скачать книгу бесплатно
– Ва, алла, спасибо вам большой, да! Я бы один – никак не смогу! Как хорошо, вы тут оказался, а! – говорит дядька и жмёт папе руку обеими своими.
Папа улыбается, а я ещё больше им горжусь. Конечно, не справился бы! Дядька вон какой – кряжистый и широкий, он бы на такую верхотуру ни за что не залез. А папа – пожалуйста! Понятное дело, альпинист.
– Хулиганы, а! – продолжает дядька. – Я сколько раз говорил: «Валерьевна, поставь забор. Я охранять не могу, я на конюшне, как я буду охранять?» Сколько раз говорил: «Поставь! Тут сколько люди ходят, кто ножом, кто зажигалку. И всё, нет манежа!»
– А это для коней манеж? – спрашиваю, и у меня аж дыхание перехватывает от восторга.
– А если забор, уже близко не ходи. – Дядька меня как будто не слышит. – И что? Где занимайся теперь, а? Дороже самой будет!
– Здесь занятия проходят? – перебивает его папа, поймав мой взгляд. – На конях?
– Кони, да, – переключается он. – Школа. Дети ходят. Вот такие. – Оборачивается на меня. – И взрослые тоже. Да вы приходи! – вдруг оживляется он. – Я скажу Валерьевна, что вы так помогал! Совсем бы манеж сгорел. Она скидку делать будет.
Я подпрыгиваю. Губу закусила, чтобы не завизжать, ладони сцепила, чтобы не захлопать. Только прыгаю и мычу. И папе киваю – соглашайся! Это же кони! Мечта!
А он:
– Ну, я не знаю… Это, наверное, сложно?
– Что сложно? Кому сложно? Кони – легко! Это же сел и вези. Дети справляются! У нас в деревне все ездят. Это вон там сложно! – Он махнул на железную конструкцию, торчащую из манежа, как рёбра мёртвого кита.
Я так и прыгаю, как мячик. А папа как специально на меня не смотрит.
– Хорошо, – говорит, – спасибо. Мы подумаем. Идём, Кроль.
– Пап!..
– Вы телефон запиши. Звони и приходи.
– Хорошо, спасибо. Мы позвоним.
– Пап!..
– Идём, Кроль. До свидания.
И уходит. Он так из магазинов уходит, когда мы с Велькой канючить начинаем.
Ну ладно, не мы, а я. Велька никогда не канючит.
В таких случаях главное – не перегнуть. Не показать, как страшно тебе этого хочется. Что ты всю жизнь мечтал. Что спал и видел. Что…
– Па-ап! Ну пап! Ну это же кони! – Кажется, я совершенно не умею держать себя в руках. Забегаю то с одной, то с другой стороны. Ловлю его взгляд. – Пап, ну мы же давно хотели. Ты же ещё в поход думал, на конях. А тут – рядом с домом, прикинь. Ну пап!
– Кроль, такие дела так просто не решаются. Я не могу один. Надо узнать, что скажет мама.
– Мама! – Я фыркаю. – Конечно, мама скажет «нет»! – Я изображаю на лице ужас, как делает она, когда мы ей предлагаем что-нибудь самое невинное. Прокатиться на банане там. Или сплавиться по речке. Да хоть что. – А потом она скажет: «Ни за что!» – Делаю большие глаза и хватаюсь за грудь. Папа ухмыляется, но не более того. Он строг. Он суров. – А потом: «Вы совсем решили меня с ума свести!» – Сжимаю губы и театрально поворачиваюсь на месте. Песок шуршит под пятками.
Папа смеётся:
– Похоже, Кроль. Но нам всё равно надо её спросить.
– Да спросим… – вздыхаю. – Куда же деваться.
Но про себя ликую: папа – на моей стороне.
Мы договариваемся не вываливать всё с порога. Но как это можно – не вываливать, если всё в тебе клокочет, аж дышать нечем? Только папа сказал: надо действовать осторожно. Как разведчики. То есть держаться и молчать.
Я зажимаю в кулак большой палец. Буду держаться.
Дома уже никто не спит. Пахнет сырниками, и я понимаю, что сейчас съем слона.
– Что-то вы сегодня долго! – кричит мама с кухни. – Завтрак на столе.
– Это мегасуперупоительно! – кричу я тоже и, пока папа идёт в душ, ныряю на кухню.
Велька уже на месте. Болтает ногами и болтает с кем-то, кого нам не видно. На столе – тираннозавр. Нормально. Велька бы ещё с ним по-человечески говорил, а не на своём птичьем языке, но и так сойдёт. Год назад он и этого не мог.
– Что сегодня видели? – спрашивает мама. Она стоит у плиты и доделывает сырники.
– Пожар тушили, – говорю как можно будничней.
– Пожар? – Мама оборачивается. – Какой такой пожар? Где?
– Да так, – пожимаю плечами. И молчу. В смысле, держусь.
Мама хмыкает и отворачивается. Наверное, решила, что это мы опять с папой играем.
А он всё не идёт, и во мне клокочет, сил нет. Хватаю сырник и целиком засовываю в рот. Он горячий, начинаю шипеть и булькать, как рыба. Велька смеётся.
– Ну что ты делаешь! – хмурится мама.
– Мам, – говорю сквозь сырник, – а хакфы ты отнехлах к хому, ехли я фрук…
Велька заливается. Мама качает головой:
– Хватит, прожуй сначала.
Я сглатываю. Горячий сырник шлёпается в желудок. Морщусь.
– Как бы ты отнеслась к тому, если я вдруг… ну, нашла бы себе увлечение? Ты же говорила, что человеку без увлечения нельзя, а у меня его нет, и вот если бы я…
– Хорошо бы отнеслась, конечно. А какое?
– Ну, так…
И хватаю ещё один сырник. Хорошо всё-таки, что я не разведчик. Если бы я им была, была бы страшно толстой: попробуй всё время есть, чтобы молчать!
На счастье, приходит папа. Довольный, свежий, пахнет гелем для душа. Садится за стол.
– А чай?
– Заваривается.
Мама открывает крышку, из чайника валит пар. Папа пьёт очень крепкий чёрный. Мама – зелёный, а по утрам кофе. Нам с Велькой – какао. Вот так и живём.
Мама ставит турку на газ.
– Стас, Славка говорит, вы какой-то пожар тушили? – спрашивает как бы невзначай.
Папа стреляет в меня глазами, я делаю вид, что ничего не слышу. Как Велька. Разведчиком мне всё равно не быть, это уж ясен пень.
– Было дело, – кивает папа. И тоже кладёт в рот целый сырник. Не я одна такой способ выдумала, ага.
– Ну, то есть… это… на самом деле? – спрашивает мама. – Или не считается?
– Считается! – не выдерживаю я. – Ещё как считается! Папа – герой! Он на такую верхотуру залез! Он прямо!..
– Кроль! – одёргивает папа. – Ну правда. Что за герой ещё?
– Нормальный. Обыкновенный.
Папа делает мне выразительные глаза, но мама уже забыла о кофе, обернулась и смотрит на нас. И даже Велька на нас смотрит. Он, когда что-то по-настоящему интересное начинается, всегда из своего воображаемого мира выныривает, я уже замечала.
– Так. Ну-ка рассказывайте, – говорит мама, и по её голосу я понимаю, что лучше и правда всё рассказать, иначе она сейчас сама себе всё сочинит. Мама – она такая, у неё с воображением хорошо и даже слишком. Ей слово скажи, она из него соорудит историю. Да чего там историю – роман-опупею! – Это где было?
– Да тут, в парке. Манеж горел, – говорит папа самым будничным тоном. Как будто он каждый день манежи тушит.
И опять сырник в рот.
– Манеж? – спрашивает мама, и я прямо вижу, как перед её глазами взвиваются столбы пламени. – И ты потушил? Один?
– Ну, во-первых, не один, – говорит папа с набитым ртом. – А во-вторых, не особо-то горело. Плёнка тлела. Кто-то окурок, наверное, кинул.
– Что-о-о? – выдыхает мама, и по голосу понятно: перед её глазами уже бушует огненное море, и сирены, и пожарные машины, но никто не может прорваться, и папа один сражается со стихией, без защиты, в шортах и футболке. В искрах и дыму. Короче, блокбастер «Пекло» с папой в главной роли. У мамы даже взгляд останавливается и лицо такое делается, как будто и правда фильм смотрит.
– Зато мы узнали, что тут конюшня есть, – говорит папа как бы невзначай.
– Конюшня… – повторяет мама, как заколдованная.
В её внутренней киношке папа выносит на руках из огня женщину и ребёнка. Сначала ребёнка – это меня, а потом женщину – это её, конечно. То, что где-то на заднем плане носятся и ржут кони, мама не замечает.
– И мы вот подумали – ну, мы же как-то говорили, помнишь? – а не отдать ли нам Славку в конноспортивную школу? Она давно мечтает.
– Ага, Славку… Что? Какую Славку? Куда? – В воображаемом кинотеатре у мамы врубили свет на самом интересном месте.
– Мама, коняшки! – Я делаю щенячье лицо. Я это умею.
Или умела, когда мелкая была. Сейчас, кажется, уже не работает.
– Куда отдать? – Мама переводит взгляд с меня на папу. И ясно, что он сейчас пожалеет, что тушил этот манеж. Она устроит ему «Пекло-2».
– Ну, в секцию. Конноспортивную. – Папа вспоминает, что у мамы на слово «школа» аллергия. – Тут прямо под боком. Везение же. Ну и я бы заодно походил.
И тут я кусаю себя за язык. Просто забыла, что он у меня во рту есть – и хвать!
Больно – ужас! Папа, ты бы хоть предупредил!
Замерла, не дышу. А мама тоже уставилась на папу.
– Отличная идея! – говорит потом, только таким голосом, что ясно: ничего она не отличная. – Чем она одна там угробится, лучше сразу обоим руки-ноги переломать.
– Почему вдруг сразу? – хмыкает папа, но понимает, что ляпнул не то. – В смысле, никто не собирается…
– Да потому что это кони, Стас! Ты что, не знаешь, что это опасно!
– Жить вообще опасно, Светик, от этого умирают, – говорит папа.
Мама ничего не отвечает, отворачивается к своей турке. Стоит надувшись. Во мне всё аж сжимается. Терпеть не могу, когда они ссорятся. Особенно из-за меня.
Смотрю – Велька стекает под стол. В одной руке сырник, в другой – тираннозавр. И замирает там с ним в обнимку.
– Может, ты в качалку лучше абонемент возьмёшь? – спрашивает мама не оборачиваясь, и у меня отлегло от сердца: не поссорятся. Во всяком случае, не сейчас.
– Качалка – это железо. А тут кони, живые лю… – Папа соображает, что оговорился, и обрывает себя: – Всё равно на стенку пока не хожу, так хоть что-то будет.
Зимой папа всегда занимался скалолазанием. Чтобы держать себя в форме, как сам говорит. Но как мы переехали, не занимался: ездить стало далеко.
– Адреналина тебе не хватает, – говорит мама как-то грустно. Не то спрашивает, не то нет – не понять.
Папа пожимает плечами. А я боюсь даже пикнуть. Потому что если мы с папой будем учиться ездить на конях – это же мечта, это сказка, это я просто не знаю что!
Но сейчас всё зависит от мамы. Если она скажет «нет», папа ничего делать не станет. Он в таких случаях закрывает тему раз и навсегда. Я знаю, проходили уже.
Но мама задумчиво смотрит куда-то в пространство. И думает о чём-то другом.
– Ай, ладно, – машет потом рукой. – Что я вас, держать, что ли, буду? Делайте как нравится.
– И-и-и! – кричу и кидаюсь к ней обниматься. – Спасибо, спасибо, спасибо, мамочка! Папа, покупай двойной абонемент!
– Ой, не визжи, голова от тебя, – морщится мама. – И откуда только такое желание свернуть себе шею? В тебя, – бросает папе.
– Всё из материалов заказчика, – непонятно отвечает он, подходит к маме, приобнимает и чмокает в щёку. – Не переживай, Светик, мы обещаем не ломаться.
– Знаю я вас, – хмыкает мама.
А я сажусь на стул, и болтаю одной ногой, и кусаю сырник: можно больше не давиться, а поесть почеловечески.
– Або неме! – вдруг кричит Велька из-под стола. – Або неме нененет! – Выскакивает из кухни и несётся в комнату. Грохает там по клавишам пианино раз, другой. Потом собирает аккорды: – Або! Неме! Ане! Мене! Абонеме немо нент!
