скачать книгу бесплатно
Там, почти теряясь между морем и небом, белел давешний парус.
Глава 10. Эльвёр, дочь Освивра. Страна крепостей
Гардарики. 24 мая 871 года
Эльвёр испытывала некую внутреннюю опустошенность. Исподволь вырос в душе этакий пузырь пустоты, заместил чувства, и девушка ощутила безразличие ко всему зримому миру.
Она больше не грустила, не кляла Харальда Косматого, с равнодушием встречая утро и провожая солнце вечером.
Возможно, она просто устала от переживаний? Выдохлась от каждодневного самоедства? Или смирилась-таки с уготованной ей судьбой?
Эльвёр усмехнулась. Ну уж нет!
Она нашарила то место на поясе, куда спрятала ножики, и сжала их. Живой она не достанется никому! Нет-нет, кончать с собой она не станет. Самовольный уход в мир теней – это удел трусов и слабаков.
Но вот если тот вельможа из Миклагарда возжелает порезвиться с нею на пуховых перинах, то потеряет много крови.
Истинного воина ее ножиком не взять, даже голого, а вот царедворца – запросто.
Эльвёр вздохнула. Сплошной туман впереди, ничего не ясно. И стоило ли готовить себя к сопротивлению там, в далеком Миклагарде? Вполне может статься, что все посольство Харальда-конунга сгинет по дороге, исчезнет без следа.
Дальний путь страшил – и манил. Какие чудовища встретятся им по дороге? Какие дикари поджидают в засадах?
Воины Эйнара долго и со вкусом рассуждали о встречах с лесными людьми, что живут в Гардах и выходят на берега рек и речушек, озер и проток пути «Из варяг в греки». Эти лесовики невидимы, а их стрелы метки.
Южнее, на великой реке Непре, живут робкие славины, этих бояться нечего, но земли их – узенькая полоска между лесом и степью. А вот в степи…
Там кочуют печенеги, племя кровожадное и воинственное. Печенеги пасут свой скот или угоняют его у хазар, с которыми соседствуют. Кочевники никого не боятся, они вольны как ветер и презирают оседлые народы за их тягу к земле, ибо пажити, даже обширные, всего лишь клочок необозримого пространства.
У печенегов нет лодей, но есть лошади – все кочевники отличные наездники, и это придает их набегам стремительность. Они налетают, как буря, убивают, грабят и рассеиваются по бесконечной степи.
Непр – река широкая, с берега до скейда не достанешь даже из лука. Но на середине пути находятся пороги, где свободно не проплывешь, а самая опасная гряда – Айфор. Там острые камни и стремнина, которую не одолеешь по воде, даже бичевой не проведешь суда, шагая по берегу и придерживая скейды за канаты. Приходится выволакивать суда на сушу и волочить целых шесть верст. И это самый опасный момент – почти все будут заняты тем, чтобы тянуть, толкать и удерживать скейды, перетаскивать груз, и лишь малое число людей удастся выделить в охрану.
И если в этот самый момент нападут печенеги…
Плохо будет. Сорок воинов – это сила, но они не устоят перед ордой. Кочевники сомнут викингов, одолеют числом…
…Скейд Пешехода с громким названием «Морской ястреб» приблизился, и Эйнар прокричал:
– По Вуоксе не пойдем, финны перекрыли реку, повалив сосны! Гаденыши… Двинем по Нюйе![28 - В IX–X веках река Вуокса была полноводней, и суда из Финского залива (называемого тогда Хольмским) попадали по ней в озеро Нево (ныне Ладожское). Нюйя – означает «Новая». Так называли Неву. Финнами скандинавы именовали все северные народности. В данном случае – карел.]
– Понял! – ответил Торир-кормщик, поводя рулевым веслом.
Оставляя пустынные берега Эйстланда по правому борту, караван проследовал к полноводной Нюйе.
Ее устье было разбито руслами и протоками на целую кучу островов, скалистых или болотистых. Текла река плавно, но мощно, и одних парусов стало не хватать – гребцы взялись за весла.
Дремучие сосновые леса подступали к самому берегу, и разглядеть, что или кто прячется за могучими стволами, было невозможно.
– Особо не высовывайтесь, – ворчливо сказал кормщик, обращаясь к гребцам, – здешние ингры[29 - Ингры – ижора.] – народ злобный. Они сначала стреляют, а потом смотрят, стоило ли…
– Ой, медведь! – воскликнула одна из девушек.
– Где?
– Да вон! Стоит!
Косолапый стоял неподвижно, свесив передние лапы, и выглядел забавно. Насмотревшись на скейды с кноррами, он лениво повернулся и стал драть когти об дерево – кора так и летела ошметками.
Посольство медленно проследовало до самых порогов. Здесь большая часть народу сошла на берег, взявшись тащить корабли за канаты. Пока одни впрягались, другие сторожили.
Медленно, со скоростью неторопливо шагавших путников, караван двигался вдоль правого берега, держась в стороне от мели.
Река здесь разливалась вольно, на целый перестрел[30 - В данном случае – мера длины, 200–220 метров – на столько бил хороший лук.].
А сразу за порогами открылась небольшая крепостца, окруженная мощным частоколом, – это был форпост Гардарики. Тутошние бойцы, почти сплошь ингры, служили Рюрику-конунгу, оберегая пограничье.
Эйнар Пешеход являл собой потрясающе миролюбивого мужа. Когда ворота крепости открылись и навстречу викингам вышла пограничная стража, он лично поприветствовал их предводителя, самого кунингаса, как переиначили звание конунга в Ингерманланде.
Переговоры были коротки. Кунингас, обряженный в дорогую кольчугу, в шлеме, украшенном золотой насечкой, важно прошелся мимо причаливших скейдов. Оглядел их, покивал – и дал «добро».
И двинулся караван дальше, выгребая в озеро Нево[31 - В те времена Ладожское озеро считалось морским заливом, соединенным с Балтикой по Неве.].
Волна здесь была крутая, зато и простору хватало. Подняв паруса, корабли взяли курс на юго-восток, где крылось устье Олкоги.
Гребец, что ворочал веслом неподалеку от Эльвёр, покосился на девушку.
– Радуешься небось? – спросил он, шамкая.
– Чему? – буркнула дочь Освивра.
– Ну как же! Дальние страны увидишь, во дворце жить будешь… Самому ампиратору достанешься!
– Я не добыча, чтобы кому-то доставаться, – холодно сказала Эльвёр. Вспомнив одну из присказок Эваранди, она добавила: – А «ампиратора» этого я в гробу видала!
– Когда? – удивился весельщик.
– Не когда, а где. Это поговорка такая.
– А-а…
Девушка посмотрела на гребца. Тот уже пожилой был, лет за сорок человеку, и, видать, битый жизнью.
– А ты уже ходил в Миклагард?
Гребец усмехнулся довольно кривовато.
– Я там родился, девонька.
– Так ты ромей?
– Да бог его знает кто я… Отец мой, наверное, рыбаком был, выходил в Понт на ловлю… Понт Эвксинский – это то самое море, которое вы зовете Русским. Я только и помню, что лодку, рыбу, бородатого мужика, что сеть забрасывает… Арабы меня словили, а варяги, которые в охране базилевса служат, освободили… лет через пять после поимки. Я уже и язык родной забывать стал, и вот вернулся. А куда? Отец утонул вместе с лодкой, хижину нашу давно соседи разграбили, она потом сгорела. И что мне, подаяние просить? Так нищим просто так в Миклагарде не станешь, надо сначала заплатить тем людям, что верховодят над попрошайками, да и потом отдавать часть того, что выклянчишь. Не по мне это. Вот и напросился с варягами сюда, на север. Воины как раз возвращались до дому, плату щедрую получили от базилевса, товару всякого накупили. Вот и взяли меня. Так и вырос я в Альдейге, а потом как-то раз помог Ториру Лысому – толмачом поработал, – он и зазвал меня к себе. Платит хорошо, не обижает, чего еще надо?
Эльвёр усмехнулась:
– Чую, что этого мало тебе. Нужно что-то еще…
– Верно чуешь, – кивнул гребец. – Но тут сложно… Хочу, понимаешь, дожить свои дни в покое – и на родной земле. Еще бы знать, где она для меня… Константинополь, который вы зовете Миклагардом? Или Крит, куда меня арабы увезли? Альдейгьюборг, где вырос я и мой сын? Или Хедебю, где обретаюсь нынче, у Лысого на посылках? Знать бы…
– Ты – истинный ромей, – улыбнулась Эльвёр, – поскольку хитер. Все ты прекрасно знаешь. Ты хочешь вернуться на ту землю, где родился и сделал первые шаги.
Гребец ухмыльнулся:
– Может, и так, девонька!
– Как звать тебя?
– Николаем наречен. Это все, что я помню. Даже сказать, чей сын, не могу – имя отца ушло из моей памяти…
Девушка вздохнула:
– Я помню, как звали моего отца, но что в том толку, ведь его самого нет в живых.
Николай помотал головой:
– Ты неправа, девонька. Пока ты помнишь своего отца, он как бы жив, как бы рядом с тобой. И, быть может, даже помогает тебе незримо.
– Может, и так, – не стала спорить Эльвёр.
– Э-ге-гей! – разнесся трубный глас Эйнара. – Весла на воду! Прибавим ходу!
– Ходу так ходу… – прокряхтел Николай, берясь за весло.
Глава 11. Эльвёр, дочь Освивра. Рюрик
Гардарики, Алдейгьюборг. 25 мая 871 года
День клонился к вечеру, когда караван вошел в устье мутной Олкоги и начал медленно выгребать против течения.
По первости на берегах поднимался лес, но затем он отошел, освобождая место для множества курганов, – под ними издавна хоронили местных конунгов, ярлов и просто храбрых воинов.
А вот река будто оживала, все больше судов появлялось на ней – широкие и емкие, как скулы, они везли дрова и золу, какие-то бочки, рыбу.
Мимо, направляясь к Нево, проследовал арабский зав с высоко поднятой кормой, где стоял нахуза, начальствующий над кораблем.
Эльвёр так долго ждала появления Альдейгьюборга, что прозевала сам момент. Город неторопливо распахивался перед нею.
Так же, как и Бирка, Альдейга открывалась к реке, окруженная крепостной стеной со стороны леса. Сваи, торчавшие из воды, красноречиво указывали на запрет – здесь причаливать нельзя.
А где можно? А можно напротив шумного Торга, что прикрыт сильной крепостью, рубленной из дуба. Ее черные стены из бревен в обхват внушали почтение.
У причалов не было свободного места, многие корабли стояли на реке, а их швартовы натягивались, повязанные на те самые сваи, что не подпускали суда к берегу.
Эйнар Пешеход поступил так же – мореходы с четырех скейдов накрутили канаты на мокрые столбы, вбитые в дно, а остальные караванщики швартовались уже к этим судам.
Единственный скейд – «Морской ястреб» – проследовал к пристани. По дороге Эйнар вытребовал, чтобы Эльвёр сопровождала его.
– К Рюрику-конунгу заявимся, – прогудел Пешеход, – поднесешь ему дары. И не зыркай на меня так! У Рюрика жена есть, и она ему дорога. Пошли.
Эйнар и сам принарядился – рубаха шелкова, штаны атласны, сапоги из сафьяну да с тиснением. Первый парень на деревне, как Эваранди говаривал.
Сойдя на берег, Пешеход поручил тащить ларец да шкатулку подручным, а сам шагал впереди.
Торг не слишком поразил Эльвёр – те же продавцы и покупатели, как везде, а вот сама Альдейга…
Дома здесь стояли громадные, подчас в два этажа, на мощных срубах, да и ворота такие, что и в крепости иметь не соромно. Но главное, что поражало, – улицы были замощены деревянными плахами. Ни луж, ни пыли.
В Сокнхейде не во всяком дому полы деревянные имелись, а здесь – целые улицы.
Жители не обращали внимания на Эйнара со свитой – и не таковских видали. Холопы, как и повсюду на севере, были стрижены и бегали, очень озабоченные. Мужики ходили степенно, рассуждая о ценах на мед или о какой иной надобности. Жены их тоже важничали, меряясь бусами да монистами, – у кого больше побрякивало на груди стеклянных «глазков» или продырявленных монет, у той и муж, и дом богаче.
А вот девки были куда шустрее, походя на своих сверстниц в Норэгр, только волосы они не распускали по плечам, а заплетали в косы – эта мужская привычка смешила Эльвёр.
Когда процессия выбралась за город, девушка удивилась: в лес они, что ли, собрались? А оказалось, что князьям, как тут частенько именовали званых конунгов, не полагалось жить в самом городе.
Рюрик Альдейгьюборгский со всею своей дружиной обитал в загородной крепости Бравлинсхов. Туда-то и держал путь Пешеход.
Дорога была короткой, а ворота Бравлинсхова распахнуты настежь. Дозорный поприветствовал Эйнара, узнал, «за каким лешим им занадобился конунг», и проводил делегацию в терем.
Рюрик сам вышел встречать гостей. Было ему далеко за сорок, но по наружности этого не скажешь, разве что седые пряди выдавали возраст.
Второй десяток лет правил Рюрик страной. Призвали его как раз в тот год, когда Эйрик, конунг свеев, напал на Альдейгу и всю спалил начисто. Варяги тогда дали сдачи свеям, мало кто из находников воротился до родных берегов.
Эльвёр и раньше спрашивала, отчего жители Гардов призывают конунгов со стороны. Оказалось, что это у них закон такой – дабы своим неповадно было. А то местные живо всех в оборот возьмут, как тот Харальд Косматый, а вот конунг призванный ничего-то и не может. Тому же Рюрику не позволено ни землю покупать, ни какое хозяйство в Альдейге иметь. Он должен Гарды от ворога защищать, за что ему платят щедро да почет оказывают.
И будь этим доволен.
До Рюрика в Альдейге правил Хакан, отец Ефанды и сын Бравлина. Хакана прозывали Гостомыслом, то бишь привечающим гостей. Тот и впрямь гостей любил, но вот незваных гонял.
Бравлин-конунг и вовсе страх наводил по всему морю Русскому, грабил города ромейские, не боясь ни Бога христианского, ни черта.
И отец Бравлина, Рёгнвальд Русский, которого местные живо перекрестили в Рогволта, такой же был, а сына своего назвал в честь победы в битве при Бровалле, где он поддержал конунга свеев Сигурда Метателя Колец, сражавшегося против данов во главе с Харальдом Боезубом.
А прадед Рогволта, зовомый Радбардом Гардским, побил самого Ивара Широкие Объятия, напавшего на западные пределы Гардов. Там Ивара и закопали…
Рюрик не отличался безбашенностью Бравлина, он больше походил на своего тестя – был осторожен, обдумывал каждый шаг, но уж, когда все становилось ясно, действовал решительно.
Сам Рюрик был из вендов, что облюбовали южный берег Восточного моря, которое в Гардах именовали Варяжским. И тут была прямая связь – именно из Вендланда пошли первые варяги, «люди моря». Варяги – это то же самое, что викинги. Воины и морские разбойники.
