скачать книгу бесплатно
– Миша, это к тебе!
– Здрасте, Лидия Васильевна! – жизнерадостно поздоровался Изя Динавицер, возникая в дверях. С мелким, курчавым и лупоглазым Изей я учился с первого класса, а мама всегда его ставила в пример: «Ах, какой воспитанный мальчик!»
– Здравствуй, Изя, – улыбнулась мама.
– Ой, здравствуйте! – из-за тощего Динавицера выглянула Альбина Ефимова, тоненькая, с кукольным личиком – большие глаза в черной опуши ресниц, крошечный носик, изящный очерк губ. В классе она сидела напротив меня, во втором ряду. – Миша, привет!
– Привет! – заулыбался я, глядя на одноклассников со сложным чувством, как бы сочетая их нынешние образы с теми, которые они примут лет через двадцать. В лихие 90-е Изя махнет в Хайфу, спасаясь от перестроечного беспредела. Правда, попользоваться всеми благами Земли Обетованной удастся недолго – обкуренный палестинец зарежет Изю во славу Аллаха…
А вот Аля так и останется жить в Первомайске. Будет терпеть бандеровцев, пока муж горбатится в Европе. В 2013-м они переедут в Крым, а еще через год получат российские паспорта…
– Чай будете? – спохватилась мама.
– Ой, нет! Спасибо! – засмущалась Ефимова. – Мы просто так зашли. Рита сказала, что Миша вернулся, вот мы и… это… Ой, а загорел как! Ты на юге был?
– Балда! – попенял ей Изя. – Мишка на стройку ездил!
– Сам балда! Миш, расскажи!
Тут меня осенило.
– Бли-ин! Я ж фотки привез!
– Ой, покажи!
Оживились все разом, включая папу с мамой. Я сбегал в «берлогу», и вернулся с пухлым конвертом, куда была вложена стопка черно-белых фото.
– Вот! Это стройка. И вот…
Все по очереди рассматривали снимок, запечатлевший возведение корпусов завода в тайге. Стройотрядовцы в одних заляпанных штанах и касках выкладывали бетонные блоки, крепили огромные колонны, сваренные из толстенных уголков и швеллеров, а я на переднем плане мешаю раствор лопатой – все тело напряжено, а лицо перекошено.
– Неудачная фотка, – повел я носом.
– Так тяжело же! – уважительно отозвалась Аля. – А это кто?
Фотограф поймал момент возле бревенчатого сруба бани. Я рубил дрова, а рядом стояла Марина в белом халате, и подбадривала.
– Наша врачиня, – отвечаю, чувствуя, как теплеют уши, наливаясь краснотой. Хорошо еще, никто на меня не смотрит, все увлеченно разглядывают фотоснимки, запечатлевшие мои трудовые подвиги.
Вот мастер, пригибаясь, вытягивает мускулистую руку в рукавице, как на плакате, показывая крановщику: «Майнай!» Здоровенный железобетонный ригель плавно опускается по месту, а меня видно на втором плане – вместе со всеми я вяжу проволокой арматуру. На следующем снимке подъезжает бетономешалка.
– А это где? – Аля тычет пальчиком в глянцевое изображение. Стройотрядовцы шагают по тропе между великанских кедров.
– А там же, только дальше в сопки. Это мы на выходном.
Аля с Изей жадно рассматривали фотографии, и передавали родителям.
– Здорово… – завистливо вздохнул Динавицер. – А меня на все лето к бабушке услали…
– Ой, ну ладно! – подхватилась Альбина. – Пойдем мы!
– А запеканочку? – коварно вмешалась мама.
– Лопну же… – неуверенно сказала Ефимова.
– А по чуть-чуть?
И Аля сдалась. А Изя, как Аля.
– Садись, – встал я, уступая место девушке.
– Ой, да мы стоя! – покраснела Ефимова.
– Ну, щас! Садись, садись… Я себе табуретку принесу.
Вернувшись на кухню, устроился у холодильника, привалясь к его эмалированному боку, и понял, что мама не зря проявила гостеприимство с хлебосольством.
– Алечка, – зажурчала она, подкладывая Ефимовой кусочек своей пышной запеканки. – А девочек у вас классе много?
Я усмехнулся, глядя на гостью: выкручивайся теперь, как хочешь! Но Альбина, невинное создание, даже не поняла подтекста. Да и был ли он? Это я, старый циничный мизантроп, способен углядеть пошловатый второй смысл в обычном вопросе! А мама ведь не зря вспоминала однажды, как заполняла анкету в школе, вступая в комсомол, и не сразу догадалась, что поставить в графе «Пол». Ну, какой у них дома пол? Так и написала: «Деревянный»…
Ефимова похлопала глазами, и ответила:
– Ну-у… где-то больше половины класса. А что?
– А кто из этой половины нравится Мише?
Изя невоспитанно хрюкнул.
– Ох, мать, ну ты как спросишь! – недовольно пробурчал отец.
– Да пусть, – ухмыльнулся я, – ей же интересно.
– Еще как! – жизнерадостно подтвердила мама.
– Ой, ну не зна-аю… – затянула Альбина, чуть виновато поглядывая на меня. – Рита, наверное… Да?
– Сулима всем нравится! – заверил Динавицер.
– Сулима?
– Рита Сулима, – прояснил вопрос Изя, и похвастался: – Чемпионка школы по художественной гимнастике!
– Это правда? – мама повернулась ко мне.
– Чистая правда, – невозмутимо подтвердил я, – первое место заняла.
Папа отвернулся, чтобы жена не заметила его ухмылки.
– Я не о том! – отмахнулась мама. – Тебе, правда, Рита нравится?
– Очень, – сознался я и хладнокровно добавил: – А еще мне Инка Дворская нравится, тоже ничего. И Софи Лорен.
– Мать, кончай, – с укором прогудел отец.
– Ну, мне же надо знать! – вяло засопротивлялась мама.
– А я слышала, что Инке Миша нравится, – заговорщицки сообщила Альбина.
– Да ну?! – мамин интерес разгорелся с новой силой, а Настя даже рот приоткрыла, внимая.
– Ты серьезно? – удивился я.
– Умгу! – Ефимова прожевала кусочек. – Только ты никому!
– Как рыба! – поклялся я. – Свежемороженная.
– И ты! – Алькин палец грозно уставился на Изю.
– Молчу, молчу! – поспешно ответил Динавицер. – Что я, дурак, что ли? Инка же меня убьет!
– Ой, поздно уже! – спохватилась Альбина, когда доела всю запеканку. – Пойдем мы.
– Ага! – сыто подтвердил Изя. – Спасибо, Лидия Васильевна!
А я поежился, как от сквозняка. Что-то я не помню разговора «про девочек» в прошлой жизни! Уже, что ли, реальность меняется?..
Закрыв за ребятами дверь, я покрутился по квартире, как Иван-царевич в поисках того, не знамо, чего, и отправился к себе.
Поздно уже. Родители остались посидеть перед телевизором, а детям пора баиньки.
Притворив дверь своей комнаты, я оказался в тишине и одиночестве. Выключил верхний свет, оставив гореть слабенькое бра. За окном лила свое сияние луна, лучи фар подметали улицу, дома напротив прострочены вдоль и поперек желтыми квадратиками окон.
Оглядывая город, отходящий ко сну, я чувствовал, что стрелка моих внутренних весов не пляшет больше, а подрагивает около нуля. Пока что всё выходило, как надо. Конечно, основные испытания впереди, да и совместить опыт пожилого человека с телом юнца будет сложновато. Придется заново принимать те правила игры, которые сложились между младшими и старшими, откопать в сундуках памяти полузабытый принцип «сяо»,[12 - Почтительность к родителям и уважительность к старшим. Одно из главных понятий в конфуцианской этике и философии, важный компонент традиционной восточно-азиатской ментальности.] закрепить его и не отступаться. Иначе – прокол, как у того шпиона, что выделялся «не нашими» привычками.
Ученику дозволено болтать с одноклассниками, а вот запросто общаться с директором школы или с завучем – никак. Очень уж разные уровни иерархии. Дать подзатыльник малолетнему балбесу – это пожалуйста, а вот сделать замечание балбесу взрослому – ни-ни. Молокосос ты, потому что.
С другой стороны, вынужденная почтительность – ничтожно малая плата за отменное здоровье и неиссякаемую энергию, за могучий метаболизм – и возможность жрать все подряд, не заморачиваясь проблемами лишнего веса или камешками в желчном пузыре. Замечательный бонус!
Короче, все будет хорошо! Хотя и не просто. А разве уже прожитая жизнь была легка? Я же все помню – и службу в армии, когда меня комиссовали по ранению, и учебу, и кандидатскую, и свадьбу, и рождение дочки, и дачу, где мы вкалывали, как проклятые, обеспечивая картошку на зиму, и челночные мотания в Китай за тамошним барахлом, и Леночку с Наташкой…
Воспоминание о Наташе вспыхнуло неожиданно яркой картинкой, и подростковый организм среагировал моментально, задействовав мощный подъем.
Оглянувшись на дверь, из-под которой пробивался свет, я торопливо разделся, аккуратно складывая вещи на стуле, и быстро натянул на себя длинную, застиранную футболку, большую, не по размеру, но мягкую и удобную, как раз для спанья.
Завтра с утра – к дяде Вове, сонно планировал я, застилая постель. Еще одно мое упущение, «меа кульпа»,[13 - С латинского – «моя вина».] как римляне говаривали…
– Ты не спишь еще?
Я чуть вздрогнул. В дверь заглядывала Настя в ночнушке.
– Заходи, – загреб я рукой, – будь как дома!
Прошаркав шлепанцами, сестренка гибко присела на краешек дивана.
– Знаешь, – проговорила она затрудненно, – мне до сих пор приятно, что ты… ну, ты помнишь, когда вернулся? Ты…
Настя не договорила, смущаясь. Я сел рядом, и осторожно обнял ее. Она вздрогнула, но тут же доверчиво прижалась ко мне.
– Я иногда бываю у Иры… – пробормотала Настя. – Ты должен ее знать, темненькая такая, она приходила ко мне на день рождения, помнишь? Ей уже четырнадцать, она тоже танцами занимается… И я всегда завидовала, когда она встречала брата. Ирка бросалась к нему, целовала его, обнимала, а он ее обнимал… И… и у меня потом долго не было никакого настроения!
Я прижал ее крепче и поцеловал – в щечку и в губы. Настя отвечала неумело, но с пылким энтузиазмом.
– Ты самый лучший брат на свете! – вырвалось у нее. – Так будет всегда?
– Так должно быть всегда, – сказал я с силой. – И обязательно будет, если мы этого захотим – ты и я. Все зависит от нас двоих. Не от тебя одной, и не от меня, а от нас обоих. Я очень хочу, чтобы моя сестренка всегда оставалась такой, как сейчас – доброй, ласковой, нежной.
– И я… – прошептала Настя. – Я тоже очень-очень хочу, чтобы ты был таким всю жизнь! Сильно-пресильно хочу! Поцелуй еще разик…
Я честно поцеловал мягкие настины губы.
– Спокойной ночи, Мишенька! – Сестричка встала, поправляя ночнушку.
Не надо было обладать сверхспособностями, чтобы понять – девочка счастлива. Дай-то бог или природа – вот так, и на всю жизнь, как сестренка пожелала.
– Спокойной, Настенька.
Настя ускакала, смеясь и прикрывая ладошкой рот, чтобы счастье не вырвалось на волю радостным визгом, а я лег, улыбаясь.
Я был дома. Впереди меня ждали серьезные дела – и сорок четыре года работы над ошибками.
– «Жизнь дается лишь дважды», – пробормотал я, и заснул.
Глава 3.
Пятница, 30 августа 1974 года, позднее утро
Первомайск, улица Киевская
Со страшным скрежетом переключив передачу, водитель направил лобастый «ПАЗик» мимо райисполкома, выворачивая к мостам через Синюху и Южный Буг – два потока бесстыдно сливались, закручивая бурные водовороты. Речки тут же унимали волнение, словно вспоминая о приличиях, и текли общим руслом дальше, чинно да плавно, по-семейному. До первых порогов…
На том берегу вскипала листвяной пеной растительность, пышно стекая по склонам и тенистым балкам. Одни лишь многоэтажки спасались от глянцевитых разливов, а вот «частный сектор» тонул в зелени по самую крышу.
На переднем плане торчала в гордом одиночестве старинная каланча, словно охранявшая небольшой пляж – народ купался и загорал, следуя заветам Мойдодыра.
У меня даже шея заболела, так головой крутил – совмещал памятное с реальным. И до чего же все захватывает, цепляет как! Все правильно – с годами уровень допамина падает, а именно этот гормон отвечает за яркость и остроту впечатлений. Ну, это если скучно раскрывать секрет фокуса. А в жизни эмоции зашкаливают, и даже самое дешевое, по тринадцать копеек, мороженое – «Молочное» в вафельном стаканчике – представляется пищей богов.
За вторым мостом выстроились пирамидальные тополя, будто в почетном карауле тянувшиеся перед Домом Советов. На шпиле реял красный стяг. Наши в городе!
