скачать книгу бесплатно
– Людоеды? Шутите?
– Я слепней имею в виду.
Лиза прыснула от смеха.
– Да, тут их хватает. Особенно сейчас. А вы откуда? На местного не похожи. Приезжий?
Меня смущала ее раскованность. На здешнюю она была непохожа. Местных подростков отличала крайняя застенчивость и даже пугливость. На самый безобидный вопрос они отвечали после мучительного молчания и всегда односложно, смотрели в сторону, чесали плечи или колена и норовили улизнуть при первой возможности. «Городская! – решил я – Дачница.»
– Местный. Елагинский. Комбайнер.
– Ага, так я и поверила! Местный… Местных я знаю. Комбайнер, ну сума сойти! Покажите руки.
– Пожалуйста. Видишь, какие мозоли?
– Вижу. Только чистые все равно. Я тракториста за километр вижу. А что это у Вас? Плеер? Ух ты! А это наушники? Здорово! А можно послушать?
Первый раз в жизни я пожалел, что у меня ничего кроме «Паплов» не было записано, однако протянул ей наушники и включил плеер.
Лиза прикрыла глаза, покачивая головой, видимо пытаясь найти ритм, потом вынула наушники и фыркнула.
– Громко. В ушах трещит. Ничего не поняла. Американцы?
– Англичане.
– Один черт! А Буланова есть? Я Буланову люблю. «Не плачь». Слыхали?
– Слыхал. И даже плакал.
– Ну, да? Я тоже. Классная песня. Про любовь. Девчонки говорили, что она про себя поет. Ее парень бросил. Теперь жалеет небось, козел.
– Она тоже жалеет.
– А нечего было! Да за такую держаться надо двумя руками, верно? А кем Вы работаете?
– Я же сказал: комбайнер.
– Ой, ну хватит уже… Что я Вам, дурочка что ли? Нашли тоже…
– А ты кем работаешь?
– Балериной! – обиженно ответила Лиза – не скажу.
Хватило ее на пол минуты.
– Ладно, скажу. Я в школе учусь. А буду манекенщицей. Мисс Мира. Слыхали?
– Нет, но скоро, видимо, услышу. Мисс Кузьмино для начала.
– Ха! Прикольно. Маловато будет. Только бабушка не хочет. Говорит, что это все глупости. А на печке сидеть не глупости?! До ста лет?
– На печке хорошо. На печке тепло и уютно. Бабушку можно понять.
– Ну, ничего себе! – изумилась Лиза – Ну и сидите на печке! С бабушкой. Пока не сопреете. Оба. А я буду манекенщицей. У меня ноги уже сейчас семьдесят пять сантиметров. Круто?
– Не знаю, если честно. Наверно круто. Мои не меньше. Может тоже манекеном стать?
– Прикольно! Только Вы уже устарели. А мне 14! Как Твигги! Слыхали про такую?
– Что-то слышал. В детстве.
– Буду по всему свету ездить! Вот! Правда, Жулька?
Жулька во время нашего диалога внимательно вглядывался в травяные заросли и от неожиданности сел на задницу. «Конечно, правда!» – говорила его жуликоватая морда. – «А если подкинете мне еще кусочек сахара, то я вам спляшу!»
Мы с Лизой встретились глазами и засмеялись.
– Такой хитрюга! Вчера приходит ни с того ни с сего ко мне и ластится! И ластится! Думаю, что случилось? На себя не похож. Решила проверить. Смотрю – точно! Вареники исчезли! В тарелке на столе оставила вареники со сметаной, думала съем потом. Съела! Ага! А он заранее как бы прощения просит, морда бесстыжая!
Жулька, понимая, что говорят о нем и говорят не очень хорошее, скорбно повесил голову, типа: «житие мое!».
– Все понимает. А если скажу – Жулька, ай-яй-яй!, как не стыдно! – на спину упадет… Вот, видите, уже упал! Шучу, Жулик, вставай! А Вы давно здесь? На реку ходите? Почему то я Вас не видела на реке. А я купаюсь каждый день пока жарко. У камня, знаете?
– Я там купался, когда тебя еще и на свете не было. Знаю, конечно. Я утром купаюсь… А скажи мне Лиза, нельзя ли мне воды напиться? Замучился совсем!
– Есть вода, есть! Идемте.
Изба, в которой жила Лиза с бабушкой, когда-то была крепка и нарядна, но в последние годы потускнела. Толстые бревна, из которых она была сложена, пошли трещинами и поросли мхом, белые наличники почти полностью облупились, а крыша, крытая рыжим шифером, покосилась и провисла.
– Вот наша халупа – с нескрываемым презрением сказала Лиза, – милости просим.
– Очень милый домик.
– Ой, я вас умоляю – театрально вздохнула Лиза, закатив глаза. – Только не надо издеваться. Бабуля! Где ты? Гости к нам!
Я вошел за ней в прохладные сени и, пригнувшись, шагнул в комнату. С железной панцирной кровати, застеленной лоскутовым одеялом, кряхтя, поднималась седая старуха в шерстяном, коричневом платье, поверх которого на пояснице был навязан пуховый платок. На лице ее застыло плаксивое выражение, которое, как я понял позже, не сходило с ее лица уже многие годы.
Я представился.
– Авдотья Никитишна – плаксиво ответила старуха, отыскивая ногами разбитые калоши. – бабка Авдотья по-нашему.
– Бабуль, есть что-нибудь попить у нас? – нетерпеливо спросила Лиза.
– Где ж мне взять-то? Попить-то? – обиженно запричитала бабка, словно перед ней стоял райкомовский уполномоченный по взысканию недоимок. – Просила я тебя сходить к соседу, а ты пошла? Последний чайник утром выпили.
– Ну, не ной – с досадой прервала ее Лиза. – Что же, совсем не осталось?
– Нешто квас остался? Посмотри в сенцах.
Я присел на скамью. В комнате было чисто. Над печкой не роились мухи, как это часто бывает в деревенских избах, не воняло кислой овчиной и сырой золой, с деревянного пола еще не сошла желтая краска. Над кроватью висела репродукция какого-то святого, рядом выцветший плакат Бритни Спирс и маленькое фото Тани Булановой с альбома «Русское сердце». На подоконнике цвела герань и валялась пачка из-под Беломора. Лиза вернулась с кружкой какого-то пузырящегося, оранжевого пойла, которое я постарался выпить одним махом, перекрыв обонятельные каналы.
– Спасибо, зайка.
–Еще?
–Нет, нет, достаточно.
– Зайка. С ума сойти. Зайка. Слыхала, бабуль?
– Ну что привязалась к человеку? Обругал он тебя что ли? Вы, мил человек, не из Острова ли будете, не из собеса?
Тут бабка Авдотья пустилась в долгий рассказ о своих мытарствах в местном собесе и, как водится в таких случаях у деревенских стариков тех окаянных дней, закончила Антихристом и концом света. Я не спорил. Лиза, видимо привыкшая к подобным беседам, тоже. На фразе:
«Бонбу надо кинуть им в кабинет!», я поднялся и бодро резюмировал:
–Именно так, бабуля! И помощнее. Чтоб одни камни остались. Спасибо за угощение. Пойду я.
Лиза тоже вскочила.
– Провожу!
И привычно перебила бабку.
– Сама знаю, что мне делать! Лежи и не майся. У тебя радикулит. Скоро приду.
Мы вышли в полуденный зной, и я сказал укоризненно.
– Жестковато ты с ней.
– А! – Лиза легкомысленно махнула рукой – Она привыкла. Мы с ней часто ругаемся, особенно по утрам. А потом миримся. Она добрая. Только тупая совсем. Знаете, кем она хочет, чтоб я стала? Ни за что не поверите…
– Дояркой?
–Еще чего, ну вы даете, дояркой! Да я лучше бы сдохла, чем дояркой… Портнихой! Вот вбила себе в голову! А Вы где живете? У тети Лены? Учительницы? Знаю ее, она мне двойки ставила в начальных классах, а потом я в Остров уехала. Она хорошая. Только вот мужа никак найти не может. А Вы женаты?
– Нет. Уже.
– Ух ты, здорово!
– Чего ж хорошего?
– Ничейный, вот чего.– она лукаво глянула на меня с боку – Значит, можно клинья подбить.
– Подрасти сначала, лет так на двадцать.
– Тогда из Вас песок уже посыплется. А так Вы еще вполне. Годны для военной службы. А машина у Вас есть?
Я не отвечал. Девчонка увлеклась на мой взгляд.
– Ну вот, Ваша дорога. – немножко обиженно сказала Лиза, когда мы поравнялись с домом отца Георгия – Дойдете или проводить?
– Спасибо, зайка. Дойду.
– Ну что Вы с этой зайкой…Я кошка. Которая гуляет сама по себе. Знаете?
– Читал. Спасибо, кошка. Пойду я.
– Счастливо – разочарованно сказала Лиза – А можно я к Вам в гости зайду? Я знаю, где тетя Лена живет. Или Вы к нам. А то тут от скуки сдохнуть можно! Я Вас развлекать буду!
– Можно. Но только принеси с собой школьный дневник. Предупреждаю, Елена Павловна не любит двоечников. Заставит тебя уроки учить.
– Ну что Вы все… шутите, как с маленькой. Сами учите уроки. Бее!
Она высунула язык и вприпрыжку убежала. Весь вечер я улыбался. Ленка обрадовалась, считала, что я на пути к моральному выздоровлению.
– Вот, видишь, что земля родная делает? – сказала он за ужином, наливая мне молока – Подпитался и уже румянец на щеках. Еще немного и совсем будешь у нас молодцом. Не надумал еще уезжать?
По телеку показывали Путина. Он вызывал у меня симпатию.
– Неа – с загадочной улыбкой отвечал я – не хочу. Если не прогонишь. Мне здесь любо. Я тебе рыбы наловлю. Завтра. Будем уху варить.
И опять на ночь я открыл молитвослов и опять прочитал только первую строку. Лиза улыбалась и дразнила меня, стоило мне закрыть глаза. Жулька нелепо скакал и тявкал, чтоб и на него обратили внимание. С кровати на меня смотрела с плаксивой гримасой старуха. Так я и заснул с маленькой, коричневой книжечкой на груди
5 глава
На следующий день сестра уехала с соседкой в город, а я отправился на реку, прихватив с собой удочки, к местечку, которое у нас называлось «у камня». Камень действительно был огромен. Он возвышался из воды на полтора метра и залезть на него можно было только с другого камня, поменьше, который высовывался из воды, как младший брат рядом со старшим. Жара в то лето стояла страшная, река нагрелась и я с удовольствием искупался. Сначала нырнул пару раз, вспомнив детство, с камня, больно ударившись пузом во время кувырка. Потом выплыл на стремнину и погрузился в ласковую, темную воду до самых глаз, лениво загребая руками против мягкого течения, шуршавшего возле самых моих ушей. Солнце пекло макушку, а вода омывала тело прохладой. Иногда в ноги мои щекотно тыкались рыльца каких-то маленьких рыбок, иногда прямо в глаза плыл увядший цветок или пух и я отфыркивался, пуская пузыри, как тюлень. Я и представлял себя то тюленем, то китом, медленно погружаясь в воду насколько хватало дыхания. Под водой что-то вдалеке звенело, булькали пузырьки из моего рта, в мутной зелени мелькали какие-то тени. Я выныривал и вновь макушку припекало солнце, встревоженно крякала где-то в тростниках утка, а перед глазами зависала синяя стрекоза, которая норовила сесть мне на нос. Пока я отдувался от стрекозы, в голову больно впивался слепень и я вновь погружался в воду, стараясь отгрести подальше. Выныривал, а он, как самолет, зависший над подводной лодкой, пикировал сверху. Я остервенело бил себя по голове, сплющивал пальцами слепня в лепешку и бросал пред собой, злорадно наблюдая, как несчастное тельце исчезает в чьей-то рыбьей пасти вместе с всплеском воды. И опять, обмякнув, распластав ноги и руки, сплавлялся по течению вниз, наблюдая, как камень скрывается за поворотом… Тогда бешенным кролем я возвращался обратно, вставал на песчаной отмели на ноги и с удовольствием рассматривал свое тело, сгибал руки, любуясь мускулами и чему-то бессмысленно улыбаясь. Помирать буду – не забуду эти минуты полного блаженства! Это был я! Тот самый Олег, который был задуман Богом. И Бог был доволен, наблюдая за мной, и я был доволен Богом, и в эти минуты я вполне готов был назвать Его Отцом.
Потом я забросил удочку в тихую бухточку из камыша, поросшую кувшинками, закурил и без всякого азарта уставился на поплавок: весь этот ритуал напоминал мне безобидную детскую игру – главное, чтобы взрослые не застукали. Поплавок не завалился на бок – это уже была удача. «Ловись рыбка большая и маленькая» – пробормотал я, представляя как глупая рыбешка в нерешительности обнюхивает моего червячка и невольно улыбаясь ей самой доброжелательной из своих улыбок. «Давай, милая, смелей! Такого червячка ты еще никогда не пробовала!» Рыбка не решалась. Вместо этого за спиной я услышал легкие, торопливые шаги. Обернувшись, я увидел Лизу. Мне следовало бы с досадой выругаться, но не скрою, я обрадовался. Лиза вприпрыжку приближалась, размахивая над головой полотенцем.
– А вот и я!
Полотенце полетело наземь. Одним ловким движением, схватившись за подол, Лиза выдернула себя из сарафана и забросила его за спину. От неожиданности я отвернулся, услышав за спиной довольное хихиканье.
– Я же одетая! Не бойтесь.
Одеты на ней были тонкие трусики в горошек и алый, нейлоновый лифчик не по размеру, похоже мамин.
– Вы рыбу ловите? А как же я?
Я выдернул удочку и бросил ее на траву. Какая тут рыбалка, смех один.
Лиза осторожно заходила в воду, обнимая себя за плечи, оглядываясь на меня с мольбой, как будто я должен был спасти ее в следующую минуту. Худенькая, подростковая фигура ее, с выпирающими лопатками, обещала в ближайший год приобрести прелестные девичьи формы. «Дурак, ты о чем думаешь? – остановил я себя и, нахмурившись, отвернулся.
– Ой, мамочки! – раздался испуганный голос и Лиза окунулась в воду.
Купалась она долго с охами, ахами, стонами и визгами. Вылезла из воды, дрожа от холода. Я постелил ей полотенце. Так мы и сидели, обняв колени.
Река блистала на солнце. Ветер, набегая с юга, взлохмачивал тростник и он недовольно шелестел в ответ: тишшше, тишшше, не буди нассс… Река изрядно обмелела во время засухи, но здесь, у камня она была глубока и степенна. Течение, огибающее камень, невольно увлекало взор до самого горизонта, где, блистая на солнце, высилась серебряная водонапорная башня в окружении высоких тополей.
