banner banner banner
Венская прелюдия
Венская прелюдия
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Венская прелюдия

скачать книгу бесплатно


Джованни долго разглядывал это чудо, погрузившись в размышления. Отломив большой ломоть воска, скрипач принялся его крутить в руках. Первый и самый толстый слой был белым как платье невесты. Дальше он перемежался с желтоватым, но слои лежали тонкими ровными пластами. Белый воск всё же преобладал.

Если представить себе, что в этом подвале люди жили не регулярно, а только по мере какой-то крайней необходимости, и свечи использовались редко, то становилось понятно, что со временем в этот подсвечник ставили свечи всё дешевле. Для церкви это странно. Церковь никогда не страдала от отсутствия пожертвований – это ещё со времён, когда индульгенции продавали. Письменное прощение грехов уже давным-давно не выписывают, но грешники и просто мнительные, но состоятельные прихожане продолжают нести дары и жертвовать ценности. Здесь, похоже, последнее время дела с этим обстоят не лучшим образом. Верхний, самый толстый слой воска имел коричневый оттенок.

«Что за храм необычный… людей нет, священников нет, денег нет…» – подумал Джованни, но мысль его неожиданно была прервана негромким скрипом деревянной двери, висевшей на двух громадных петлях. От этого звука юноша вздрогнул и сделал инстинктивно шаг в угол.

В дрожащем свете показался человек с надвинутым на лоб капюшоном. Лицо его в тени не просматривалось. Старческие руки, покрытые глубокими морщинами, держали деревянную доску, на которой лежала порезанная на несколько больших кусков чиабатта[14 - Пшеничный хлеб.]. Рядом стояли глиняный кувшин и кружка.

В перипетиях сегодняшнего дня молодой человек совершенно забыл, что не видел пищу со вчерашнего вечера. В животе что-то предательски заурчало, но Джованни продолжал наблюдать за своим кормильцем.

– У тебя есть два часа, сын мой. – Низкий глухой голос подтвердил, что перед скрипачом стоял старец.

– И что потом? Где падре? – с некоторым отчаянием в голосе спросил юноша.

Тихий, едва слышный ответ последовал, лишь когда старик в капюшоне уже почти вышел за дверь: «На всё воля Божья…»

В кувшине оказалось вино. Густой и насыщенный вкус красной жидкости со слегка терпким запахом вернул Джованни оптимизм и веру в себя. Если его сегодня не убили, то этим он обязан провидению. Теперь нужно подчиниться его воле и молча следовать дальше. Всё равно назад дороги нет. Там никого из родных не осталось. Даже глухо щёлкнувший с той стороны засов не заставил скрипача усомниться в том, что всё будет хорошо.

Два часа пролетели как один миг. Первым закончилось вино. Хлеб Джованни доедал всухомятку.

– Пойдём, сын мой, тебя ожидают… – Старик появился неожиданно и разговаривал чуть ли не шёпотом. Он сложил руки на груди, будто страж, не терпящий противления, но лица его из-под капюшона было по-прежнему не видно.

Путь наверх был недолог. Не более минуты по узким коридорам и крутой винтовой лестнице. Джованни глубоко вдохнул прохладный ночной воздух и посмотрел на звёзды, поймав себя на мысли, что ведёт себя как арестант – он держал руки за спиной, хотя никто его об этом не просил.

«Несколько часов в сыром подвале с дверью, закрытой на засов, и вот я уже изменился. Нет, нет… Я свободный человек, я…» – подумал Джованни, но ход его мыслей прервал старец, открывший багажный ящик кареты, стоявшей рядом с чёрным входом.

– Ты спрашивал, что дальше? – Старец действовал проворно, будто всю свою жизнь работал на каретном дворе. – Дальше ящик. Полезай.

Недоумённый взгляд Джованни старик в темноте не рассмотрел.

– Я сказал – в ящик… Ты жить хочешь?

Хмель выветрился моментально вместе с лёгким движением тёплого ночного ветра. Было бы глупо погибнуть через пару часов после спасения.

Крышка захлопнулась с глухим звуком. Юноша отчётливо услышал, как старик повесил на щеколду навесной замок и провернул в нём ключ. Всё, что успел скрипач разглядеть в темноте – это солому, которой было устлано дно ящика, и небольшой бурдюк с водой.

Подумать о жизни у Джованни времени было достаточно. Ровно восемнадцать часов. «Неужели священник решил отдать меня семье графа? Тогда почему было это не сделать сразу?» – вихрь мыслей носился в голове скрипача, но это были исключительно вопросы. Ни одного ответа.

«Может быть, падре, узнав о моём устремлении отомстить, выстроил хитрый план и теперь продаст мою душу подороже? Дела у святого отца не очень, почему бы и нет? Обменяет меня на большое пожертвование, и всё… И нет Джованни… Как и не было… И никто не хватится…» Несколько ударов коленом по закрытой на замок крышке не принесли никаких результатов. Ящик был металлическим. Интересно, зачем, и как часто в нём возят людей?

«Да нет же… Такого не может быть… К чему все эти сложности? Падре и так запер меня в келье. Я в его власти с того момента, как конюхи графа покинули храм». Очередной камень, попавшийся под большое заднее колесо кареты, заставил ось подпрыгнуть, и всю конструкцию сильно подбросило. Солома не смягчила удар, и Джованни, громко вскрикнув, был вынужден отвлечься от своих рассуждений.

О пытках инквизиции юноша слышал от покойного отца, но он не мог поверить, что испытает их на себе. Экипаж нещадно трясло на кочках, и любой удар скрипач воспринимал каждой клеткой кожи, каждой косточкой. Ему удалось несколько раз перевернуться на другой бок. Правда, стоило это неимоверных усилий – юноша боялся раздавить бесценный бурдюк с водой.

Джованни первые минуты своего путешествия пытался понять, в какую сторону двинулась карета, но его познания в географии Рима были настолько скудны, что он сбился на четвёртом повороте.

Когда крышка багажного ящика внезапно поднялась, Джованни крепко спал. Он был настолько измотан, истерзан этим путешествием, что потерял счет времени и мудрая природа посчитала необходимым выключить его сознание.

– Ты ещё жив? – Старик тронул своими костлявыми пальцами плечо скрипача, и тысячи мелких, тонких как жало комара иголок пронзили его затёкшее тело.

Рассеянный свет заката пощадил глаза юноши. Ему даже не пришлось закрывать лицо рукой. Над ним, заслоняя половину узкого прямоугольника неба, висел капюшон старика. Большой и мясистый нос, широкие скулы, покрытые точечными шрамами, будто от оспы, широкий рот, но при этом узкие, прочти незаметные губы. Полное отсутствие причёски, три глубокие горизонтальные морщины, прорезающие лоб над бровями. И маленькие глаза. Почти невидимые под пухлыми веками зрачки, обрамлённые карим, практически чёрным кантом.

Старческая кисть со скрюченными пальцами, внезапно возникшая перед лицом, напоминала скорее руку смерти со старинных гравюр, чем руку помощи:

– Ну? Не заставляй меня ждать! Не люблю этого!

– Игнацио! Есть хоть один человек в этом мире, которого ты ещё не довёл до исступления?! – Знакомый голос падре скрипач услышал в тот момент, когда его измученное теснотой железного ящика тело уже было готово истратить последние остатки сил и напрячься в решающем прыжке на ненавистный капюшон.

Старик сделал шаг назад, смиренно поклонившись, после чего сложил ладони перед грудью, да так и замер.

– Джованни… выбирайся оттуда. Теперь ты точно в безопасности. – Святой отец удовлетворённо щёлкнул пальцами.

Старый Игнацио схватил юношу за одежды, намотав материю на кулаки, и рывком вытащил скрипача из багажного короба. Сделал он это с такой лёгкостью, будто достал оттуда плетёную корзину с хлебом.

Отряхнув для приличия пыль с плеч скрипача, Игнацио окинул взглядом ошарашенного Джованни. Он мог ожидать от старика чего угодно, но не такой феноменальной силы.

– Игнацио только на вид такой пожилой. На самом деле ему тридцать пять, – скептически заметил падре. – Его обезображенное болезнью лицо стало таким в юности. Игнацио выполнял личное поручение генерала ордена иезуитов в Латинской Америке. Там он заразился неизвестной лихорадкой, но молитва и знание спасли юношу от верной смерти.

«Орден! Как я сразу не догадался?!» – Джованни глубоко выдохнул, будто выпил залпом добрый стакан граппы.

Падре по-отечески положил руку на плечо юноши.

– На ближайшие несколько лет моя резиденция станет твоим домом, Джованни. Ты будешь учиться у Игнацио. Учиться всему, что поможет тебе искуснейшим образом утолить свою жажду мести, а мне – сделать тебя человеком. Не таким как все… Идём, сын мой…

Скрипач молча следовал за святым отцом, понурив голову. Голова трещала от боли, коленные суставы ломило так, будто они побывали в кузнечных тисках, а во рту стоял горьковатый привкус воды из бурдюка.

Падре оглянулся, окинул взглядом своего нового воспитанника, после чего вынес вердикт:

– В тебе много жизненной силы, Джованни. Мне это и нужно. Ты должен был уснуть после первого же глотка воды, но ты четыре часа крутился в своём ящике. Сейчас Игнацио покажет тебе твоё новое жилище. У тебя есть один день и одна ночь на то, чтобы отоспаться и прийти в чувство.

* * *

Падре появлялся в том крыле, где жил и учился Джованни, крайне редко. Один раз в неделю, по субботам, святой отец наведывался в келью к скрипачу, где принимал доклад Игнацио и живо интересовался настроением и успехами нового ученика.

Каждый раз глухим голосом монах отчитывался о пройденных псалмах Ветхого Завета, о том, что Джованни показывает весьма умеренные успехи в латыни, но силён в химии. Иногда Игнацио просил у падре какие-то особенные препараты для будущего курса. Учитель делал это в настолько экспрессивной манере, говорил так быстро, что Джованни не успевал уловить общий смысл – почти все диковинные названия были ему неведомы.

В одну из суббот святой отец появился у Джованни с визитом очень поздно – далеко после заката, когда скрипач пребывал в одиночестве.

– Думал, застану тебя спящим, Джованни. – Бекс держал руки за спиной. Юноша сразу заметил этот факт, отчего насторожился.

– Я до сих пор не знаю, как к вам обращаться, падре… Игнацио на мои вопросы не отвечает… Вы приютили меня, дали пищу и приставили Игнацио… Кстати, я до сих пор не понимаю – он мой тюремщик или учитель? Вы сказали – сделаете из меня человека. Не такого как все человека. В чём же будет моё отличие от остальных? Я в растерянности… Кто же вы на самом деле, мой спаситель?

Священник некоторое время стоял при входе не двигаясь, а затем сделал несколько шагов навстречу юноше.

– Я знаю, о чём ты мечтал все эти дни, Джованни. Игнацио рассказал мне, что ты иногда шевелишь пальцами, будто перебираешь струны. Мне было тяжело найти скрипку под правую руку, и я решил вернуть тебе твой родной инструмент.

У Джованни перехватило дыхание. Он почувствовал себя как в детстве, когда едва успел вынырнуть из моря, не рассчитав глубину погружения. Но тогда единственной его мыслью было – держаться из последних сил, не бросить добытую раковину и совладать с непреодолимым желанием сделать под водой вдох. Сейчас юноша вынужден был заставить себя вдохнуть. Он попытался резко подняться из-за стола, за которым он штудировал при свечах латынь, но колени предательски задрожали и дали слабину. Со второй попытки Джованни всё-таки встал.

– Должен признать, что вернуть скрипку хозяину – это была непростая затея, – тихо сказал священник. В одной руке он держал инструмент, а в другой – смычок.

Каждую ночь Джованни мечтал об этих родных изгибах. Вместо снов в его голове крутились протяжные плачущие звуки любимых струн, а руки постоянно повторяли заученные движения, даже когда мозг был занят Ветхим Заветом.

– Мне сейчас показалось, что ты боишься взять её в руки, сын мой… – Бекс протянул скрипку опешившему от неожиданности юноше. – Ну же! Она вернулась! Извлеки из неё гармонию звука…

Второй раз в жизни Джованни не совладал с дрожью в руках. Он держал инструмент горизонтально перед глазами на напряжённых пальцах, будто поднос с хрустальными бокалами. В пламени свечей резной завиток с коричневыми колками казался массивным, тяжёлым, но затем он грациозно перетекал в тонкую шейку, над которой в полутьме едва виднелись струны. Старый лак обечайки почти не блестел в тусклом свете, но подчёркивал тёмно-оранжевый цвет клёна.

Скрипка легла на плечо Джованни, у которого в тот же миг неизвестно откуда появилась крепость руки, и струны, тронутые смычком, издали высокий звук.

Падре на минуту закрыл глаза, наслаждаясь идеальными звуками, которые Джованни извлекал из струн:

– Бетховен великолепен… Его современники не сразу оценили этот концерт для скрипки. Понадобилось несколько десятилетий и оркестр, чтобы этот шедевр зазвучал…

Джованни доигрывал Allegro с таким выражением лица, будто мстил этим звуком всему миру за несправедливость, которая приключилась в его судьбе.

– Зови меня падре… Не будем ничего менять. Чем меньше условностей, тем быстрее ты достигнешь поставленной цели. Кто я? Генерал ордена иезуитов.

Джованни опустил инструмент. Его слух с трудом переключился на тихий голос священника, в ушах звенело, глаза скрипача блестели, будто после кувшина хорошего вина, на лице появилась странная отрешённая улыбка.

– Для чего я вам нужен, падре? Из всех, кто мне встречался, вы единственный, кто сделал столько добра. Зачем? – спросил Джованни, почему-то виновато опустив голову.

– Твоя искренность – одна из тех черт, которые помогут тебе в дальнейшем. Ты сможешь легко находить друзей, когда это будет нужно, ты легко заслужишь их доверие, – ответил святой отец.

– Для чего это мне, падре? – Джованни поднял голову, чтобы рассмотреть глаза священника.

– Когда твой друг проникнется доверием, он потеряет бдительность, и ты сможешь нанести смертельный удар. Ты станешь «брави»[15 - Наёмный убийца.]. За той небольшой разницей, что содержание твоё будет пожизненным, а поручения ты будешь получать только от меня. Игнацио уже не справляется. Он стал неповоротлив, лицо его обезображено болезнью, рука потеряла твёрдость, а эта работа не терпит подобных превращений. Монах научит тебя всему, что знает сам и передаст опыт наших братьев. Лучшего учителя в твоём ремесле не найти.

Джованни опустил скрипку и взгляд.

– Тобой движет жажда мести, сын мой. Но что ты будешь делать, когда удовлетворишь это своё чувство? Жизнь потеряет смысл. Скрипка забудет твою руку. Я помогу тебе этот смысл обрести. Доверься мне. Иной раз справедливость – это не всегда закон. Тебе это точно известно. В какой-то мере ты станешь рукой справедливости. Клинком закона.

Джованни обессиленно опустился на свою жёсткую кровать, положил скрипку рядом и зажал коленями сложенные вместе ладони. Будто ребёнок.

– Вы можете мне обещать, что одним из ваших поручений будет забрать жизнь обидчика моей сестры?

– В том числе, – лаконично ответил генерал стальным голосом.

– Тогда я согласен, падре.

Священник, молча кивая, подошёл к юноше и положил ему руку на голову так, как это делает любящий отец.

– Другого ответа я от тебя не ожидал. Я не ошибся в тебе, Джованни. Кстати, чтобы добраться до скрипки, мне пришлось купить ваш отеческий дом. Стоило недорого, да и другого способа попасть туда не нашлось. С момента твоего исчезновения возле вашей арки денно и нощно находятся головорезы графа. Для этого они в доме напротив устроили лавку и торгуют мясом. Они ждут тебя, Джованни. Так что ты принял единственно правильное решение, сын мой.

* * *

К следующей весне скрипач Джованни выучил ещё несколько концертов для скрипки, существенно поправился и окреп, познал многое из арсенала Игнацио.

После разговора с генералом, когда Джованни дал согласие, Игнацио будто подменили. Молчаливый монах превратился в многословного наставника, назойливо следящего, чтобы все знания, которыми он делится, были гарантированно усвоены его воспитанником.

Скрипач проводил с монахом весь световой день с перерывом на воскресенье. Жизнь юноши теперь полностью подчинилась распорядку, который задал для него учитель.

Весь понедельник Джованни посвящал изучению манускриптов и книг в библиотеке. Игнацио знал каждую полку, корешок каждого издания. За день он несколько раз переставлял тяжёлую деревянную лестницу, чтобы добраться до нужной книги, не издавая при этом ни звука. На идеальном паркете большого библиотечного зала от лестницы не осталось ни одной отметины.

Во вторник скрипач трудился до седьмого пота. Под руководством монаха Джованни поднимал мешки с песком, тренируя крепость рук, спины и живота. В этот день Игнацио заставлял парня есть исключительно жареное мясо. Много куриного мяса.

Среда для юноши стала самым сложным днём. После каждого занятия с мешками мышцы ныли, будто их отбили палкой, но неумолимый монах заставлял парня весь день метать ножи в деревянную доску с нарисованным на нём человеческим силуэтом. При этом монах требовал использовать разную технику броска – сверху, снизу, сбоку и даже с разворота из-за спины. Джованни метал до тех пор, пока не попадал в закреплённое на доске перо, а оно своё место меняло десятки раз в день.

Каждый четверг, изнывая от боли в руках, Джованни получал выходной для своих мышц. Учитель уводил его в подвал, где располагалось какое-то подобие лаборатории. Высокие шкафы с застёкленными дверцами позволяли рассмотреть внутри на полках множество прозрачных стаканов и бутылок разного размера. Каждая ёмкость имела наклеенный бумажный прямоугольник с надписью на латыни. Засохшие травы, разного цвета жидкости, несколько колб с какой-то слизью и большие стеклянные чаши с порошками разных оттенков белого – всё имело своё название. В углу на невысоком дубовом столе стояли два высоких стеклянных ящика с крышками. В одном обитали яркие лупоглазые пятнистые лягушки, а содержимое второго Игнацио еженедельно пополнял десятком громадных крыс, которых он отлавливал на ближайшей скотобойне по воскресеньям для замены их родственников, погибших в результате опытов.

Пятница была днём фехтования. Несмотря на болезненность своих суставов, невысокий рост и короткие руки, за эти месяцы Игнацио ни разу не позволил Джованни коснуться себя пробкой, надетой на кончик шпаги. Этот факт выводил Джованни из себя, но как только юноша терял самообладание, то тут же получал несколько «уколов» в разные части тела. При этом Джованни, делая решающий выпад, всегда успевал назвать место, в которое ударит.

Суббота в подготовке скрипача была отведена для работы с порохом. Справедливости ради стоит заметить, что первые шесть недель Игнацио заменял его обычным речным песком. До обеда Джованни изучал чертежи разных хитроумных приспособлений, способных оторвать кисть руки, всю руку или разорвать жертву в клочья. Всё зависело от настроения монаха. Каждую неделю юноша изучал новую конструкцию, которую он должен был в мастерской воспроизвести с помощью подручных средств. Изредка Игнацио вывозил своего ученика в горы, где они под видом охоты стреляли из разных ружей и пистолетов. Это упражнение доставляло скрипачу наибольшее удовольствие. Только в этот день он мог покинуть резиденцию генерала, и каждый раз Игнацио заставлял его проявлять фантазию и скрывать свою внешность разными париками, накладными усами, бородами и бровями.

Воскресенье Джованни посвящал скрипке. Из своей тесной комнаты с узким, словно бойница, окном, скрипач не выходил весь день. Он играл с таким упоением, что монах, приносивший ему три раза в день еду, каждый раз ворчал, что она так и не тронута.

Утром в один из апрельских выходных, когда деревья уже уверенно покрылись молодой зеленью листвы и просохли все дороги, Джованни был вынужден неожиданно прервать свои занятия музыкой. Визит генерала начался не с обычных расспросов об успехах, а с поручения:

– Выбирай себе образ, юноша. В конюшне ты найдёшь карету, телегу с хворостом и повозку зеленщика.

Игнацио стоял за спиной падре, облачённый в свою неизменную накидку с капюшоном. Руки его в перекрестье были сложены на груди, а ноги широко расставлены, будто он своей необычной позой хотел подчеркнуть значимость момента.

– У тебя месяц на подготовку к экзамену. – Голос генерала звучал чётко и громко, заставив Джованни собраться. Всё это время скрипач впитывал знания и даже не задумывался, что такой момент когда-нибудь настанет.

Бекс продолжил:

– Мы с тобой говорили как-то, Джованни, что месть должна доставлять жертве страдания, а не моментальную смерть. Совместим обе наши цели. Ты начинаешь мстить. И заодно проверим, чему ты научился. Твоя первая жертва – старший граф Каркано. Отец единственного оставшегося в живых сына. Того самого, из-за которого из нашего мира ушла твоя сестра. Пусть твой кровник почувствует боль одиночества. Пусть он испытает то, что ты переживаешь после смерти сестры.

Тело Джованни покрылось гусиной кожей. Каждый волосок на его руках поднялся, будто тело скрипача попало под порыв холодного ветра.