скачать книгу бесплатно
После завтрака нашёл ровную гладкую палку и сказал Феде:
– Ты при ударе сгибаешься и становишься похожим на рыболовный крючок. Это смешно и неудобно. Сейчас я привяжу к тебе палку, и ты перестанешь сгибаться. Понял?
– Понял, – сказал Федя, и я привязал палку к его правой ноге выше колена и к туловищу.
Федя выпрямился, но при ударе стал вместе с палкой сильно отклоняться назад.
– Не маши ногой так сильно, – кричал я ему, – просто почувствуй, что при ударе можно не скрючиваться.
Федя старался, и у него даже начало получаться, но, когда я отвязал палку, скрючивание заявило о себе снова. Я перестал наседать на Федю, и к концу второго дня тренировок он с удовольствием носился «иноходью» по главной улице турбазы, поднимая клубы песочной пыли, часто пролетая мимо мячика и запуливая попавшиеся под ногу шишки в окна рядом стоящих домиков. Я бегал вместе с ним. Мне иногда больно доставалось по ногам, но я был доволен, что Федя «приобщился к спорту» и всё это благодаря моему непосредственному участию. Ольга Петровна тоже была довольна:
– Ну вот, хоть на мальчишку стал похож, а то в городе только книжки да «скрыпочка».
– Да, – согласился я, – но он всё ещё бегает не так и по мячу раз через два попадает.
– Это ничего. Главное, что желание бегать появилось.
На следующий день после того, как мы с Федей набегались за мячом, Ольга Петровна спросила меня:
– Ты в чинг-чонг играть умеешь?
– Во что? – переспросил я.
– В настольный теннис, – уточнила Ольга Петровна.
– Не умею.
– Хочешь, научу?
Я кивнул головой, и мы отправились к теннисному столу, который сиротливо без сетки стоял под открытым небом. Ольга Петровна принесла сетку, ракетки и несколько пластиковых шариков с какими-то иероглифами, но тут оказалось, что роста у меня не хватает: стол мне приходился по грудь, и я махал теннисной ракеткой, как бадминтонной.
– Сейчас что-нибудь придумаем, – сказала Ольга Петровна. – Пойдём за досками.
Рядом была пилорама, на которой распиливали сосновые брёвна на доски, и мы принесли оттуда несколько толстых досок. Ольга Петровна выровняла площадку песком, положила доски, на них – листы рубероида, и стол мне оказался почти по пояс.
Поначалу я редко попадал по шарику, и мне даже захотелось бросить это занятие, но Ольга Петровна сказала:
– Сразу ни у кого не получается. А вот если пользоваться волшебным правилом трёх «П», то обязательно всё начнёт получаться.
– Что это за правило? – поинтересовался я.
– Постепенность, повторение, постоянность, – таинственно произнесла Ольга Петровна. – Всё надо изучать и делать по принципу «от простого к сложному» – это «Постепенность». Обязательно надо повторять и закреплять пройденное – это «Повторение». Ну и в любом деле важна регулярность: лучше что-то делать понемногу, но каждый день, чем пытаться сделать всё и сразу – так и надорваться можно. Этот принцип называется «Постоянность». А самое главное что?
– Чтобы в охотку было, – сказал я, переполняясь чувством, что мне сейчас подарили что-то большое и очень важное.
– А ещё: терпение и труд всё перетрут, и никогда не надо унывать, – добавила Ольга Петровна и сделала подачу.
Играли мы с обеда до ужина; с перерывами, во время которых Ольга Петровна рассказывала мне и Федюне, пришедшему с веранды с книжкой, разные интересные истории из университетской жизни. Федюня наотрез отказался учиться играть в теннис и, взяв у меня мяч, стал гонять его и пинать в железные въездные ворота. Судя по тому, что грохот стоял знатный, Федюня попадал по мячу частенько.
– А почему Вы назвали эту игру чинг-чонг? – спросил я Ольгу Петровну в очередной перерыв.
– Вообще её называют пинг-понг – это звукоподражание: шарик летит к тебе, стукается о стол, и тебе слышится звук «тинг, или пинг, или чинг», а когда он летит от тебя и стукается о стол на моей стороне, тебе слышится более низкий тон «тонг, или понг, или чонг». Это доплеровское смещение частоты – вырастешь, приходи к нам на факультет, обо всём узнаешь: физика – великое дело.
– А почему всё-таки Вы говорите чинг-чонг, если все говорят пинг-понг?
Ольга Петровна улыбнулась:
– Мне так больше нравится, но если меня не понимают, я сразу же говорю пинг-понг – это общепринятый термин.
С Ольгой Петровной, как и с Федюней, было легко и просто. Она обо всём говорила понятно, порхала около теннисного стола, как бабочка, и в лес за грибами бегала очень бодренько. Рядом с такой старушкой уставать и лениться было неудобно – я каждый день играл с ней в «чинг-чонг», а Федюня рядом гонял мяч.
К концу смены моя рука умело держала ракетку, и мне иногда удавалось обыгрывать некоторых взрослых дяденек. А Федюня перестал бегать «иноходью» и по мячу уже не промахивался.
Донный царь
Говорят, когда на Волге не было гидроэлектростанций с их плотинами – большого осетра можно было поймать и у Городца, и у Рыбинска. Рыбой с Волги половина России кормилась. А сейчас осетров в этих местах нет; стерлядь, и та – в диковинку.
Случилось мне отдыхать с родителями в Белозёрихе[1 - Белозёриха – местечко на Волге между Лысково и Бармино.] на турбазе. То ли вода с весеннего половодья не сошла, то ли Чебоксарское водохранилище в первый раз подняли, а только вся низина у правого берега была затоплена. Рыбаки на лодках между деревьев плавали, и у кустов одни макушки торчали. Рыбы в таких зарослях развелось много.
Однажды сидел я в лодке у «опушки» этого «леса в воде» и ловил на зимнюю удочку окуня. Снасть нехитрая: маленькая удочка, кивок и леска с мормышкой – закинул около борта, кивок начал кивать, значит, тяни – рыба твоя. Времени прошло немного, как я начал ловить, а такой клёв пошёл – только успевай червяка насаживать. Окуньки один за другим летели на дно лодки. Сначала были крупные, потом поменьше, а потом совсем маленькие, с мизинчик в длину. А потом вдруг раз, и ни одной поклёвки за четверть часа. Я удивился: «Что это такое? – думаю. – Куда вся рыба подевалась? Только в азарт вошёл, только решил рекордный улов сделать, а тут – на тебе…»
Перегнулся через борт и вижу: всё ряской покрыто, а в этой ряске кругленькое окошко чистой воды. Наверное, туда я снасть забрасывал. Стал в это окошко вглядываться, в надежде увидеть, куда рыба подевалась, и вдруг кто-то из окошка тихим голосом мне прямо в лицо говорит: «Ну что, кровопийца, всех поймал?! Даже детушек не пожалел?!»
Я отпрянул от воды и спрятался за бортом лодки. Чувствую, как волосы на голове зашевелились, и руки онемели от страха. «Кто это? – спрашиваю сухим ртом. – Кто это говорит?»
«Всех выцапал, кровопийца, всех, а на уху-то, небось, и пяти рыбин хватит», – услышал я тот же голос, и всё: тишина… только туман густой откуда-то появился и лодку стал обволакивать.
Не знаю почему, но пополз я в корму, куда рыбу кидал. Смотрю, окуньки все живёхоньки, все от мала до велика: от ночного дождика вода в лодке осталась. Стал я этих окуньков одного за другим в речку выбрасывать. Выбросил половину, остановился дух перевести – вижу, туман рассеиваться начал. Успокоился немного и думаю: «Зачем всех выкидывать, надо маленьких выкинуть, а больших на уху оставить: даже если это царь Донный со мной разговаривал, так ведь он рыбачить-то не запрещает». Выкинул я всю мелочь, достал свои бутерброды с сыром и их тоже в воду бросил, чтобы царя задобрить, вёсла в уключины вставил и, не оглядываясь, к берегу погрёб.
Когда нос лодки уткнулся в пирс, я обернулся: далеко от берега в лучах яркого летнего солнца виднелась та самая «опушка»… и никакого намёка на туман или дым. «Мистика», – подумал я, положил десяток крупных окуней в сумку и пошёл к домику. Пока поднимался по длинной лестнице, думал о случившемся и решил никому ни о чём не рассказывать, чтобы лишних толков не было.
Большому улову обрадовались все. «Мы едва проснулись, а тут гляди: всё для ухи готово», – сказал отец. Хватило ухи человек на десять, а я только бульончика немножко попробовал. Дня два о рыбалке даже думать не хотелось. Как меня отец ни звал, ни заманивал – я ни в какую. А потом вспомнились мне слова Донного царя о пяти рыбинах, которых «на уху-то, небось, хватит». С перепугу я о них совсем и забыл. Вспомнил эти слова и решил ловить понемножку, а мелочь всегда отпускать. Рыбалка возобновилась, и Донный царь мне ни в чём не препятствовал.
Сюрприз
После обеда бабушка прилегла подремать. Дед и дядя Вова, мамин брат, уехали по каким-то делам. Я сел в гостиной за стол и начал рисовать химическим карандашом на газете «Правда» смешные рожицы. Потом мне надоело рисовать. Я достал из кармана двух солдатиков – они отправились в путешествие по столу, перелезая через книжки, газеты и неровности скатерти. В большой вазе солдатики нашли несколько конфет и печенье и, как положено солдатам, угостили своего командира. Потом мне надоело и в солдатиков играть. Ничего другого я к бабушке не принёс, а у бабушки детских игрушек не было – я стал прохаживаться по гостиной туда-сюда, сложив руки за спиной и разглядывая разные интересные вещички в шкафу-серванте. Там были фарфоровые чашки, блюдца и салатницы с причудливыми сказочными рисунками, вилки и ложки с резными ручками, какие-то коробочки и хрустальные бокалы, которые всегда искрились, когда на них падал солнечный свет или свет лампы.
Залезать в сервант мне строго-настрого запрещалось, да и дверца была заперта на замок – но я каждый раз дёргал её на всякий случай: а вдруг забыли закрыть. Дверца и в этот раз была заперта, и мне захотелось посмотреть, что лежит в бельевом шкафу. Там было много одежды, разных аккуратно сложенных стопочками тряпочек, и пахло мылом: бабушка клала в шкаф мыло, чтобы отпугивать моль. «Ничего интересного», – понял я и решил посмотреть, что на шкафу сверху. Поставил большой стул, на него – табуретку, забрался, держась за шкаф, встал на носочки и увидел слегка запылённую «крышу» шкафа. Там ничего не было, только прямо передо мной лежала какая-то пачка бумажек, перетянутая лентой. На верхней голубенькой бумажке было написано «гос…ный к…ий билет СССР», «5», «1961» и что-то ещё мелкими буквами. Это была пачка с новенькими пятирублёвыми купюрами. Я до этого ни разу не видел бумажных денег вблизи, но зато видел пригласительный билет на дядину свадьбу. Тот пригласительный билет, как мне показалось, был чем-то похож на этот голубенький, и я подумал: «Какой старый билет – уже больше десяти лет прошло, а его так и не использовали, наверное, и все остальные такие же». Взяв пачку, спустился на пол, разорвал бумажку, стягивавшую билеты, и разложил их перед собой. Билеты были гладкие на ощупь, очень красивые, все одинаковые – сразу же захотелось домик из них склеить. Канцелярский клей и ножницы лежали на столе, домики из бумаги я делать умел – и этот домик с двускатной крышей получился неплохо. Правда, билеты склеивались неважно, но это, наверное, клей такой попался.
Домик сох на столе, а билетов оставалось много. Я решил сделать бабушке, дяде и деду пригласительные билеты на свой день рождения. Помусолив химический карандаш, написал на белых полосках трёх бумажек:
ПРИГЛШАЮНА
ДЕНЬРАЖДЕНЯ.
Положил эти «пригласительные»: деду – в карман пиджака, бабушке – в сумку, дяде – под дверь его комнаты. Потом подумал, сделал ещё два «пригласительных» – маме и папе, и спрятал их в свой карман.
Билетов оставалось много – я принялся делать самолётики-галочки и пускать их по комнате. Какие-то самолётики летали хорошо и, пересекая коридор, приземлялись где-то на кухне. Другие заворачивали в сторону и врезались в шкаф или залетали под стол.
Вскоре и это занятие мне наскучило, билетов по-прежнему оставалось много, а бабушка всё спала и спала. Я положил пару билетов в карман, чтобы в трамвае показать их контролёру, когда тот будет просить у нас с бабушкой «предъявить билетик», а из остальных билетов продолжил делать самолётики. Решил запускать их на улицу в окно. Два самолёта улетели далеко, почти к перекладине, на которой выбивали ковры. Другие самолёты, кувыркаясь, упали под окном. «Жалко, что на улице никого нет, – подумал я, – никто не оценит моё самолётостроение и самолётопускание».
Наконец, бабушка проснулась и, застав меня около открытого окна, дрожащим от волнения голосом почти прокричала:
– Андрюша, отойди от окошка!
Потом она увидела самолётики, домик, разбросанные по столу «неиспользованные» мной билеты, и с ещё большим волнением спросила:
– Что это?
– Бабушка, – сказал я, – ты только не волнуйся, это просроченные билеты…, я вам кучу сюрпризов из них сделал…
Бабушка положила руку на грудь и села на табуретку около стола:
– Где ты их взял?
– На шкафу.
– Как ты туда залез?
– Табуретку на стул поставил и залез…
– Ты же мог свалиться…
– Нет, бабуля, я за шкаф держался.
– Горе ты моё, горе. Это же деньги, целых пятьсот рублей…
– Нет, бабушка, это билеты, там так написано, а деньги, они железные.
– Это банкноты, бумажные деньги. Ты что, никогда бумажных денег не видел? – покачав головой, сказала бабушка и начала собирать самолётики.
– Видел, но только издалека, – ответил я и тоже стал собирать самолётики, – те, что я видел, были жёлтые и зелёные, а синих я никогда не видел… а разве можно на деньгах писать «билет»?… это правда деньги?… ты не шутишь?
– Какие тут шутки, – говорила бабушка, расклеивая домик, – зарплата за квартал. Куда ты ещё запускал этих «галок»?
– На кухню и на улицу…
– На улицу? – бабушка поглядела на меня очень печальными глазами и побежала во двор.
Когда бабушка вернулась, я уже подобрал всех «галок» на кухне и достал пригласительный билет из дедушкиного пиджака.
– Хорошо, что на улице никого нет, – сказала бабушка и принялась пересчитывать банкноты. Насчитала 93 штуки, – семи бумажек не хватает…
– А-а, – вспомнил я и достал из кармана четыре бумажки, – ещё одна в твоей сумке, и одна у дяди Вовы в комнате.
– Ещё одной не хватает, – заключила бабушка и принялась ползать по полу. Я начал ползать вместе с ней. – Не мешайся, лучше на кухне посмотри. Скоро дед придёт, если узнает – будет буря.
Одну «галку» мы так и не нашли: на улице или на кухне затерялась. И в комнату дяди без ключа попасть было невозможно. Но бабушка хитрость придумала: когда дед и дядя пришли, она их сразу чаем с рижским бальзамом стала угощать, а ключ взяла, чтобы «пыль протереть».
Дед так бы ничего и не узнал о моём «сюрпризе», если бы не та, потерянная, «галка». Она залетела ему в ботинок, и на следующее утро было слышно, как бабушка долго пыталась убедить деда, что это она сделала из пятирублёвой бумажки самолётик, запустила его и потом не смогла найти. Дед кричал: «Лёля, не прикрывай его, я в пять лет уже за плугом ходил, а этот всё шкодит…», – но меня спасло то, что дед опаздывал на работу. Через полчаса за мной пришла мама, и мы отправились в детский сад.
Недели две я у бабушки не появлялся, то ли занята она была, то ли попросила родителей «пока не приводить»…
В следующий мой визит бабушка усадила меня за стол в гостиной и стала показывать бумажные деньги:
– Это рубль, жёлтенький; это трёшка, зелёная; это пятёрка… ты её уже видел; красный – червонец, то есть десять рублей; а эта фиолетовая – двадцать пять рублей, или четвертной. Эти две – самые большие купюры: пятьдесят рублей и сто рублей, но мы ими редко пользуемся: у нас зарплаты не такие большие. Посмотри, потрогай и запомни: из этих бумажек самолётики делать нельзя, мы много трудимся, чтобы зарабатывать эти бумажки.
Я рассматривал деньги, слушал бабушку, а в голове невольно вертелась мысль, что из пятидесяти и ста рублей «самолётики» получились бы гораздо лучше, чем из пятёрки… Бумажки эти были и длиннее, и шире пятирублёвых купюр.
Царская монетка
Бабушка готовила обед. Я ждал начала фильма о Буратино и тихонько играл в комнате: возил конфеты-карамельки и старые бигуди на машинке по бабушкиной кровати. Когда машинка в очередной раз заезжала на подушку, две конфеты свалились на пол, одна закатилась под кровать. Стал я доставать эту конфету и увидел в дальнем углу мешочек. Потянул мешочек – он тяжёлый. Достал его, развязал, а там – куча монет.
– Бабушка! Я деньги нашёл! – закричал я.
– Как? Опять?! – заволновалась бабушка: она, наверное, вспомнила случай с пятирублёвыми банкнотами[2 - Эта история описана в рассказе «Сюрприз».].
– Да нет, бабуль, здесь не бумажные деньги, а железные.
Бабушка в испачканном мукой фартуке заглянула в комнату:
– А-а! Это, Андрюша, старинные монеты. Сейчас я закончу с обедом и тебе всё покажу, а ты пока иди «Буратино» посмотри.
Мне этот фильм очень нравился: там было много песен. И Мальвина мне нравилась. А мальчик, который играл Буратино, был похож на меня… Одного я никак не мог понять: почему Буратино в лисе Алисе и коте Базилио сразу не распознал жуликов-обманщиков – ведь это сразу видно. Бабушка однажды пробовала объяснить, что Буратино только недавно из деревяшки на свет появился и по неопытности жуликов за порядочных граждан принял. Ещё она говорила, что Алиса и Базилио – это образы; настоящие жулики-обманщики в лохмотьях могут не ходить и нищими не притворяться, и вообще, такие коты и лисицы могут таиться и в людях. Но мне казалось, что обманщиков, подобных Алисе и Базилио, распознать очень просто. Вот и в этот раз, когда кот и лиса обманули Буратино, я закричал из гостиной:
– И всё-таки Буратино – лопух!
Бабушка ничего не ответила. После обеда она высыпала монеты на стол и немного рассказала о них. Оказалось, что в мешочке хранились серебряные 10-ти, 15-ти и 20-ти копеечные монеты, сделанные при царе Николае II, медные монеты Николая I, серебряный советский полтинник с кузнецом и много разных других несеребряных советских монет.
– А золотые монеты здесь есть? – спросил я.
– Нет, только серебряные.
– А много в них серебра?
– Полтора-два грамма в монете.
И пусть все монеты были потемневшими и невзрачными, бабушкин мешочек показался настоящим кладом. Я стал просить бабушку дать хотя бы одну царскую серебряную монетку.
– Даже и не думай – ты её сразу потеряешь; одну потеряешь, потом другую просить начнёшь… вот вырастешь – подарю, а сейчас – нет.
Я долго упрашивал бабушку. Она уступила и дала мне одну 15-ти копеечную серебряную монетку. Я спрятал её в бумажный конверт, конверт несколько раз сложил, убрал в карман куртки и пошёл гулять.
В бабушкином дворе детской площадки не было – были старые двухуровневые сараи. Подошёл я к ним и встретил мальчишку из соседнего дома. Стали мы в прятки играть, я не выдержал и рассказал о серебряной монетке и даже показал её. Мальчик долго крутил монетку в руках, а потом спросил:
– А золотые монеты у тебя есть?
– К сожалению, золотых нет, серебряные только.
