скачать книгу бесплатно
В иды римляне запрудили берега Тибра. Они гуляли, пили, валялись на траве с подругами, многие – прямо под небом, немногие ставили палатки или строили себе шалаши из зеленых ветвей.
Сергий и Тзана, по примеру соседей, соорудили подобие юрты из тростников, покрыв их сверху одеждами.
Они лежали рядом, болтая обо всем, занимались любовью, молчали вдвоем. Девушка ни слова не говорила о предстоящей разлуке, и Лобанов был благодарен ей – он ненавидел прощаться.
А праздник только набирал обороты. Отовсюду неслись крики и здравицы. Разогретые солнцем и вином, римляне желали стольких лет жизни, сколько человек мог осушить чаш.
Римлянки, распустив волосы, водили неуклюжие хороводы, оступаясь и падая, хохоча и визжа, а их милые друзья распевали песни, «сопровождая слова вольным движением рук».
Да и что было делать жителям Великого Рима? Ведь в мартовские иды все дома в городе захватили духи!
Правда, и после ид не все спешили возвращаться домой, ибо в четырнадцатый день до апрельских календ начинались Квинкватрии, праздник в честь богини Минервы. Один праздник незаметно переходил в другой.
В этот день школьники освобождались от занятий и передавали плату своим учителям, прерывались военные действия, начинались конные процессии и все, кто только мог, приносил бескровную жертву лепешками, медом и маслом.
За неделю до апрельских календ преторианцы сполна расплатились с артистами цирка. Наставники, счастливо позвякивая золотишком, отправились «на гастроли» в Британию, а Сергий сотоварищи явился пред ясны очи префекта претории Марция Турбона.
– Мы готовы, сиятельный, – доложил принцип-кентурион.
– Пусть боги отведут от вас беды и даруют успех, – пожелал префект. – В Остии вас ожидает либурна «Аквила», она доставит вас куда надо. Повстречаетесь в Афинах с серами и на том же корабле поплывете в Антиохию. Не напрягайся, принцип – либурна, хоть и входит в состав Мизенского флота, будет изображать купеческое судно. Чужаков-серов ничто не должно насторожить. Ступайте. Буду ждать вас обратно осенью. Вас – и консула.
Глава 3,
в которой преторианцы постигают восточную премудрость
До Остии преторианцы добрались тем же утром и, не теряя времени, проехали к порту Траяна – колоссальной гавани, выкопанной в форме шестиугольника со стороной в четыреста шагов, окруженной колоннадами и гигантскими зернохранилищами. Закромами родины.
Гавань была полна кораблей – боевых трирем и купеческих понто, а у причалов швартовались две ситагоги – «Изида» и «Сиракузы», – прибывшие с грузом египетской пшеницы. Это были корабли-зерновозы, под стать гавани – каждая ситагога брала на борт столько хлеба, что его не перевесили бы и три тысячи быков.
– Хлеб – наше богатство, – не удержался Эдик от комментариев.
Либурну «Аквила» Лобанов нашел не сразу. Но нашел. Это был быстроходный корабль с одинаковыми форштевнем и ахтерштевнем, отличавшимися лишь наличием спереди тарана.
– Это, чтобы зря не разворачиваться, – просветил товарищей Чанба, – он задом плавает не хуже, чем передом.
– Не задом, – внушительно сказал Гефестай, – а кормой! И где ты видел у корабля перед, а, мыш сухопутный? Там нос!
– Моряк, – пробурчал Эдик, – с печки бряк…
Либурна вытягивалась в длину почти на сорок шагов, а по каждому борту имела два ряда весел. Если трирему можно было кое-как приравнять к крейсеру, то либурна была вроде тяжелого эсминца. На мачте, выше рея со скатанным парусом, полоскался лазоревый флаг с четкой прорисью «SPQR»,[17 - SPQR – Senatus Populus Que Romanus (лат.) – Сенат и народ римский – официальное наименование римского государства.] обозначавший принадлежность корабля к императорскому Мизенскому флоту.
По гулкому трапу преторианцы взошли на борт. Сергий передал письменный приказ префекта претории молчаливому командиру либурны, тот внимательно прочел документ – раза три, как минимум. Дважды оглядел пергамент с обратной стороны, понюхал даже. Сергию не терпелось предложить ему попробовать приказ на зуб, но он сдержался.
А командир кивнул только – и перепоручил пассажиров своему помощнику, длинному как жердь парню деревенской наружности с развалистой походкой моряка.
– Меня зовут Либерий, – осклабился он. – Если что будет нужно, обращайтесь ко мне. Либурна у нас хорошая, новая почти, ходкая. А главное, кок замечательный! Сегодня обещал приготовить свою знаменитую тушеную рыбу. Поверьте, это блюдо стоит рукоплесканий! Вся команда с утра слюною давится, всё обеда ждет…
– Мы согласны похлопать вашему коку, – улыбнулся Сергий. – Когда отходим?
– А вот сейчас и отходим! Приказано поторапливаться…
Преторианцы устроились на корме, а матросы забегали по палубе, отдавая швартовы, и вот сто двадцать весел дружно ударили по тихим водам гавани, повлекли либурну к широкому каналу, выводящему в море.
Через час только громадная башня маяка, Тирренского Фароса, виднелась за кормой. Либурна распустила парус, запрягая попутный ветер, и легла на курс.
Шли остаток дня и всю ночь, а на рассвете грозный гул, перебиваемый громовыми раскатами, прокатился по притихшему Тирренскому морю. На палубы повыскакивали даже сменившиеся с вахты – какой тут сон, когда на юге свет кончается?!
Сергий вместе с Эдиком покинул шатер, растянутый на корме. Справа по курсу поднималась колоссальная черно-серая туча, медленно восходящая к небу и расплывающаяся исполинской «пинией».
– Это вулкан Стронгила![18 - Ныне Стромболи.] – крикнул Искандер.
Величественное зрелище – извержение! Умом понимаешь, что вулкан – всего лишь пора на земной коре, но – потрясает. Темная колонна распыленной лавы возносилась прямо вверх до высоты в тысячи саженей и расширялась в виде черного, изрезанного молниями гриба, откуда дождем сыпались докрасна раскаленные камни-бомбы. Взрывы раздавались в частом ритме, сливаясь в глухой рокот, на сотни локтей выбрасывая куски шлака, пылающие яркой желтизной.
Медленно выступал из утреннего тумана остров Стронгила. Солнце коснулось огнедышащего конуса и через несколько мгновений залило весь остров, поднимающийся из фиолетового моря – пояс редкой растительности, бурые обрывистые утесы, крутые черные склоны, красноватые нависшие скалы.
– Митра Многопастбищный… – прошептал Гефестай, задирая голову. – Во где мощь!
Чудовищная «пиния», грозная туча, пополняемая миллионами тонн пепла, все больше и больше раздувалась, образуя подобие невероятного размера черного кочна цветной капусты. Ужасающий непрерывный грохот сотрясал вулкан, снопы бомб с глухим гудением устремлялись вверх и рассыпались в вышине, пронизывая воздух свистящими звуками падения. Вот, опять – сильный толчок, трескучий удар грома полнит уши, и в воздух взлетает букет красных ядер, медлительно описывающих дымные кривые.
– Смотрите, смотрите! – загомонили на палубе.
Потоки лавы, казавшиеся дрожащими за пеленой раскаленного воздуха, хлынули по черному изрытому склону. Небыстрой рекой расплавленного золота потекли в забурлившее море.
А десятки широко открытых глаз упивались жуткой красой, равняющей смертных с владыками мрачного Тартара.[19 - Тартар – глубочайшая бездна. По верованиям эллинов, была настолько же удалена от поверхности земли, насколько земля удалена от неба.]
Блестящий желтый цвет огненно-жидкой массы переходил в красноту, дым над кратером окрашивался в фиолетово-багровый колер, сгущаясь в черные с синеватым отливом тучи…
Обойдя вулкан на почтительном отдалении, либурна взяла курс на Мессанский пролив. В редком утреннем тумане остров Стронгила становился все меньше и меньше, пока и вовсе не канул за горизонт, но черная туча еще долго маячила у окоема, а долетавший гул оживлял тускнеющие воспоминания.
В разгар дня показалась земля прямо по курсу. Справа тянулся берег Сицилии, а слева стлались земли Калабрии.
Пройдя узкий Мессанский пролив, либурна вышла на простор Сицилийского моря, и где там была Скилла, а где Харибда, никто толком не понял. И преторианцы сошлись во мнении, что эллины суть хвастуны и зело брехливы…
Переход через Ионическое море прошел без тревог, если, конечно, не считать беспокойства Сергия за оставленную Тзану. Лазурь вод отражала лазурь небесную, и еще неясно было, какая из них пронзительней и чище.
Время, и без того медлительное и тягучее на излете античности, в море будто вовсе остановилось. Либурнарии плели снасти под чутким руководством канатного мастера. Нашли себе дело и преторианцы.
Гефестай пристрастился ловить рыбу для своего возлюбленного кока – тягал из моря то полутораметровых змеевидных лихий, то кефаль, то еще что-то, трепещущее и топырящее плавники. Искандер сошелся с командиром либурны, оказавшимся «миксэллином» из Ольвии, полугреком-полусарматом. Римлян он недолюбливал, хотя императору служил верой и правдой. Имени его Сергий не упомнил, а прозвище у миксэллина было Скирон – по имени северо-западного ветра.
Тиндарид взбалтывал излюбленный напиток греков – кикеон, смешивая вино с ячменной мукой и тертым сыром, и новые друзья устраивались на носу либурны, степенно обсуждая мировые проблемы.
Эдик Чанба был занят тем, что приставал ко всем, умеренно мешая жить и трудиться, а Сергий тупо отдыхал, греясь на солнышке и любуясь морскими просторами. Иногда ему надоедало числиться в отдыхающих, и тогда он переходил в стан думающих.
Огромность окружающего пространства, покой и чистота мира волей-неволей наводили на мысли возвышенные. Сергий забирался на туриту – квадратную деревянную башню между средней мачтой и еще одной, маленькой и наклонной, несущей над форштевнем парус «артемон». В бою верхнюю площадку туриты занимали стрелки, тут же были установлены «скорпионы» – маленькие баллисточки, вроде великанских луков, для метания по врагу копий и дротиков. Но, пока не сыграна тревога, на площадке было пусто, и Роксолану никто не мешал – размышляй сколько влезет. Влезало порядочно. Маета будней отнимала много сил, загружала сиюминутными заботами и погружала в реальность с головой. И только в море, когда отпали сухопутные тревоги, а время длилось, создавая запас, Сергию удавалось, так сказать, отстроиться, взглянуть на дела свои извне… И зажмуриться в крайнем потрясении.
Господи! Они настолько свыклись со своей нынешней жизнью, что давно перестали трясти головами в обалдении. Гефестай, сын Ярная из Пурашупуры и Александрос, сын Тиндара Селевкийского, родились в этом времени и вернулись в «родной» век, отрочество, юность, молодость проведя в Советском Союзе рядом с ним, вместе с ним – Серегой по кличке «Лоб». Эдика он встретил уже после школы, когда отца перевели служить в Абхазию – как раз накануне войны с грузинами…
Лобанов усмехнулся: что ты прячешься, Лоб, за хронологией и биографией? Разве в них дело? Ты лучше скажи, как всё это уместить в простой человеческой башке? Ведь его судьба ровно ничем не выделялась из миллионов судеб таких же Сергеев, Викторов, Михаилов и прочих Мамедов. Отслужил в армии как надо и вернулся, дембельнувшись в звании старшего сержанта, устроился в транспортный цех, окончил заочно политех, завел свое дело – починял иномарки.
Эдик у него был главным механиком… А Искандер выучился на врача, заведовал поликлиникой в таджикском ауле. Гефестай, хоть и любит прикидываться туповатым увальнем, тоже отпробовал прелестей «универа». На геолога выучился кушан. Или на химика?.. Короче, на геохимика.
И вот эти обычнейшие жизни, четыре мировые линии, вдруг скрутило и утянуло в дебри времен, вплело в бытие античного Рима…
Пока ты отбиваешься от чужих мечей, удираешь от превосходящих сил противника, об этом даже не задумываешься, но стоит остаться наедине надолго… Сразу наваливается вся эта полуволшебная невероять и баланс между обычным и сверхъестественным теряется – ты отчаянно ищешь равновесие между реальным безумием и безумной реальностью.
Он долго маялся, ища опоры в чужом времени, пока не влюбился в дочь сенатора Авидию Нигрину. Авидия вернула ему ощущение полноты жизни, она посадила его на землю, одновременно вознеся к небесам. К здешним небесам. Сергий вжился в этот мир – чистый, прекрасный… И очень жестокий: возлюбленную он потерял…
Лобанов прислушался к себе – да, боль при этом воспоминании всё еще возвращается. В груди теснит, рождая вздохи… Красавица Неферит излечила Сергия Корнелия от тоски, а раскрасавица Тзана ворвалась в его жизнь, занимая ее уже целиком, не оставляя места соперницам…
Сергий собрался было погрустить в одиночестве, но тут на туриту взобрался Эдик и воскликнул:
– Земля, однако! Шибко-шибко большой!
– Вот тундра… – проворчал Лобанов.
– Зачем чукчу обижаешь? Нехорошо, однако!
– Оленей паси… Стоп! Слушай, Эдуард Батькович, а ты не забыл, как у меня главным механиком припахивал?
Чанба вытаращил глаза.
– Да как же мое пролетарское нутро может забыть этот период угнетения? – сказал он, старательно изображая горечь. – Все помню, эксплуататор! Как ты наживался на моем подневольном труде, как…
– Цыц! А не жалеешь о том времени?
– А, вот ты о чем… – затянул Чанба и даже погрустнел. Стоя на ступеньках, он облокотился о парапет туриты. – Знаешь, иногда жалею. Не хватает старых приятелей, девушек знакомых, просто московских улиц. А ночные клубы? А телик? А кино? Но, ты знаешь, я быстро успокаиваюсь. Я же человек простой, мою душу не трепало высокими порывами. Мне вполне хватало моей работы – любил я свои железяки. И пивко с друзьями, и комп с Интернетом – заходишь на порносайты, а потом чатишься с какой-нибудь «Киской точка ру»… Да, это я потерял. Но нашел-то еще больше! Разве мог я в том времени жить в таком доме? Пить фалернское? А девушек – их в Риме достаточно… Кстати, мы не зря с Гефестаем спелись, он такой же пролетарий, как и я.
– Разве? – усомнился Сергий. – А его вуз?
– Какой вуз? Он в Баку работал, нефтяником. Начальство настояло, вот он и поступил. А толку? До третьего курса еле дотянул – и ушел! Потому как не его это. Знаешь, я сейчас подумал… Даже Искандеру тут, в античности этой, лучше.
– Ага! Что ж он тогда мается постоянно? «Никаких научных новостей…»
– Ой, да слушай ты его больше! Ха! Наука! Какие там были новости? То физики расколупают материю, еще одну частицу найдут, то генетики склеят пару нуклеотидов и радуются, как дети. А открытий-то нет! Космология по швам трещит, физика качается, но этим ученым не до поиска истины, они бросаются авторитет спасать. Выдумывают всякую фигню, вроде темной материи… Да я тебе точно говорю – Искандер тут куда счастливее. Он может каждый божий день читать свитки с такими потрясающими вещами, которые в будущем вообще неизвестны. Был у него в комнате? Там три стены шкафами заставлены, и в каждом тубусы с папирусами – кучи папирусов! Там и про Атлантиду есть, и нечитаное из Гомера, и еще какая-то «Гипербориана»… И все эти сокровища – его! Да он богаче и счастливее всех историков, всех интеллектуалов двадцать первого века. А ты сам? Что, разве тебе здесь плохо? Нет, вот ты сам подумай – что мы из себя представляли там? Ровным счетом ничего. Среднестатистические типы. И чего мы добились бы в той жизни? Опять-таки ничего! Прожили бы свое потихоньку и незаметно померли бы. А здесь… Да ты оглянись, Серый! Ты за три года в принципы выбился, а это уж никак не меньше капитана или даже майора. И ты же всегда хотел так жить. Нет, не военным, а вот так, как мы живем, время от времени устраняя несправедливость. Как Джеймсы Бонды. Как Регуляторы с Дикого Запада. Там ты был никем, а здесь, Серый, ты можешь стать всем. Стопудово! Разве я не прав? Так что не грузись и слезай давай со своего лежбища. Кок сзывает самых голодных!
Спускаясь на палубу, Лобанов подумал, что «пролетарий» прав. Стопудово.
Экипажу либурны предстояла ответственная операция – надо было одолеть Диолкский волок.
В Коринф решено было не заглядывать. Да и какой это был Коринф? Старый римляне сожгли еще полтора века назад, а новый был копией обычного имперского города.
Храм Нептуна, храм Венеры. И – россыпь беленьких домиков по склону. В Лехайоне – морском порту Коринфа – болтались утлые рыбачьи скорлупки да пара залетных трирем.
Но вот Диолкский волок, связавший два моря через Истмийский перешеек, порадовал образцовым порядком. Ранее, в старину незапамятную, по Диолку был выложен дощатый настил, мазанный жиром, потом местный царек Периандр загорелся идеей прокопать в этом месте канал. Но то ли его отговорили, то ли что, а только царек бросил свою затею и приказал выложить полувырытое русло каменными плитами – корабли легко по ним скользили, увлекаемые упряжками лошадей.
– Ни-че-го себе! – воскликнул Гефестай, углядев мраморную полосу, уходящую вдаль, за покатый верх перешейка. – Да в Риме дороги хуже, чем этот волок!
Местные служаки бегом подоспели к либурне. Хотели поначалу вздрючить всех по ранжиру, но грамотка от префекта претории мигом обратила злых дядей в добрых.
Откуда ни возьмись появились биги – попарно запряженные лошади могучих пород. Дружным усилием тяжеловозы выкатили либурну на мраморный волок и повлекли за собой.
Туземцы, конечно, не пропустили бесплатное зрелище – глядели с крыш, с холмов, как либурна с гулом, шорохом и скрипом, под уханье и брань, тащится к перевалу и спускается от высшей точки вниз, к Эгейскому морю, во влажные объятья еще одного коринфского порта – Кенхрейи.
– Одерживай! Одерживай!
– Тп-р-ру! Стоять!
– Сезий и ты, Марк! Подровняйте, вон!
– Натяни!
– Держи, держи! Пошла!
– Но-о! Шибче ходи, шибче!
– Да куда ты гонишь?
– Еще! Еще малость! Во! В самый раз!
– Толкай! Ого-го! Море!
– Море! Море!
Волок прошел очень организованно, «как учили». Либурна плавно спустилась в воды Саронического залива, а оттуда уж и до Афин было рукой подать.
Причалив на ночь в Кенхрейе, либурна отплыла лишь после обеда. Всю дорогу до Афин корабль шел с «почетным эскортом» – то с одного борта, то с другого кувыркались в волнах дельфины. А потом показалась волнистая линия суши и вспыхнул золотой блик, отражаясь от шлема Афины Промахос, чья гигантская статуя высилась на Акрополе.
Из моря поднялся Пирей, портовый городишко. Маяк его был погашен… Либурна вильнула влево, к большому порту. Укромную бухту разделял каменный мол – к югу от него открывалась военная гавань, к северу – торговая.
Скирон по привычке направил либурну в военную и отшвартовал ее у сухих доков – там, под черепичными крышами покоились триремы со снятыми мачтами. Передних стен у доков не было, а кровлю поддерживали колоннады, разгораживающие помещения для кораблей. Видно было, как под днищами трирем ползают матросы, скребками счищая наросших моллюсков.
Грохнулся трап, и преторианцы сошли на берег.
– Мы скоро! – пообещал Искандер, и Скирон молча кивнул, соглашаясь ждать.
– Ну, что? – бодро спросил Эдик. – Пошли? Заглянем в «око Эллады»?
– Куда-куда заглянем? – удивился Гефестай.
– Это Афины так называют, – нетерпеливо объяснил Тиндарид. – Стыдно признаться, но здесь я не был ни разу.
– Подумаешь! – фыркнул Эдик. – Я, вон, в Антарктиде не был. И ничего, как видишь. Жив пока.
– Так я ж эллин!
– А я – нет. И что?
– Пошли, – сказал Сергий, и подал пример.
