насильственные действия внутри городских стен. И тогда, несомненно, иметь под стражей ландграфа и его главных советников было несомненным преимуществом. Правительство Лича было парализовано с самого начала. Все это, несомненно, было риском, но лучше умереть честного человека со сталью в кулаке, чем постоянная неуверенность, с которой ни один гражданин графства не знал, не проведет ли он следующую ночь за решеткой тростникового домика.

Они расстались незадолго до полуночи. Только ученый-юрист из Дернбурга оставался с Вольдемаром примерно до часа. На несколько дней своего пребывания в Глауштадте он снял квартиру со строителем совета и горел желанием еще раз наедине обсудить беседы потрошителя и художника.

[389] 6.

За исключением председателя, Glaust?dter Malefikantengericht был лишь отделением городского суда, который уже имел компетенцию в этой области. Бальтазар Нос, которому ландграф доверил конституцию, сам выбрал заседателей и народных заседателей и, как и во многих других аспектах его профессии, не проявлял повседневной проницательности. Один из заседателей, Вольфганг Хольцхойер, и трое народных заседателей были послушными инструментами в руке своего хозяина и всегда кланялись, не противореча его интеллектуальному превосходству. Кроме того, их страх перед человеком террора, который был наделен столь неограниченными полномочиями и свободно распоряжался всеми безжалостными людьми и городскими солдатами, мог подавить все сомнения, тем более что они таким образом извлекали выгоду из суеты Носа со своей стороны. Другой асессор, доктор Адам Ксиландер, не боялся вступить в разногласие даже с Бальтазаром Носом там, где это потребовалось бы, но он был архетипом ограниченного фанатика, глубоко проникнутого необходимостью ненавистного Богу, душераздирающего колдовство и истребляйте магических существ огнем и мечом любой ценой. «Ведьмин молот», этот пресловутый памятник самым печальным отклонениям разума и сердца, возвышался над любым другим сводом законов с точки зрения убедительной логики. В то время как Бальтазар Нос действовал, по всей вероятности, только из самых общих интересов, г-н Адам Ксиландер держал свои руки в полной чистоте в этом вопросе и отверг все гонорары и акции, которые могли бы быть начислены ему в результате судебного разбирательства в соответствии с обычаями зловредные суды. Его зарплата казалась ему достаточной.

В отличие от снисходительного и распутного Бальтазара Носа, доктор Адам Ксиландер вел трудолюбивую, простую и безупречную личную жизнь. Среди всех кровных судей он был единственным, кто часто изучал материалы судебных заседаний до поздней ночи с самой добросовестной тщательностью и в своих ограниченных манерах изо всех сил пытался выяснить правду. Но он был настолько глубоко укоренен в своих отвратительных предрассудках, что с самого начала относился с подозрением к каждому факту, который, казалось, его оправдывал. [390] Страх, что сатана ослепит его и запутает его ясный разум, мучил его, как навязчивую идею. Так получилось, что он часто с особой страстью и суровостью ходил на работу именно там, где обвиняемые были менее всего обременены.

Доктор Адам Ксиландер жил в узком невысоком доме на Кройцгассе. Берта, пожилая дочь его покойного брата, в течение многих лет вела бизнес старого Хагестольца. Для жителей серо-желтый дом с сильно застроенным верхним этажом и кривым фронтоном был объектом тайной застенчивости еще до основания Суда Малефисант. Когда там открывалось крошечное окошко и на мгновение появлялось кожаное лицо стервятника Адама Ксиландера, чтобы перевести дух, дети Кройцгассе останавливались посреди игры и, полные ужасающего удивления, никогда не наблюдали за человеком, который кричал смех, никогда не пей вино или пиво и не люби душу из мира божьего. Это действительно создавало впечатление, что хищная птица с острым клювом выглянула из своего гнезда. Из-за этого сходства уродливый домик с визжащим флюгером на вытянутой руке во всем Глаустедте называли домом стервятников.

Шестого июня доктор Адам Ксиландер все еще лежал в постели в поздний час. За сегодняшний день он извинился перед перспективным председателем Бальтазаром Носом. Причиной стал необъяснимый приступ тревоги с внезапным сердцебиением и частым тремором. Сильное чувство долга выгнало его из лагеря в обычный час, но когда он оделся, его здоровье стало намного хуже. Хотя он снова лег и выпил несколько чашек сиреневого чая по совету дочери своего разумного брата, атака не утихла. Напротив, сердцебиение теперь учащалось, на лбу и носу выступал холодный пот, а странное чувство страха, столь неуместное и в то же время такое ужасное, усиливалось от часа к часу. Наконец больной громко закричал, застонал, в отчаянии бросился вокруг и заскрипел зубами, как священный озноб.

Итак, Берта отправила Ксиландра к доктору Амброзиусу, несмотря на возражения пациента. Любимец патрициата Глауштадта был ей хорошо известен и вселил в нее, она сама не знала почему, безграничное доверие.

Бегущую девушку, которую Берта Ксиландер отправила к врачу, в гостиницу «Золотого лебедя» показал Рудлофф, старый подмастерье, стоявший на лестнице с Эльмой Ведекинд. Там, в маленькой комнате для гостей, Амброзиус обычно обедал с несколькими своими товарищами по столу.

На первый взгляд доктор Амвросий не очень обрадовался неожиданной клиентуре. Но затем он дал понять, что, как только он пообедал, он будет счастлив оказаться в распоряжении асессора. У него было смутное предчувствие, что он сможет воспользоваться медицинским визитом к Ксиландру в пользу бедной Бригитты Ведекинд. Сразу сказать хорошее слово для нее было не только бессмысленно, но и опасно для жизни, учитывая постоянно таящуюся подозрительность жесткого фанатика. Доктор Ксиландер сразу же почувствовал бы соратника сатаны в защитнике, потому что тот, кто защищает ведьм и волшебников – об этом говорили в городе, – это такая же часть буржуазии зла, как и сам защищаемый. У доктора огромная власть над пациентом, и из краткого отчета сбежавшей девушки, случай доктора Ксиландера не казался неподходящим для такого влияния.

В лучшем случае Амброзиус съел нюрнбергский гольдкрапфен, который хозяйка «Золотого лебедя» приготовила особенно вкусно. Впервые после ужасной участи, постигшей семью плотника, он ел с большим аппетитом. Хотя, строго говоря, у него были только поверхностные отношения с Ведекиндами, дело задело его вопреки здравому смыслу. Специально для маленькой Эльмы, которая кралась вокруг, словно обезумевшая, всматривалась в укромные уголки и закоулки своими большими вопрошающими глазами и не находила себе места для отдыха. Это лихорадочное беспокойство подействовало на доктора Амброзиуса даже более болезненно, чем искусственная жесткость плотника, который, твердо убежденный в безуспешности всех своих усилий, продолжал упорно держать рубанок и пил еще долго после конца рабочего дня. Доктор Амброзиус, наконец, увидел, после бесплодных перемен последних нескольких дней, которые, конечно, все еще зарождались очень смутной надеждой, благодаря хитро рассчитанному повороту, который момент должен был продиктовать ему, чтобы отсрочить катастрофу Бригитты на несколько дней или даже недели. А выиграть время означало в конце концов что-то получить. Невозможно было узнать, что за суета и суета Дворца Малефикантов спали на коленях будущего.

Он помахал красивой официантке, заплатил и дал ей кусок Глауштадта. Для храброй хозяйки, которая только что проходила мимо, он сказал пару слов о нюрнбергских золотых пончиках. Затем он осушил свой выпуклый стакан и дружески протянул трем товарищам за столом, которые тоже встали. «Бог повелевает!» – сказал печатник г-н Янсен. Его лицо сегодня было почти пурпурным, так что он отважно вырезал жаркое из телячьих почек и хорошо смазанный маслом салат, особенно золотые пончики. Потом приглушенным голосом. «Берегитесь, дорогой доктор, чтобы ни одно неосторожное слово не ускользнуло от строгого Адама! Вы можете смеяться, но это так. Я не пошел в дом стервятников за большие деньги.

«Палач получит это! – пробормотал рыжеволосый капитан Фридолин Гейсмар. «Всегда говорилось, что есть вишню с великими людьми – нехорошо. Не говоря уже об одном из них. Тогда я сразу подумал, что у этого парня появятся подозрения при первом же моргании».

«Не волнуйся! Не отпущу ведущую веревку. Мистер Кунц Нолл, вы будете сопровождать меня какое-то время? У нас так же.»

«До Маутгассе, пожалуйста!»

Художник и художник с бледным лицом и острыми скулами уже принял решение, когда вошел ходунок, чтобы воспользоваться возможностью, чтобы сказать короткое слово доктору Амброзиусу наедине. Это была важная деталь в смелом проекте, который г-н Нолль недавно обсуждал с Вольдемаром Эймбеком. Он побуждал художника выслушать спокойное, непредвзятое суждение. Доктор Амброзиус пользовался его полным доверием больше всех других сообщников. Пока он не хотел сообщать об этом легко возбудимому капитану и холерику-печатнику, так как не считал их двоих авторитетными в таких случаях.

Вскоре вопрос был улажен. На краю рыночного фонтана, который в это время полностью осиротел, мистер Кунц Нолл на минуту наклонился с Густавом Амброзиусом, словно в безмолвном созерцании святого Георгия и его изрыгающего яд дракона. Широко улыбнувшись, он прошептал молодому врачу о существенном изменении плана, который он недавно разработал, и попросил открытого суждения. Доктор Амвросий был очень удивлен этим новым свидетельством необычайной проницательности и тончайшего расчета.

«Образцовый!» – тихо прошептал он. «Но теперь молчи! Кто-то попадает на площадь. Давай поговорим о чем-нибудь другом!»

Они пошли дальше.

«Я просто провожу вас за угол», – сказал Кунц Нолл. « Тогда мне нужно повернуть налево на Мариенкирхе. Ремонт табулы в Гусекском приделе еще не завершен. Многие вещи мешали».

«Вы трудолюбивы! У вас есть свои руки в игре повсюду».

«Как это принять. Многое и все же ничего правильного. В наши дни в Глаустедте не так уж много шелка, чтобы прядить его! По крайней мере, не с настоящим искусством, идущим от сердца. Ремесленная работа, Доктор!»

«Не совсем, вы меня извините! Я не специалист, а любитель, который даже иногда сам пользуется щеткой. То, что я недавно увидел в мэрии – два женских портрета и осенний пейзаж …»

«Да, это из моих хороших времен. Я все еще мог что-то сделать. Постепенно вы теряете интерес. Когда [391] видишь, что предпочитают гендерные семьи Glaust?dter… Мэр – большое исключение. На самом деле, он иногда больше озабочен искусством, чем своим офисом. Но этот мистер Кунхардт не делает наш суп жирным.

Еще несколько шагов – и странный человек с вежливым приветствием превратился в Кирхгассе. Доктор Амброзиус посмотрел ему вслед, качая головой, но не недружелюбно. Этот человек казался ему воплощенным противоречием. Недовольный собой и человечеством, молчаливый и угрюмый, но со всем этим самоотверженным, сердечным и восторженным в нужный момент сильным красноречием; Теперь он космополитический энтузиаст, а теперь человек поразительного ума и энергии – это был Кунц Нолль, художник и живописец из Глаустедта.

Доктор Амброзиус ускорил шаг. Через пять минут он стоял перед кривым домом Судьи-Малефисанты. Несмотря на раскаленное июньское солнце, в узком коридоре было почти темно. Деревянная лестница с неустойчивыми перилами треснула и заколебалась, когда Амброзиус пробирался вверх. Потом внезапно там стало светло: приземистая стиральная машина и уборщица, вытирая руки о грубый льняной фартук, открыли дверь камеры. Сразу после этого открылась вторая дверь. Появилась Берта, тридцатилетняя племянница Ксиландера, и поздоровалась с доктором пронзительным голосом.

Доктор Амброзиус вошел в чистую, но бесконечно безрадостную и трезвую гостиную. Он столкнулся с существом, похожим на эту гостиную. Худощавая, с узкими щеками и слегка покрасневшим кончиком носа, эта Берта Ксиландер носила неслыханный безвкусный домашний халат. И все же аккуратно причесанные волосы и только что распустившаяся роза на поясе выдавали желание доставить удовольствие.

«Простите,» сказала она, голубоватые глаза опускают на пол, «что я должен был беспокоить вас занятой человек, пока вы сидели за столом. Но, как вы знаете, необходимость не знает команд».

«Прошу девушку не винить в этом себя. Врач – слуга каждого и должен быть готов ежечасно, если заботится о благополучии своих собратьев».