скачать книгу бесплатно
Второй тип пользы, к которому ведёт учение Будды, рассматриваемый в главе V, называется «благополучие и счастье, относящиеся к будущей жизни» (samparayika-hitasukha). Это счастье, состоящее в счастливых перерождениях и успехе в будущих жизнях, достигается с помощью накопления заслуги. Понятие «заслуга» (pu??a), относящееся к благой камме (скт. karma), рассматривается с точки зрения её способности приносить благоприятные результаты в рамках цикла перерождений. Я начинаю эту главу с подборки текстов о камме и перерождении. Далее следуют основные тексты, описывающие саму идею «заслуги», и подборки текстов по трём главным «основам заслуги», признаваемым в учении Будды, – даянию (dana), нравственности (sila)[2 - В тексте в соответствии с терминами, использованными автором антологии, мы будем переводить sila как «добродетель» и как «нравственность», однако оба этих перевода следует признать не полностью удовлетворительными: в первом ясно прослеживается параллель с христианством, что само по себе может порождать искажение смысла, а второй подразумевает некую внешнюю систему контроля, в то время как буддийская sila говорит о серьёзной внутренней работе, задача которой – не какое-то стремление соответствовать чужим нормам, а очищение и возвышение ума при помощи умелых средств.] и медитации (bhavana)[3 - К сожалению, в русском языке отсутствует термин, посредством которого можно было бы передать все оттенки слова bhavana. Оно происходит от палийского глагола bhaveti – «строить, воздвигать, культивировать». Таким образом, в отличие от западной «медитации», под которой обычно понимают только концентрацию ума на объекте (при нахождении тела в позе лотоса и т. п.), bhavana — это система «построения» ума, его взращивания, с помощью которой происходит постепенное укрощение разума, приводящее к безусловной свободе.]. Поскольку медитация занимает видное место и в третьем виде блага (достижении Ниббаны), отмечу, что как основа заслуги здесь описывается тип медитации, приносящий наибольшие мирские плоды, а именно медитация на четырёх «божественных обителях» (brahmavihara), особенно развитие доброжелательности[4 - Понятие metta-bhavana, которое мы переводим как «развитие доброжелательности», в русскоязычных изданиях по буддизму обычно известно как «медитация любящей доброты», что, с нашей точки зрения, является неудачной калькой с английского loving-kindness meditation.].
Глава VI является переходной: материал, изложенный в ней, служит для подготовки читателя к пониманию последующих глав. С одной стороны, Будда показывает, что практика его учения действительно способствует счастью и благополучию в мирской жизни. При этом – для того, чтобы расширить понимание людей, – Будда также раскрывает опасности и неполноценность всего обусловленного существования. Он показывает недостатки чувственных удовольствий и материального успеха, неизбежность смерти и непостоянство всех обусловленных сфер существования. Чтобы пробудить в своих учениках стремление достичь высшей цели, Ниббаны, Будда раз за разом указывает на опасности сансары. Кульминацией этой главы являются два драматических текста, рассказывающих о страдании рабской привязанности к круговороту повторяющихся рождений и смертей.
Следующие четыре главы посвящены третьему виду пользы, которую призвано принести учение Будды, – высшему благу (paramattha) достижения Ниббаны. Первая из них, глава VII, даёт общий обзор пути к освобождению, который рассматривается как теоретически, через определение факторов Благородного восьмеричного пути, так и практически, на примере последовательного обучения монаха. Длинная сутта, посвящённая этапам пути, рассматривает монашескую тренировку от момента вступления монаха на путь отречения до достижения им конечной цели – арахантства.
Глава VIII посвящена теме укрощения ума, на что делается особый упор в монашеской практике. Здесь я представляю тексты, в которых обсуждаются препятствия на пути развития ума, способы преодоления этих препятствий, различные методы медитации и состояния, которые достигаются, когда препятствия преодолены и ученик овладевает своим умом. Также в этой главе я показываю различие между медитациями samatha (успокоения ума) и vipassana (прозрения), первая из которых ведёт к достижению состояния samadhi (сосредоточения ума), а вторая к развитию pa??a (мудрости). Хочу отметить, что в эту главу я включил тексты, рассматривающие прозрение только с точки зрения методов, ведущих к его достижению, а не с точки зрения его фактического содержания.
Глава IX, носящая название «Сияние света мудрости», посвящена содержанию прозрения. Для раннего буддизма, да и вообще практически для всех буддийских школ, прозрение (или мудрость) является главным инструментом освобождения. Поэтому в данной главе я сосредоточусь на обзоре учений Будды, посвящённых ключевым для развития мудрости темам – правильному пониманию, пяти совокупностям, шести опорам чувств, восемнадцати стихиям, зависимому происхождению и Четырём благородным истинам. Глава заканчивается подборкой текстов о Ниббане, конечной цели достижения мудрости.
Конечная цель достигается не внезапно, а путём прохождения ряда этапов, которые превращают человека из обычного мирянина в араханта, освобождённого. Глава X, «Уровни постижения», предлагает подборку текстов об основных этапах пути. Сначала я представляю серию этапов в виде прогрессивной последовательности, в которой каждый следующий шаг идёт вслед за предыдущим, затем возвращаюсь к исходной точке и рассматриваю три основные вехи в этой прогрессии – стадии вхождения в поток, невозвращения и арахантства. И заканчиваю я подборкой сутт о Будде, первом среди арахантов, в которых он именуется так, как сам чаще всего себя называл, – Татхагата.
Происхождение никай
Как я уже писал выше, все тексты, призванные проиллюстрировать мою схему, отобраны из никай – основных собраний сутт Палийского канона. Необходимо сказать несколько слов, чтобы пояснить происхождение и характер этих источников.
Ни сам Будда, ни его непосредственные ученики не записали ни одного из его учений. Во время жизни Будды индийская культура являлась в основном дописьменной
. Будда странствовал по разным городам, расположенным в долине Ганга, наставляя своих монахов и монахинь, читая проповеди домохозяевам, которые собирались, чтобы послушать его речи, отвечая на вопросы любопытствующих и участвуя в дискуссиях с людьми из всех классов общества. Записи его учений, дошедшие до наших дней, не вышли из-под его собственного пера и не являются переложениями, написанными теми, кто лично слышал учение от него. Они появились по результатам монашеских соборов, состоявшихся после Париниббаны – окончательного ухода Будды в Ниббану, с целью сохранить его учение.
Маловероятно, что учения, записанные по результатам этих соборов, воспроизводят изречения Будды дословно. Во многих случаях Будда, скорее всего, говорил спонтанно и пояснял свои мысли множеством различных способов, в зависимости от различных потребностей тех, кто искал его руководства. Полное сохранение путём устной передачи столь обширного и разнообразного материала было бы практически невозможным. Чтобы преобразовать учения в формат, подходящий для их сохранения, монахам, ответственным за тексты, пришлось сопоставить и отредактировать их, чтобы они лучше подходили для прослушивания, удержания в памяти, декламации, заучивания и повторения – пяти основных элементов устной передачи. Этот процесс, который, возможно, начался ещё при жизни Будды, не мог не привести к значительной степени упрощения и стандартизации материала, подлежащего сохранению.
При жизни Будды все его беседы были разделены на девять категорий в зависимости от литературного жанра, к которому они принадлежали: sutta (беседы в прозе), geyya (смесь прозаического и стихотворного изложения), veyyakarana (ответы на вопросы), gatha (стихи), udana (вдохновенные изречения), itivuttaka (памятные высказывания), jataka (рассказы о прошлых жизнях), abbhutadhamma (рассказы о чудесных способностях) и vedalla (катехизис – основные положения учения)
. Спустя какое-то время после ухода Будды эта старая система классификации была заменена новой, упорядочивавшей тексты в более крупные собрания, именуемые никаями в традиции Тхеравады или агамами в традициях северо-индийский буддийских школ
. Сложно с точностью назвать время возникновения системы никай – агам, но с её появлением старая система классификации была практически полностью вытеснена.
В «Чуллавагге», одной из книг палийской Виная-питаки, рассказывается о том, как составлялись и утверждались тексты на Первом буддийском соборе, состоявшемся через три месяца после Париниббаны Будды. Согласно этому рассказу, вскоре после ухода Будды старейшина Махакассапа, ставший фактическим главой Сангхи, отобрал 500 монахов, которые являлись арахантами (освобождёнными), чтобы провести встречу и составить авторитетную версию учения. Собор проходил во время ретрита в сезон дождей в Раджагахе (современный Раджгир), столице Магадхи, являвшейся в те времена доминирующим государством средней Индии
. Вначале Махакассапа попросил почтенного Упали, выдающегося специалиста по вопросам монашеской дисциплины, продекламировать Винаю. На основании этой декламации была составлена Виная-питака, сборник наставлений по монашеской дисциплине. Затем Махакассапа обратился к Ананде с просьбой продекламировать Дхамму, то есть беседы Будды, и на основе этой декламации была составлена Сутта-питака – собрание бесед Будды.
«Чуллавагга» утверждает, что, когда Ананда декламировал Сутта-питаку, у никай были то же самое содержание и то же самое расположение сутт, которые представлены сегодня в Палийском каноне. Этот рассказ, несомненно, описывает историю через призму более позднего периода. Агамы буддийских школ, отличных от Тхеравады, хоть и соответствуют четырём основным никаям, по-разному распределяют сутты по разделам и располагают их содержимое в другом порядке, нежели в Палийском каноне. Это означает, что даже если система никай – агам и возникла на Первом соборе, то этот собор ещё не определил окончательные места сутт в этой системе. Можно также предположить, что эта система родилась в более позднее время. Это могло произойти через какое-то время после Первого собора, но ещё до момента, когда Сангха распалась на различные школы. Если же эта система зародилась уже во времена разделения на секты, то она могла быть сначала введена одной из школ, а позже заимствована другими, при этом каждая из школ самостоятельно назначала текстам те или иные места.
В то время как рассказ «Чуллавагги» о Первом соборе может представлять собой смесь легенд с историческими фактами, нет никаких причин сомневаться в роли Ананды в сохранении бесед Будды. Будучи личным помощником Будды, Ананда получал учения непосредственно от него и его великих учеников, запоминал их и передавал другим. В течение своей жизни Будда неоднократно хвалил его за способность запоминать услышанное и называл его «первым из тех, кто изучил многое» (etadagga? bahussutana?)
. Пожалуй, мало у кого из монахов память сохранила столько же учений, сколько у Ананды, но уже при жизни Будды стали появляться отдельные монахи, специализировавшиеся на конкретных текстах. Стандартизация и упрощение материала должны были способствовать его запоминанию. После того как тексты были систематизированы в никаи и агамы, проблема сохранения и передачи текстового наследия была решена путём объединения специалистов по текстам в сообщества, занимавшиеся определённым собранием сутт. Благодаря этому различные сообщества в пределах Сангхи могли сосредоточиться на запоминании и интерпретации разных текстовых коллекций и община в целом переставала быть зависима от способностей к запоминанию отдельных монахов. Так учения передавались на протяжении последующих 300 или 400 лет, пока наконец не были записаны
.
В течение нескольких столетий, последовавших за уходом Будды, из-за разногласий по доктринальным и дисциплинарным вопросам единая Сангха начала делиться на отдельные группы, пока спустя 300 лет после Париниббаны число школ буддизма не достигло по крайней мере 18. Возможно, каждая школа имела свою коллекцию текстов, считавшихся более или менее каноническими, хотя нельзя исключить и то, что тесно связанные между собой группы могли иметь единый набор утверждённых текстов. Несмотря на то что разные школы организовывали свои собрания текстов по-разному и их сутты могут иметь различия в деталях, отдельные сутты часто удивительно похожи, иногда практически идентичны, а доктрины и практики, которые они описывают, по существу одинаковы
. Доктринальные различия возникли не из содержания самих сутт, а из их интерпретаций специалистами по текстам той или иной школы. Эти различия усилились после того, как конкурирующие школы зафиксировали свои философские принципы в трактатах и комментариях, выражавших их особые точки зрения по тем или иным доктринальным вопросам. Насколько мы можем определить, эти доработки философских систем оказали минимальное влияние на сами исходные тексты, которыми, по всей видимости, ни одна из школ не хотела манипулировать в соответствии со своими доктринальными повестками. Вместо этого с помощью своих комментариев они пытались интерпретировать сутты таким образом, чтобы извлекать из них только те идеи, которые поддерживали бы их собственные взгляды. Нередко такие интерпретации, защищающие надуманные взгляды, вступают в противоречие с самими оригинальными текстами.
Палийский канон
К сожалению, канонические коллекции текстов, принадлежавшие большинству основных ранних буддийских школ, были утеряны в результате уничтожения индийского буддизма вторгшимися в XI и XII веках в Северную Индию мусульманскими захватчиками. Эти вторжения явились фактически похоронным звоном для буддизма в стране его зарождения. Только одно полное собрание текстов ранней индийской буддийской школы дошло до нас в целости и сохранности. Эта коллекция, передававшаяся на языке, известном нам как пали, принадлежала древней школе Тхеравада. В III веке до н. э. эта школа была перенесена на Шри-Ланку и таким образом сумела избежать разорительного опустошения, постигшего буддизм на его родине. Примерно в то же время Тхеравада распространилась по всей Юго-Восточной Азии и в последующие века стала доминирующей в регионе.
Палийский канон, являющийся собранием текстов, Тхеравада рассматривает как слова Будды (buddhavacana). Тот факт, что тексты этой коллекции сохранились как единый канон, не означает, что все они датируются одним и тем же периодом. Также это не означает, что тексты, формирующие его наиболее архаичное ядро, обязательно являются более древними, чем их аналоги, принадлежащие другим буддийским школам, сохранившиеся в китайском или тибетском переводах как части целых канонов или в некоторых случаях как отдельные тексты на других языках Индии. Тем не менее Палийский канон имеет для нас особую ценность как минимум по трём причинам.
Во-первых, это единственная полная коллекция текстов, относящихся к одной школе. И хотя мы можем обнаружить чёткие признаки исторической доработки в разных частях Канона, сверка текстов внутри одной школы даёт им определённую степень единообразия. Рассматривая тексты, относящиеся к одному периоду, мы можем говорить даже о полной однородности их содержания, «едином аромате», лежащем в основе разнообразных выражений учения. Эта однородность, наиболее заметная в четырёх никаях и более древней части пятой никаи, с учётом высказанного выше уточнения о наличии аналогичных текстов у других, ныне исчезнувших буддийских школ даёт нам основание верить, что с этими текстами мы достигаем самого древнего слоя буддийской литературы, какой только возможно обнаружить.
Во-вторых, вся коллекция сохранилась на одном из средних индоарийских языков, который был тесно связан с языком (или, что более вероятно, различными региональными диалектами), на котором говорил сам Будда. Мы называем этот язык пали, хотя на самом деле это название возникло по недоразумению. Слово пали, собственно, означает «текст» – именно канонический текст, а не комментарии. Комментаторы называли язык, на котором были сохранены тексты, palibhasa, то есть «язык текстов». В какой-то момент этот термин был неправильно понят как означающий «язык пали», далее это ошибочное представление стало разрастаться, пустило корни и с тех пор пребывает с нами. Учёные считают этот язык гибридом нескольких пракритских диалектов, которые использовались примерно в III веке до н. э., и санскрита
. Хотя этот язык и не идентичен тому языку, на котором говорил сам Будда, он принадлежит к той же семье языков, которые он мог использовать, и возник из той же концептуальной матрицы. Таким образом, этот язык наиболее точно отражает образ мышления, который Будда унаследовал от той индийской культуры, в которой он родился. Слова этого языка лучше всего отражают тончайшие нюансы этого образа мышления, без проявления чужеродных влияний, неизбежных даже при самых лучших и скрупулёзных переводах. Это отличает исходные тексты от китайских, тибетских или английских версий, которые неизбежно получают коннотации, свойственные словам языка перевода.
В-третьих, Палийский канон имеет особое значение по той причине, что является официальным сборником текстов для действующей современной школы. В отличие от собраний текстов исчезнувших школ раннего буддизма, представляющих чисто академический интерес, эта коллекция до сих пор полна жизни. Она вдохновляет веру миллионов буддистов: от деревень и монастырей Шри-Ланки, Мьянмы и Юго-Восточной Азии до городов и медитационных центров Европы и обеих Америк. Канон формирует их понимание, руководит ими в случае трудного нравственного выбора, даёт информацию о практиках медитации и предлагает ключи к освобождающему прозрению.
Палийский канон также известен под названием Tipi?aka – «Три корзины», или «Три собрания». Эта тройная классификация не является уникальной для школы Тхеравада и повсеместно использовалась в индийских буддийских школах как способ классификации буддийских канонических текстов. Даже сегодня священные писания, сохранённые в китайском переводе, известны под названием «китайская Трипитака». Три собрания текстов Палийского канона – это:
1. Виная-питака – собрание наставлений по дисциплине, содержит свод правил, установленных для монахов и монахинь, а также правила, необходимые для гармоничного функционирования монашеского ордена в целом.
2. Сутта-питака – собрание бесед, включающее беседы Будды и его главных учеников, а также вдохновляющие строфы, стихотворные повествования и отдельные работы-комментарии.
3. Абхидхамма-питака – собрание философских трактатов, представляющее собой сборник из семи книг, в которых учение Будды подвергается строгой философской систематизации.
Абхидхамма-питака, очевидно, является продуктом более позднего этапа эволюции буддийской мысли, нежели две другие Питаки. Палийская версия представляет собой попытку школы Тхеравада систематизировать более древние учения. Другие ранние школы, по-видимому, имели свои собственные системы Абхидхаммы. Система школы Сарвастивада является единственной, чьи канонические тексты полностью сохранились. Эта коллекция, как и палийская версия, также состоит из семи книг. Первоначально они были написаны на санскрите, но сохранились только в китайском переводе. Описываемая в них система значительно отличается от своего тхеравадинского аналога в отношении как формулировок, так и философии в целом.
Сутта-питака, которая содержит записи бесед Будды и дискуссий с его участием, состоит из пяти собраний текстов, именуемых никаями. Во времена написания классических комментариев они были также известны под названием агамы, как их аналоги в северном буддизме в наши дни. Четырьмя основными никаями являются:
1. «Дигха-никая» – собрание длинных бесед, 34 сутты, распределённые по трём ваггам (книгам).
2. «Мадджхима-никая» – собрание бесед средней длины, 152 сутты, распределённые по трём ваггам.
3. «Саньютта-никая» – собрание связанных бесед, около 3 000 коротких сутт, сгруппированных в 56 глав, называемых саньюттами, которые в свою очередь распределены по пяти ваггам.
4. «Ангуттара-никая» – собрание числовых бесед (или «Бесед, идущих по возрастанию»), примерно 2 400 коротких сутт, распределённых по 11 главам, называемым «Нипаты».
На первый взгляд, «Дигха-никая» и «Мадджхима-никая» кажутся собраниями, основанными исключительно на длине бесед: длинные беседы были отправлены в «Дигху», а беседы средней длины – в «Мадджхиму». Однако тщательное сведение их содержимого в таблицы позволяет предположить, что различие между этими двумя собраниями может быть обусловлено другим фактором. Беседы, содержащиеся в суттах «Дигха-никаи», в значительной степени нацелены на внешнюю аудиторию и, демонстрируя превосходство Будды и его учения над другими, судя по всему, призваны привлечь к учению потенциальных новообращённых. Беседы из сутт «Мадджхима-никаи» в значительной степени направлены к внутренней аудитории – буддийской общине – и, кажется, предназначены для того, чтобы познакомить монахов-новичков с учениями и практиками буддизма
. Вопрос о том, являются ли практические цели бесед определяющими для распределения сутт по этим двум никаям, или же всё-таки главным критерием для распределения является длина, а назначение бесед – лишь случайное следствие различия в их длине, пока остаётся открытым.
Тексты «Саньютта-никаи» распределены тематически. Каждая тема – это «скоба» (sa?yoga), которая соединяет беседы в sa?yutta (главы). Отсюда и происходит название собрания – «связанные (sa?yutta) беседы». Первая книга – «Книга, содержащая строфы» – уникальна тем, что составлена на основе единого литературного жанра. Она содержит сутты – как правило, имеющие вступление, написанное прозой, – и завершение в виде стихотворных строф. В зависимости от темы сутты упорядочены в 11 глав. Каждая из остальных четырёх книг «Саньютта-никаи» содержит длинные главы, посвящённые основным доктринам раннего буддизма. Каждая из книг II, III и IV открывается главой, которая посвящена теме, имеющей в ней наибольшее значение. В книге II это зависимое возникновение (глава 12 «Нидана-саньютта»), в книге III – пять совокупностей (глава 22 «Кхандха-саньютта»), в книге IV – шесть внешних и внутренних опор чувств (глава 35 «Салаятана-саньютта»). Книга V посвящена основным факторам обучения, которые в постканонический период стали называть 37 средствами Пробуждения (bodhipakkhiya dhamma). Они включают Благородный восьмеричный путь (глава 45 «Магга-саньютта»), семь факторов Пробуждения (глава 46 «Бодджханга-саньютта») и установление четырёх видов памятования (глава 47, «Сатипаттхана-саньютта»). Исходя из содержания «Саньютта-никаи», можно сделать вывод, что она предназначалась для удовлетворения потребностей двух групп внутри монашеского ордена. Одна из них состояла из специалистов по доктрине – тех монахов и монахинь, которые стремились исследовать глубинные смыслы Дхаммы и разъяснять их своим спутникам по религиозной жизни. Другая группа состояла из монахов, посвятивших себя развитию медитации прозрения.
В основу «Ангуттара-никаи» положена числовая схема, являвшаяся основой особой педагогической методики Будды. Чтобы облегчить понимание и запоминание материала, Будда часто излагал свои рассуждения в виде числовых наборов – в формате, который гарантировал, что выражаемые им идеи будут легко сохраняться в памяти слушателей. «Ангуттара-никая» объединяет эти числовые беседы в единый массив, состоящий из 11 nipatas (глав), каждая из которых называется в соответствии с тем числом, на котором основано содержимое входящих в неё сутт. Соответственно в «Ангуттара-никаю» входят «Глава единиц» (ekakanipata), «Глава двоек» (dukanipata), «Глава троек» (tikanipata) и так далее до «Главы одиннадцати» (ekadasanipata). Так как различные группы факторов пути были включены в «Саньютту», «Ангуттара» может сосредоточиться на тех аспектах обучения, которые не вошли в связанные наборы сутт. «Ангуттара» также включает большое количество сутт, адресованных мирским последователям; они посвящены этическим и духовным проблемам жизни в миру, включая семейные отношения (между мужьями и жёнами, родителями и детьми) и правильные способы приобретения, сохранения и использования богатства. Другие сутты посвящены практическому обучению монахов. Числовое устройство этого собрания текстов делает его особенно удобным для формального обучения, и его могут легко использовать как старшие монахи для обучения новичков, так и проповедники для наставления мирян.
Помимо четырёх основных никай, палийская Сутта-питака включает и пятую, именуемую «Кхуддака-никая». Это название означает «меньшее собрание». Вероятно, изначально эта никая состояла всего из нескольких незначительных текстов, по тем или иным причинам не попавших в основные собрания. Но по мере того, как с течением веков в неё добавлялись всё новые и новые создаваемые работы, её размеры всё увеличивались и увеличивались, пока наконец она не стала самой объёмной из всех никай. Впрочем, основой «Кхуддака-никаи» является небольшое созвездие коротких произведений, написанных либо полностью в стихотворном формате (а именно «Дхаммапада», «Тхерагатха» и «Тхеригатха»), либо в формате, содержащем как стихи, так и прозу («Суттанипата», «Удана», «Итивуттака»), чьи содержание и стиль позволяют предположить, что они имеют очень древнее происхождение. Другие тексты из «Кхуддака-никаи», такие как «Патисамбхидамагга» и две «Нидессы», представляют точку зрения Тхеравады по ряду доктринальных вопросов и, таким образом, очевидно, были созданы в период «сектантского буддизма», когда из-за разницы во взглядах на развитие доктрины каждая из ранних буддийских школ пошла своим путём.
Четыре никаи Палийского канона имеют аналоги в виде агам китайской Трипитаки, несмотря на их происхождение от разных ранних школ. Каждой из никай последовательно соответствуют: «Диргха-агама», вероятно, принадлежащая школе Дхармагуптака и изначально переведённая с пракрита; «Мадхьяма-агама» и «Самьюкта-агама», обе принадлежащие школе Сарвастивада и изначально переведённые с санскрита; и «Экоттара-агама», соответствующая «Ангуттара-никае» и обычно относимая к одной из ветвей школы Махасангхика, изначально она была переведена с одного из диалектов среднего индо-арийского языка или смешанного диалекта пракрита с элементами санскрита. Китайская Трипитака также содержит переводы отдельных сутр из четырёх собраний, принадлежащих, возможно, ещё и другим, пока не опознанным буддийским школам, а также переводы отдельных книг Меньшего собрания, в том числе два перевода «Дхаммапады» (один из которых очень близок к палийской версии) и частей «Суттанипаты», не существующей в китайском переводе как отдельное произведение
.
Замечание по стилистике
Читателей палийских сутт часто раздражают постоянные повторы, встречающиеся в текстах. Трудно сказать, какая часть этих повторов исходит от самого Будды (который, будучи странствующим проповедником, должен был использовать их, чтобы закрепить свою точку зрения в умах слушателей), а какая часть была добавлена в процессе позднейшей редактуры. Впрочем, очевидно, что присутствие многократных повторений обусловлено процессом устной передачи.
Чтобы избежать излишних повторов в переводе, я использую многочисленные пропуски. В этом отношении я следую англоязычным печатным изданиям палийских текстов, которые также весьма сокращены относительно оригиналов, но, чтобы избежать гнева современных читателей, иногда прибегаю к ещё большим сокращениям. С другой стороны, я стремился к тому, чтобы из-за сокращений ничего существенного из оригинальных текстов, включая их колорит, не было упущено. Идеалы заботы о читателе и сохранения точности текстов иногда предъявляют к переводчику противоположные требования.
Представление шаблонных повторений, в которых приводится одно и то же высказывание в отношении последовательного набора понятий, является постоянной проблемой при переводе палийских сутт. Например, при переводе сутты о пяти совокупностях возникает искушение отказаться от перечисления отдельных совокупностей и вместо этого превратить сутту в общий рассказ о совокупностях как понятии. Но, на мой взгляд, такой подход превращает перевод в вольный пересказ, приводящий к потере слишком многого из материала оригинала. Моя стратегия заключается в том, чтобы переводить полное высказывание в отношении первого и последнего члена набора понятий, а промежуточные члены просто перечислить, разделив их многоточиями. Таким образом, в сутте о пяти совокупностях я полностью привожу шаблонное описание только для формы и сознания, а остальные элементы последовательности представляю в виде: «чувство… восприятие… волевые конструкции», подразумевая, что полное описание относится также и к ним.
Такой подход требует частого использования многоточий, что также вызывает критику. Когда в структуре повествования я сталкиваюсь с повторяющимися отрывками, то иногда вместо использования многоточий для обозначения пропущенного текста я просто сжимаю их воедино. Однако с текстами, имеющими доктринальное содержание, я придерживаюсь подхода, описанного в предыдущем абзаце. Я думаю, что на переводчике при переводе отрывков, имеющих доктринальное значение, лежит ответственность за точное указание того, как построен текст, и многоточия являются лучшим инструментом для этого.
I. Человеческое существование
Введение
Подобно другим религиозным учениям, учение Будды возникло как реакция на напряжение, лежащее в самой глубине человеческого существования. Что отличает его подход – так это прямота, глубина и бескомпромиссный реализм, с которыми он смотрел на это напряжение. Будда не предлагал нам полумер, которые оставляют скрытые болезни под поверхностью; наоборот, он отследил наши экзистенциальные болезни до их основополагающих причин, столь устойчивых и разрушительных, показав, как они могут быть вырваны с корнем. Хотя Дхамма в конечном итоге ведёт к мудрости, уничтожающей все страдания, она начинается не с этого, а с наблюдения за тяжёлыми событиями повседневной действительности. И здесь также очевидны её прямота, вдумчивость и жёсткий реализм. Учение начинается с того, что предлагает нам развить такое качество, как yoniso manasikara – основательное внимание. Будда призывал нас не бездумно плыть по течению своих жизней, но – стать бдительными по отношению к простой правде реальности, окружающей нас и требующей постоянного рассмотрения.
Одна из самых очевидных и неизбежных, но при этом наиболее сложных для полного понимания истин состоит в том, что мы обречены стареть, болеть и в конечном счёте умереть. Обычно считается, что Будда обращал наше внимание на реальность старости и смерти, чтобы побудить нас вступить на путь отречения, ведущий к Ниббане – полному освобождению от цикла рождений и смертей. Несмотря на то что это является высшей целью, Будда начинал с другого призыва к тем, кто обращался к нему за руководством. Первое, о чем говорил Будда, – это этика. Говоря об оковах старости и гибели, он призывал нас сначала воспитывать добродетель и вступить на путь благой жизни, отказавшись от всего дурного.
Опять же, Будда основывал свои первоначальные наставления о добродетели не только на том, что нам следует иметь сострадание к другим, но в первую очередь на нашем инстинктивном беспокойстве о собственных длительных счастье и благополучии. Он хотел, чтобы мы осознали, как наши действия в соответствии с этическими нормами обеспечат нам благополучие и сейчас, и в далёком будущем. Его доводы основывались на той важной предпосылке, что все действия влекут за собой те или иные последствия. Если мы хотим изменить привычную нам жизнь, мы должны быть убеждены в действенности этого принципа. В частности, для того чтобы перейти от самоуничижительного образа жизни к действительно плодотворному и заслуживающему вознаграждения, мы должны осознать, что наши действия имеют последствия для нас самих – последствия, которые могут отразиться на нас как в этой жизни, так и в последующих.
Три сутты, составляющие первую часть настоящей главы, красноречиво, каждая по-своему, описывают это. Текст I.1 (1) провозглашает неумолимый закон, гласящий, что все рождённые должны встретиться со старением и смертью. Хотя на первый взгляд беседа указывает на обычный природный феномен, приводя в качестве примеров членов высших слоёв общества (богатых правителей, брахманов и домохозяев) и освобождённых арахантов, она затрагивает также и нравственные аспекты. Текст I.1 (2) описывает эти аспекты ещё более явно, используя впечатляющее сравнение с горой, говоря, что если старость и смерть нависают над нами, наша жизненная задача – совершать благотворные действия и похвальные поступки. Сутта о небесных посланниках – Текст I.1 (3) – повествует о том, что если мы не распознаем вовремя «посланников небес», которые предупреждают нас о неизбежности старения, болезней и смерти, то впадём в безрассудство и беспечность, создавая дурную камму и рискуя получить чудовищные результаты.
Осознание того, что мы обречены состариться и умереть, разрушает очарование страсти, навязанной нам погоней за чувственными наслаждениями, богатством и властью. Оно рассеивает туман неведения и побуждает нас пересмотреть свои жизненные цели. Возможно, мы не готовы оставить семью и нажитое имущество ради жизни бездомного странника и медитации в одиночестве, но Будда, как правило, и не ожидал такого от своих мирских последователей. Скорее, как мы увидели выше, первый урок, который он преподаёт нам на основании того, что наша жизнь неизбежно заканчивается старением и смертью, – это урок этики, переплетающейся с парными принципами каммы и перерождения. Закон каммы гласит, что последствия наших благотворных и неблаготворных действий простираются намного дальше нашей нынешней жизни: неблаготворные действия приводят к рождению в состоянии нищеты и приносят боль и страдание в будущем, благотворные же ведут к хорошему рождению. Так как мы должны состариться и умереть, то необходимо понимать, что любое благополучие, которым мы наслаждаемся, лишь временно. Мы можем упиваться им лишь во цвете лет и здоровья, а когда придёт время смерти, накопленная новая камма получит возможность созреть и породить свои результаты. Тогда мы будем вынуждены пожинать плоды своих поступков. Нацелившись на длительное благополучие, мы должны всячески избегать совершения злых поступков, ведущих к болезненным последствиям, и вместо этого вовлекаться в благое поведение, ведущее к счастью и в нынешней, и в будущих жизнях.
Во втором разделе мы рассмотрим три аспекта человеческой жизни, которые я назвал «Невзгоды бездумной жизни». Эти три вида страдания отличаются от тех, что связаны со старостью и смертью, в очень важном смысле. Состариться и умереть – это участь и обычных людей, и освобождённых арахантов, об этом уже было сказано. Однако следующие страдания отличают необученного заурядного человека (assutava puthujjana) от мудрого ученика Будды, называемого «обученным учеником благородных» (sutava ariyasavaka).
Первое из этих отличий, рассмотренное в Тексте I.2 (1), заключается в реакции на болезненные чувства. И заурядные люди, и благородные ученики сталкиваются с физической болью, но реагируют на неё по-разному. Заурядный человек, сталкиваясь с физической болью, испытывает по отношению к ней отвращение, поэтому помимо болезненных телесных ощущений он также испытывает и умственную боль, впадая в отчаяние, огорчаясь или негодуя. Благородный ученик в той же ситуации стойко переносит физическую боль, не испытывая печали, обиды или страданий. Обычно считается, что физическая и психическая боль неразрывно связаны, но Будда проводит между ними чёткое разграничение. Он утверждает, что, хотя телесное существование неизбежно связано с физической болью, эта боль не должна вызывать такие эмоциональные реакции, как несчастье, страх, обида или страдание, с которыми мы обычно реагируем на неё. При помощи тренировки ума мы можем развить памятование и ясное постижение, которые помогут нам переносить физическую боль мужественно, терпеливо и с равностным отношением. С помощью прозрения мы способны взрастить мудрость, достаточную для преодоления нашего страха перед различными болезненными ощущениями и потребности искать отвлечения в пагубных излишествах чувственных наслаждений.
Другой аспект жизни, который демонстрирует различие между обычными мирянами и благородными учениками, – это отношение к изменчивости судьбы. Буддийские тексты сводят их к четырём парам противоположностей, известных как восемь мирских условий (a??ha lokadhamma): приобретение и утрата, слава и дурная репутация, похвала и порицание, удовольствие и боль. Текст I.2 (2) показывает, сколь непохожи заурядные люди и ученики Будды в своих реакциях на эти ситуации: заурядный человек ликует при обретении выгоды, славы, похвалы и удовольствий и расстраивается при столкновении с их противоположностями, в то время как благородный ученик сохраняет равностное отношение во всех случаях. Понимая непостоянство и благоприятных, и неблагоприятных ситуаций, благородный ученик пребывает в состоянии равностности, не цепляясь за благоприятные ситуации и не отталкивая неблагоприятные. Он отбросил приязнь и отторжение, горе и несчастье, достигнув высшего благословения – полного освобождения от всех страданий.
Текст I.2 (3) анализирует положение обычного человека на ещё более глубоком уровне. Из-за искажённого восприятия реальности он очень подвержен влиянию любых перемен, особенно если они касаются его тела и ума. Будда разделяет составляющие тела и ума на пять категорий, известных как пять совокупностей цепляния (pa?cupadanakkhandha): форма, чувство, восприятие, волевые конструкции и сознание (подробнее см. с. 514–518). Эти пять совокупностей являются строительными блоками, которые мы обычно используем для построения чувства личной идентичности; это то, к чему мы привязываемся как к себе – к «я» или «своему я». С чем бы мы ни отождествлялись, что бы ни принимали за себя или за принадлежащее себе, всё это может быть описано через эти пять совокупностей. Таким образом, пять совокупностей являются базой для «идентификации» и «присвоения» – двух основных видов деятельности, на которых основывается наше чувство самости. Поскольку мы эмоционально привязаны к нашим представлениям о самости и личной идентичности, то, когда объекты, с которыми мы их ассоциируем, – пять совокупностей – претерпевают изменения, мы, естественно, испытываем отчаяние и страдание. С нашей точки зрения, изменения претерпевают не просто безличные феномены, но сама наша индивидуальность, наше драгоценное «я», чего мы боимся больше всего. Тем не менее, как показывает этот текст, благородный ученик отчётливо видит с мудростью обманчивую природу всех представлений о постоянной личности и более не отождествляет себя с пятью совокупностями. Он встречает перемены в них без беспокойства и трепета, непоколебимый перед лицом изменений и разрушения.
Волнение и смятение поражают человеческую жизнь не только на личном и частном уровнях, но и на уровне социальных взаимодействий. С самых древних времён этот мир был охвачен жестокими войнами и конфликтами. Имена, места и орудия убийства меняются, но главные движущие силы этих явлений – алчность и ненависть – остаются теми же. Никаи свидетельствуют о том, что Будда очень хорошо осознавал этот аспект человеческого существования. Несмотря на то что его учение подчёркивает важность нравственной самодисциплины и самосовершенствования, личного освобождения и Пробуждения, Будда также стремился предложить людям убежище от насилия и несправедливости, которые так жестоко ломают человеческие жизни. Он делал акцент на развитии доброжелательности и сострадания, отсутствии насилия в действиях, на мягкости в речи и мирном разрешении всех споров.
Третий раздел этой главы включает четыре коротких текста, посвящённых основополагающим причинам беспощадных конфликтов и несправедливости. Из этих текстов мы видим, что Будда не призывает просто поменять внешнюю структуру общества. Он демонстрирует, что эти тёмные явления суть внешние проекции нездоровых склонностей человеческого ума, и, таким образом, указывает на необходимость внутренних изменений в качестве параллельного внешним изменениям условия для установления мира и социальной справедливости. Каждый из четырёх текстов, включённых в эту главу, прослеживает конфликт, насилие, политическое угнетение и экономическую несправедливость до их настоящих причин, которые находятся в человеческом уме.
В Тексте I.3 (1) ссоры между мирянами объяснены их привязанностью к чувственным наслаждениям, а между отшельниками – их захваченностью воззрениями. В Тексте I.3 (2) приведена беседа Будды с Саккой, добуддийским индийским правителем дэвов, в которой Будда прослеживает ненависть и вражду до зависти и скупости и оттуда – до фундаментальных искажений, которые влияют на то, как наше восприятие и познание обрабатывают информацию, предоставляемую органами чувств. В Тексте I.3 (3) предложена иная версия знаменитой цепи причинности, которая ведёт от чувства к жажде и от жажды через другие условия – к «хватанию за дубинки и другое оружие» и другим видам агрессивного насильственного поведения. Текст I.3 (4) показывает, как три корня зла – алчность, ненависть и заблуждение – имеют ужасающие последствия для всего общества, проявляющиеся в насилии, жажде власти и причинении страдания невиновным. Все четыре текста свидетельствуют о том, что любые общественные перемены требуют значительных перемен в структуре нравственности каждого человека: до тех пор пока способ действий людей будет определяться алчностью, ненавистью и заблуждением, все их результаты будут губительными.
Учение Будды затрагивает и четвёртый аспект человеческого существования, который, в отличие от первых трёх, сложно сразу разглядеть, – это наша зависимость от цикла перерождений. Из подборки текстов, включённых в заключительный раздел данной главы, мы видим: Будда учит тому, что наша жизнь – это лишь единичный период цикла перерождений, длящегося с незапамятных времён без какого-либо начала, которое мы могли бы обнаружить. Этот цикл на языке пали называется sa?sara – «бесцельное блуждание». Как бы далеко мы ни заглянули в поисках начала мироздания, мы никогда не обнаружим момента его создания. Не имеет значения, как далеко мы попытаемся проследить жизненные циклы, – мы всё равно не сможем прийти к первой точке. Согласно Тексту I.4 (1) и I.4 (2), даже если мы будем вспоминать последовательность наших отцов и матерей во всей череде мировых систем, мы придём лишь к ещё большему их количеству, уходящему далеко за горизонт.
Более того, этот процесс не только безначален, но и потенциально бесконечен. До тех пор пока существуют неведение и жажда, он будет продолжаться без конца и края. Для Будды и раннего буддизма в целом это является главной проблемой, лежащей в основе человеческого существования: мы привязаны к циклу перерождений – и привязаны к нему не чем иным, как нашими неведением и жаждой. Бессмысленное блуждание в сансаре происходит во вселенной, имеющей невероятные размеры. Промежуток времени, необходимый мировой системе для появления, достижения максимального расширения, а затем сжатия и разрушения, называется kappa (скт. kalpa), или эон. Текст I.4 (3) предлагает яркое сравнение для понимания продолжительности эона, а в I.4 (4) представлена ещё одна яркая метафора, описывающая неисчислимое количество эонов, по которым мы странствовали.
Когда существа блуждают и бродят от жизни к жизни, окутанные тьмой, они снова и снова падают в бездну рождения, старения, болезней и смерти, неспособные из-за жажды, толкающей их к неудержимому поиску удовольствий, сделать передышку и внимательно рассмотреть своё бедственное положение. Вместо этого, как говорится в Тексте I.4 (5), они предпочитают крутиться вокруг своих пяти совокупностей, подобно собаке, привязанной к шесту или колонне. Поскольку их неведение мешает им признать порочную природу их состояния, они не могут различить даже направление пути к освобождению. Большинство существ живут, поглощённые радостью чувственных утех. Другие, управляемые желанием власти, статуса и уважения, проводят свои жизни в бесплодных попытках утолить неутолимую жажду. Многие люди, испытывающие страх перед будущим уничтожением после смерти, строят системы верований, которые описывают перспективу вечной жизни для их индивидуального «я», их души. Некоторые стремятся к освобождению, но не знают, как отыскать к нему путь. Будда появился среди нас именно для того, чтобы предложить такой путь.
1. Старость, болезни и смерть
(1) Старение и смерть
В Саваттхи царь Косалы Пасенади обратился к Благословенному:
– Достопочтенный, существует ли кто-либо в мире, свободный от старения и смерти?
– Великий царь, никто из тех, кто был рождён, не свободен от старения и смерти. Даже эти влиятельные кхаттии, богатые, окружённые великим достатком и имуществом, с золотом и серебром в изобилии, с сокровищами и товарами, с богатством и зерном, – все они, будучи рождёнными, не смогут избежать старения и смерти. Даже эти влиятельные брахманы… влиятельные домохозяева, богатые… с богатством и зерном, – все они, будучи рождёнными, не смогут избежать старения и смерти. Даже те монахи, которые являются арахантами, чьи оковы полностью разрушены, которые прожили святую жизнь, совершили то, что необходимо было совершить, сбросили бремя, достигли своей цели, до основания разрушили оковы бытия и полностью освободились посредством окончательного знания, – и для них это тело есть предмет разрушения и оставления
.
Изнашиваются великолепные царские колесницы,
И тело также обречено на погибель.
Однако Дхамма благородных не гибнет:
Хорошо провозглашена она.
(СН 3:3; I 71 <163–164>)
(2) Сравнение с горой
В Саваттхи, в середине дня царь Косалы Пасенади приблизился к Благословенному, выразил ему своё почтение и сел рядом. Тогда Благословенный спросил его:
– Откуда ты пришёл в середине дня, великий царь?
– Достопочтенный, прямо сейчас я вовлечён в различные дела, обычные для царей, опьянённых владычеством, охваченных жаждой чувственных наслаждений, достигших стабильного контроля над своей страной; для тех, кто правит, захватив огромные земли.
– Что ты думаешь, великий царь? Предположим, что надёжный, заслуживающий доверия человек с востока пришёл бы к тебе и доложил: «Безусловно, о владыка, ты должен быть осведомлён об этом: я приехал с востока, и там я видел огромную гору величиной с облако, которая следует этим путём и сметает на нём всех живых существ. Поступай, как считаешь нужным, великий царь». Затем второй человек пришёл бы к тебе с запада… третий с севера… четвёртый надёжный, заслуживающий доверия человек пришёл бы к тебе с юга и доложил: «Безусловно, о владыка, ты должен быть осведомлён об этом: я приехал с юга, и там я видел огромную гору величиной с облако, которая следует этим путём и сметает всех живых существ. Поступай, как считаешь нужным, великий царь». Если бы, великий царь, столь непомерная опасность возникла бы, столь нещадное уничтожение человеческой жизни – жизни, которую так сложно обрести, то что следовало бы сделать?
– Если бы, достопочтенный, столь непомерная опасность возникла бы, столь нещадное уничтожение человеческой жизни – жизни, которую так сложно обрести, то следовало ли бы делать нечто иное, нежели жить в соответствии с Дхаммой, жить правильно, творя благотворные и полезные дела?
– Я возвещаю тебе, великий царь, я заявляю тебе, великий царь: старение и смерть подкрадываются к тебе. Когда старение и смерть подкрадываются к тебе, что следует сделать?
– Если старение и смерть подкрадываются ко мне, то следует ли делать нечто иное, нежели жить в соответствии с Дхаммой, жить правильно, творя благотворные и полезные дела?
Достопочтенный, цари, опьянённые владычеством, охваченные жаждой чувственных наслаждений, достигшие стабильного контроля над своей страной, и те, кто правит, захватив огромные земли, – все они одержали победу при помощи воинов, сражавшихся на слонах, сражавшихся на конях, сражавшихся на колесницах и сражавшихся в пешем строю; но нет ни единой надежды на победу при помощи таких битв, нет шанса на успех, когда старение и смерть подкрадываются к тебе. При этом царском дворе, достопочтенный, существуют советники, способные при помощи хитрых уловок рассорить врагов, которые явятся сюда, но все они бессильны, когда старение и смерть подкрадываются к тебе. При этом царском дворе, достопочтенный, существуют несметные запасы золота, спрятанного в подвалах и хранилищах, с помощью которого мы можем умилостивить пожаловавших недругов, но нет надежды на победу с помощью богатства, нет шансов на успех, когда старение и смерть подкрадываются к тебе. Когда старение и смерть подкрадываются, то следует ли сделать нечто иное, нежели жить в соответствии с Дхаммой, жить правильно, творя благотворные и полезные дела?
– Так это, так это, великий царь! Если старение и смерть подкрадываются к тебе, то следует ли сделать нечто иное, нежели жить в соответствии с Дхаммой, жить правильно, творя благотворные и полезные дела?
Так сказал Благословенный. Произнеся это, Учитель, Счастливый, продолжил:
Скале огромной смерть и старение подобны —
Вершиной острой в небо устремившись,
Она нависла над живыми всеми с четырёх сторон,
И никому её не избежать.
Брахманов, кхаттиев, вессов и суддов,
Неприкасаемых, гонимых отовсюду, —
Не пощадит огромная скала,
На всякого обрушиться готова.
И нет надежды на победу в битве
Ни с помощью слонов, ни колесниц, ни в битве пешей,
И хитростью не одолеть старение и смерть,
И золотом от них не откупиться.
И посему мудрец, стремящийся ко благу,
Устойчив в вере в Будду, Дхамму, Сангху.
Он следует предписанному телом, речью и умом,
И средь людей он почитаем и радуется затем на небесах.
(СН 3:25; I 100–102 <224–229>)
