Целитель. Долгая заря

Валерий Большаков

Целитель. Долгая заря

Четверг, 19 июля 2001 года. Утро

Москва, проспект Калинина

Генерал-майор госбезопасности, начальник Управления СБС, ее сиятельство княгиня Елена фон Ливен частенько получала удовольствие от собственной непубличности. Даже Борюсик, хоть и редко мелькал в новостях, стал узнаваем, а вот она до сих пор прячется в тени.

Это давало повод для маленьких житейских радостей. Например – вот, как сейчас, – гулять по улицам без охраны, в шумной толпе непоседливых москвичей, встречаясь с людьми глазами, касаясь их в сутолоке метро… А не шарить скучающим взглядом, лениво изучая ближних, что суетятся снаружи, за пуленепробиваемым стеклом лимузина.

Княгиня вышла на «Арбатской», и дерзко улыбнулась молодому, спортивного вида человеку, что следовал за нею с нарочито рассеянным видом.

«Наверное, прикрепленный, – подумала она мельком, спускаясь в подземный переход. – Разве ж Борюсик оставит меня в покое…»

Обойдя желтый угол «Праги», Елена зашагала по Арбату, в утренний час исполненному лирической умиротворенности, будто тихая провинциальная улочка. Так и ждешь, когда тротуар перебежит квохчущая курица или буренка издаст протяжное мычание…

В «Гамме» Арбат «офонарел», став пешеходным, стянул на себя «нэповские» лавки и кафешки, а вот в «Бете» и здесь, в родимой «Альфе», всё по-прежнему.

«Да будет так…»

Поднявшись к шумному и деловитому проспекту Калинина, фон Ливен свернула к подъезду дома-«книжки». Всё. За этими стальными дверями, как за кулисами театральной сцены, она выходит из образа моложавой, слегка загадочной столичной стервы. И начинается реальная жизнь. Реальная служба.

– Здравия желаю, Елена Владимировна! – браво рокотнул пожилой спецназовец Кузьмичев. Скучавший на пенсии, он с удовольствием занял место вахтера.

– И тебе не хворать, Кузьмич, – улыбнулась княгиня, толкая турникет. Гулкий лязг гнутых никелированных трубок угас сразу, словно впитавшись в стены крошечного фойе.

– Антон Алёхин вас в приемной дожидается.

– Да? Замечательно…

Начальница вошла в кабину лифта, отделанную зеркально блестевшим металлом, и тут же стоялый воздух зазвенел порывом высокого женского голоса:

– Ой, стойте, стойте!

Часто цокая каблучками, в лифт заскочила высокая черноволосая девушка. Широкие штанины ношенных, иссиня-белых джинсов и мешковатая рубаха пытались упрятать стройность длинных ног и узину талии, но это у них плохо получалось, а яркое, броской красоты лицо вполне обходилось без макияжа.

– Скрываетесь, капитан Ивернева? – усмехнулась Елена, угадывая в себе тающую зависть.

– От кого? – распахнулись бездонно-синие глаза напротив.

– От приставал мужеска полу.

– А-а! – смутилась девушка. – Да нет, просто в этом удобно.

– Ну, да, – согласилась фон Ливен. – И йоко-гери удобно, и бросок через стройное бедро…

Ивернева засмеялась, блестя безупречными дужками зубов, и в душе ее сиятельства ворохнулось тоскливое сожаление.

– Нет, товарищ генерал-майор, – заговорила Тата, улыбаясь открыто и ясно, – в вашей пространственно-временной фазе мне спокойно. Я тут отдыхаю!

– В фазе? – вздернула бровь Елена.

– А, да это так в «Бете» принято. У нас там возобладала теория… В общем, наши ученые считают совмещенные пространства всего лишь различными фазами единой пространственно-временной структуры в биполярной Вселенной…

Фон Ливен выделила в голосе Таты умело подавленную эмоцию, и сказала сочувственно:

– Скучаете по своему миру?

Ивернева коротко вытолкнула:

– Скучаю! – подумав, она негромко выговорилась: – Вроде бы, в «Гамме» всё то же самое… Разотрешь смородиновый лист – тот же запах! И небо… И луна… А внутри всё просто ощетинивается! Другой мир! Совсем другой! И люди, и… И вообще!

Старый неторопливый лифт дотянул до самого верха, и с шелестом растворил дверцы.

– Пойдемте, Тата, побалакаем…

Взяв Иверневу под ручку, княгиня повела ее к себе. Управление Службы Безопасности Сопределья занимало весь этаж, а вот народу тут толклось мало – лишь отдельные голоса вырывались в коридор, да вразнобой клацали клавиши.

В полупустой приемной, развалясь на широком кожаном диване, высиживал Антон Алёхин. Модные штаны и цветастая рубашка, расписанная пальмами, парусами, да силуэтами сочинского вокзала, болтались на нем, как на вешалке. Явно не красавец, «Антонио» походил на кого-то из итальянских актеров, так же бравшему не внешними данными, а бездной обаяния.

Юля Алёхина, смеясь, но и гордясь, показала однажды Елене запись, сделанную Антоном в ее альбоме – миленькую терцину, в которой муж попытался объяснить, отчего ему в жены досталась такая красавица и умница:

«Костлявый, длинный и худой,

Он покорил воображенье

Своею дивной высотой…»

– Ваше сиятельство! – Алёхин проворно вскочил, склонился в манерном поклоне, и заворковал, подлащиваясь: – Заждался увидеть вас!

– Кова-арный! – улыбнулась Елена, отпирая дверь в кабинет. – Тата, не верьте лести этого донжуанистого проныры! Для «Антонио» существует лишь одна-единственная девушка в мире – его жена. Всем прочим прелестницам он разбивает сердца и оставляет их, безутешных, страдать… Вот, пожалуйста – делает вид, что не замечает вас, Тата!

– Чего это – не замечаю? – возмутился Антон. – Я очень даже наблюдательный, и вижу всех красивых девушек! Просто не пялюсь на них, а любуюсь исподтишка, как то и подобает отличному семьянину…