скачать книгу бесплатно
– Что с тобой? – спросила его жена. – Ты что-то там напеваешь?
– Мистер Пропер веселей, в доме чисто в два раза быстрей! – уже громко пропел Н. И. и закончил на высокой ноте: – Мистер Пропер!
– Что это такое? – не поняла Анна Геннадьевна.
– Мама, это реклама, – сказала Надежда.
Гаврилов хлопнул себя рукой по лбу: лысый мужчина был точь-в-точь как из рекламы универсального моющего средства.
– Что с тобой? – обеспокоилась жена.
– Ничего, – ответил Н. И., – просто песенка привязалась.
Позднее, когда он садился в машину, воспоминание о странном событии почти совсем стёрлось из его памяти.
– Папа, – сказала Надя, когда они выехали из подземного гаража, – поговори с мамой, чтобы она отпустила меня на выходные к Артуру.
– Она не отпускает? – спросил Н. И., одновременно прислушиваясь к астрологическому прогнозу на предстоящий день, который озвучивали по радио.
– Нет. И притом в категоричной форме.
Звёзды предостерегали Гаврилова от «принятия серьёзных решений», советовали «уделить больше внимания близким» и обещали «неожиданное романтическое приключение».
– В таком случае я тоже не отпускаю, – сказал он.
– Ну, папа!
– Но я не договорил, – произнёс он вслух. – Хочешь дослушать?
Выехав из двора, он остановился на перекрёстке.
– Можно было бы ещё проскочить, – заметила Надя, с сожалением глядя на то, как мигающий зелёный сменился на жёлтый и следом на красный.
– Ты могла бы и проскочить, если бы у тебя были права, – возразил он, – но поскольку за рулём я, я и принимаю решения.
– Ты не договорил, – перебила она.
– Да. Я хочу предложить тебе альтернативный вариант.
– Какой?
– Пусть он приезжает в наш город, к тебе в гости, – сказал Н. И. и, внимательно посмотрев на дочь, добавил. – Сейчас объясню, почему так будет лучше. Во-первых, ты его не знаешь…
– Я его знаю, – второй раз перебила дочь.
– Подожди, – с мягким нажимом продолжал Гаврилов, – ты его не знаешь, ты видела его фотки, переписывалась с ним по интернету, но ты его не знаешь. Согласись, что в жизни человек может оказаться совершенно другим. Даже внешне!
Надя сидела, скрестив руки на груди.
– Ты что, ни разу не слышала про знакомства по интернету? Думаешь, что тебя ждёт Брэд Питт, а приходишь – там настоящий уродец! Бывает такое?
– Бывает.
– Что ты будешь делать, если так оно и окажется в твоём случае?
– Повернусь и уйду – делов-то! – сказала Надя.
– Вот именно! – обрадовался Гаврилов. – Это если здесь. А в чужом городе? Куда ты пойдёшь? Пойми, ты девушка и всегда должна оставлять себе свободу для манёвра на тот случай, если мужчина не оправдает твоих ожиданий.
– Ну и тупое у тебя радио! – сказала Надя и, потянувшись к бардачку, достала оттуда сумочку с компакт-дисками. – В одном ты прав, – признала она, вставив диск со своим любимым исполнителем рэпа, – свобода манёвра нужна. И как только у тебя так здорово всё получается разложить по полочкам?!
Н. И. улыбнулся.
– Будем считать, что мы договорились? – сказал он, протягивая дочери ладонь.
Она нехотя и со вздохом пожала её.
– Договорились.
Высадив Надю у школы, Гаврилов помахал ей рукой и поехал на работу. По пути он переключил магнитолу с проигрывателя CD обратно на радио и выхватил из середины выпуска новостей сообщение: «…Японские учёные изобрели первую в мире женщину-робота по имени Йоко, – рассказывала девушка-диктор, – её кожа изготовлена из тонкой и эластичной резины и почти ничем не отличается от человеческой! Йоко способна выражать такие человеческие эмоции, как радость, горе, гнев, огорчение, смущение и любопытство…»
– Придумают же японцы! – про себя восхитился Гаврилов, отвлекаясь от прослушивания.
Водитель машины, стоявшей в пробке справа, широко и с удовольствием зевнул, показав всем, кто случайно обратил на него внимание в этот момент, своё багровое нёбо.
* * *
В офисе Н. И. ожидал второй неприятный сюрприз. Войдя в кабинет, который он делил со своим другом и партнёром по бизнесу Тарасом Григорьевичем Винниченко, Гаврилов обнаружил следующую картину: перевёрнутый стул; разбросанные повсюду огрызки лимонов; несколько опорожненных бутылок рома и «Кока-Колы» на журнальном столике; целый дровяной склад из недокуренных сигар в пепельнице – источник отвратительнейшей вони; липкие кляксы на полу и, наконец, верх разнузданности: огромный отпечаток ботинка на письменном столе Николая Ивановича.
Гуляка и сибарит Винниченко накануне повеселился от души, а судя по тому, что в пепельнице лежали не только сигары, но и тонкие «Вирджиния слимс», испачканные губной помадой, вечер он проводил в компании «гарпий». Так Винниченко обыкновенно называл женщин независимо от рода занятий и общественного положения, с которыми случай и алкоголь сводили его на одну ночь.
Обнаружив разгром в кабинете, Н. И. поморщился, но не удивился. Он позвонил секретарше и попросил, чтобы та разыскала уборщицу, потом прошёлся по помещению, носком ботинка легонько пнул огрызок лимона и решил всё-таки набрать номер Винниченко.
– Алло, – сказали в трубку шёпотом после нескольких длинных гудков.
– Директор, это я, – ответил Гаврилов, – отлично вы тут вчера порезвились.
– Я сейчас не могу говорить, – прошептали с того конца.
– Почему?
– Я в милиции.
– В милиции? – удивился Н. И.
– Да. Я тебе позже всё объясню, – ответили ему и положили трубку.
Скоро Гаврилову позвонила вторая жена Винниченко и встревоженным голосом спросила:
– Коля, ты не знаешь, где мой муж? Я его с собаками всю ночь разыскивала!
Услышав эту фразу, Н. И. представил себе свору собак, рвущихся с поводка в ночи, и шествие, возглавляемое женой друга.
– Жень, всё в порядке, – как можно беззаботнее ответил он, – мы с ним надрались, он переночевал у меня.
– Надрались? – не поверила жена. – Ты же не пьёшь?
– Я-то почти не пью. Это да. Но вот он… он надрался у меня и уснул.
– А почему он трубку не берёт?
– Он занят на совещании.
Положив трубку, Гаврилов недовольно поморщился. Он не любил врать. Дружба его с Винниченко только с первого взгляда казалась иллюстрацией к утверждению о взаимном притяжении противоположностей. В действительности эти люди сошлись благодаря одной общей черте характера: они ничего не требовали друг от друга, не ожидали, что если один окажется в беде, то второй обязательно придёт на помощь. Если кто-то из них уезжал надолго в отпуск или в командировку, то оставшийся никогда ему не звонил, не спрашивал, как дела. Они не устраивали совместных вылазок на шашлыки, не собирались семьями в ресторанах, не ходили в кино, вместе не водили детей в цирк или на аттракционы, они даже могли не общаться месяцами. Взаимное равнодушие, которое каждый прощал другому, было основой их отношений.
Их дружба, как комета Галлея, проявляла себя в очень редкие моменты, например, когда Винниченко звонил в три часа ночи Гаврилову и говорил:
– Коля, ты спишь?
– Сплю, – отвечал Н. И. – Что случилось?
Винниченко минуту сопел в трубку, а потом произносил:
– Душа болит.
Гаврилов, отлипая от тёплого бока жены, выбирался из постели, одевался и ехал лечить больную душу Винниченко. Тот каялся, жалел свою первую жену, потом вторую, затем жалел своих детей от первого брака, а после и от второго, сетовал, что никак не может разобраться с этими «бабами», обещал, что обязательно поступит в итоге правильно и справедливо по отношению к тем, кто находился от него в материальной и духовной зависимости, но слова его всегда расходились с делом. Н. И. не стыдил и не укорял друга, не навязывал полезных советов, а только внимательно слушал и в конце говорил: «Старик, это твоя жизнь, и ты обязательно в ней разберёшься».
Анна Геннадьевна на дух не выносила Винниченко. В особенности же её неприязнь возросла после того, как Н. И. привёл друга в «Каменный сад».
– С этим человеком мы пуд соли сожрали, – сказал Гаврилов жене, имея в виду их совместные с Винниченко попытки организовать бизнес ещё в студенчестве. – Я не могу его бросить в сложной жизненной ситуации.
«Сложность жизненной ситуации» состояла в том, что, после того как Н. И. женился на Анне Геннадьевне и устроился в «Каменный сад», Винниченко вступил в спонтанный брак с однокурсницей, затем развёлся, оставив её с двумя детьми, был принуждён платить алименты, искал себя на поприще индивидуального предпринимательства, неоднократно прогорал и в итоге оказался практически без средств к существованию.
Анна Геннадьевна менее всего хотела стать причиной разрушения мужской дружбы, тем более что, как она видела, других товарищей у Н. И. не было. Поэтому, скрепя сердце, ей пришлось принять Винниченко в «Каменный сад». Сначала она старалась демонстрировать определённое дружелюбие по отношению к новому сотруднику, но в дальнейшем едва могла скрывать раздражение.
Более всего на свете Анна Геннадьевна ценила трудолюбие, дисциплинированность и ответственность – качества, которыми Н. И. обладал в избытке, но которые совершенно отсутствовали у его товарища.
Винниченко просыпался поздно, не ранее одиннадцати часов утра, потом принимал ванну с персиковой пеной, не спеша завтракал, затем ещё час слонялся по квартире в мягком халате и тапках, вполглаза смотрел шоу для домохозяек, поливал цветы, кормил рыбок и только после этого отправлялся на работу, куда прибывал часам к двум дня. В офисе он первым делом усаживался в мягкое кресло, доставал из ящика стола свою любимую трубку и принимался тщательно чистить её специальным ёршиком. Прочистив и продув её как следует, Винниченко вынимал из того же ящика табак и переходил к процедуре набивания, подолгу уминая листья подушечкой большого пальца. Наконец, потратив сорок минут рабочего времени, он подносил к трубке зажжённую спичку, надувал щёки и закуривал, с удовольствием оглядывая доставшиеся ему владения.
Гаврилов согласился уступить другу половину своего кабинета, которую тот постепенно заполнил абсолютно ненужными с точки зрения прагматика вещами. Он приобрёл удобное кожаное кресло руководителя, Дивиди-проигрыватель, телевизор, огромный монитор для компьютера, чтобы удобнее было играть в Fallout, дорогую кофе-машину, которая варила несколько десятков разновидностей кофе, маленькое баскетбольное кольцо на стену и прилагавшийся к нему мяч, боксёрскую грушу на присоске, крепившуюся на стол, хьюмидор для хранения сигар, бар и несколько сортов виски и коньяков. Кроме того, Винниченко заказал себе дорогие визитные карточки, на которых лаконично охарактеризовал свою должность как «директор», посчитав ненужным добавлять слова «по развитию». От подчинённых он с первого же дня потребовал называть себя не иначе как просто хозяин, а друзьям и знакомым дал понять, что ему нравится, когда к нему обращаются не по имени отчеству, а по занимаемой должности – Директор.
Анна Геннадьевна была в шоке, когда вошла к друзьям в кабинет и увидела холодный офисный аскетизм на половине Н. И. и пышное великолепие барокко на половине Винниченко. Последний сидел в новом кресле, с удовольствием курил трубку, пил кофе и почёсывал живот, обтянутый подростковой майкой со смайликом. На столе сверкала внушительная табличка с гравировкой: «Тарас Григорьевич Винниченко. Директор».
– Он никогда не повзрослеет! – сказала вечером Анна Геннадьевна мужу. – Он одевается как подросток, говорит, говорит как подросток и ведёт себя как подросток. Да.
– Со временем всё изменится, – убеждал её Н. И. и сам слабо верил в то, что говорил.
– Его надо уволить, – покачала головой Анна Геннадьевна.
Гаврилов не мог этого допустить и предложил:
– Знаешь, для того чтобы понять, на что человек способен, надо его отпустить.
– Как отпустить?
– Дать возможность действовать самостоятельно.
– Я не могу… не могу рисковать бизнесом, – заявила Анна Геннадьевна.
– Аня, – Н. И. обнял её за плечи, – давай один единственный раз доверим ему какой-нибудь небольшой самостоятельный проект.
– Хорошо-хорошо. Я согласна, но… но только если он всё испортит, я его уволю.
– Договорились.
Н. И. очень хотел, чтобы у друга всё получилось, и был ошеломлён, когда Винниченко блестяще справился с заданием. Гаврилов вместе с Анной Геннадьевной пришли к выводу, что Тарас Григорьевич обладает ценнейшим для бизнесмена талантом легко сходиться с людьми.
Анну Геннадьевну окружающие побаивались из-за жёсткости её характера, к Гаврилову относились настороженно, слишком уж он был правильный, а Винниченко принимали с распростёртыми объятиями, до того жизнерадостно он грешил, предаваясь чревоугодию и распутству. И там, где ни Анна Геннадьевна, ни её супруг не могли добиться заключения контракта, Винниченко легко получал нужные подписи, выпивая с людьми в банях, резвясь с путанами, гоняя на снегоходах, оставляя сотни тысяч рублей в кабаках по всей России.
Очень скоро Анна Геннадьевна поняла, каким незаменимым человеком для «Каменного сада» является Тарас Григорьевич Винниченко. И хоть симпатии к нему у неё не прибавилось, всё же она вынуждена была признать справедливость доводов Н. И. о том, что каждому человеку можно найти достойное применение.
* * *
Ближе к вечеру Винниченко позвонил Н. И. и сказал:
– Привет. Я освободился.
– Отлично, – ответил Н. И., – приезжай в офис, Директор.
– Нет, – в голосе Винниченко слышалась озабоченность, – мне надо в церковь.
– Зачем тебе в церковь? Что случилось?
– Приезжай к Спасу-на-Крови. Я всё тебе расскажу.
Н. И. был атеистом и не любил православных церквей; его угнетала их византийская тяжесть. Он стоял у входа, будто бы опасаясь шагнуть к алтарю, и наблюдал за тем, как его друг, заспанный, небритый, со всклокоченными волосами, суетливо бегает от иконы к иконе, кладёт кресты и ставит самые толстые свечи, которые только удалось приобрести в церковной лавке. «Это не вера, а глупое суеверие», – подумал Гаврилов, уже начиная скучать, а потом вдруг улыбнулся, решив, что растрёпанный Винниченко с его объёмистым животом отлично подходит на роль грешника, которого внезапный порыв раскаяния вырвал из эпицентра античной оргии.
Наконец, запыхавшийся Винниченко подошёл к Н. И. и, кивнув в сторону выхода, произнёс:
– Ну, всё, кажется, теперь можно идти.
Когда они вышли на улицу, друг ещё раз обернулся лицом к храму, несколько раз перекрестился, беззвучно шевеля губами, и поклонился до самой земли.
– Ты не представляешь, – с удовольствием вдыхая вечерний воздух, произнёс он, – как я рад, что сегодняшний день подходит к концу! Столько мне всего пришлось пережить!
– Всё опять из-за женщины? – поинтересовался Н. И. больше для того, чтобы заполнить паузу, поскольку сомнений в том, что всё из-за женщины, у него не было никаких.
– О, брат! —многозначительно протянул Винниченко. – Это, знаешь ли, была не женщина! – и, помолчав, он добавил, сохраняя серьёзное выражение на лице: – Это была машина.
