скачать книгу бесплатно
– Скор?й, – кричала она своему мужу, – ты разв? не слышишь, что ?деть Рафаэль? Б?ги, подержи ему стремя.
Пока старикъ это д?лалъ, а зат?мъ уводилъ лошадь въ конюшню, Рафаэль весело направлялся въ кухню къ Эдувихисъ и спрашивалъ, что ему дадть сегодня въ об?ду. Они садились втроемъ за столъ, и Сарандилья бросалъ жадный взгдядъ на бутылку съ виномъ, къ которой онъ протягивалъ дрожащiя руки. Это была роскошь, введенная въ обычай Рафаэлемъ, такъ же какъ и сигары, которыя двое мужчинъ медленно выкуривали посл? об?да, говоря о работахъ на ферм?. Смотритель разсказывалъ о по?здк? на пастбища дона-Луиса, гд? зимовали стада – коровы и кобылы фермы. За ними присматривали пастухъ и два подпаска, получавшiе вс? втроемъ поденную плату лишь въ дв? песеты, а ихъ попеч?нiю было дов?рено восемьсотъ коровъ и сто быковъ, стоящiе сотни тысячъ песетъ! Рафаэль удивлялся честности, кротости и доброт? этихъ б?дныхъ людей. Сарандилья подтверждалъ мысли, высказанныя Рафаэлемъ. Д?йствительно, наибол?е честные люди, это – б?дняки. И ихъ еще боятся, считаютъ ихъ дурными?!. Онъ ставитъ ни во что честность городскихъ сеньоровъ.
– Подумай, Рафаэ, какая заслуга въ томъ, скажемъ къ прим?ру, если донъ-Пабло Дюпонъ, при вс?хъ своихъ миллiонахъ, окажется добрымъ и ни у кого ничего не украдеть? Настоящiе добрые лiоди – одни лишь б?дняки, одни мы.
Но смотритель не выказывалъ такого же оптимизма, какъ старикъ. По его мн?нiю, поденщики, хотя они и б?дные люди, но и у нихъ достаточно пороковъ, a главное, они л?нтяи. Сарандилья негодовалъ, слушая такiя р?чи Рафаэля. А какими же онъ желалъ бы вид?ть поденщиковъ? Какой могутъ они чувствовать интересъ къ своей работ?? Онъ помнитъ времена, когда онъ и Эдувихисъ работали поденно. Что это была за жизнь?… Работатъ ц?лый день подъ лучами палящаго солнца или же въ стужу, не получая большаго вознагражденiя, какъ два реала въ день и пять реаловъ только во время жатвы. Правда, хозяинъ давалъ харчи, но что это были за харчи! Л?томъ имъ временно давали похлебку съ горохомъ, ?ду, выходящую изъ ряда вонъ, о которой они вспоминали весь годъ. Въ остальные же м?сяцы харчи составлялъ лишь хл?бъ, одинъ лишь хл?бъ. Сухой хл?бъ по рукамъ и горячую похлебку, или же тюрю изъ того же хл?ба – вотъ и все, точно не существовало ничего другого на св?т? для б?днаго народа, какъ только хл?бъ, немного соли, н?сколько луковицъ, вотъ и вся приправа. Что же можетъ быть привлекательнаго въ работ? для поденщиковъ, которые, не достигнувъ еще и тридцати пяти л?тъ, уже чувствуютъ себя одряхл?вшими и стариками?
Однажды вечеромъ, въ феврал?, смотритель и Сарандилья толковали о работахъ на ферм? въ то время какъ Эдувихисъ мыла посуду въ кухн?. Кончился пос?въ гороха, фасоли и чечевицы. Теперь толпа поденщиковъ и поденщицъ была занята т?мъ, что полола хл?бныя нивы. Сарандилья, – полусл?пота котораго, повидимому, обостряла его слухъ, прервалъ Рафаэля, повернувъ голову въ сторону, какъ бы для того, чтобы лучше слышать, и сказалъ:
– Мн? кажется, гремитъ громъ…
Рафаэль сталъ прислушиватъся. Д?йствительно, гд?-то вдали слышались раскаты грома: собиралась гроза. Она и разразилась съ необычайной силой. Полился дождь, какъ изъ ведра, и двое мужчинъ должны были укрыться подъ входной аркой, откуда сквозь р?шетку воротъ видать было лишь небольшой кусочекъ поля.
Отъ почвы, на которую падали дождевые потоки, несся теплый паръ и запахъ мокрой земли. Вдали, по бороздамъ поля, превращеннымъ въ ручьи, б?жала толпа рабочихъ, направляясъ въ ферму, и съ ихъ плащей лилась грязная вода. Рафаэль обратилъ вниманiе на двухъ отд?льныхъ лицъ, медленно приближавшихся къ ферм?. Одинъ изъ нихъ велъ за уздечку осла, навьюченнаго большими сумками изъ плетеной соломы, изъ-за которыхъ едва видн?лись уши и хвостъ животнаго.
Смотритель узналъ того изъ нихъ, который велъ за уздечку осла, понукая его, чтобы онъ шелъ скор?й. Звали его Маноло; это былъ старый поденщикъ.
Посл? одной изъ стачекъ крестьянъ хозяева указывали другъ другу на Маноло какъ на одного изъ главныхъ зачинщиковъ. He получая всл?дствiе того нигд? работы, онъ существовалъ лишь т?мъ, что переходя изъ фермы въ ферму въ качеств? коробейника, продавалъ женщинамъ мелкiй товаръ – платки, ленты и куски полотна, а мужчинамъ вино, водку и прокламацiи, старательно спрятанныя у него въ сумкахъ.
Только въ Матансуэлу и еще въ очень немногiя фермы могъ Маноло проникнуть, не вызывая тревоги и не встр?чая противод?йствiя.
Рафаэль всматривался въ другого челов?ка, въ товарища коробейника, который ему тоже казался знакомымъ, но не могъ припомнить, кто это такой. Онъ шелъ, заложивъ руки въ карманы, весь промокнувъ отъ дождя, дрожа отъ холода, потому что не им?лъ плаща, какъ его таварищъ. Однако, несмотря на это, онъ шелъ не торопясь, словно дождь и в?теръ нимало не безпокоили его.
– Прив?тъ, товарищи! – сказалъ Маноло, проходя мимо воротъ фермы. – Вотъ такъ погода, просто ужасъ!..
Туть толъко Рафаэль узналъ того, который сопровождалъ торговца, увидавъ его безкровное лицо аскета, р?дкую бородку и добрые, угасающiе глаза, смотр?вшiе сквозь голубоватыя стекла очковъ.
– Донъ-Фернандо! – воскликнулъ онъ съ удивленiемъ. Въ самомъ д?л?, это былъ донъ-Фернандо.
И выйдя изъ-подъ воротъ, въ бушующiй разливъ дождя, Рафаэль взялъ дона-Фернандо за руку, чтобы заставить его войти во дворъ. Тотъ сопротивлялся, желая идти съ товарищемъ н?сколько дальше, въ людскую. Но Рафаэль усиленно протестовалъ. Добрый прiятель его крестнаго, тотъ, который былъ начальникомъ его отца, не хочеть зайти въ нему…
И почти насилъно онъ введъ его въ ферму, въ то время какъ Маноло отправился дальше, въ людскую.
– Иди, иди, – поощрилъ его Сарандилья. – Поденщики нав?рное раскупять вс? твои бумаженки и имъ будетъ ч?мъ занятъся, пока льеть дождь. Мн? кажется, что дождливое время установится теперь надолго!
Сальватьерра вошелъ въ кухню фермы, и Эдувихисъ, чувствуя состраданiе къ промокшему насквозь «б?дному сеньору», торопливо запалила огонь въ очаг?.
А Сарандилья обратился къ ней съ н?которою торжественностью, говоря:
– Знаешь ли ты, кто этоть кабальеро, Эдувихисъ?… Нав?рное н?тъ… Это донъ-Фернандо Сальватьерра, тотъ самый сеньоръ, о которомъ столько писади въ газетахъ и который защищаетъ б?дныхъ.
Между т?мъ смотритель отыскивалъ бутылку ц?ннаго вина, подаренную ему н?сколько м?сяцевъ тому назадъ крестнымъ. Наконецъ онъ нашелъ ее и, наливъ стаканъ, предложилъ его дону-Фернандо.
– Благодарю, я не пью.
– Но это вино перв?йшаго сорта, сеньоръ, – сказалъ Сарандилья. – Выпейте, милость ваша – вино очень вамъ полезно, посл? того какъ вы промокли.
Сальватьерра сд?лалъ отрицательный жестъ рукою.
– Еще разъ благодарю: я не беру въ ротъ вина.
Сарандилья взглянулъ на него съ изумленiемъ. Что за исторiя!.. По справедливости счвтаютъ этого дона-Фернандо совс?мъ особеннымъ челов?комъ.
Рафаэль просилъ его съ?сть что-нибудь, и вел?лъ старух? приготовить скор?е яичницу и подать ветчину, которую хозяинъ прив?зъ въ одно изъ своихъ пос?щенiй. Но Салльватьерра р?шительно отказался. Все это лишнее, у него съ собой весь его ужинъ. И онъ вынулъ изъ кармана мокрую бумагу, въ которой были завернуты кусокъ хл?ба и сыра.
– Ho, по крайней м?р?, вы не откажетесь покурить, донъ-Фернандо? – спросилъ Рафаэль, предлагая ему сигару.
– Благодарю васъ, я не курю.
Старикх Сарандилья не могъ дольше сдерживаться. Даже и не курить?… Теперь понятно удивленiе н?которыхъ людей. Челов?къ, у котораго такъ мало потребностей, вызываетъ даже страхъ, словно онъ пришлецъ съ того св?та.
И пока Сальватьерра подошелъ въ огню, чтобы погр?ться, смотритель ушелъ и тотчасъ же вернулся. Онъ принесъ съ собой теплый зимнiй плащъ, въ который и завернули Сальвальерра, снявъ съ него мокрую одежду.
Рафаэль высказалъ свое удивленiе, что донъ-Фернандо зд?сь, когда крестный н?сколько дней тому назадъ говорилъ ему, будто онъ въ Кадикс?.
– Да, я былъ тамъ. Я ?здилъ взглянутъ на могилу моей матери…
И точно желая скор?е перешагнуть черезъ это воспоминанiе, онъ сообщилъ, какимъ образомъ попалъ сюда. Сегодня утромъ вы?халъ онъ изъ Хереса, чтобы повидатъся съ сеньоромъ Антонiо Матакардильосъ, собственникомъ плохонькаго постоялаго двора вблизи фермы Матансуэла. Сеньоръ Антонiо въ молодости учаiствовалъ вм?ст? съ нимъ во вс?хъ революцiонныхъ приключенiяхъ, у него была теперь бол?знь сердца; ноги его распухли отъ водянки и донъ-Фернандо прi?халъ повидаться съ нимъ, об?щавъ ему пос?тить его еще разъ вм?ст? съ Маноло, котораго онъ тамъ встр?тилъ. Донъ-Фернандо возвращался съ Маноло въ Хересъ, когда ихъ застигла буря и принудила искать уб?жища въ какой-нибудь мыз?.
Рафаэль заговорилъ съ дономъ-Фернiндо о его странныхъ обычаяхъ, о которыхъ много разъ ему разсказывалъ его крестный: о томъ, какъ онъ купался въ мор? въ Кадикс? среди зимы, какъ онъ отдалъ свой плащъ первому встр?чному «товарищу», нуждающемуся въ немъ, о его режим? питанiя, на которое онъ тратилъ не бол?е тридцати сантимовъ въ день.
Сальватьерра оставался все время невозмутимымъ, точно р?чь шла не о немъ, a o комъ-нибудь другомъ, и только когда Рафаэль удивлялся скудости его питанiя, онъ отв?тилъ:
– Я не им?ю права на большее. Быть можетъ, эти б?дняки, которые сидятъ въ повалку тамъ въ людской, ?дятъ лучше меня?
Когда Сальватьерра увид?лъ, что его платье почти высохло, онъ од?лся въ него и направился въ дверямъ. Несмотря на то, что дождикъ все еще шелъ, онъ р?шилъ отравиться въ людскую, къ своему товарищу. Рафаэль настаивалъ, чтобы онъ остался у него, гд? постелъ ему уже была приготовлена.
– Я не могъ бы заснуть въ твоей постели, Рафаэль, – сказалъ Сальватьерра, – я не им?ю права отдыхать на пуховикахъ въ то время, какъ другiе, подъ т?мъ же кровомъ, спятъ на цыновкахъ изъ ковыля.
Рафаэлъ взялся проводить своего гостя. По дорог? въ людскую имъ встр?тился молодой паренъ невысокаго роста. Глаза его сверкали въ темнот?, такъ же какъ и его большiе, б?лые зубы. На голов? у него были дв? разныхъ цв?товъ шляпы, над?тыя одна на другую. Нижняя шляпа, судя по ея полямъ, была новая, св?тло-с?раго цв?та, верхняя же была рыже-чернаго цв?та, съ разорванныси краями.
Рафаэль взялъ парня за плечо и представилъ его Сальватьерра съ комической серьезностью:
– Это Алкапарронъ, о которомъ вы нав?рное слышали, – самый большой плутъ изъ вс?хъ цыганъ въ Херес?.
Алкапарронъ освободился изъ рукъ Рафаэля и воскликнулъ въ негодованiи:
– У, у, сеньоръ Рафае, какой вы злой челов?къ… Что это вы говорите…
Смотритель продолжалъ серьезнымъ тономъ, нахмуривъ брови:
– Онъ работаетъ у насъ въ Матансуэл? со всей своей семьей… Знаете ли вы, почему онъ носитъ на голов? дв? шляпы? Чтобы набить ихъ горохомъ или фасолью, какъ только я не досмотрю: но онъ не подозр?ваетъ, что въ одинъ прекрасный день я его подстр?лю.
– Іисусе Христе! Сеньоръ Рафаэ! Что вы говорите?
И онъ, въ отчаянiи сложивъ руки, взглянулъ на Сальватьерра и сказалъ ему съ д?тской пылкостью:
– He в?рьте ему, сеньоръ; онъ очень злой, и говоритъ такъ, чтобы мучить меня. Клянусь спасеньемъ матери моей, все сказанное имъ ложь…
И онъ объяснилъ тайну двухъ шляпъ, нахлобученныхъ имъ чуть ли не до самыхъ глазъ. Нижняя шляпа – новая, которую онъ над?ваетъ лишь въ праздники и когда онъ отравляется въ городъ. Въ рабочiе же дни онъ не отваживается оставлять ее дома, опасаясь своихъ товарищей, которые позволяютъ себ? всякаго рода шутки съ нимъ, потому что онъ «б?дненькiй цыганъ». Поэтому онъ и над?ваетъ новую шляпу, покрывая ее старой, чтобы она не утратила своего с?раго цв?та и той шелковистости, которой онъ такъ гордится.
Смотритель продолжалъ дразнить цыгана, говоря:
– Слушай, Алкапарронъ, знаешь ли ты, кто этотъ сеньоръ?… Это донъ-Фернандо Сальватьерра. Слышалъ ли ты о немъ?
Цыганъ сд?лалъ жестъ изумленiя и широко раскрылъ глаза:
– И очень даже слышалъ… Въ людской битыхъ два часа идетъ разговоръ о немъ. Многiя вамъ л?та, сеньоръ. Я очень радъ познакомиться съ такимъ важнымъ и знатымъ господиномъ. Сейчасъ видно, что такое ваша милость: наружностъ у васъ совс?мъ губернаторская.
Сальватьерра улыбался, слушая эту лесть, расточаемую ему цыганомъ.
Рафаэль заговорилъ о сестрахъ Алкапарронасъ, цыганкахъ-танцовщицахъ, подвизавшихся въ Париж?, гд? он? им?ли громадный усп?хъ, а также и въ разныхъ городахъ Россiи, имена которыхъ управитель не могъ вспомнить. Портреты этихъ танцовщицъ видн?лись всюду, даже на коробкахъ спичекъ, о нихъ говорили въ газетахъ, имъ подносили массу бриллiантовъ и он? танцовали въ театрахъ и дворцахъ.
– И подумайте, донъ-Фернандо, он? такiя же уродливыя, какъ и вотъ этотъ ихъ двоюродный братъ. Я вид?лъ ихъ д?вчонками, б?гающими зд?сь въ ферм? и таскающихъ горохъ. Были он? очень бойкiя и ловкiя, но не было въ нихъ ничего такого пл?нительнаго, разв? лишь какая-то цыганская удаль, а также и безстыдство, отъ котораго даже и мужчинъ можетъ броситъ въ краску. И это-то и нравится разнымъ знатнымъ господамъ?… Правда, даже см?шно!
Но Алкапарронъ сталъ говорить съ н?воторой гордостью о своих? двоюродныхъ сестрахъ, хотя и с?товалъ о столь великой разниц? ихъ судьбы и судьбы его семьи. Он? чуть ли не королевы, а онъ съ б?дной своей матерью, съ маленькими братиками – отецъ ихъ давно умеръ – и съ Мари-Крусъ, в?чно больной кузиной его, зарабатываютъ на ферм? поденно всего лишь два реала. Еще счастъе, что ихъ берутъ зд?сь ежегодно на работу, зная, что они хорошiе люди!.. Его двоюродныя сестры существа бездушныя, потому он? и не пишутъ писемъ семь? и не посылаютъ никому ни полгрошика.
Простившись съ Рафаэлемъ, Сальватьерра пошелъ по тропинк? вдоль забора съ старымъ Сарандилья, и скоро добрался до нав?са, служившаго входомъ въ людскую. Подъ нав?сомъ стоялъ на открытомъ воздух? рядъ кувшиновъ съ запасомъ воды для поденщиковъ. Кто чувствовадъ жажду, переходилъ изъ удушливой жары людской въ эту ночную стужу и пилъ ледяную воду, въ то время какъ в?теръ обдувалъ ему потное т?ло.
Когда Сальватьерра вошелъ въ людскую, на него пахнулъ оттуда воздухъ, пропитанный запахомъ сырой шерсти, тухлаго деревяннаго масла и грязи.
Комната была большая и казалась еще больше отъ густой атмосферы и скудости осв?щенiя. Въ ея глубин? видн?лся очагъ, въ которомъ гор?лъ коровiй навозъ, распространяя отвратательный запахъ. Въ этомъ носившемся кругомъ туман? выд?лялось красноватое пламя св?чи. Въ остальной же части комнаты, совершенно темной, чувствовалосъ присутствiе многихъ людей. Дойдя до средины комнаты, Сальватьерра могъ зд?сь все лучше разгляд?ть. На очаг? кипятилось н?сколько котелковъ, за которыми присматривали женщины, стоявшiя съ этой ц?лью на кол?няхъ. Стульевъ не было нигд?, въ комнат? вс? бывшiе въ ней сид?ли на полу.
Тутъ же находился и Маноло, а кругомъ него собралась кучка его друзей, и вс? они черпали ложками изъ котелка съ горячей хл?бной похлебкой. Въ разныхъ углахъ видн?лись группы мужчинъ и женщинъ, сид?вшихъ на полу или на цыновкахъ изъ ковыля. Вс? ?ли горячую похлебку, разговаривая и см?ясь.
Видъ этого пом?щенiя съ этимъ накопленiемъ людей вызвалъ въ памяти Сальватьерра мысль о тюрьм?. И тутъ т? же штукатуренныя ст?ны, но только бол?е закопт?вшiя, ч?мъ въ тюрьм?, т? же жел?зные крючки, вбитые въ ст?ны, а на нихъ вис?ли сумки, плащи, м?шки, разноцв?тныя рубахи, грязныя шляпы, тяжелые башмаки съ безчисленными заплатами и острыми гвоздями.
Сальватьерра взглянулъ на лица этихъ людей, смотр?вшихъ на него съ любопытствомъ, прерывая на мгновенiе свою ?ду, держа руки неподвижно съ поднятой вверхъ ложкой. У молодыхъ парней лица были еще св?жiя, и они часто см?ялись, отражая въ глазахъ своихъ жизнерадостностъ. Но мужчины зр?лаго возраста выказывали уже признаки преждевременной старости; т?ло ихъ было какое-то высохшее, кожа морщинистая. Женщины являли собой еще бол?е печальное зр?лище. Н?которыя изъ нихъ были цыганки, старыя и уродливыя. Молодыя же казались малокровными, худосочными. Сальватьерра подошелъ къ очагу, и тутъ онъ увид?лъ Алкапаррона, который сказалъ ему:
– Взгляните, милость ваша, вотъ это моя мама.
И онъ указалъ ему на старую цыганку, только что снявшую съ огня похлебку изъ гороха, на которую жадно гляд?ли трое ребятъ, братьевъ Алкапаррона, и худенькая, бл?дная д?вушка, съ громадными черными глазами, его двоюродная сестра, Мари-Крусъ.
– Такъ что вы-то и есть знаменитый донъ-Фернандо? – спросила старуха. – Пустъ же Господь Богъ пошлетъ вамъ всякое благополучiе и долгую жизнь за то, что вы отецъ б?дныхъ и беззащитныхъ…
И поставивъ на полъ котелокъ, она ус?лась кругомъ него со всей своей семьей. Этоть ужинъ ихъ былъ выходящiй изъ ряду. Запахъ гороховой похлебки вызывалъ во многихъ присутствовавшихъ волненiе, заставляя ихъ обращать свои взоры съ завистью на группу цыганъ. Сарандилья заговорилъ со старухой, насм?хаясь и спрашивая, какой такой попался ей необычайный заработокъ? В?рно, наканун?, идя въ Хересъ, она получила н?сколько песетъ за гаданiе или же за порошокъ, данный ею д?вушкамъ, съ т?мъ, чтобы приворожить къ нимъ бросившихъ ихъ возлюбленныхъ. Ахъ, старая колдунья! Казалось невозможнымъ, чтобы ей на долю выпала такая удача съ такимъ уродливымъ лицомъ.
Цыганка слушала, все время улыбаясь, не переставая жадно глотать гороховую похлебку, но когда Сарандилья уломянулъ объ ея уродливомъ лиц?, она бросила ?стъ.
– Молчи, ты сл?пой, не челов?къ, а только т?нь! Дай Богъ, чтобы я всю мою жизнь могла бы вид?ть тебя подъ землей, какъ твоихъ братьевъ-кротовъ… Если я теперь некрасива, то было время, когда маркизы ц?ловали мн? башмаки. Ты это хорошо знаешь, безстыжiй!
И она съ грустью добавила:
– Не была бы я зд?сь, еслибъ былъ живъ маркизъ Санъ-Дiонисiо, этоть славный сеньоръ, крестный отецъ моего б?дняги Хосе-Марiя.
И она указала на Алкапаррона, бросившаго ложку, которую онъ подносилъ ко рту, чтобы выпрямиться съ н?которою гордостью, услыхавъ имя своего крестнаго отца, который, какъ утверждалъ Сарандилья, былъ для него н?что большее, ч?мъ крестный отецъ.
Сальватьерра взглянулъ съ удивленiемъ на морщинистую и отталкивающую наружность старой цыганки. Она въ сущности была не такъ стара, какъ казалось, но бысгро зачахла и отъ переутомленiя работой, а также и отъ того ранняго разрушенiя восточныхъ расъ при переход? отъ молодости къ старости, подобно тому, какъ великол?пные дни тропика сразу перескакиваютъ отъ св?та къ тьм?, безъ промежуточнаго перiода сумерковъ.
Цыгане продолжали жадно глотать свою похлебку, a Сальватьерра вынулъ изъ кармана скудный свой ужинъ, съ улыбкой отказываясь отъ предложенiй, которыя ему д?лали со вс?хъ сторонъ. Въ то время какъ онъ ?лъ кусокъ хл?ба съ сыромъ, глаза Сальватьерра упали на челов?ка, который изъ вс?хъ остальныхъ, бывшихъ въ комнат?, одинъ не заботился о своемъ ужин?.
Это былъ худощавый юноша; его шея была обвязана краснымъ платкомъ, на немъ была над?та одна лишь рубаха. Товарищи давно уже звали его ужинать, объявляя ему, что скоро ничего не останется отъ похлебки, но онъ продолжалъ сид?ть на обломк? пня, весь согнувшись надъ маленькимъ столомъ, на которомъ гор?ла св?чка. Онъ писалъ медленно, съ усилiемъ и съ упорствомъ крестьянина. Передъ нимъ лежалъ обрывокъ газеты, и, онъ списывалъ оттуда строки водянистыми чернилами и плохимъ перомъ.
Сарандилья, сид?вшiй рядомъ съ Сальватьерра, сказалъ:
– Это «Маэстрико!»
Такъ прозвали его изъ-за его любви къ книгамъ и бумагамъ. Не усп?етъ онъ придти съ работы, какъ уже беретъ перо въ руки и начинаетъ выводить буквы.
Сальватьерра подошелъ къ Маэстрико, а тоть повернулъ голову, чтобм взглянуть на него, и прервалъ на время свою работу. Съ н?которой горечью сталъ онъ объяснять Сальватьерра страстное свое желанiе учиться, при чемъ онъ лишалъ себя часовъ сна и отдыха. Воспитали его, какъ животное; семи л?ть онъ былъ уже подпаскомъ на фермахъ и зат?мъ пастухомъ въ горахъ, и зналъ лишь голодъ, удары, утомленiе.
– А я хочу обладатъ знанiемъ, донъ-Фернандо. Все, чему подвергаемся мы, б?дные люди, происходитъ оттого, что у насъ н?ть знанiя.
Онъ смотр?лъ съ горечью на своихъ товарищей-поденщиковъ, довольныхъ своимъ нев?жествомъ и которые въ насм?шку прозвали его Maestrico, и даже считаютъ его сумасшедшимъ за то, что, возвращаясь съ работы, онъ садится читать по складамъ газетные обрывки, или же принимается медленно выводить буквы въ своей тетради при св?т? зажженнаго огарка св?чи. Онъ самоучка, и никогда не им?лъ учителя. Его мучитъ мысль, что другимъ съ чужой помощью легко удается поб?дить т? затрудненiя, которыя ему кажутся непреодолимыми. Но его вдохновляетъ в?ра и онъ идетъ впередъ, уб?жденный въ томъ, что если бы вс? сл?довали его прим?ру, судьба всего существующаго на земл? изм?нилась бы кореннымъ образомъ.
– Мiръ принадлеждтъ тому, кто больше другихъ знаетъ, не правда ли, донъ-Фернандо? Есди богатые сильны и топчутъ насъ ногами и д?лаютъ то, что хотятъ, то происходитъ это не потому, что деньги въ ихъ рукахъ, а потому, что они им?ютъ больше знанiй, ч?мъ мы… Эти несчастные см?ются надо мной, когда я имъ сов?тую учиться, и говорять, что зд?сь въ Херес? богачи еще большiе нев?жды, ч?мъ поденщики. Но это не въ счетъ… Эти богачи, которые живуть тутъ у насъ – болваны. А надь ними громоздятся другiе, настоящiе богачи, т?, которые обладаютъ знанiемъ, которые устанавливають законы на весь мiръ и поддерживають все это теперешнее неустройство общества, благодаря чему немногiе влад?ють вс?мъ, а значительное большинство людей не им?етъ ничего. Еслибъ рабочiй зналъ все то, что они знадютъ, онъ бы не давалъ себя имъ въ обманъ, онъ ежечасно боролся бы съ ними и по меньшей м?р? заставилъ бы ихъ разд?лить власть съ нимъ.
Сальватьерра изумлялся горячей в?р? этого юноши, считавшаго себя обладателемъ ц?лебнаго л?карства для уничтоженiя вс?хъ золъ, претерп?ваемыхъ безконечной ордой нуждающихся. Учиться, обладать знанiемъ!.. Эксплуататоры насчитываются тысячами, а эксплуатируемые тысячами миллiоновъ… Еслибъ люди не жили бы въ сл?пот? и нев?жеств?, какъ могъ бы существовать подобный абсурдъ…
Maestrico продолжалъ излагать свои уб?жденiя съ страстной в?рой, св?тившейся въ его искреннихъ глазахъ.
– Ахъ, если бы б?дные знали то, что знаютъ богатые!.. Эти богатые такъ сильны и вс?мъ управляютъ, потому что знанiе къ ихъ услугамъ. Вс? открытiя и изобр?тенiя науки попадають въ руки къ нимъ, принадлежатъ имъ, а б?днякамъ внизу едва достаются какiе-нибудь подонки. Если же кто-нибудь, выйдя изъ массы нуждающихся, поднимается надъ ней, благодаря уму и способностямъ, – вм?сто того, чтобы хранить в?рность своимъ по происхожденiю, служитъ опорой братъямъ, онъ переходить въ станъ къ врагамъ, поворачивается спиной къ ста покол?нiямъ своихъ предковъ, угнетенныхъ несправедливостью, и продаетъ себя и свои дарованiя палачамъ, лишь вымаливая себ? м?стечко среди нихъ. Нев?жество – самое худшее рабство, самое страшное мученiе б?дныхъ! Но просв?щенiе индивидуальное, обученiе отд?льныхъ лицъ совершенно безполезно: оно служитъ только для того, чтобы создать роты дезертировъ, переб?жчиковъ, которые сп?шать стать въ ряды непрiятеля! Необходимо, чтобы вс? обучались, чтобы вся большая масса поняла бы наконецъ свое могущество.
– Вс?, вс?, понимаете вы меня, донъ-Фернандо? Вс? сразу, съ возгласомъ: «Мы не желаемъ больше обмана, мы не хотимъ больше служить вамъ, чтобы теперешнее неустройство продолжалось еще долго».
Донъ-Фернандо высказывалъ свое одобренiе утвердительными кивками головы, ему нравилась эта мечта невинности. Изм?нить весь строй мiра безъ кровопролитiя, съ помощью волшебнаго жезла ученiя и знанiя, безъ вс?хъ этихъ насилiй, внушавшихъ отвращенiе н?жной его душ?, и которыя всегда кончаются лишь пораженiемъ несчастныхъ и жестокимъ возмездiемъ власть имущихъ; что за прекрасная мечта!.. Но кто же окажется въ силахъ разбудитъ всю массу б?дняковъ, внушитъ имъ одновременно страстную в?ру этого б?днаго юноши, идущаго ощупью, съ глазами, устремленными на св?тлую зв?зду, которую одинъ онъ видить!..
Н?сколько идейныхъ рабочихъ, и въ числ? ихъ н?которые старые товаршци Сальватьерра, подошли къ нему. Одиннъ изъ нихъ, Хуанонъ, сказалъ:
– Многое изм?нилось, Фернандо. Мы отступили назадъ, и богатые стали сильн?е прежняго!
И онъ началъ разсказывать о режим? террора, принуждающаго къ молчанiю все крестьянство. При мал?йшей жалоб? батраковъ сейчасъ же начинаются крики, что воскресаетъ черная рука.
– Что это за «черная рука!» – гн?вно воскликнулъ Хуанонъ. – Онъ претерп?лъ гоненiе и судъ, потому что его обвинили въ томъ, что онъ членъ этого общества, а онъ не им?етъ ни мал?йшаго понятiя о немъ. Ц?лые м?сяцы провелъ онъ въ тюрьм? съ другими несчастными. Ночью его выводили изъ тюрьмы для допроса, сопровождаемаго истязанiями въ темномъ одиночеств? полей. Еще теперь у него на т?л? немало рубцовъ отъ тогдашнихъ ударовъ и тогдашняго жестокаго избiенiя. Но хотя бы его убили, онъ не былъ бы въ состоянiи отв?тить по желанiю своихъ палачей. Онъ зналъ объ обществахъ и союзахъ для самозащиты поденщиковъ и для сопротивленiя угнетенiю господъ; онъ состоялъ ихъ членомъ; но о черной рук?, о террористическомъ обществ? съ кинжалами и дикой местью, онъ не слышалъ ни одного слова. А въ доказательство существованiя такого обшества могло быть приведено только одно единственное убiйство. И вотъ изъ-за него казнили н?сколькихъ рабочихъ и сотни изъ нихъ гноили, какъ и его, по тюрьмамъ, заставляя ихъ переноситъ мученiя, всл?дствiе которыхъ н?которые лишились даже жизни.
Хуанонъ замолкъ, и вс? кругомъ него погрузились въ невеселое раздумье. Въ глубин? комнаты женщины, сидя на полу, съ юбками округленными, какъ шапки большихъ грибовъ, разсказывали сказки или же передавали другъ другу о разныхъ чудесныхъ исц?ленiяхъ, благодаря чудотворнымъ иконамъ.
Надъ смутнымъ гуломъ разговоровъ поднималось тихое п?нiе. Это п?ли цыгане, продолжавшiе наслаждаться необычайнымъ своимъ ужиномъ. Тетка Алкапаррона достала изъ-подъ большого своего платка бутылку вина, чтобы отпраздновать свою удачу въ город?. Д?тямъ досталась небольшая доля его, но веселье овлад?ло ими… Устремивъ глаза на мать, которою онъ сильно восхищался, Алкапарронъ п?лъ подъ аккомпаниментъ тихаго хлопанья въ ладоши всей его семьи. Онъ ррервалъ свое п?нiе, чтобы высказать матери то, что ему только что пришло на умъ:
– Мама, какъ несчастны мы, цыгане! Они, испанцы, изображаютъ собою все; и королей, и губернаторовъ, и судей, и генераловъ; а мы, цыгане, мы – ничто.
– Молчи, сынокъ, зато никто изъ насъ, цыганъ, не былъ ни тюремщикомъ, ни палачомъ!.. Продолжай п?сни, спой еще что-нибудь.
И п?нiе, и хлопанье въ ладоши началось вновь. Одинъ поденщикъ предложилъ стаканъ водки Хуанону, но онъ отказался.
– Это-то и губитъ насъ, – сказалъ онъ поучительнымъ тономъ. – Проклятое питье!
И Хуанонъ сталъ предаватъ ана?ем? пьянство. Эта несчастные люди забываютъ обо всемъ, лишь только они напьются. Если они когда-нибудь возстанутъ, то, чтобы ихъ поб?дить, богачамъ придется лишь открыть для нихъ безплатно свои винныя лавки.
