скачать книгу бесплатно
– Мне кажется… – начал Вакарчук неуверенно, но, вспомнив про «активное сотрудничество», твёрдо договорил: – Я почти уверен, что курьер ещё и радист – передаёт мои шифровки на коротких волнах, потом принимает ответ и делает закладку уже для меня.
– Ах вот оно что… – протянул Игорь Елисеевич. – Что ж, это многое объясняет. Да, пока не забыл, – сказал он, поднимаясь. – Мы хитрым способом оформили вам длительную командировку, так что проблем на заводе быть не должно. Работаем!
Пятница, 18 апреля 1975 года, день
Московская область, Усово
Черненко терпеть не мог, когда Брежнев попросту звал его Костей. Спору нет, такое обращение отдавало доверием и говорило о дружеской приязни Генерального, но Константина Устиновича оно коробило – глубинная крестьянская натура, не чуждая тщеславия, восставала против небрежного отношения к нему, самому влиятельному человеку в ЦК.
Черненко помотал седой головой, усмехаясь своим мыслям.
«А что? Разве неправда? – погордился он маленько, красуясь перед собой. – Как говорят англичане, свита делает короля!»
Константин Устинович мягко улыбнулся, вспоминая, с какой чваной снисходительностью относились к нему члены Политбюро и секретари ЦК КПСС. Что для них какой-то заведующий Общим отделом? Серенькая канцелярская крыска!
А Черненко и впрямь никогда не лез в первые ряды, скромно держался в сторонке, ни на что не претендуя. Зачем? Он и без того был третьим человеком в стране!
Завотделом сошёл с натоптанной дорожки, чтобы провести рукой по тёмной пахучей хвое. Угадал – это не ёлка, а пихта. Иголочки мя-ягкие, совсем не колются… А дух какой… Шаловливый ветерок прошёлся по парку, клоня верхушки. Берёзки и даже столетняя липа взволнованно зашелестели, а Константин Устинович поправил шарфик – берёг больные лёгкие.
Стоило вернуться на аллею, как мысли потекли по старому руслу. «Бумажная душа!» – ласково звала его жена, даже не подозревая, что в шутке крылась изрядная доля правды. Всю жизнь Константин Устинович перебирал бумажки, и они, чудилось порой, наделили его своей тайной силой и властью.
Он истово верил в могущество канцелярии, в животворящие способности указов, циркуляров и директив. А ведь все документы ЦК КПСС – все! – вплоть до тех, что решали вопросы войны и мира, проходили через Общий отдел, ложась Черненко на стол. И уже по его велению, по его хотению одну бумагу придерживали, а другой давали ход, подсовывая на подпись генсеку.
Леонид Ильич был очень доволен работой завотделом – «Костя» никогда не грузил его, отбирая время. Напротив, облегчал жизнь, грамотно советуя или напоминая о важном. Вот, дескать, это решение стоит согласовать поскорее, подпишите вот здесь… И вот здесь… А следующий документ я бы рекомендовал отослать на доработку. Сырой, дескать.
Дошло до того, что даже члены Политбюро испрашивали у него, простого «орговика», аудиенции Брежнева! А как же? Ведь он единственный, кто вхож к Генеральному каждый божий день – работа у него такая. И крутились потихоньку валы тяжеловесной канцелярской машины, двигая «корабль СССР» верным курсом…
Константин Устинович досадливо поморщился, уставясь в тёмную зелень ёлок, промеж которых затесались белые стволики берёз. Что-то сбои пошли в отлаженном механизме!
Потоптавшись на аллее, он развернулся и побрёл к дому, смахивавшему на маленький уютный замок.
– Где же их носит? – нетерпеливо проворчал завотделом.
Будто дождавшись вопроса, за высокой оградой засигналили, и два офицера охраны споро открыли ворота. Во двор проехала старенькая «Чайка», блестя обильным хромом, словно худосочная дамочка, заменяющая побрякушками увядшую красоту. Следом, фырча мощными моторами[13 - Как правило, для эскорта использовались так называемые дублёрки – «Волги» ГАЗ?24–24 с 200-сильными двигателями от «Чайки».], скользнули «Волги» охранения и вплыл огромный приземистый «ЗИЛ».
– Ну наконец-то!
Черненко заторопился навстречу гостям. Прибыли сухонький, по-старчески суетливый Коля Тихонов, ходивший в замах у председателя Совмина, и осанистый Андрюха Кириленко, возведённый в члены Политбюро. Оба давно дружили с Константином Устиновичем, став ядром сплочённой группировки «хохлов» в ЦК. С ними таиться не надо, не сдадут.
Николай Александрович приветливо покивал, а Андрей Павлович крепко пожал руку Черненко.
– Здоро?во! Чего звал? – Внешняя представительность уживалась в Кириленко с простецким характером.
– Посекретничать надо, – сухо сказал Константин Устинович.
Тихонов неуверенно повернулся к дому, но хозяин покачал головой.
– Лучше прогуляемся, – насупил он брови.
– Родина слышит, Родина знает… – насмешливо пропел Кириленко.
– Вот именно. – Черненко неуклюже развернулся и пошагал по аллее, чуть косолапя. Гаврики из Общего отдела не стали бы записывать своего «КУ», но кто даст гарантию, что резвые ребятишки Андропова не поставили дачу на прослушку? Могли и мальчуганы Пельше постараться, с них станется…
Андрей Павлович догнал его, пристраиваясь сбоку, и предложил семечек, до которых был большой охотник. Заведующий Общим отделом покачал головой, тогда ладонь подставил Тихонов – Кириленко щедро отсыпал ему.
– Полезная, говорят, штука, – сказал он, непринуждённо лузгая. – Ага! И вообще…
– А что за секреты? – поинтересовался Тихонов, забегая вперёд.
Аккуратно щёлкая семечки, он складывал шелуху в ладошку, а вот Андрей Павлович, не стесняясь, сплёвывал под ноги.
– Возня непонятная началась, – заговорил Черненко, складывая руки за спиной. – Никогда бы не поверил, что Суслов с Андроповым сойдутся, а вот, спелись, голубчики! И Лёня наш… Солирует!
Выматерившись, Кириленко отряхнул руки.
– На поправку Лёнька пошёл, оклемался! – Его взгляд приобрёл остроту и колючесть. – Выходит, надурил нас Чазов, помогли-таки Генеральному… эти… как их там… Тьфу! Баби… Бар-би-тураты!
– Академик тут ни при чём! – отрезал Константин Устинович. – Лёня под этими… бар-битуратами как во сне жил. В башке муть, языком ворочал еле-еле. А теперь вона как! Взорлил!
– Не понимаю… – озабоченно нахмурил лоб Тихонов.
– А никто не понимает! – размашисто повёл рукою Черненко, выплёскивая раздражение. – Вылечили Лёню! Знать бы, кто… А нембутал он больше не принимает. Бросил!
– Вон оно что… – протянул Николай Александрович, пересыпая лузгу в чугунную урну. – А я-то думаю, чего это Леонид Ильич бойкий такой… – Он вдруг остановился, и его брови поползли вверх, рисуя на лице прозрение: – Слу-ушайте… До меня только сейчас дошло… А ведь и Михал Андреич козликом прыгает, хотя года на два меня старше!
– Вот от него всё и пошло! – весомо, тяжко выговорил Константин Устинович, останавливаясь у развилки. – Где-то в начале месяца я с Лёнькой на охоту собирался. Страсть как я это дело не люблю! – признался он. – Как ни приеду в Завидово, так обязательно простужусь! Ну а куда деваться? Я уже и сапоги достал, и всё, что полагается, как вдруг – звонок из секретариата. Надо, дескать, поприсутствовать на собрании трудящихся! С Леонидом Ильичем согласовано. И я не сразу догадался, что это Суслов меня услал! Специально, чтоб без лишних ушей потолковать с Генеральным! Уж о чём они там базарили, неизвестно, а только с той самой охоты наш бровеносец помолодел будто. Да и леший бы с ним, так я ж не знаю теперь, что мне делать – действовать по нашему плану или обождать!
Разволновавшись, Черненко смолк – пускай сердчишко уймётся. «План… – криво усмехнулся он. – Ох уж этот план…»
Когда Брежнев не в шутку занемог, все кланы в ЦК развели суету, выдвигая преемников. «Хохлы» ставили на своего – Щербицкого. В этом и состоял «наш план» – расчищать дорогу Владимиру Васильевичу, устраняя возможных конкурентов нового генсека.
Обходя клумбу кругом, Константин Устинович вспоминал фигуры, сброшенные с доски, и те, что под ударом, – это рождало приятные жимы в душе.
В прошлом году он подкинул злую байку в «Шпигель», ославив Романова, – и всё, на партийной карьере «хозяина Ленинграда» поставлен жирный чернильный крест. Шелеста с Вороновым когда ещё вывели из Политбюро, а теперешние мишени – напористый и амбициозный Подгорный да беспринципный Полянский. Им в Общем отделе уже нарисовали «менэ, тэкел, фарес»!
Пустеет шахматная доска… Вот только в ферзи выйдет вовсе не Щербицкий. Не-ет, свой ход сделает скромная чёрная пешка!
– Твою ж мать… – резко остановившись, Кириленко повернулся к Константину Устиновичу, будто по команде «кругом», и сказал со сдержанной злостью: – А вот хрен им всем в зубки!
Вынырнув из сладких дум о будущем величии, Черненко недовольно пожевал губами.
– Вот что, товарищи. – Поколебавшись, Андрей Павлович заговорил-таки: – Я понятия не имею, что там за медики Лёньку оздоровили… или знахари, или чёрт с рогами, а только всё это ерунда! Отвлекающий манёвр! Зато я точно знаю, что Андропов таскает к Суслову целую кипу бумаг из «Особой папки»[14 - Особая папка, ОП – высшая степень секретности документа в СССР.], и они там с Генеральным постоянно их штудируют да шушукаются! Вот вам и трио!
– Слуша-айте… – беспокойно завозился Тихонов. – Не тройка… Четверо их. Косыгин тоже с ними!
Черненко замер.
– А подробнее?
– Ну вы же в курсе, что скоро Пленум? – разговорился зампредсовмина. – Ну вот. Алексей Николаевич поручил мне… Ну не важно. Главное, что я случайно подглядел… в бумагах у него… так, некоторые цифры, но знать их он просто не мог! Ну там, что неурожай грозит, что всего сто сорок миллионов тонн зерна соберём… И ещё там цены были на пшеницу в Канаде и США – за второй и третий квартал! Да где ж их щас возьмёшь? Я и спросил Косыгина: откуда, мол? А он строго так: «Откуда надо! Источник проверенный и перепроверенный. Работайте!» А потом его Суслов вызвал, так он те бумаги сгрёб, по листочку пересчитал и с собой унёс.
– Квартет, выходит… Хм… – проворчал Константин Устинович, плотно смыкая губы. Он ощущал себя глубоко уязвлённым. Как так? Важные документы – и мимо его отдела? Тайком от него? Отнимая власть и влияние, умаляя величину и значимость… Да это не просто унижение, это… это… Слов нет!
– Втроём мы ничего не решим, товарищи, – покачал головой Кириленко, взглядывая на лохматые верхушки елей, выстроившихся вдоль аллеи. – Андропов всё настолько засекретил, что хрен подступишься!
– Но я всё равно попытаюсь, – твёрдо сказал Черненко и заторопился: – Так, ладно, хватит нам в шпионов играть, пошли в дом! Нюра моя пирогов напечь грозилась…
Суббота, 19 апреля 1975 года, день
Московская область, Комаровка
Из Королёва в посёлок Лесные Поляны каждый час ходит автобус. Пассажиры покидают запылённый «Икарус», разбегаясь по кирпичным пятиэтажкам, или тащат набитые сумки за окраину, в маленькую деревушку Комаровку. Там, по левую руку от моста через тихую Клязьму, виднеются два старинных деревянных дома – дачи писателя Заходера и академика Колмогорова.
?
Со вторника по пятницу академик жил в Москве, а с вечера пятницы по утро вторника – в Комаровке. Андрей Николаевич давно уж загнал себя в строгий, жёсткий режим, грамотно распорядившись величайшим сокровищем – временем. Зато выкраивались целые часы, чтобы махнуть на лыжах километров за тридцать с гаком или переплыть только что вскрывшуюся речку, среди сугробов по берегам!
Колмогоров хмыкнул и покачал головой, припомнив, как в войну распланировал свою жизнь на десятки лет вперёд. Вот, дескать, после шестидесяти – никакой науки, старый ты хрыч! Студентов будешь мучить, ученикам идеи раздаривать да школьников пестовать. Правильно, вообще-то. Математический талант увядает с возрастом. Но вот его мозг ещё кой-чего могёт!
Самодовольно усмехнувшись, академик углубился в редактуру «Кванта», внося правку красным карандашом.
– Андрюша… – Заглянувшая в кабинет жена держала в руках бумаги веером.
– Что, Анечка? – рассеянно ответил Колмогоров, не поднимая головы.
– Извини, пожалуйста, я тебе забыла передать… Револий Михайлович просил, чтобы ты глянул.
– Кто-кто? – спросил Андрей Николаевич, выплывая из влекущего мира урматов и дифуров.
– Суслов-младший!
– А-а! Помню, помню… И что Револий?
– Да там один юный кибернетик… Программист божьей милостью. Вот, тут описания его программ… м-м… что-то из теории информации и теории алгоритмов… – Анна Дмитриевна передала листки. Между впечатанными строчками вились математические символы, выведенные тушью. – Револий собрался их публиковать как статьи в журналах «Кибернетика» и «Программирование». Говорит, просто чудо какое-то! Хочет, чтобы ты посмотрел…
– Угу… – Колмогоров принял бумаги. – Угу… «Схема арифметического кодирования позволяет… э-э… кодировать некоторые символы алфавита менее чем одним битом. Процесс кодирования начинается со считывания первого символа входного потока и присвоения ему интервала из начального диапазона от 0 до 1 с заданной частотой его появления…». Хм.
Вчитавшись, академик медленно, нащупывая стол, отложил правку журнала. Супруга улыбнулась, наблюдая за погружением учёного в океан абстракций, и на цыпочках вышла.
Андрей Николаевич не заметил её ухода. Он, как изголодавшийся гурман, смаковал работу «юного кибернетика». Отложив одну статью, он нетерпеливо взялся за вторую. «Словарные алгоритмы сжатия данных».
– Всё чудесатее и чудесатее… – пробормотал Колмогоров, жадно поглощая элегантные решения, блещущие ледком холодной аргументации, свежие и терпкие, как зелёное яблоко.
Оторвавшись от статьи, он толчком покинул кресло и энергично заходил по комнате, не в силах усидеть. Подойдя к окну, Андрей Николаевич выглянул в запущенный сад. Первые листочки ещё не надумали распускаться, и за прочерками тёмных ветвей переливалась блещущая на солнце Клязьма – зрачок то и дело ловил иглистые высверки. Анна копалась на клумбе, рыхля землю под однолетники – открытая форточка впускала неспешное ширканье заступа.
Академик прислушался: ветерок донёс крик петуха. «Комаровские голосят!» – зажмурился он, чуя, как нарастает внутри мучительное, почти мальчишеское нетерпение. Сквознячок потянул сильнее, вздувая занавеску – жалобно зазвякали кольца с «крокодильчиками», цепко удерживавшими тюль, а сухо шелестящие бумаги затрепетали, взмывая со стола.
Смеясь, Колмогоров схватил кружившийся лист и со вкусом зачитал вслух:
– «Алгоритм построен вокруг таблицы фраз (словаря), которая заменяет строки символов сжимаемого сообщения в коды фиксированной длины. Алгоритм начинает работу с почти пустым словарём, который содержит только одну закодированную строку – это так называемая NULL-строка…» Чистейшей логики чистейший образец!
Тот же день, позднее
Первомайский район
С утра задул промозглый ветер и нагнал целую стаю туч. Будто отара глупых косматых овец, они шарахались по небу, сбиваясь в густую хмарь. Дряблое белесоватое солнце цедило мерклый свет, пропадая за серыми, беременными дождём облаками, – и город сникал, словно вылиняв в пасмурной тени.
Порывы ветра доносили свежий запах небесной влаги, и вот уже крыши за рекой потемнели, исколотые иголочками мороси.
«Осадков на душе не ожидается…» – пришла на ум давняя фразочка.
Я набрал полную грудь сырого воздуха, выдохнул, да и побрёл домой. Непогода настолько отвечала моему внутреннему минору, что я успокоился. На меня нашло то ленивое уныние, которое обычно одолевает человека, достигшего цели. Добился своего, ага… И сил нет для восторга, и духу не хватает покорять новые высоты.
Вот только натура человечья не даёт нам длить душевное ненастье – живое начало, юное и непокорное, прорывается даже в печали, встряхивает нас, носом тычет в прекрасное и радостное. «Беспогодица не навсегда, лишь на время! Скоро развиднеется!»
Да будет так…
?
Ровно в три я засел около приёмника, следя за неровным биеньем эквалайзера. По времени – самое то. До половины третьего пропадаю в школе или на секции, позже – в Центре НТТМ. А в три часа дня образуется окошко для моих одиноких посиделок.
Я поморщился – слово «одиноких» тут же запустило ассоциации, потянуло воспоминание об Инне… Ну с этим я уже свыкся. Чуть ли не всё вокруг напоминало мне о девушке, которая была моей – и ушла. Смотрю на маму или Настю – думаю об Инке. Подхожу к холодильнику – и вспоминаю, как она тут сидела, как смотрела на меня, как тянулась губами… Нет, губами – это потом, в иные дни. Иные… Инна…
…Магнитола «Бонни» зашипела на меня, ловя помехи, и я с лёгкостью переключился, как радиоприёмник, на другую волну.
С магнитолой нам повезло – один морячок привёз из загранки. «Обмишулился», – как он сам сказал. Спутал Bonny с Sony.
«Бонни» собирают в Гонконге, на задворках Коулун-Сити, ловко и без особых угрызений копируя японскую аппаратуру. С «Нэшнл Панасоник» или с «Шарпом» не сравнить, так они и стоят, как подержанный «жигуль». А «Бонни» нам досталась почти даром – мореман отдал её за две бутылки хорошего коньяка…
Крутнувшись на вращающемся стуле, я бездумно шлёпнул пальцами по деревянной панели микро-ЭВМ. Недели две не подходил к ней. Обычно перед «Коминтерном?1» другой юзер трётся – папа любит в «Тетрис» погеймить.
Совершив полный оборот, я заботливо переложил на коврик самодельную мышь. Непривычной полусферической формы, будто опрокинутая чашка, с увесистым шаровым приводом, мыша мне очень не нравилась, но до матричных сенсоров с лазерной подсветкой ещё ох как далеко.
Папе же не с чем сравнивать, и он всякий раз довольно крякал, елозя мышью, хотя мой графический интерфейс отличала крайняя примитивность – памяти не хватало.
А клава какая! Помню, неделю с ней возился. Тяжёлая вышла, как кирпич, зато неубиваемая…
– Внимание! – внезапно прорезался ясный голос, копирующий Левитана. – Передаём точные координаты для полярников советской антарктической экспедиции! Один-четыре-три-пять-восемь, восемь-три-семь-пять-три, два-четыре-один-три-три…
Я прилежно строчил, записывая цифры группами по пять – это в обычае у радистов. Пять цифр – оптимальное множество, которое запоминается на слух.
Исписав полстраницы, занялся расшифровкой. Метод Вернама – кодирование с помощью случайных чисел. Если не напортачишь с шифром, фиг разгадаешь.
Так… Вычитаем, отбрасывая минус… Теперь… Где моя сжимающая таблица? Так… 5 – это С, 80 – это П, 4 – это Е…[15 - Как правило, самые употребляемые семь букв русского алфавита (их запоминают по фразе А И ТЕСНО) занимают первую строку сжимающей таблицы и получают обозначения от 1 до 7. Остальные буквы и знаки обозначаются двухзначными числами.] Ага, выходит что-то осмысленное!
«Спецгруппой ВГУ в Первомайске арестован агент американской разведки, искавший «Миху». Сейчас через него выдаётся деза о вас. По заданию резидента ЦРУ проведена вербовка «Михи», которого играл наш сотрудник. Он уже получил первое задание: провести сверханализ на тему «Что произойдёт в США в период с апреля по осень 1975 года». Ждём от вас хотя бы краткого списка будущих событий». И подпись: «Ю.В.»
– Ишь ты… – буркнул я.
