banner banner banner
Expeditio sacra
Expeditio sacra
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Expeditio sacra

скачать книгу бесплатно

Она зарычала, когда первый луч солнца показался из-за кромки редких деревьев на горизонте. Руки дернулись в рефлекторном порыве закрыть лицо, но вместо этого она открыла глаза. Прямо напротив которых пыша жаром дыхания ей в лицо глубокой зеленью поросших ряской болот смотрел на нее Айзек. Глазами… в которых на ту минуту, что, не моргая она смотрела в них, она вновь… увидела желанный ею образ.

Глаза резало… невыносимо. Было больно от насыщаемого светом воздуха, скоро магия этого часа пропадет… стоит солнцу взойти и дымке развеяться по ветру, но она не желала разрывать этой хрупкой нити. Дрожащая рука поднялась к лицу, стерев из-под глаза зверя скопившуюся мутную влагу…

Запахло ладаном, окончательно расстроив ее чувства и вскружив голову.

– Только не это… – лишь успела хрипло простонать Беатрис, прежде чем вновь провалиться в бесчувственное ничто.

В тот самый чертов миг, когда ей показалось, что не все еще было потеряно… эта хрупкая нить свежего шелка ускользнула из ее рук, оставляя ей на откуп лишь жалобный в своем бессилии стон любимого ею существа.

***

Прошли несколько дней. Даже несмотря на благополучное разрешение этих сумасшедших событий, было отступившая на время тревога снова сковала разум, заставляя пальцы непроизвольно подрагивать мелкой дрожью. И смотрели на нее солдаты еще более настороженно, чем раньше. Ведь раньше она пусть и была похожа на вполне себе фактический труп, но хотя бы труп, подававший признаки жизни. А сейчас… она не могла разглядеть своего отражения, но знала, что в достаточной мере отражает свое внутреннее состояние – полную опустошенность.

Не в силах найти себе места, отчаявшись сидеть взаперти, Беатрис вернулась к затухающему в темноте большой залы камину, где все еще чернели пятна крови и торчали выдранные гвоздями с боков Айзека в спешке клочки черной шерсти. Там все еще витал запах Зверя… искрилось пеплом его дыхание. Сквозил из многочисленных щелей холодный зимний ветер, подчеркивая обезличенность и нарочитую отстраненность в каждом предмете, забытом здесь на века. Чтобы служить пристанищем лишь таким изгоям, как она. Облизнув пересохшие губы, девушка опустилась на колени перед запекшейся лужей, все еще ярко пахнущей, задумчиво вглядываясь в игру бликов на жирной пленке. Что-то поменялось внутри нее, но она не могла осознать что. Да, это была не живая кровь, но слитая с живого животного. Вполне подходящая, если срок был соблюден. Что же тогда произошло? Неясно… Айзек еще не кормил ее, трудно было делать какие-то выводы. В ее состоянии вообще было бы опрометчиво делать хоть какие-то выводы. И что же она наделала…

– Что со мной происходит?.. – опустошенно произнесла Беатрис, будто обращаясь к тлеющим углям и алеющей золе, лишь покалыванием мурашек по спине ощущая чужое присутствие, – Я сама себя не узнаю… Вроде все сделала правильно, по совести, не могла иначе, но чувство… будто я выгораю изнутри от невыносимого чувства вины и осуждения. Будто беру что-то чужое без разрешения. Я была ведьмой! – стукнула она кулаком по полу, лишь подняв облачко пыли, – Я овладела знаниями, позволившими мне получить статус хозяйки своей земли, я знаю, какие инструменты использовать, чтобы добиться желаемого, знаю противодействие к почти любому действию, все это просто, просто как деревянный кубик… Меня не слушал никто, меня перестал слышать ты, мне пришлось орать в небеса, чтобы меня услышал хоть кто-то! – повысила она голос, крепко зажмурив глаза, – Так вышло, что мое нынешнее состояние не позволяет мне без вреда для собственной шкуры делать то, что при жизни я делала с легкостью, но разве это значит, что я больше не могу этого вообще? Нет… для тебя я способна на многое, если не на все, Айзек… Ибо только благодаря тебе у меня теперь и есть эта возможность… жить дальше и менять свою жизнь. Но куда она меняется теперь?

Она сжала пальцы, с силой высекая щепки из деревянного пола, проводя глубокие бороздки в прогнивших от времени досках. Вновь ее скручивала изнутри засасывающая пустотой судорога, а она сопротивлялась из последних сил. Да… он снова был рядом, рядом и все другие, они не будут одни на этом Пути, ведущем в никуда, но… что-то подсказывало ей, что на той тропе, куда она свернула, чтобы спасти жизнь любимому мужчине, она абсолютно одинока. И эта тропа кошмарных видений еще только начинается, чтобы преподать ей еще не один урок, прежде чем она усвоит мораль того, что совершила. И ради чего?..

– Зря я не убила его… – вдруг прошептала девушка, вновь открыв глаза, блеснувшие кровью, – Зря не убила тогда… зачем-то пощадила, хотела дать шанс. Что же я наделала… надо было добить. Выпить досуха, развешать внутренности по камере, а затем взорвать там все к чертовой матери… это проклятое место не должно было существовать… – как в бреду шевеля бледными губами, Беатрис чуть повернула голову в его сторону, – Он не только хотел снова запереть меня… он и тебя заставил пройти через этот ужас снова. Заставил нас пройти через этот кошмар. Зализывает раны и строит козни, пока мы с тобой просто пытаемся выжить!.. – она вновь отвернулась к огню, неосознанно теребя пальцами клочок бурой шерсти, застрявший меж досок, – Ничего… его время еще придет… совсем скоро. Я… исправлю свою оплошность. Заглажу вину… и все будет хорошо. Я исправлюсь, Айзек. Надеюсь, ты сможешь меня простить…

Слепой жар поселился в голове, опутывая мысли пористыми, гнилостными щупальцами, источающими яд. Внезапная вспышка ярости, подогретая долго томимым отчаянием и жгучим чувством вины. Оскорбленное чувство справедливости, брошенное в благодатную почву в момент духовного кризиса, удобряемое возможностью неминуемой кары…

Айзек довольно долго стоял, скрытый тенями, он несколько раз хотел броситься вперед к сидящей на полу у камина Беатрис, слушая как она бормочет себе под нос слова проклятий, хотел прервать этот поток ищущей добычу боли, но четко осознавал, что должен выслушать до конца, понять, что происходит с ней, с ними… Наконец, не выдержал. В очередной раз принимать то, как она говорит о том, что виновата перед ним было просто невыносимо. Широкими шагами он пересек комнату, словно вихрь, остановился перед ней, упавшей на колени, сломленной в очередной раз, потерявшей веру в незыблемость их чувств и от того бесконечно уязвимой.

– Вставай. Встань, Беатрис!

Он мягко подхватил ее локоть, утягивая девушку вверх, и та, выпрямившись, оказалась очень близко, почти вплотную, и тут же почувствовала тяжелое дыхание на своих щеках и шее. Смятенное лицо ее, от смущения, от вспышек голодного пламени, вырывающегося из камина, в этот момент было особенно прекрасно.

– Не говори так. И… не смей стоять передо мной так. Это только моя прерогатива, только моя милость – возможность быть у твоих ног. Я запрещаю тебе вставать на колени перед кем-либо, кроме Господа. Другого невозможно представить. Слышишь? Я прошу тебя…

Его руки мягко обвили ее спину и плечи, давая почувствовать их тяжесть и силу. Смяли вместе с ними не только плоть, но и непрошеный протест, саму возможность возражений. Это был тот плен, который подкупает сильней всего, в котором хочется остаться навечно, признавая себя частью общего, светлого чувства – томительного счастья. Мужчина мягко прижал девушку к себе, запуская ладони в зыбкую тьму ее волос.

– Скорей всего, этому нет ответа, но… я знаю точно, пройдя какой-то рубеж, каждый человек ищет в себе силы измениться. Будь то жизнь или смерть, крещение, потеря и обжигающая ненависть, мы все пытаемся влиться в этот поток, измениться и изменить мир вокруг себя. В каждое сокрушительное падение мы призываем высшие силы, чтобы просить, чтобы проклясть их, и это правильно… Но есть то, что этому неподвластно. «Любовь не ищет своего, не мыслит зла», тебе нет нужды оправдываться перед ее лицом, перед моим лицом. Ты знаешь… я просто живу одним лишь твоим именем. Неважно, как бьется твое сердце. Быстро или медленно. Бьется ли оно вообще. Неважно, кем ты была или станешь, важно то, что сейчас, в эту минуту, Господь дает нам шанс быть рядом, быть вместе, просто держаться за руки…

Он ласково обхватил ее ладони, переплел пальцы и словно хрупкую, немыслимую ценность поднес их к своим губам. Робко целуя тонкие перста, Айзек точно превозносил их обладательницу, отдаваясь тихому прибою, накатывающему соленую от слез нежность. Он прижимал ее ладони к своему лицу, словно не веря своему счастью, закрывал глаза и отдавался ощущениям от доверчивых, чуть дрожащих касаний. Сквозь эту преграду он тихо шептал:

– Всегда помни, что есть тот, кто готов разделить твою боль. Нет… забрать ее себе. Ты больше не одинока и никогда не будешь одинока, и если же нам суждено рухнуть к подножию Престола, то только… вдвоем.

– Ты… ты не понимаешь… – глухо произнесла девушка, будто через силу преодолевая сопротивление собственных рук высвобождаясь из объятий, обходя его стороной и выходя во двор, где трепал ее волосы легкий ветер, – Как ты можешь быть столь милостив ко мне, когда я только и делаю, что рушу все, что бы ты не создал нечеловеческим трудом. И то, что произошло двадцать лет назад – было только началом. Меня заковали в цепи, заперли под землей, чтобы лишить меня возможности дальше творить зло, но ты милостью своей дал мне шанс, использовать который я не в силах из-за своей врожденной ущербности… рушить все, к чему прикасаюсь. Я подвергла опасности твою жизнь… твою душу, жизни и души всех, кто сейчас с нами, в угоду минутной слабости. Но, как и ты… я ошиблась. Дала шанс тому, кто неспособен им воспользоваться. Цена за мою ошибку оказалась слишком высока. И я не могу позволить тебе… взять на себя ответственность за глупости, что совершаю я. Платить по этому счету – только моя обязанность. Кровью смыть позор… огнем очистить поле, на котором проклюнулись ядовитые всходы. То, что сотворил с моей кровью этот ублюдок – недопустимо, неприемлемо, невыносимо. Я с корнем вырву у Антонио Летто все, что он силой цедил с меня годами. А если же у меня не выйдет – видно таков мой удел – ждать конца времен в серебряных цепях. Тебе достаточно своей боли… чтобы еще брать и мою. Почти два века я каждый день коплю ее в себе. Уверен ли ты, что так этого хочешь?..

Воспринимая отдыхающий во дворе отряд виконта словно массовку, она выдернула из ножен одного из рыцарей меч, одноручный клинок, блеснувший медью в свете последних лучей заката, что со свистом начищенной до блеска стали прошил холодный воздух. Пустышка, не чета ее собственному мечу, но пусть это и не был Карающий, в ее руках даже зубочистка была способна разить насмерть. Погибель несет не сталь, а руки, что ей владеют. Пусть и бывают одержимые мечи… они всегда по доброй воле попадают в руки своих хозяев.

– Меня учили, что опускать руки – позор. Не выполнять обещания – позор. Не отдавать долгов… позор. – шипящим дыханием вырывались из окровавленных губ эти слова.

Он не двигался с места, а по спине табуном носились и били током мурашки вперемешку с холодным потом. Это был не ее голос… то сама погибель нашептывала ему за спиной.

– Я… люблю тебя, Айзек. – выдавила она из себя и колким толчком между лопаток он почувствовал, как дрогнула в ее руке сталь, – Люблю так сильно, что не могу иначе. И если… мои чувства взаимны, что было бы непозволительной роскошью для меня теперь… подобно Орфею, ты не обернешься назад. Иначе этот Аид заберет меня обратно в свое подземелье с рекой из мертвецов… теперь уже навсегда.

Окрики солдат вырвали его из ступора вместе со звоном стали, упавшей на мелкие острые камушки, что устилали собой двор. Еще несколько секунд он стоял недвижимо, будто переваривая сказанные ему слова, но… когда все же нашел в себе силы обернуться, то не увидел ничего. Лишь брошенный на землю меч и клочки черного тумана, разносимые холодным ветром по воздуху вперемешку с изморозью.

– И я тебя люблю…

Айзек еще долго стоял после исчезновения Беатрис, размышляя, но в конце концов так и не опустил плечи. Все это было похоже на действо дешевого театра. Вот только режиссёр, находящийся среди зрителей, кажется, недостаточно хорошо просчитал того, кого можно было бы назвать главным злодеем. Рыцарь глубоко вдохнул воздух, а затем, подхватив выгнутый дугой обломок металлической балки, оставшийся еще со времени его разминки во дворе, двинулся в сторону конюшен. Его стальные нервы медленно, но верно разматывались, а шар абсолютного спокойствия безнадежно катился в пропасть. По всей видимости недолго осталось до того времени, когда ублюдки, посмевшие сотворить это с его женщиной, будут стоя на коленях умолять заменить раскаленную кочергу на милостивое домашнее аутодафе. Недолго.

Уж он постарается.

***

Незадолго до этого…

Филипп плохо помнил, как сумел закончить ритуал. С самого начала действа его силы тонким ручейком истекали прочь, напитывая посредников мощью и подкупая эту непостоянную особу – искусницу, колдовскую силу. Последние минуты вообще слились для него в пропитанную наведенными чувствами бесконечность. Он хорошо это запомнил. Разделяя свои и чужие эмоции, он страдал от оглушительной, раздирающей голову боли, пока, наконец, не начала работать защита. Чувства обострились и словно вслушиваясь в них в интимной обстановке, из отравленного семени зарождалось самоосуждение, уныние, жалость к себе и гордыня – магический танец порочащих душу фурий для той, что не сможет перед ними устоять, стоит лишь показать на их первопричину осуждающим перстом.

– Пожалуй, это идеальный коктейль для дамы, что скажешь?.. Такой изысканной и искушающей, что впору заколоть как бабочку и любоваться вечно! Ну же, друг мой Антонио, не будь таким угрюмым, момент нашего триумфа близок! И ты так кстати приложишь к этому руку…

Но мужчина, что точно мраморная статуя, будто из числа тех, что хороводами толпились на карнизах Луврского дворца, стоял чуть поодаль, внимательно наблюдая за его «работой». Сложив руки в замок за спиной, направив в нагромождение переливающихся реторт пристальный взгляд пронзительных серых глаз, вполне возможно, что размышлял он о том, как время меняет людей. Как правящие этим миром силы, найдя ядро греха, искусно вертят податливой плотью, чтобы сотворить из нее нечто, совершенно противное истинному, первоначальному плану ее создателя. Впрочем… не так уж все и изменилось. Он по прежнему обречен на сизифов труд в несении божьей воли в души падших, ступая по битому стеклу чаяний и надежд, этот мальчишка перед ним – призван гнаться за опасной мудростью и безбожными авантюрами, пытаясь превзойти тех, кто сильнее него путями более окольными, чем честный труд. Друг позади него… был обречен вечность гнаться за призраками прошлого, творя големов давно ушедших дней из золы, что осталась от им же разожженных костров, пусть рука, что подавала факел, и принадлежала другому. Пожалуй, да… люди все-таки не меняются. Меняются только масштабы их желаний и разрушительность последствий.

Летто часто задумывался о том, что же его раз за разом останавливало на самом рубеже грехопадения. Исключительная вера, инстинкт самосохранения, преданность близким людям? Сложно сказать. Сложно даже подумать. По крайне мере, Антонио старался именно не думать. Усилием воли. За его спиной уже давно мельтешили пепельные крылья, но чаша весов отнюдь не достигла крайней точки, продолжая качаться из стороны в сторону, словно его метания были кому-то нужны. Да какой там «словно», конечно, были нужны. Несмотря на свои поистине дьявольские познания, инквизитор никогда не совершал магические ритуалы, никогда не вредил человеческой душе, его руки были замараны иным. И это не мешало ему с интересом следить за уверенным действом творящегося колдовства, что должно было помочь ему совершить очередной шаг на пути к цели. Зачем он пробрался в самое сердце этой обители зла, именуемой Лувром, спросите вы? По какой причине раз за разом наступал на собственную совесть, готовясь после оттирать обувь от дерьма. Увы, порой приходилось идти и на подобные жертвы, ведь… cum lupis vivere sicut lupus ululatus[3 - С волками жить по волчьи выть (лат.)]. Эту простую истину, скручивая сердце, ему годами диктовала собственная кровь, что, замешанная на крови его невольной госпожи, парой капель влилась в таинственное варево, бурлившее в ретортах.

Филипп все сделал правильно, без малейшего промедления сплетая линии узоров, раскладывая ритуальные предметы. Впрочем, было видно некоторое смятение, словно опасаясь сделать что-то не так, юноша то и дело оборачивался, ловя прищуренный взгляд инквизитора.

– Как тебе моя работа, Антонио? Что скажешь, мне будет интересно узнать твое критическое мнение. – Филипп отвлекся от колб, поднося к лицу сушеные листья какого-то цветка.

– Вполне. Поздравляю, теперь совершенно точно тебя можно четырежды сжечь на костре, дважды четвертовать и, как бонус – посадить на кол.

Улыбка на лице Филиппа медленно угасала, перетекая в маску замешательства.

– Это как-то сурово. Неужели ничего нельзя было бы сделать?

– Ну, если б твое дело попало ко мне, то, пожалуй, можно было бы кое-что сделать.

– Фух… Антонио, я всегда знал, что ты великодушен к друзьям.

– Исключительно для тебя я бы поменял местами кол и костер. Лишние минуты жизни, пусть и с бревном в заднице, воистину бесценны.

Следующие полчаса тишину нарушал только лишь напряженный скрип мела.

***

Давно не бывавшая среди людей с тех пор как их небольшой отряд отплыл из Фигераса, что было, кажется, уже половину месяца назад, ей было странно вновь оказаться в большом городе. Одной. Одно то, что город был не проходным, начало подсказывать ей, что, возможно, шляться по степям в поисках предателя ей придется не так долго, как она планировала. Путеводная звезда, что, подогреваемая узами крови горела в ее груди, вела ее на север и подсказывала, что… она на верном пути. Город только просыпался, как водится, раньше всех начинали суетиться те, к кому всевышний был немилостив вне зависимости от того, в какое время суток они поднимались, потому, чем раньше начнешь добывать себе средства к выживанию в новом дне – тем лучше. Впрочем, вся эта возня по вонючим подворотням не взывала в ее воспоминаниях ничего, кроме горькой ностальгии. Воры, бездомные и бандиты – отбросы общества, от которых она вычистила пару городов по пути к своей цели, едва выбравшись под лунный свет из-под пещер под Штайнхаллем в свою первую ночь после того как остановилось ее сердце. Будто ей что-то еще оставалось. Виктор говорил, что выбор жертвы в первую пору определяет тот духовный путь, на который вступаешь в своей жизни под луной. Врачеватель социума, несущий спокойный сон честным жителям или же обычный, банальный убийца, ничем не лучше допиваемого им бандита в том же вонючем углу… До сей поры ее такие вопросы не беспокоили, вот и сейчас Беатрис отбросила их прочь, незримой тенью скользя по улицам, пользуясь тем, что, укрытая сенью городских построек, выиграет себе время. Впрочем… удача улыбнулась ей чуть раньше, чем она предполагала. И слыша неподалеку мерный шаг патруля, возвращающегося с ночного дежурства, девушка проскользнула в приоткрытую для проветривания дверь какой-то лавки.

Ее встретил безликого вида пожилой мужчина, кутающийся в бесформенный шерстяной плащ в попытках укрыться от холода, смахивающий тряпкой пыль с прилавков, пока совсем юная девчушка, видимо служанка или родственница, подметала пол перед влажной уборкой. Совсем рядом стояло ведро. Несмотря на предрассветный час, в помещении горели свечи, придавая уюта этой каморке, где в общем-то не было ничего примечательного… древности и антиквариат. Хозяин не сразу обратился к ней, по всей видимости, он был подслеповат, но чужое присутствие ощутил в комнате явно.

– Жули, это гости?.. – ровным голосом спросил он, ставя на место очередную вазу, прежде чем начать спускаться с небольшой деревянной лесенки, прислоненной к витрине.

Девочка подняла взгляд на Беатрис, но потерялась что ответить. Лицо и манера держаться выдавали в этой женщине госпожу из благородного рода, но вот ее одежда… это точно не придавало ей товарного вида в глазах местных жителей.

– Мне нужна карта… – произнесла она, прозвенев монетками в поясной сумке.

Спрашивать, где она находится могло бы быть слишком подозрительно. Вокруг слишком много патрулей, чтобы столь явно выдавать в себе потерявшуюся бродягу или беглянку.

– Путешествуете? – прокряхтел мужчина, роясь под прилавком, – Мало кто сейчас из проезжих заглядывает сюда теперь… Местные и сами стараются не выходить из дома, кроме как по крайней нужде, а уж ехать куда-то… у-у-у…

– О чем вы?.. – вздернула бровь девушка, без лишних слов кладя на прилавок монету.

– Видно, вы совсем издалека, раз не замечали… – покачал он головой, – Король наш совсем плох стал. На престоле его сменила женщина. Вокруг анархия и произвол властей. Жгут всех подряд, будто у нас чума или охота на ведьм какая… Вон, внучку совсем не выпускаю из дому, больно мила она на лицо, продукты нам приносят с рынка. Природа озлобилась на нас, последние полвека истязая морозами и засухами эту некогда обетованную землю. Тюрьмы переполнены, так что теперь эшафоты ломятся от очередей. Виновные и невинные… Еретики и святые… Если не разводят костер на площади, так он вспыхивает в обычных домах. Вы еще так молоды, мой вам совет, госпожа – бегите из этих мест. Чувствую, совсем скоро… где угодно всяко лучше, чем на подступах к Парижу…

– Простите… – решила сойти за слабоумную Беатрис. Близость рассвета начинала валить ее с ног, – Вы сказали, Париж?

– Орлеан, дорогая моя… – крякнул старик, – Через пару кварталов находится мост, что идет через Луару… Отсюда до Парижа…

– Пару дней со сменой лошадей…

– Ну, вроде того.

Река… теперь становилось понятно, отчего ей было так дурно. Луара шла широкой полноводной лентой через всю страну и впадала в Ла Манш… Нет, текущая вода была ей не страшна, пусть переходы через нее всегда давались чуть труднее, чем другим ее собратьям. Одна из слабостей их Клана, передававшаяся еще от основателей. У всех свои недостатки, и этот был еще самым безобидным на фоне остальных.

Поблагодарив хозяина и было уже собравшись уходить, Беатрис протянула руку к двери. Но встала, как вкопанная… Мало того, что солнце поднялось уже достаточно высоко и залило золотом ближайшую улицу, мягким светом прогревая ее кожу через незамысловатые витражи, так еще и ручка… Нечто смутно знакомое и ныне волнующее ее чувства она видела в этом старинном предмете фурнитуры, изображавшем ощетинившуюся в оборонительной позе горгулью, свившуюся кольцом. Внутрь она вошла, просто толкнув дверь, так как она была открыта, но сейчас она поняла, что… ловушка захлопнулась за ее спиной.

– Что такое, госпожа? Не сладили с замками… – хриплый смешок раздался за ее спиной, и внезапная тишина резанула острый слух. Мерное биение сердца и чуть углубившееся дыхание.

– Ручка…

– Да… гордость моей лавки. Редкое в интерьерной фурнитуре серебрение… Конец пятнадцатого века, привезенная сюда из Германии. Тонкая работа.

– Саксония…

– Вижу, вы разбираетесь в древностях. Говорили, будто эта ручка раньше находилась в двери одной из комнат некого поместья… но оно обветшало. Так как якобы там жила ведьма, совсем юная девушка, не сладившая со свирепо домогавшимся ее души Врагом, а после одной из очередных ее выходок вся ее семья обезумела и чуть не сгорела в ими же учиненном пожаре. Часть вещей удалось спасти, как видите, некоторые из них еще можно… использовать.

Это явно было за гранью возможного, подкашивая ноги и туманя взор. Чтобы ручка из ее комнаты оказалась здесь… в Орлеане. Да, дверь выбили, ее пришлось менять вместе с петлями и перекладывать часть стены, ибо Виктор выбил тогда несколько камней, когда проламывал двери. Ее отец действительно устроил после ее гибели пожар, вынеся почти все вещи из ее комнаты, но… ей лгали в глаза, открыто провоцировали, искажая ее же историю.

– Видите ли… я может быть и слепой, но, будь я дураком, долго бы не прожил.

Беатрис резко обернулась, но кроме старика перед ней больше не было никого. Девчонка…

– Здесь нельзя выходить на улицу не только потому что стража окончательно потеряла понятия о добре и зле и служит теперь не Королю, а Сатане. – ничуть не дрожащей рукой мужчина достал из-за пазухи цепочку… с блеснувшим в свете свеч тонким золотым распятием, – Видите камень, госпожа… – ухмыльнулся он, цокнув ногтем по миниатюрным самоцветам, что искрились, закрепленные в венце Христа, – Цитрин, камень солнца, как вы, конечно же, знаете. Раскалился добела, едва вы переступили порог, что странно, ведь мы стараемся соблюдать осторожность в мелочах. Еще и повезло практически с первого раза выйти на след… Как было бы здорово узнать о тонкостях вашего быта, об истории тех вещей, что вас окружали в молодости, жаль… что все это сгорело, как вскоре сгорите и вы. На солнце или же на костре… решать уже нашим безумным властям.

За спиной раздались шаги, видно подкрадывались издалека, предупрежденные заранее, дверь застонала под тяжелым ударом, распахиваясь за ее спиной. Свобода была так близка, но… не успела она рвануться вглубь помещения, чтобы в более темном месте успеть переместиться, рискуя всем, что у нее осталось, близость солнца развеивала концентрацию, как ее схватили под локти крепкие руки, а на голову набросили мешок, крепко сдобренный ладаном. Ее даже не потребовалось бить… этот аромат вышиб ее из реальности мгновенно.

Жестоко… но что еще ему оставалось…



Незадолго до этого…

Младший помощник третьего попрошайки торгового квартала был парнем хоть и молодым, но совсем не глупым. Гильдия почти не обращала внимания на людей ею порожденных до тех пор, пока они не противоречили ее интересам. Юный Теодор, а для коллег по цеху – Тео, не нарушал правил, был шустрым, но тихим, умел подмечать незначительные детали, отличался наблюдательностью, отчего почти всегда был сыт и почти доволен. Орлеан был большим городом, и где бы он не появился, ему всегда сопутствовала удача, но были у него и особенные места. Счастливые. Например, домик антиквара на предмостной улице. Относительно шумная дорога, близлежащий рынок создавали оживленное движение, чем и пользовался сорванец, клянча объедки и мелочь.

Этот день почти не отличался от предыдущего, потягиваясь, парень огляделся по сторонам, стряхнул с себя припорошивший его накидку иней и потрепал огромную псину, с которой спал в обнимку. Накидка и пес помогали справиться с пронизывающим зимним ветром. Тео поднял к лицу жестяную кружку, открыв для себя, что пара медяков, скрывающихся на ее дне, вмерзли в лед, и присмотрелся к прохожим. А там было на что посмотреть. Группа из десятка монахов, больше похожих на душегубов, даром что в черных накидках, медленно скрывалась за дверью лавки торговца диковинками. Парня удивила такая наглость, ведь хозяин имел хорошую охрану и твердую репутацию. Тео уже хотел выбрать цель для обогащения, но тут взгляд его снова прилип к двери, из которой вылетел уже сам антиквар, размахивая кулаками и выкрикивая писклявые проклятья. Не прошло и минуты, как он рванул в сторону ратуши, видимо за подмогой, и верно, вернулся с отрядом жандармов, возглавляемых офицером. Вся эта шумная компания с криками ввалилась в дом и до поры до времени все стихло.

Парень уже потерял надежду заработать на хлеб, поэтому с интересом следил за развитием событий, а посмотреть было на что. Через десяток минут дверь распахнулась, и командир жандармов вышел на улицу вместе с хозяином лавки. Они о чем-то поговорили. А потом жандарм стал его бить. Жестко, по лицу. Удивительней всего, антиквар абсолютно не сопротивлялся, только качался слегка, стоя на коленях, принимая хлесткие и тяжелые удары. Рядовые подхватили его под локти и потащили куда-то в сторону реки.

Тео долго чесал голову, гадая о причинах этих событий, но, увы, абсолютно терялся в догадках, впрочем, небеса сжалились над ним, пожелав показать продолжение. Дверь задрожала, а потом с глухим ударом вылетела на улицу, выбитая с петлями. Прохожие резко шарахнулись в стороны. Далее начались совсем уж чудачества, все те же мужчины в черных рясах, вооружившись молотками и стамесками, зачем-то вставили в проем другую дверь, извлеченную из подкатившей телеги, хотя на вид она была явно не лучшего качества, скорее декоративная, разве что ручка у нее… под стать лавке. Чернеющая старым серебром, она изображала разверзшую пасть, свернувшуся клубком горгулью.

События развивались стремительно, и поэтому, не желая пропускать самое интересное, юноша взял кусок упавшей ему под ноги ржаной лепешки и приготовился ждать. Вот только проглотить его ему было не дано. Хлеб крупными кусками из раскрытого рта повалился на землю, где тут же был подхвачен жирной крысой, дернувшей так быстро, что глаз не успевал уследить. На ее беду дорогу к пиршеству загораживала та, что так ошарашила парня. Девушка. Но в глазах юноши она была самой настоящей принцессой. Явно благородных кровей, гордая осанка, волосы чернее ночи, ухоженная, бледная без всякого макияжа, и от того будто бы бесплотная. Несмотря на несоответствующую погоде одежду она олицетворяла собой безумную смесь достоинства, презрения и великолепия. Да кто же эта госпожа?.. Он задался этим вопросом, но дальше него мысль не пошла, потому как резко взмахнув ногой, девушка со всей силы пинком послала быстроногую крысу в полет, впечатывая в стену антикварной лавки. Следующим вопросом парня было бы: «что тут забыла эта сумасшедшая?», – но мысли скомкались, когда та вдруг резко остановилась, толкнула заманчиво приоткрытую створку двери и стремительно вошла внутрь дома.

Тео успел зевнуть пару раз, когда спустя пятнадцать минут неприятные типы вытащили из лавки тяжелый, обернутый черной тканью сверток и положили его в гроб. В гроб!

Господи. По спине парня пробежала капля липкого пота. Гроб аккуратно поставили в крытую телегу. Затем сняли с петель дверь, закинули ее туда же и укатили, будто никого и не было тут.

Пару часов спустя вернулся антиквар. Рвал на себе волосы, но на удивление тихо и быстро отыскал на улице пару бездельников, весьма подозрительных типов, но подозрительных не совокупно, а как-то по отдельности. Один здоровый, как медведь, с руками, способными удержать наковальню, а второй какой-то безликий, невзрачный, похожий на обыкновенного нищего в толпе. Несмотря на эти различия они славно потрудились, причем сообща. Хозяин, принимая работу, зашел внутрь, а эта пара «плотников» так и застыла, буравя взглядами друг друга. Сначала один сделал приглашающий жест, кивая головой на дверь, его тут же повторил второй. Снова показать приглашающий жест, но уже выхваченным стилетом «безликому» не дали, не больно-то помашешь некстати согнутым дугой клинком, как и не станешь перечить просьбе улыбающегося человека, способного на такое.

На город опускались сумерки, но свет в окнах антикварной лавки так и не зажегся…

***

Часы как в тумане. Сколько их прошло, а может, это был лишь миг. Волна головокружения вновь прокатилась по телу, как после прыжков в Бездну, резкий запах врезался в нос, напоминая о том, что произошло. И прежде чем открыть глаза, Беатрис осознала, что на самом деле она все еще связана… привязана крепкими веревками толщиной с палец прямо к креслу. Надо сказать, креслу мягкому, обитому дорогой тканью, похожей на бархат. И никакой ностальгии в виде темниц, камней залитых кровью и звенящих кандалов со стонами обреченных пленных в соседних с ней камерах…

Все было куда хуже.

– Очнулись… госпожа Бойе?..

Она вздрогнула, поднимая взгляд… боясь увидеть того, кто перед ней. Она слышала его голос лишь однажды, но именно после этого она оказалась здесь. Перед ней, в теплом свете напольных канделябров по углам комнаты, выстеленной мягким ковром, обставленной вдоль стен стеллажами, в таком же кресле, в котором находилась и она, сидел мужчина. На склоне лет, но едва тронутый сединой, облаченный в стелющуюся до пола рясу, перебирая в руках четки, он обводил ее долгим взглядом. И на его груди…

– Ваше распятие…

– М-м-м… гляжу, вы меня все же узнали. – с одобрением кивнул он, чуть приподняв бровь, проведя пальцами по сверкающим в венце Христа цитринам, – Не буду извиняться за недавнее представление, но я рад, что оно произвело на вас впечатление. Впрочем, вы так долго не приходили в себя, что я уж не на шутку начал волноваться, что перегнул палку. Зная вас… ни в чем нельзя быть уверенным.

– Что с… хозяином…

Мужчина замолк, недоуменно вглядываясь в ее пристально сощуренные глаза, требующие сиюминутного ответа. Она совсем не выражала своего волнения и, казалось, его это смущало.

– Удивлен… что у вас еще есть силы интересоваться его судьбой, но, уверяю вас, никто не пострадал. Почти… – позволил он себе легкую ухмылку.

– Генри… полагаю. – хрипло выдохнула Беатрис, облизнувшись.

Когти скрипнули по деревянным вставкам на подлокотниках, заставив мужчину перед ней лениво опустить на них взгляд.

– Что же натолкнуло вас на такие мысли? – спросил он, вновь посмотрев в ее глаза.

– Мой палач был вашим учеником. – на этот раз настала ее очередь ухмыляться. Внутри нее что-то недобро затлело, будто отзываясь на ее мысли, – Глядя на вас, я ясно понимаю, с кого он брал пример…

– Ах вот о чем вы… – бесшумно рассмеялся мужчина, сматывая четки на кулак и складывая их на колени, – Впрочем, это не так уж и важно. Полагаю… нам теперь многое необходимо обсудить. Итак, сеньора, у вас, наверное, очень много вопросов, но давайте по порядку. У меня была не то, чтобы веская причина доставить вас сюда, мягко говоря, против воли. Но прошу, не стоит держать обиду, жизнь часто преподносит нам такие сюрпризы. Даже чувствуя себя королевой на поле брани, вы все равно остаетесь пешкой для сил, мощь которых не поддается описанию. Поэтому расслабьтесь, госпожа Бойе, скоро мы станем свидетелями очень занимательных событий. Давайте так, если вы мне поклянетесь жизнью того, кто вам дорог, что не попытаетесь навредить и сбежать, я вас развяжу, и мы мирно побеседуем. Мои остолопы принесут кальян и вино, это же лучше, чем метать свирепые взгляды, не так ли, госпожа Бойе? Тем более, сеньора, я вас абсолютно не боюсь…


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
(всего 10 форматов)