скачать книгу бесплатно
– Я знаю здесь поблизости очень неплохое местечко. Там, кстати, готовят вполне приличный кофе.
Потерев нос, облупившийся, несмотря на все старания по его спасению, со всей дури вдруг соглашаюсь. Когда мы добираемся до разрекламированного лохматым верзилой заведения, капли дождя уже шуршат в листве платанов, стучат по плиткам набережной и по парапету, оставляя на нем темные влажные пятна.
Подхвачен ветром пестрый зонт,
Как парус без руля и судна,
Набух дождями горизонт,
А мы смеялись безрассудно
И пили кислое вино,
Болтали, вольные до дури,
Казалось, было все равно,
В словах, как в море, мы тонули.
Слова не значили ничуть,
Они стекали, словно лава,
Их дождь смывал, шепча лукаво:
«И будь, что будет, как-нибудь».
* * *
Вроде бы все готово. Осматриваю кухонный стол, заставленный вазочками с салатами. На плите в сотейнике курица. Толстый черный кот по имени Черный по обыкновению бродит под ногами, требовательным мяуканьем напоминая о своем голодном и холодном существовании. Позвонила Марье и попросила купить по дороге вина, на что подруга возмущенно ответила, что без зелья они и не собирались приходить. Можно присесть и выпить чашку чаю, чтобы прийти в себя и хоть немного успокоиться после сегодняшних катаклизмов. Открываю кран, ставлю под струю воды чайник и чувствую запах горелой ткани. О, черт, я же включала утюг, чтобы погладить блузку, которую собралась надеть! Набрав скорость, влетаю в комнату, – над гладильной доской зловеще струится дым! Выдернув шнур из розетки, хватаю утюг и вижу тлеющее по краям отверстие на некогда белом в цветочек чехле! Поистине, хочешь получить набор неприятностей в одной упаковке, доживи до сорока! Убрав следы своей забывчивости, решаю, что никакую блузку ни гладить, ни надевать не буду, и достаю из шкафа любимое старомодное серое платье, украшенное кружевной вставкой. Разложив его на диване, расправляю кружево, вьющееся тонкими плетешками, колечками и вензелями. Это – работа моей бабушки. Кружево долго лежало в старой шкатулке среди обрезков ткани, каймы, витков мулине и прочих мелочей, пока мне не пришло в голову приладить его к платью. Вспоминаю бабушку и становится грустно, но едва начинаю грустить, как звонок телефона возвращает в сегодняшний день.
– Дщерь, – говорит в трубку отец. – С утра не дозвонился, поздравляю, дорогая моя, дата у тебя хорошая, основательная.
– Спасибо, папа, – ответствую я.
Знал бы он, насколько хороша эта дата…
Отец объясняет, что явиться не сможет, потому что опять разболелась нога, и решительно отвергает мое предложение бросить все и приехать к нему:
– Не надо, дщерь, я жив, здоров, а нога – это нога… полечу, пройдет. Подарок за мной, если сможешь, подъезжай на днях, или я до тебя доберусь. Никола дома?
– Нет, конечно, обещал прибыть позднее.
Распрощавшись с родителем, усаживаюсь перед зеркалом, чтобы привести хотя бы в относительный порядок усталую, раскрасневшуюся личину. Несколько штрихов, чуть темнее ресницы, чуть поправить изгиб бровей, чуть ярче губы и кажется, что я не настолько… зрелая и даже где-то молодая. Платье и туфли на высоких каблуках стройнят и поднимают настроение. В конце концов, все не так уж и плохо: ограбление обошлось без стрельбы, разбитие бутылки – без эксцессов, не считая небольшого стресса и нескольких капель вина, попавших на пальто, грабитель или похожий на него тип удалился, а курица получилась вполне съедобной. Поправляю челку, поворачиваюсь на каблуках и слышу звонок в дверь. Уже прибыли гости? Лечу в прихожую, открываю дверь в боевой готовности ответить радостью на приветствия верных друзей и замираю с открытым ртом: передо мной стоит сегодняшний знакомец – светловолосый грабитель. Сердце летит в сторону пяток, в животе начинают ворочаться сосульки, дрожат коленки. Но, кажется, он удивлен не меньше, потому что смотрит на меня так, словно увидел привидение.
– Что вам от меня надо?! – прихожу в себя и перехожу в наступление.
– Мне? От вас? Да вы… заливаете квартиру под вами, мадам! – восклицает он. – Что вы там с водой делаете?
С водой? О, черт, черт, черт! Я же поставила под кран чайник минут …дцать назад! Очертя голову несусь на кухню, вода хлещет через край раковины, по полу движется поток, угрожающе стремясь за пределы кухни.
* * *
Мы пьем кислое вино, сидя на балконе-веранде, что окружает второй этаж старого дома, прилепившегося к скале, словно огромное неуклюже выстроенное ласточкино гнездо. Дождь почти прошел, солнечные лучи льются сквозь расползающиеся тучи, отражаются в каплях на мокрых пятнистых листьях хедеры, гирляндами оплетающей деревянные колонны веранды. Вертлявый белобрысый мальчишка за соседним столиком смахивает на пол бутылку вина. Его родители дружно ахают, бутылка гулко ударяется о половицы и катится, оставляя за собой густой малиновый след. Запахи кофе и водорослей, сладкий аромат цветов и вина сплетаются в еще влажном воздухе. Колоритная уборщица, ворча, затирает лужу, а море внизу перед нами, вырвавшись из мутной дождевой пелены, снова искрится безбрежной переменчивой синевой. Мы уже обсудили фильм, поговорили о кино вообще и в частности, он читает стихи, подливает вино, его зовут Стасом, ему двадцать пять лет, он философ по образованию и, кажется, по сути. Здесь, в городке, живет его тетушка, которую он приехал навестить, а заодно покупаться и насладиться прелестями приморского августа.
То ли от вина, то ли от собственной глупости, но мне легко с ним. Я слушаю его болтовню, глотаю комплименты своим веснушкам, восхищаюсь стихами, что льются из него потоком, и кажется, пьяно влюбляюсь в его умные насмешливые глаза и пылкое красноречие.
Мы уходим вместе, спускаемся по скрипучей деревянной лестнице, у которой не хватает ступенек, бредем по улочке, спускающейся к морю, любуясь, как над миром повисает эфемерное буйство радуги.
Спускаться по старым ступеням,
Сбиваясь со счета и мыслей,
Теряться в причудливой тени
Плюща, что сплетеньями листьев
Опутал и чувства, и стены,
И видеть, как радуга виснет
Над морем и миром степенно
Цветастой дугой-коромыслом.
Вдыхать соль и солнечность моря,
И пробовать кофе глотками,
Губами касаясь фарфора,
И тщетно пытаться руками
Объять необъятье простора.
* * *
В первые секунды теряюсь, не в силах принять решение. Блондин, шлепая по воде комнатными тапками, прорывается к крану и заворачивает его.
– Что вы застыли, как мумия? – кричит он. – Тащите ведро, тряпку, что у вас там есть!?
Прихожу в себя, мчусь за орудиями спасения… ведро, тряпка, совок… на ходу скидываю туфли и бегу на кухню. После пары столкновений и обмена любезностями мы с блондином превращаемся в дружных напарников по сбору вырвавшейся на волю воды. Наконец пол протерт насухо, ведро с атрибутами водворено на место. Стою посреди кухни, вздыхая по поводу свершившегося бедствия и своей порушенной красоты. Черный сидит на табуретке и жалобно мяукает.
– Не мог сообщить? – сердито спрашиваю кота. Тот замолкает и отворачивается с обиженным видом, словно говоря: «Что вы от меня хотите? Я всего лишь кот…»
– Спасибо, – говорю блондину сорвавшимся на хрип голосом.
– Не за что, – отвечает он, тоже хрипло.
Совместный труд спаял нас и настроил на мирный лад.
– Я очень вас залила?
– Не очень, но вода начала капать на кухонный стол.
– Простите, я отвлеклась, все компенсирую… – начинаю оправдываться я.
– Не слишком ли много у вас компенсаций на сегодня? – обрывает он меня. – Так и разориться можно.
Умолкаю, вспомнив, что он, возможно, грабитель и опасен. И живет в квартире этажом ниже. Почему же никогда его не встречала? Хотя, всех ли своих соседей я знаю?
– Никак не ожидал увидеть вас, когда поднимался сюда, – говорит он.
– А я, думаете, ожидала увидеть вас?
– Думаю, нет.
– Вы живете под нами? – интересуюсь я.
– Нет, там живут мои родители. Приехал к ним, у меня небольшой отпуск.
Вот, значит, как. Теперь понятно. Приехал к родителям и решил ограбить банк.
– А-а-а… – тяну я, придумывая, что сказать.
– А у вас, кажется, праздник намечается… – наблюдательно замечает он, кивая в сторону заставленного салатами стола.
– Да, знаете, гости придут, – неопределенно отвечаю я.
– Пойду, – говорит он.
– Спасибо за помощь.
– Не за что.
Прощаемся почти как добрые знакомые. У двери в прихожей решаюсь задать волнующий меня вопрос, попытавшись сформулировать его по-дипломатичней:
– Простите, не удивляйтесь, но хочу вас спросить: где вы были сегодня в два часа дня?
Он смотрит на меня удивленно.
– В два часа? А что вас интересует?
– Просто ответьте.
– Гм-м-м… Дома был, обедал с родителями. А что?
Значит, у него есть алиби. И он не очень похож на того парня из банка. Он даже, кажется, моложе. Сколько ему, интересно? Лет двадцать… Додумать мысль не успеваю, потому что звонят в дверь.
* * *
Южная ночь живет своей особой жизнью под усыпанными звездной пылью небесами, она наполнена пением цикад, огоньками светлячков, внезапно появляющихся откуда-то из черноты, запахами и шорохами, музыкой, долетающей из бара на пляже. Мы спускаемся к морю, которое дышит и шуршит, перебирая гальку. Фонарь, притулившийся на лестнице, вырывает из мрака качающуюся от легкого ветерка цветущую ветку, очерчивает на каменных ступенях круг света, который постепенно стирает темнота.
– Ты купаешься вечером? – неосторожно спросила я Стаса, когда мы бродили с ним по закоулкам парка-дендрария.
– Буквально каждый вечер, – заявил он. – А ты?
– И я тоже…
Мы обнаружили множество сходных привычек: совиное стремление не спать по ночам и нежелание вставать по утрам, чтение всего без разбора и неприязнь к вынужденной деятельности. Сейчас мы спускаемся к морю, потому что, как выяснилось, оба любим ночные купания и, следовательно, имеем, как объявил Стас, авантюрные нотки в характере.
Галька уже почти остыла, отдала ночи остатки солнечного тепла. Море в темноте кажется бездонно-безбрежным, слившимся воедино с далеким горизонтом в живую колышущуюся массу. Звуки его в тишине особо отчетливы и немножко жутковаты. Я стаскиваю джинсы, стягиваю майку, вешаю одежду на перекладину железного пляжного зонта и, скрутив волосы в пучок на затылке, ступаю в волну. Несколько шагов вперед в глубину, мурашки бегут по телу, обгоняя друг друга, вдох, оханье, и я окунаюсь в первый момент кажущуюся холодной, а чуть погодя, теплой и ласковой воду. Страшно и великолепно плыть в темноте навстречу пугающей и влекущей неизвестности, иногда оборачиваясь на смутный в полумраке пляж. Ложусь на спину, раскинув на волне руки, и погружаюсь в жутковато бездонное отточенное звездами небо. За спиной слышу шум и всплески, Стас догоняет меня резкими саженками, уходит вперед, затем останавливается, машет рукой, ожидая.
Ты лежишь, раскинув руки и качаясь на волне,
Ни печали, ни разлуки, только ночь, и в тишине
Море светится, мерцая, исчезая в черноте,
Там, где звезды в водах тают, словно краски на холсте,
Кистью быстрой и небрежной нанесенные вразлет,
И покой душе мятежной бездна черная несет.
А волна, тепла, опасна, и коварна, и вольна,
В наготе своей прекрасна, в нежности своей страшна,
Под тобой небес глубины, над тобою океан,
И манишь, зовешь, ундина, в золотых волос капкан…
* * *
Открываю дверь и меня уносит водоворотом восторгов, поздравлений и объятий. Пришли любимые гости: Марья с мужем Григорием и Варвара, без мужа, поскольку ее респектабельный супруг никогда не ходит в гости без особой надобности, а я особой надобностью для него не являюсь. Собрав букеты и подарки, вспоминаю, что встречаю гостей почти босиком в помятом платье и погибших в катаклизме колготках. Порываюсь временно ретироваться в комнату, чтобы привести себя в порядок, и взгляд мой падает на светловолосого напарника, который, в свою очередь, пытается прорваться к выходу.
– Дина, – шепчет Марья, – это кто?
– Это? Сосед снизу… я его залила.
– Когда успела, кудесница ты наша?
– Вот прямо сейчас. Поставила чайник под кран и отвлеклась.
– А он очень даже ничего.
– Марья, ты о чем? Ты когда угомонишься? Да он моложе меня раза… в два.
– В два? Это ты погорячилась.
Неуместный наш разговор прерывается репликой блондина, которому все-таки удалось прорваться к двери.
– До свидания… я пойду.
– Да… до свидания, извините еще раз, – отвечаю я, отпихиваясь от кулака Марьи, впивающегося ударом мне в бок.
– Пригласи его, – шипит она мне на ухо. – Не будь дурой! Зачем? – отвечаю ей тем же шипением. – Буду дурой, если приглашу!
Кажется, наши маневры не остаются незамеченными.
– Подождите…э-э-э… простите, не знаю, как вас зовут! – кричит Марья, и я с тоской предвкушаю, как сейчас на мою голову свалятся разом и стыд, и позор.
– Вы меня? Станислав, – отвечает блондин, обернувшись в проеме двери.
Как?! Предательский холодок разливается где-то в районе желудка. Там душа базируется, что ли? И почему это имя вызывает у меня такую реакцию? До сих пор…
– Оставайтесь… Станислав, – словно со стороны слышу свой голос.
«Останься, Стас…о, черт, черт, черт!»
– Но мне как-то неудобно, я ни с кем не знаком, – мнется он.
– Познакомимся, – вступает Марья.
– Но я… мне нужно переодеться, – говорит Станислав и бросает взгляд на свои мокрые тапки, а потом на меня.
Кажется, он совсем не прочь остаться. С чего бы это? А вдруг он все-таки тот бандит из банка?
