скачать книгу бесплатно
Ближе к полудню я оставляю кудель и иду поливать грядки. Мой огородик скуден и мал – на узкой полоске земли растут только репа и капуста. Но я рада и этому. Когда они созреют, их можно будет засолить и понемногу есть в холодные зимние дни.
Когда солнце минует зенит, я отправляюсь варить похлебку – на ужин для себя и мужа. Выношу из землянки котел и готовлю прямо на улице на небольшой старой печурке, которую много лет назад за вязанку сушеной рыбы нам сложил местный мастер.
Муж возвращается домой до темноты, приносит невод и морских окуней. От него пахнет потом и соленой водой. Он очень устал, однако при виде меня на его лице появляется улыбка.
Мы женаты так давно, что я даже не вспомню, сколько десятилетий прошло со дня нашего венчания. Мы пережили много радости и горя, обнимались, бранились, порой крепко друг на друга обижались. Однако, на протяжении всех этих лет, приходя домой, муж по-прежнему улыбается. Он рад меня видеть, даже если я бываю не в духе, и ворчу, как глупая гусыня.
Впрочем, не в духе я бываю редко. Моя память стала дырявой, как решето, и я быстро забываю, из-за чего собиралась рассердиться. Поэтому тоже улыбаюсь – гораздо чаще, чем раньше.
Иногда мне кажется, что я забыла что-то важное. Что-то серьезное, из-за чего временами чувствую себя виноватой, но никак не могу вспомнить, что именно.
Муж говорит, я выдумываю чепуху, а потом переводит разговор на другую тему, явно пытаясь отвлечь меня от грустных мыслей.
Раз в неделю к нам в гости приходит сосед. Глядя на нашу землянку, он озабоченно цокает языком и помогает моему старику выровнять дверь или подправить крышу. На меня сосед бросает странные взгляды, будто ждет, что я взлечу в небо или отчебучу еще что-нибудь в этом роде.
Я не понимаю его взглядов, но стараюсь не обращать на них внимание. Задавать вопросы бесполезно, на них все равно никто не ответит.
Перед уходом сосед отводит старика в сторону и заводит разговор, который тоже кажется мне непонятным.
– Что же ты, Митрий, к морю ходил?
– Ходил.
– Рыбу видал?
– А как же. Целую плетушку окуней принес.
– Да я не про эту рыбу, а про ту, блестящую… Видал?
– Нет. К чему мне она?
– Ну как же! Кликнул бы ее, поклонился в пояс и попросил вернуть все, как было.
– Так она и вернула, Федь. Все, как и было – и землянку, и даже наше старое разбитое корыто.
– Да разве ж я говорю про корыто, Митрий? Пусть бы она разум твоей старухе вернула! Посмотри на нее – не баба, а курица малахольная. Сидит, как истукан, слова лишнего не скажет.
– Ты, Федор, за языком-то следи. И на жену мою не наговаривай, разум ее при ней остался. Рыбка забрала только свое, чужого брать не стала.
– Но ведь твоя старуха ничего не помнит! Ни про избу, ни про царство…
– Я думаю, она об этом забыла сама – от потрясения и обиды. Но знаешь, я этому даже рад. Так ладно, как теперь, мы не жили даже после свадьбы.
– Эх, Митрий! То ли ты дурак, то ли святой. Если б моя баба этакую петрушку учудила, я б ей все косы по волоску выдернул. Или кнутом отходил. А ты…
– А я не ты, Федя. И старуха моя, к счастью, не твоя баба. Моя жена – не твоя забота. За своей следи, понял? А вообще, Федька, дурак – это ты. Мы с Марфой раньше как жили? Хоть и в бедности, зато в мире и согласии. А потом она ворчать начала – и то ей не так, и сё не этак. Не житье началось, а мука адская. Рыбка-то, откупаясь за то, что я ее в море отпустил, сразу смекнула, что мне нужно. Не изба и не корыто, а чтоб жена перестала браниться и снова начала радоваться простым вещам. И знаешь, Федя, если ей для этого нужно было стать царицей, а потом вернуться в нашу землянку, значит, вся эта история была не напрасной.
Сосед в ответ на эти слова пожимает плечами и машет рукой – мол, что с тебя, старого дурака, взять. А затем берет свою шапку и уходит восвояси.
Старик же до самого вечера молчит и тихонько вздыхает. Ночью он долго ворочается на лежанке, потом встает и выходит из землянки на воздух. Через приоткрытую дверь видно, как он садится на старый обтесанный камень и смотрит в сторону моря. Я тоже встаю и осторожно наблюдаю за ним из-за деревянной створки.
Иногда муж что-то говорит. Слов с такого расстояния не разобрать, да я и не пытаюсь. Просто смотрю на его худые плечи, тонкую шею и растрепанные седые волосы, которые озорник-ветер раздувает, как ниточки паутины. Время от времени ветер доносит до меня тихие слова моего дорогого старика:
– Спасибо тебе, государыня рыбка…
Красный миддлемист
Сад бы прекрасен. Мохнатые розы соседствовали в нем с нежными орхидеями, ажурными циниями и разноцветными лилиями. По периметру его могучей стеной окружали чудесные деревья неведомых пород и пышные кустарники, усыпанные белоснежными бутонами.
Откуда-то слева слышалось тихое журчание воды, а прямо над головой пели птицы – так звонко и сладко, что казалось, будто это вовсе не сад, а уголок библейского рая, дарящий блаженство каждому, кто попадет под его душистые кущи.
Я осторожно отодвинула ветку жасмина и ступила на узкую дорожку, выложенную в траве серебристыми камешками.
Воздух был наполнен ароматами цветов, и его хотелось пить, как дорогое вино, медленно и с наслаждением. Я вдохнула полной грудью и – застыла, забыв, как дышать. Потому что увидела ее – жемчужину этого дивного сада. Самый восхитительный цветок на свете.
У него была круглая алая головка, состоящая из множества лепестков – нежных и тонких, словно вытканных из воздушного шелка.
Он был свеж и прекрасен настолько, что моя рука сама потянулась, чтобы дотронуться до бутона и убедиться, что это действительно растение, а не волшебный мираж, навеянный полуденным зноем.
Едва пальцы коснулись алых лепестков, как в тот же миг раздался жуткий рев и прямо передо мной очутился зверь лесной – перепачканное землей чудище с огромными горящими глазами и лохматой головой. Я шарахнулась в сторону, а чудище возопило человеческим голосом:
– Да ёшки ж матрешки! Анастасия Алексеевна, вам тут что, медом намазано?! Какого черта вы снова тянете руки к этому цветку?!
– П-простите, Арсений Павлович, – заикаясь, пролепетала я. – Честное слово, я вовсе не собиралась его рвать!
– Не рассказывайте мне сказки, – ор чудища сменился змеиным шипением. – Я, слава Богу, еще не слепой!
– Я просто хотела его потрогать…
– Потрогать?! Вы хоть знаете, что это за растение? Это красный миддлемист – редчайшая разновидность камелий. Во всем мире их осталось не более трех-четырех экземпляров, а конкретно этот и вовсе уникальный – он единственный может жить и цвести не только в оранжерее, но и в условиях открытого грунта. Знаете, сколько сил и времени я потратил на то, чтобы вывести у миддлемиста такую способность? А вы – потрогать…
– Да не собиралась я рвать вашу камелию! – начала заводиться я. – Она такая нежная, такая красивая… Что я, вандалка какая-нибудь, чтобы вредить этому чуду?
– Вандализм, Анастасия Алексеевна, – ваша семейная черта, – фыркнуло чудище. – Напомните, пожалуйста, чей батюшка разрушил мою четвертую теплицу?
Я закатила глаза. Интересно, этот ботаник-энтузиаст когда-нибудь успокоится? Связал же нас черт с этим сумасшедшим любителем растений! Впрочем, папенька мой действительно молодец – мало того, что разнес своим минивэном его забор, так еще угробил стеклянную громадину, которую ее лохматый хозяин скромно величает теплицей.
Нет, оранжерею мы, конечно, восстановили. А вот с тем, что в ней росло, оказалось сложнее. Арсений Павлович потребовал, чтобы наша семья, в качестве компенсации нанесенного ему морального вреда, заново вырастила все погибшие фикусы. Учитывая, что требование биолога поддержал суд, пришлось собирать вещи и временно переезжать в хоромы этого принципиального ботаника.
И – да, переезжать пришлось мне, ибо 1) у моих сестер с растениями отношения никогда не складывались, а нашего отца Арсений категорически отказался пускать на территорию своего сада 2) ездить на сельхозработы в этот самый сад из города оказалось ужасно неудобно.
Словом, я живу здесь уже три месяца и хочу сказать, что жаловаться мне не на что. Кормят меня от пуза, разрешают пользоваться всем, что есть в доме, включая хозяйский джакузи, инструмент и подкормку для растений выдают в промышленных масштабах.
Единственный минус – сам гостеприимный хозяин. Арсений Павлович оказался на удивление нелюдимым человеком. Со мной он общается вежливо (его привычка называть малознакомых людей по имени-отчеству, несмотря на возраст, очень забавна), но мало. В какой-то момент мне стало казаться, что редкость наших встреч обусловлена тем, что ученому попросту стыдно появляться перед девушкой грязным, как болотное чудище. Приводить же себя в порядок каждый день он не имеет ни времени, ни желания – ему гораздо интереснее ползать по грядкам, нежели стараться произвести впечатление.
Впечатление, к слову, Арсений все-таки произвел, ибо во время наших редких разговоров он проявил себя как потрясающий собеседник – оказалось, что беседовать с ним можно часами и обо всем на свете. Из себя господин ботаник тоже ничего. По крайней мере, мне так показалось, когда однажды я увидела его в чистом комбинезоне и с более-менее расчесанными волосами – настолько, насколько вообще возможно расчесать его буйную каштановую шевелюру.
Первое время Арсений активно помогал мне в теплице: рассказывал, как нужно сажать цветы и как о них следует заботиться. А убедившись, что я все поняла и усвоила, торжественно вручил ключи от сарая с инструментами и отправился заниматься своими делами.
Теперь нас с фикусами он навещает два-три раза в неделю – проверяет, как идут дела. Я этих посещений жду, как праздника. Причем не только потому, что господин ботаник мне очень симпатичен, но и из-за того, что среди грядок и оранжерей я здорово скучаю по людскому общению – интернет в райской усадьбе работает через раз, а мобильная связь ловится исключительно за воротами.
Время от времени я отправляюсь искать Арсения сама. Например, как сегодня.
– Меня пугает ваше безграничное обожание местной флоры, – сказала я ботанику. – Растения вам дороже людей.
– Эти растения – плод моего ежедневного труда, Анастасия Алексеевна, – холодно заметил ученый. – Я, знаете ли, пишу научную работу, а эта флора – объект моих исследований.
– У вас есть время, чтобы писать? – искренне удивилась я. – Вы же целыми днями копаетесь в земле!
Арсений сделал глубокий вдох.
– Как вы оказались в этой части сада, Анастасия? Пришли на прогулку или по делу?
– По делу, – ответила я. – Хотела напомнить, что собираюсь ненадолго съездить домой. У моего отца юбилей, и мы с сестрами хотим его поздравить.
Лицо биолога помрачнело.
– Когда именно состоится ваш праздник?
– Сегодня вечером.
– Сегодня?..
– Да. Через полчаса за мной заедет старшая сестра, и мы отправился в город. Мне нужно привести себя в порядок перед вечеринкой. Я говорила об этом в прошлый вторник. Вы забыли?
Губы Арсения сжались в тонкую линию.
– Забыл, – процедил он. – Надеюсь, вы не станете задерживаться на этом празднике надолго?
– Как получится, – пожала плечами в ответ. – Я соскучилась по родным и хочу как следует отдохнуть. Не беспокойтесь, Арсений Павлович, я успею вернуться к следующему поливу.
С каждым моим словом лицо биолога становилось мрачнее и мрачнее.
– Вам надоело жить в моем доме, верно? – спросил ученый, глядя мне в глаза. – Ну конечно. Вы молоды, очень красивы. Вам следует веселиться с друзьями и путешествовать по миру, а не торчать среди леек и лопат.
– На самом деле мне осталось торчать среди них не так уж долго, – заметила я. – Мои фикусы уже окрепли и достигли нужного размера, а потому я со дня на день верну их вам вместе с ключами от дома и теплицы.
– Эти фикусы называются Asparagus plumosus, – тихо сказал мужчина. – И они растут непозволительно быстро.
Я улыбнулась.
– Мне пора собираться, Арсений Павлович. Скоро приедет сестра.
– Хорошо, – кивнул Арсений. – Только возвращайтесь скорее, ладно? Мы с фикусами будем вас ждать.
***
– Этот твой ботаник настоящий псих! Небритый, всклокоченный, весь в земле… Тебе не страшно находиться с ним один на один?
– Не страшно. Мы видимся не так уж часто, а на мою половину дома он без спроса никогда не заходит. А вообще, Наташа, ты не права. Арсений Павлович – ученый. Настоящий, увлеченный исследователь. Поэтому бриться и стричься ему некогда.
Сестра фыркнула и покачала головой.
– Нашла кого защищать. Быстрее бы ты вырастила его дурацкие цветы и вернулась домой.
– Знаешь, а мне понравилось возиться с цветами. Я бы с удовольствием занималась ими и дальше.
– Еще одна сумасшедшая, – Наташа закатила глаза. – Отцу об этом не говори, он и так за тебя ужасно переживает. А если еще узнает, что ты вместо бухгалтерии увлеклась сельским хозяйством…
– Вообще-то я увлеклась цветоводством. И не вижу в этом ничего плохого.
– Может, ты и ученым своим увлеклась? До кучи.
– Что ты пристала к моему ученому? Он, между прочим, добрый и талантливый. И меня уважает. Сегодня, например, попросил вернуться с праздника пораньше.
– Надеюсь, ты послала его лесом?
– Зачем?
– Затем, что три месяца подряд бесплатно батрачишь на его грядках. Если б не решение суда, ноги бы твоей в его саду не было. Пораньше… Можешь ты хотя бы один раз по-человечески отдохнуть?
Могу, наверное. Но уже не хочу. Вернее, хочу, но не так сильно, как час назад, во время разговора с Арсением.
Забавно. Стоило выйти за ворота его усадьбы, как захотелось снова туда вернуться. К цветам, кустарникам и их смешному хозяину. Когда биолог провожал меня до порога, было в его глазах что-то такое, от чего я решила не задерживаться на вечеринке и отправиться в обратный путь хотя бы до полуночи.
Между тем, стоило нам приехать в ресторан, как эти мысли птицами вылетели из моей головы. Шампанское, музыка и смех лились там горной рекой, и я была рада нестись в этом потоке вместе со всеми.
Веселье, правда, продолжалось недолго – аккурат до того момента, пока гости, обсуждавшие собственные успехи, не переключились на меня. С легкой Наташиной руки женская половина приглашенных принялась охать по поводу случившейся с нами неприятности, а потом – сочувствовать моему труду в теплице сумасшедшего биолога («Ну правда, Настюша! Был бы он нормальным, взял бы за свои растения деньги. Заставлять работать на себя молоденькую девушку будет или псих, или извращенец»). Попытки опровергнуть эту дичь оказались проигнорированы, и это здорово меня разозлило.
В какой-то момент мне стало так обидно за Арсения Павловича, что я решила вовсе уйти с праздника. Потом, правда, передумала и осталась – чтобы не огорчать отца.
В усадьбу своего лохматого чудовища я вернулась на рассвете. Тихо скользнула в калитку, спрятанную в зарослях жасмина, однако пошла не в дом, а в глубину сада – туда, где рос мой любимый красный миддлемист. Почему-то показалось, что у куста алой камелии я встречу ее хозяина, весь вечер не выходившего из моей головы.
На самом деле это было глупо – Арсений наверняка сладко спал в своей кровати, и мне, жутко уставшей, стоило последовать его примеру.
Однако я неожиданно оказалась права. Мой биолог сидел на круглом камне рядом с миддлемистом и смотрел куда-то вдаль. Выглядел он так необычно, что в первое мгновение мне показалось, будто в сад забрался незнакомец. Ученый был гладко выбрит, его буйные кудри оказались аккуратно подстрижены, а свой грязный комбинезон он сменил на синие джинсы и светлую рубашку с короткими рукавами.
Под ногой хрустнула ветка. Арсений встрепенулся и повернул ко мне голову.
– Вы все-таки вернулись, Настя, – негромко сказал он.
Мое имя в его устах прозвучало так нежно, что в груди разлилось мягкое уютное тепло.
– Куда бы я делась? – с улыбкой ответила ему. – Меня ведь ждали фикусы. И вы. Вы ждали меня, Арсений?
Он встал с камня, махнул рукой в сторону алой камелии.
– Вам нравится этот цветок, Настя?
