скачать книгу бесплатно
Нет – бабы.
Есть хоть одна не дура? Наверное, нет таких.
Вроде и жена есть, и дочь, а все мне дурами кажутся. Может, это со мной что-то не так, а они нормальные?
Засыпаю. Быстро. Не успев как следует подумать, почему я так не люблю женщин.
Ну, и черт с ними. Какое мне дело до этого всего.
Управлять хочу. Власти хочу, больше, чем баб.
Дело. Дайте мне дело.
– Раиф.
Открываю глаза.
– Какого черта ты делаешь? – раздражает, но держусь, – я отдыхаю.
– Папа сказал…
– Достал меня твой папа, – я закрыл ладонью глаза, – боже, как он меня достал.
– Сегодня он мне звонил…
– Да он тебе каждый день звонит и спрашивает, как там твой неудачник муж ещё сидит на твоей шее?
– Нет, ты не понял, дай сказать.
– Ну, что ты хочешь, Лида, говори быстрее!
И почему она меня так раздражает в последнее время? Может, нам пора разводиться. Смотрю на неё и думаю, какого черта я вообще на ней женился. Чем она меня зацепила?
Понятно чем – папашей своим, министром. Ну, и собачьей преданностью. Но папашей больше.
– Папа сказал, что подписал приказ о твоём назначении.
Я быстро сел на диване, впился взглядом в вечно бледное лицо жены.
– Та-ак? И?
– Будешь директором приюта…
С дивана вскочил, подошел к жене, взял за плечи.
– Какого ещё приюта?
– Областного.
Я дернул жену на себя, сдавил тисками объятий.
– Лида, что ты говоришь, Лида?
– Да, сказал всё в твои руки, бюджет неограниченный, делай, что хочешь.
– Лида, я тебя люблю.
Глянул ей в глаза… сегодня можно и поцеловать.
-–
Остановил машину, глянул сквозь стекло на обшарпанное здание главного корпуса.
Да уж. Это ещё хуже, чем я предполагал.
Но это и не плохо. Чем хуже объект, тем интереснее будет с ним работать. Я создам в этом гадюшнике своё собственное царство. Тут я буду хозяином, человеком, который приказывает. Повелевает. Отдаёт распоряжения. Я тут главный. Я.
Здание оказалось не самым худшим, что ждало меня в этом заведении.
Хуже была атмосфера. Запущенность, гниль, страх. Небольшая тюрьма для трудных детей. Неугодных. Отбросов, не нужных обществу. Зона, отделённая высоким забором, правда без колючей проволоки.
Это угадывается не сразу. Не в первый день. Только проникнув сюда и пожив здесь, я понял, что значит затравленные взгляды и грозные поступи. Что значит отданные сквозь зубы указания и беспрекословное их выполнение. Одинаковая одежда, причёски, одинаковое выражение лиц. Одинаковые лица.
На лицах этих детей нет детства, нет веселости, непосредственности, нет свободы. Они ничего не ждут. Знают только это. Есть страх, затравленность. Есть напряженный, ожидающий взгляд из-под бровей. Есть желание подчиняться, делать так, как говорят.
Несколько дней я постигаю эту атмосферу. Впитываю кожей. Она не может просто улетучиться, разрушиться при моём появлении. Потому что несколько дней моего здесь нахождения я ничего не делаю, чтобы её изменить. Просто наблюдаю.
Медленно, постепенно во мне зреет цунами. Набирает силу, катится, тихой, неожиданно подползающей волной. Отсроченная, но запланированная ярость. Выжидающая, накапливающаяся. Вот-вот она должна обрушиться на их головы, но когда именно, я пока не знаю.
А случай однажды настал.
Несколько дней в странном ожидании. В этой напряжённой, гнетущей атмосфере. Оно тревожное. Ожидание плохого. Предвкушение беды.
И вот оно, случилось.
На шестой день. Тогда я ещё бегаю по инстанциям, подписываю документы на финансирование, на поставку стройматериала, на усиленное питание, на привилегии для выпускников.
Вечером я поздно возвращаюсь в свой кабинет, разбираю бумаги, составляю план действий на завтра.
Окна кабинета выходят на спальный корпус и порой в задумчивый момент я просматриваю туда, на одинокий фонарь, что светится над входом в темноте. После девяти дверь спального корпуса закрыта на засов изнутри. Воспитатели уходят, остаётся одна дежурная и вахтерша.
Я туда не хожу. Что мне делать мне в спальном корпусе ночью? Но сегодня исключительный случай. Я как раз стою у окна, о чем-то думаю, решаю какие ещё есть прорехи в моих действиях, хочется схватиться за все и сразу. Чтобы одним сильным ударом громыхнуть и рассыпать это замшелое царство.
Вдруг дверь корпуса открылась, выбежала женщина. Я их ещё не знаю всех по именам. Так понял, это дежурная. Кажется, она очень взволнованна. Даже испугана.
Бежит сюда, в здание школы. Зачем? Смотрит на мои окна, рукой машет.
Тревожное предчувствие пронеслось в голове.
Что-то случилось.
Я пошел из кабинета, по коридору. Вышел с черного входа и сразу женщина набросилась на меня, схватилась за рубашку и я даже в темноте увидел, как на моей груди остались на белой ткани капли крови.
– Я не виновата, не виновата! – она словно не в себе.
– В чем дело? – я схватил ее за руки, посмотрел, на ладонях кровь.
В мозг ударило ощущением страха, не хватало только начать работу и сразу сесть за халатность или что там ещё.
К горлу подкатила давно спавшая ярость, глаза постепенно застилает пелена. Усилием воли сдержался, оттолкнул воспитателя и кинулся в корпус.
В коридоре на полу лежит мальчик. В майке и трусах. Ребёнок без сознания, из носа – кровь.
– В чем дело? Что с ним? – спросил я у испуганной вахтерши.
Она с расширенными от ужаса глазами молча смотрит на конвульсию, в которой бьётся ребенок.
– Я не причем, это она, – проговорила испуганно и глянула на меня стеклянным взглядом.
– Быстро, скорую вызывайте! – выкрикнул я и кинулся к ребенку.
Женщина побежала в подсобку.
– Алло, скорая быстрее! Приют, улица Малая, четыре. О, боже! Быстрее!
Тщедушное тело ребенка на плиточным полу выглядит устрашающе.
Мальчик перестал трястись и опал. Теперь он выглядит пугающе спокойным.
– Едет, – вышла из подсобки вахтерша.
Я поднял мальчишку и понес на выход. Пока дошел, скорая уже стояла у главного входа. Хорошо, станция находится почти на соседней улице.
Ребенка увезли. Через час в заведение приехала полиция.
Две женщины, которые находились в этот момент в корпусе – воспитатель и вахтер, не могли внятно ответить что произошло. Детей нельзя поднимать и расспрашивать ночью, поэтому то, что случилось, со слов детей выяснили только через несколько дней.
По крупице, по ниточке. Запуганные и молчаливые второклассники рассказали историю, от которой у меня волосы на голове зашевелились.
Оказывается, именно эту ночную воспитательницу все боялись, как огня. Потому что она вечерами, а то и ночами, подкрадывается к спальне и, если слышит разговор, то врывается, требует показать на того, кто разговаривал и потом наказывает виновного палкой.
В этот раз было так же. Но в этот раз и ребенок попался особенный. Заболевание, которое обнаружилось, не дало ему шансов. Мальчик умер в больнице. От не сворачивания крови в его теле или от малокровия – сейчас уже точно не скажу.
Провокацией послужил всего один удар.
Опоздал.
Всего на несколько дней. Но по правде на несколько десятков лет.
Пусть это будет одна жертва в начале моего нелёгкого пути.
Единственная. Случайная.
Пусть этот ребёнок останется в моей памяти на всю мою оставшуюся жизнь напоминанием о том, как сильно я опоздал и как нужно торопиться.
Чтобы больше никогда не было вот такой фатальной случайности.
Совесть режет острым, с зазубринами, ножом.
Теперь, где бы я не был, чтобы не делал, всякий раз память возвращает к этому случаю. И пусть всё объяснили врачи и пусть было сказано, что ребёнок болен и любой удар, даже случайное падение могло привести к неутешительному финалу, я всё равно отношу эту смерть к себе. Бесконечно сопоставляю факты, высчитываю дни и думаю, что я мог сделать, чтобы этого не произошло. Я мог, но не сделал. И теперь эта жертва на моей совести.
Уже на следующий день полетели головы…
-–
Урок математики самый страшный.
Каждый из нас дрожит. Дрожь тела иногда заменяет дрожание разума, или наоборот. Дрожат все.
Когда были помладше, дрожали от ожидания ударов, а теперь просто дрожим по привычке.
Самый страшный монстр нашего приюта – математичка, Светлана Алексеевна. Все давно знают о её психической неуравновешенности. И слово неуравновешенность – это ещё мягкое слово. На пустом месте эта женщина превращается в маленькое толстое чудовище, сносящее всё и всех на своём пути.
Говорят, раньше она работала в спецшколе для трудных подростков и оттуда у неё такой неустойчивый характер. Сейчас она успокаивает его одним и тем же способом – лупит детей.
Мы привыкли. Всё равно жаловаться некому.
Однажды, когда ещё училась в классе пятом, я попала под мощь её ярости. Как-то на перемене я бегу за кем-то по коридору и когда нужно было поворачивать, решила ещё и плюнуть в того за кем бежала. Выруливаю из-за угла, собираю всё, что есть во рту и выдаю смачный плевок… и что вижу… тогда, от страха я чуть не умерла на месте… за углом Светлана Алексеевна, а на сером платье, обтянувшем её плотную фигуру,мой плевок.
Тогда она отлупила меня в своём кабинете так, что я неделю с трудом сидела и двигалась. На этом её ярость в отношении меня закончилась. Как будто всё, что она хотела сказать именно мне, сказала. С тех пор взгляд её от меня отскакивает, может, всё же была в её голове какая-то совесть, но она начинала работать только после того, как её хозяйка кого-то отлупит.
Это единственная учительница, которая действует так радикально. Остальные переменно. Так, иногда позволяют себе удар другой, но не до крови. А эта лупит с удовольствием, с безумным взглядом, раскрасневшись, с расширенными и дрожащими от возбуждения ноздрями. Она вкладывает в каждый свой удар частичку себя и удовлетворённо устаёт от такого действенного метода воспитания.
Её боятся все.
И вот, урок математики.
Все притихли, дрожат. Страх витает в воздухе.
– Серова, к доске, – монстр в юбке чуть улыбается.
Это улыбка истязателя, человека увлеченного и не понимающего своей увлеченности. Она любит математику, и страшно не любит тех, кто ёе не любит. А я не люблю. Сказать по правде, я вообще ничего не понимаю. С какого-то момента просто перестала понимать.
– Что это у тебя на голове, – дернула учительница меня за хвостик.
– Это хвостики, – тихо сказала я.
– Ты тупицей была, тупицей и останешься. Как и твоя алкашка-мать. Такая и у тебя будет дорога.
