Выпрошенная жизнь

Светлана Бодрова

Выпрошенная жизнь

Никогда ничего не просите.

Никогда и ничего,

В особенности у тех,

Кто сильнее вас.

Сами предложат, и сами всё дадут.

М. А. Булгаков

«Мастер и Маргарита».

Пламя костра, замурованное в чёрном стальном мангале, весело трещало, выбрасывая в вечернее небо огненные искры. Мангал представлял собой самое настоящее произведение искусства. Выкованный вручную в виде огромной розы, опутанной колючей проволокой, он обошёлся в кругленькую сумму. Изготовленный по спецзаказу, он стоял на ухоженной лужайке среди раскидистых яблоневых деревьев, но выглядел не как чужеродное тело, а как рождённый самой природой чудо-цветок. Несмотря на буйную фантазию хозяйки этого китча, она всё же обладала довольно неплохим вкусом. Мангал был придуман ею самой, и выполнен по её зарисовкам. Это был пробный шар в направлении, в котором она ещё не работала. До этого она создавала только эскизы различных свадебных аксессуаров. Благодаря удаче и хорошему нюху на малейшие пожелания своих счастливых клиентов, она быстро вошла в моду. Богатые оригиналы записывались к ней в очередь, и с радостью отваливали любые деньги за перчатки или букет невесты с её логотипом. Благодаря таким чудакам она и стала богатой, и теперь могла исполнять свои, большие и маленькие прихоти, чем она в данный момент и занималась.

Ирина уже неделю не принимала ничьих заказов, сославшись на неведомую болезнь и сильное недомогание. Она прекрасно знала, что её клиенты скорее отложат свадьбу, чем приобретут нужные аксессуары другой фирмы. И она этим беспринципно пользовалась, хотя никакой болезни не было и в помине. Ей просто надоела работа. Надоели визгливые, избалованные дамочки, и их вечно недовольные спутники. Да и сама её никчёмная жизнь ей тоже надоела.

Мужа нет, и никогда не было. Детей заводить поздно, да и к чему они вообще, если всё равно ей некогда ими заниматься. Позади работа, впереди тоже только работа, и никакого просвета. А деньги? А деньги, как оказалось, не принесли счастья. Не к тому она стремилась все эти годы. Своё разочарование от не сложившейся жизни она заливала дорогим элитным коньяком.

Каждое утро слуги выносили в сад плетёное кресло-качалку, столик под стать ему (никакого диссонанса Ирина не потерпела бы, и виновные сразу оказались бы за забором), и большой, клетчатый плед. Теми же заботливыми руками разжигался мангал, а на столик выставлялись: хрустальный фужер из её коллекции, окантованный серебряной вязью, пара – тройка бутылок коньяка, и ваза с фруктами. Приготовив всё необходимое, слуги исчезали в доме, и не появлялись, без особой на то необходимости.

Через какое-то время появлялась сама хозяйка, весьма помятая, и не проспавшаяся с предыдущего дня. Опухшее лицо и всклокоченные волосы сильно контрастировали с надетой на ней, как с иголочки, дизайнерской одеждой. Она закутывалась в плед, устраивалась поудобнее в кресле, и, глядя невидящим взглядом на огонь, пила, пила, и пила. Пила до тех пор, пока не теряла сознание от алкогольного опьянения, и не засыпала пьяным беспробудным сном. После этого в саду вновь появлялись верные слуги. Одни, осторожно, чтобы ни в коем случае не потревожить, относили бесчувственную хозяйку в дом. Другие ловко убирали приготовленную утром атрибутику, тушили огонь, и чистили мангал. С утра начиналось всё сначала, и так продолжалось уже целую неделю.

И в этот день разыгрывалась та же самая сцена. Как только вышколенные слуги, приготовив всё необходимое, разбежались по своим местам, из дома, держась за больную голову, и слегка покачиваясь, показалась Ирина. Опухшие глаза слезились даже от неяркого осеннего солнца, но путь был слишком близким, и слишком знакомым, так что шла она практически на автопилоте. Кресло жалобно застонало, плед небрежной кучкой лёг на колени. Кресло мягко качнулось туда, обратно, и женщина ощутила подкатывающую прямо к горлу волну тошноты. Дрожащей рукой, стараясь не шевелить гудящей головой, она нащупала на столике спасительный фужер. Каким-то чудом не пороняв кучно составленные бутылки, она крепко вцепилась в него.

Губы ощутили холод благородного метала, а внутрь организма большими порциями потекла живительная влага. Наполовину наполненный фужер оказался пустым всего за пару секунд. Ирина с наслаждением застонала, чувствуя, как алкоголь разливается по венам, и каждая клеточка тела оживает. Почти сразу ушла головная боль, пропала дрожь в руках, и женщина заметно расслабилась.

Поправив небрежно брошенный плед, она вновь наполнила фужер, и вальяжно раскинулась в кресле. Туда – сюда, теперь ей даже стало приятно это лёгкое покачивание. Словно морской бриз несёт лодочку на своих волнах, навстречу жизни и счастью. Уже не торопясь, она смаковала благородный напиток, и мечтательно смотрела на огонь. Коньяк бархатом ласкал язык, нёбо, и так же мягко скатывался дальше по пищеводу. От приятных ощущений к ней на какое-то время вернулось хорошее расположение духа.

– А может, ну их всех к чёрту, так и продолжать жить? – Советовалась она с опустевшим фужером. – Меня такая жизнь вполне устраивает. А денег хватит не только мне, но и внукам. Несуществующим. Ну, болею я, что ж сделаешь-то? – Она хихикнула, и снова потянулась за бутылкой.

От долгого сидения в одной позе у неё затекла вся нижняя часть тела, и она испуганно ойкнула, схватившись за ногу. Конечность одеревенела, и совсем не слушалась свою хозяйку. Женщину это довольно сильно напугало. До этого момента ей никогда не приходилось испытывать столь неприятных ощущений. Чертыхаясь и матерясь, она торопливо расстегнула молнию эксклюзивного сапога, сшитого вручную из оленьей кожи. Без всяких сожалений она закинула дорогую обувку в пылающий мангал. Несмотря на выпитое спиртное, меткости Ирине было не занимать, и огонь с благодарностью принял новую пищу. Он, словно живое существо, тихо потрескивал и похрюкивал, пробуя обувь на вкус.

– К чёрту всё, – бормотала себе под нос Ирина, – завтра выйду в валенках. И плевать я хотела на чьё-то мнение. Вот у садовника морда-то вытянется. И ведь всё равно, даже рта не посмеет раскрыть.

Она громко рассмеялась собственной остроумной шутке. От её дикого хохота с ближайшей яблони вспорхнула парочка испуганных воробьёв. Но, смех, смехом, а нога всё ещё ощущалась, как пришитая хирургом-недоучкой чужая конечность. Ирина пошевелила изящными пальчиками, обтянутыми чёрным чулком. И хотя пальцы вроде бы двигались, но всё так же, ни на грамм не ощущались.

– А, до свадьбы заживёт. – Хихикнула она, при этом пьяно икнув.

Двумя руками она поправила собственную ногу, чтобы та не мешала ей, и вновь схватилась за бутылку. Фужер следовал за фужером, а она всё смотрела невидящим взглядом на огонь, и думала о чём-то своём. Она настолько отрешилась от внешнего мира, что даже не заметила, как к мангалу, пару раз, осторожно, боясь потревожить хозяйку, подходил садовник, и подбрасывал новую порцию дров. Может оно и к лучшему. Своих слуг она откровенно недолюбливала, считая лентяями и хамами. И если бы она, в недобрый час, всё-таки заметила садовника, то второй сапог мог спокойно полететь в его неповинную голову.

Когда бутылка подошла к концу, очертания предметов уже начали терять свою чёткость, а иногда и вовсе расплывались перед глазами. Нога так и не обрела подвижность, но Ирина уже и не замечала таких мелочей. Глядя на пляшущее пламя сквозь хрусталь, окрашенный в тёмный цвет налитым в него коньяком, она вела с ним задушевные разговоры.

– Один ты у меня остался, – откровенничала она с алыми языками, живущими своей жизнью, – не предашь, не продашь, не бросишь. Хочу – разожгу, хочу – потушу, а ты и слова против не скажешь. И почему так с людьми нельзя? Не нравится тебе человек, хренакс в рыло водой, и нет человека. А нет воды, можно и пописать. – Она пьяно захихикала, представив такую картину. – А ты был бы идеальным человеком. И мужем, и ребёнком, и заказчиком, да кем хочешь. Эх, – вырвался разочарованный вздох из её груди, – ну почему я не пошла учиться…, – не закончив свою мысль, она на некоторое время просто «зависла». Одурманенные алкоголем мозги пытались сообразить, на кого же надо было пойти учиться, чтобы иметь дело непосредственно с огнём.

Пожарным? Тьфу, глупость какая. Ей ни за какие коврижки не удастся раскрутить этот большущий шланг, и уж тем более, удержать его в руках. Или он и не шланг, вообще? Вроде там было какое-то другое слово….

Кочегаром? Перед глазами явственно встал образ пьяненького мужичка, всего перемазанного углём, и опирающегося на большую совковую лопату. К тому же одет он был в какие-то лохмотья, так же густо, как и кожа, исчёрканные чёрными полосами.

Угольщиком? Это вообще откуда-то из сказки. Она читала такую в детстве. «Холодное сердце». Угольщик Петер Мунк. Там ещё были – маленький человечек, и большой великан. Они исполняли любые желания.

Кузнецом? Ирина вспомнила мастера, у которого заказывала свой чудо-мангал. И сам он, и его кузница, хоть и были оборудованы всеми новомодными приспособлениями, на первый взгляд выглядели так же, как показывают в исторических фильмах. Попав к нему в кузницу, можно было легко представить, что вернулся на несколько веков назад, и вдохнуть старины. А уж сам кузнец, вообще выглядел, как оживший бог.

При воспоминании о нём, Ирина нервно облизала пересохшие губы кончиком языка. В первый день знакомства она даже запала на его рельефное тело, и чуть не влюбилась по уши. Но холодный рассудок и трезвый расчёт не дали ей совершить глупость. На третий день она поняла, что её бог глуп, как пробка, и ничем, кроме своей работы, не интересуется. Где-то на втором месте у красавца стояли деньги. А женщины его и вовсе не интересовали.

Перебрав в уме все профессии, связанные с огнём, которые она знала, Ирина огорчилась ещё больше. Везде нужна была мужская сила и сноровка, а она появилась на свет слабой беззащитной женщиной. С грустью она разглядывала свои хрупкие пальцы с модным маникюром на длинных ногтях.

– Неужели ничего нельзя изменить? – Вопрошала она у осеннего неба стального цвета, и в бессилии трясла сжатыми кулаками. По щеке катилась одинокая пьяная слеза. – Почему у меня не получается жить так, как я хочу? Не нужны мне ни деньги, ни тупорылые клиенты. Я хочу семью, мужа, детей! Я хочу всю оставшуюся жизнь сидеть у огня, и смотреть, как танцует пламя! Почему всё не так, как я хочу?

Последнюю фразу она кричала, переходя на визг, и била сжатыми кулаками по плетёным ручкам кресла-качалки. То ли от слёз, то ли от спиртного, но перед глазами окончательно всё расплылось. И только огонь ещё мелькал спасительным маяком в мутной серой пелене.

С грехом пополам справившись с негативными эмоциями, рукавом свитера Ирина обтёрла мокрое от слёз лицо. Толстая вязка слегка ободрала припухшую кожу, но хоть немного привела женщину в чувство.

– Я ведь на всё согласна, на всё! – Всхлипывала она из последних сил.

Костёр взметнулся вверх, словно в него плеснули бензина, и затрещал. Языки пламени раскалёнными кончиками лизнули декоративную, искусно выкованную, колючую проволоку, окружавшую мангал-цветок. Женщина, словно зачарованная, затаив дыхание смотрела на дикий танец огня. А тот, взметнувшись в самое небо, и рассыпав вокруг сноп огненных искр, медленно вернулся в свою темницу, и заурчал, как домашний кот.

Точно так же, как успокоилось пламя, всхлипывания Ирины сошли на нет. Теперь она и сама недоумевала, по какой причине так расчувствовалась. Зачем распсиховалась? Отдыхай у своего огня, кто тебе мешает? И муж у неё будет, может и с детьми, хоть и не её родными. Мысль, что слишком много спиртного было выпито за столь короткое время, даже не посетила её, и она сделала совершенно противоположный вывод.

– Недопил. – Резюмировала она вслух заплетающимся языком, и снова потянулась к бутылке.

Фужер налит до краёв, и чтобы смыть остатки негатива, Ирина большими глотками выпила его залпом до дна. Жидкость текла по организму, обжигая внутренности, и перехватывая дыхание. Но Ирина этого не замечала. Состояние опьянения дошло до той стадии, когда высокоградусный коньяк воспринимался, как обычная, водопроводная вода. Допив, она вытерла губы рукавом, и икнула. Организм, переполненный сверх всякой меры, подавал хозяйке тревожные сигналы о немедленном опорожнении мочевого пузыря, а желательно ещё и желудка.

Не глядя, Ирина поставила фужер на столик. От её неловкого движения хрупкая ножка жалобно звякнула и отвалилась. Не обращая внимания на такие мелочи, женщина откинула плед, и попыталась встать со своего неустойчивого сидения. Сразу же выяснились две неприятные вещи. Во-первых, встать с кресла-качалки в таком состоянии оказалось практически невозможно. На малейшую попытку оно сразу же реагировало движением в противоположную сторону. А во-вторых, правая нога так и не обрела гибкость, и совершенно не слушалась свою уже ничего не соображающую хозяйку.