скачать книгу бесплатно
С тех пор прошло много лет. Если бы меня спросили сегодня, думаю, я не был бы так уверен в ответе.
Средний палец правой ступни
I
Всем в округе было хорошо известно, что в заброшенном доме Ментона обитает привидение. Никто из обитателей окрестных ферм, никто из жителей ближнего городка Маршалл, что в миле от упомянутой усадьбы, находясь в здравом уме, даже и не думал сомневаться в этом. Нашлось, правда, несколько чокнутых, которые сомневались, но на то они и ненормальные, чтобы сомневаться в вещах очевидных. А доказательства того, что в доме Ментона бродит привидение, имелись: во-первых, потому, что нашлись тому беспристрастные свидетели, а во-вторых, сам дом. Конечно, показания очевидцев можно оспаривать, особенно употребляя доводы, которые умы зловредные применяют обычно в спорах против умов простых и открытых, но факты, основательные и убедительные, говорят сами за себя.
Прежде всего, дом Ментона пустовал уже более десяти лет вместе со всеми своими пристройками, постепенно разрушался, приходя в упадок. И обстоятельство это никто не мог игнорировать. Дом стоял на пустынном участке дороги из Маршалла в Хэрристон среди пустоши, некогда бывшей фермерскими угодьями, где еще и теперь торчат останки догнивающего забора среди колючих кустов ежевики, укрывшей каменистую и бесплодную, давно не тронутую плугом землю. Сам же дом был в довольно приличном состоянии, хотя порядком отсырел и нуждался в особом внимании стекольщика. Последнее объяснялось главным образом тем, что младшее поколение мужской части населения округи таким оригинальным способом стремилось выразить свое неодобрение жилищам, лишенным жильцов.
Дом был двухэтажный, почти квадратный, с единственной дверью по фасаду и двумя окнами по обе стороны от нее, доверху заколоченными досками. Окна над ними не были защищены, и потому комнаты второго этажа были открыты всем дождям и солнечному свету. Все вокруг дома заросло сорной травой. Несколько некогда тенистых деревьев явно пострадали от напора стихий – они росли, склонившись в одну сторону, словно пытаясь бежать из этого места. То есть, как совершенно справедливо выразился штатный юморист местной газеты, «предположение, что в доме Ментона крепко пошаливают привидения, напрямую следует из его внешнего вида». Тот факт, что около десяти лет назад мистер Ментон счел необходимым встать однажды ночью с постели и перерезать горло своей жене и двум маленьким ребятишкам, а затем скрыться в неизвестном направлении, несомненно, содействовал распространению мнения, что это место необычайно приспособлено для сверхъестественных явлений.
Однажды летним вечером к этому дому подъехал экипаж. В нем находилось четверо мужчин. Трое, не мешкая, вышли, и тот, кто правил лошадьми, стал привязывать их к единственному столбу, оставшемуся от того, что некогда было оградой. Четвертый остался сидеть в экипаже.
– Идемте, – произнес, подходя к нему, один из его спутников. – Это и есть то самое место.
Человек, к которому он обратился, не двинулся с места, но отреагировал такими словами.
– О Господи, – сказал он, – это ловушка… И мне кажется, что вы в ней участвуете.
– Вполне возможно, – отвечал другой, тоном слегка презрительным, вызывающе глядя прямо в глаза собеседнику. – Однако не забывайте, что выбор места, с вашего же согласия, был предоставлен противной стороне. Конечно, если вы боитесь привидений, то…
– Я ничего не боюсь, – прервал его другой и, чертыхаясь, спрыгнул на землю.
Они догнали остальных у двери, которую уже открыли, хотя и пришлось несколько повозиться из-за ржавого замка и петель. Все вошли. Внутри было темно, но тот, кто отпирал входную дверь, достал свечу и спички. Когда огонь разгорелся, стало видно, что они находятся в коридоре. Тот же человек распахнул дверь, что была справа от них. В тусклом свете свечи их взору открылась большая квадратная комната. Пол ее, словно ковер, укрывал густой слой пыли, и он частично глушил шаги. Углы комнаты были завешены паутиной. Паутина свисала с балок потолка, словно обрывки сгнивших кружев;
она плавно колебалась в такт колебаниям воздуха. Комната была угловой и имела два окна, но сквозь них ничего нельзя было разглядеть – только грубую неровную поверхность досок, которыми они были забиты на расстоянии нескольких сантиметров от поверхности оконных стекол. В комнате не было ни камина, ни мебели – ничего, кроме паутины, пыли и четырех человек, явно лишних здесь.
Довольно странно они смотрелись в желтом неровном свете свечи. Среди них один особенно привлекал внимание – так необычен был его вид, и он был явно сильно взволнован. Это был мужчина средних лет, высокий, крупный, с большой грудной клеткой, широкоплечий. Одного взгляда на его фигуру было достаточно, чтобы заключить, что он обладает недюжинной силой и не преминет при случае ею воспользоваться. Он был гладко выбрит, коротко пострижен, в волосах густо пробивалась седина. У него был низкий лоб, изборожденный морщинами. Над глазами нависали густые черные брови, почти сросшиеся на переносице. Под ними мрачно горели глубоко запавшие глаза неопределенного цвета, слишком маленькие для этого большого человека. В их выражении было что-то отталкивающее, и впечатление это отнюдь не скрашивали жесткий рот и широкая тяжелая нижняя челюсть. Нос, напротив, был вполне обычный – как и большинство человеческих носов, – да от носа ничего особенного и ожидать-то нельзя! Но общее выражение лица было зловещим, и впечатление это усиливалось неестественной его бледностью – оно казалось совершенно бескровным. Внешность остальных была вполне обычной: они принадлежали к тому распространенному типу людей, встретив которых, забываешь, расставшись, тот же час. Все они были моложе упомянутого субъекта, который стоял в стороне от них и, очевидно, не испытывал ни малейшей к ним симпатии: он и его спутники избегали смотреть друг на друга.
– Джентльмены, – произнес тот, что держал в руках ключи и свечу, – я полагаю, все в порядке. Вы готовы, мистер Россер?
Один из молодых людей отделился от группы и поклонился с улыбкой.
– А вы, мистер Гроссмит?
Гигант изобразил на лице гримасу, которую едва ли можно было принять за улыбку, наклонил голову. – Будьте любезны, джентльмены, снять верхнее платье.
Довольно быстро в коридор перекочевали шляпы, сюртуки, за ними жилеты и галстуки. Человек со свечой кивнул головой, четвертый спутник – тот, который уговаривал Гроссмита выйти из экипажа, – достал из кармана пальто пару длинных, смертоносного вида ковбойских ножей и вытащил их из кожаных ножен.
– Они совершенно одинаковы, – произнес он, вручая по ножу каждому из противников: теперь любой – даже совершенно лишенный проницательности – наблюдатель легко мог сделать бесспорный вывод о цели данного мероприятия.
Предстояла дуэль – не на жизнь, а на смерть.
Каждый из ее участников взял нож, внимательно осмотрел его при свете огарка свечи, испробовал надежность лезвия и рукоятки о собственное согнутое колено. После этого секунданты обыскали каждого из них. Причем каждого обыскал секундант противника.
– Если вы ничего не имеете против, мистер Гроссмит, – произнес человек, державший свечу, – соблаговолите встать в тот угол.
И он указал на угол комнаты, наиболее удаленный от двери. Перед тем как Гроссмит переместился в отведенный ему угол, секундант простился с ним. Их рукопожатие едва ли можно было назвать сердечным.
Угол, ближний к двери, занял мистер Россер. Его секундант, посовещавшись о чем-то с ним шепотом, оставил его и присоединился к секунданту противника, стоявшему у двери. В этот момент свеча внезапно погасла, и все растворилось во мраке. Отчего погасла свеча? Вероятнее всего, причиной тому стал сквозняк из открытой двери, но, как бы там ни было, эффект получился потрясающий!
– Джентльмены… – раздался голос в темноте. Странно, но в изменившихся обстоятельствах и он звучал совершенно по-другому – так незнакомо. – Джентльмены, вы не должны двигаться до тех пор, пока не услышите, как захлопнется внешняя дверь.
Послышался звук шагов, закрылась внутренняя дверь… Наконец хлопнула и дверь на улицу – это действие сопровождалось таким ударом, что от него содрогнулось все здание.
* * *
Некоторое время спустя припозднившийся путник – мальчишка с одной из окрестных ферм – повстречал экипаж, бешено несущийся ему навстречу в сторону Маршалла. Он сказал, что на переднем сиденье сидело двое, а сзади, выпрямившись во весь рост, стоял третий. Он вцепился руками в плечи седоков. Мальчишке показалось, что они тщетно пытаются освободиться от рук, в них вцепившихся. Этот третий, в отличие от других, был одет во все белое, и в этом мальчишка был уверен, вскочил в экипаж тогда, когда последний проезжал мимо лома с привидениями. Поскольку паренек этот был известен в округе своим опытом в области сверхъестественных явлений, то его слова возымели весомость заключения эксперта. История эта (вкупе с последовавшими на другой день событиями) вскоре появилась на страницах местной газеты «Вперед». В несколько приукрашенном и откомментированном виде, разумеется. Содержалось там и примечание, что упомянутым в ней джентльменам предоставляется право использовать страницы газеты для собственной версии ночного приключения. Никто, однако, привилегией этой воспользоваться не поспешил.
II
Предыстория, повлекшая упомянутую «дуэль в темноте», была весьма незамысловата. Однажды вечером трое молодых людей – здешних горожан – отдыхали, расположившись в отдаленном углу веранды местной гостиницы. Они курили и оживленно беседовали. О чем? О том, что может возбудить настоящий интерес у трех молодых образованных провинциалов-южан. Их звали господа Кинг. Санчер и Россер.
Неподалеку от них – вполне в пределах слышимости – находился четвертый, но он не принимал участия в разговоре. Они не были с ним знакомы. Они знали только то, что он прибыл вечерним дилижансом и в книге для приезжих записался под именем Роберт Гроссмит. Никто не видел, чтобы он разговаривал с кем-то, кроме портье. Судя по всему, особое пристрастие незнакомец испытывал лишь к собственной компании, или, как выразился репортер все той же местной газеты, был «чрезвычайно привержен дурному обществу». Правда, справедливости ради следует сказать и в защиту незнакомца: едва ли репортер, отличавшийся слишком общительным характером, может объективно судить о человеке, который наделен противоположным свойством. Тем более что незнакомец явно задел его, отказавшись дать интервью.
– Я ненавижу любое уродство в женщине, – сказал Кинг. – И для меня не важно, от природы оно или приобретенное. Более того, я полагаю, что любому физическому недостатку сопутствует, в свою очередь, какой-либо умственный и моральный изъян.
– Из этого следует, – с мрачной серьезностью констатировал Россер, – что некая леди, аморально щеголяющая отсутствием носа, могла бы без труда убедиться, что стать госпожой Кинг бессмысленная для нее затея.
– Конечно, вы можете шутить на эту тему, сколько вам заблагорассудится, – последовал ответ. – Но, если серьезно, однажды я расстался с очаровательной девушкой только потому, что узнал, причем совершенно случайно, что у нее был ампутирован палец. Да, я поступил жестоко, не спорю, но если бы я женился на ней, я был бы и сам несчастлив, и сделал бы несчастной ее.
– Ну что же, – с легкой усмешкой произнес Санчер, – выйдя замуж за джентльмена более либеральных взглядов, она отделалась всего лишь перерезанным горлом.
– Ага! Так вы догадались, кого я имел в виду? Да, позднее она вышла замуж за Ментона. Я не знаю, насколько либерален в своих взглядах на эту проблему был Ментон, но не думаю, что он перерезал ей горло, обнаружив однажды, что его супруга лишена этого чудесного украшения женщины – среднего пальца правой ступни.
– Эй! Посмотрите-ка на того типа, – внезапно понизив голос, произнес Россер. И глазами указал на незнакомца.
Без сомнения, неизвестный жадно прислушивался к разговору.
– Черт побери, какой нахал! – пробормотал Кинг. – Что же нам делать?
– Нет ничего проще, – поднимаясь со своего места, ответил Россер. – Сэр, – продолжал он, обращаясь теперь уже к незнакомцу. – Я полагаю, будет лучше, если вы перенесете свой стул на противоположный конец веранды. Судя по всему, общество джентльменов – непривычная для вас компания.
Неизвестный вскочил на ноги и двинулся ему навстречу со сжатыми кулаками; лицо его побледнело от гнева. Все встали. Санчер сделал шаг вперед и оказался между противниками.
– Вы поступили опрометчиво и несправедливо, – сказал он, обращаясь к Россеру. – Этот джентльмен не сделал ничего, чем бы мог заслужить такую отповедь.
Однако Россер не взял свои слова обратно. В таком случае, по местным традициям и обычаю времени, ссора могла иметь только один исход.
– Я требую удовлетворения, – сказал незнакомец, немного успокоившись. – Я здесь совсем никого не знаю. Может быть, вы, сэр… – обращаясь к Санчеру, продолжал он, – любезно согласитесь быть моим секундантом?
Санчер принял предложение, но, надо сказать, весьма неохотно, поскольку ни внешность, ни манеры этого человека ему не нравились. Кинг, который в течение всей этой сцены не спускал глаз с лица незнакомца, не проронил ни слова, но кивком головы подтвердил готовность действовать от имени Россера. Дуэль была назначена на следующий вечер, и с этим главные участники инцидента удалились. Секунданты остались, чтобы договориться об условиях поединка. Впрочем, нам они уже известны: дуэль должна была состояться на ножах в темной комнате. Поединки такого рода некогда были вполне обычной чертой жизни на юго-западе нашей страны, и, похоже, обычай этот до конца еще не умер. Нетрудно заметить и звериную жестокость местного кодекса чести, допускавшего подобные схватки.
III
Летним погожим днем старый дом Ментона ничем внешне не напоминал дом, в котором обитают привидения. Он крепко стоял на земле, и весь облик его был земным. Солнечные лучи ласкали его горячо и нежно, видимо и не подозревая о дурной репутации. Трава, зеленевшая на всем пространстве перед фасадом, казалось, росла не в беспорядке, но буйствовала в природном и радостном изобилии, а сорняки расцветали всеми цветами радуги. Причудливо изукрашенные игрой света и тени, наполненные птичьим гомоном, заброшенные тенистые деревья теперь уже не старались убежать, но благоговейно склоняли свои кроны под тяжестью солнца и птичьих песен. Даже лишенные стекол окна верхнего этажа приобрели теперь вид довольный и умиротворенный, вероятно из-за света, наполнившего внутренние покои дома. На его каменных стенах резвились солнечные лучи с таким живым и радостным трепетом, что были совершенно несовместимы с той серьезностью, которая, как известно, является неотъемлемым атрибутом сверхъестественного.
В таком виде предстал пустующий дом шерифу Адамсу и двум другим мужчинам, приехавшим из Маршалла для того, чтобы осмотреть его. Один из них, по фамилии Бривер, был родным братом покойной миссис Ментон. В силу закона штата по отношению к имуществу, покинутому владельцем, место пребывания которого неизвестно, шериф также исполнял обязанности официального лица, призванного охранять усадьбу Ментона и все его угодья. Настоящий его визит был вызван решением суда, куда мистер Бривер подал прошение о введении его в право наследования имуществом покойной сестры. По совпадению, совершенно случайному, посещение пришлось как раз на следующий день после той ночи, когда помощник шерифа Кинг открыл дверь этого дома для совершенно иной цели. Нынешний его визит не был добровольным, просто в его обязанность входило сопровождать свое начальство, и в ту минуту он не придумал ничего лучшего, как симулировать полную готовность исполнять приказы.
Небрежно толкнув входную дверь, которая, к его изумлению, оказалась незапертой, шериф вошел внутрь и с удивлением обнаружил на полу в коридоре, где он сейчас находился, беспорядочную кучу мужской одежды. В процессе осмотра выяснилось, что она состоит из двух шляп, такого же количества сюртуков, жилетов и галстуков. Все вещи были вполне новыми и годными для ношения, если не считать того, что были перепачканы пылью, в которой и лежали. Мистер Бривер был удивлен не меньше шерифа. Что касается чувств мистера Кинга, то, вероятнее всего, они были иного свойства.
Шериф, чрезвычайно заинтригованный новым оборотом дела, открыл дверь из коридора в комнату направо, и все трое вошли внутрь. Судя по всему, комната была пуста, но… нет! Как только глаза их привыкли к сумраку комнаты, в дальнем углу ее они заметили нечто темнеющее на полу. Это была фигура человека – мужчины, скорчившегося и забившегося в угол.
Что-то в его позе заставило вошедших остановиться, едва они переступили порог. Фигура между тем все отчетливее выступала из мрака. Человек стоял на одном колене, спиной привалившись к стене; голова втянута в плечи; руки подняты к лицу ладонями наружу, пальцы растопырены и скрючены, как когти, голова задрана вверх, шея напряжена, на белом лице застыло выражение непередаваемого ужаса, рот полуоткрыт, глаза вылепи из орбит. Он был мертв, мертв, как камень. За исключением ножа, очевидно выпавшего из его рук и теперь лежащего подле него на полу, иных предметов в комнате не было.
В пыли, густым ковром устилавшей весь пол, виднелись беспорядочные следы ног – возле двери и вдоль примыкающей к ней стены. Параллельно одной из смежных стен, мимо заколоченных окон, также тянулся след, наверняка оставленный самим человеком, когда он пробирался в угол. Не рассуждая, совершенно инстинктивно, все трое двинулись к трупу, старательно придерживаясь того же маршрута, что и неизвестный. Шериф дотронулся до одной из откинутых рук мертвеца, но она так окоченела, что казалась сделанной не из плоти, а из металла, и, когда он легонько потянул ее на себя, все тело подалось вперед, ни на йоту не изменив положения своих частей. Бривер, бледный от ужаса, упорно вглядывался в искаженное лицо мертвеца.
– Боже милосердный! – внезапно вскричал он. – Это Ментон!
– Вы правы, – ответил ему Кинг, пытаясь сохранить хладнокровие. – Я знал Ментона. Прежде он носил густую бороду и длинные волосы… но это он.
Он мог бы добавить: «Я узнал его, когда он вызвал на поединок Россера. Я рассказал Россеру и Санчеру, кто он такой, еще до того, как мы завлекли его в эту чудовищную ловушку. Россер выскочил из комнаты следом за нами. Это он, возбужденный, забыл забрать свое платье, и это он несся с нами по дороге в экипаже в одном нижнем белье… И все время, в течение всей этой истории, мы знали, с кем имеем дело – с мерзким убийцей и законченным трусом!»
Но господин Кинг не сказал ничего. Сейчас он хотел только одного – проникнуть в тайну смерти этого человека. Здесь была тайна – он чувствовал это: потому что Ментон так и не двинулся с места, ему указанного; потому что положение его тела не могло сказать определенно, нападал он или защищался; потому что он выронил свое оружие и, наконец, потому что в предсмертной агонии лицо его свела маска ужаса, словно он увидел нечто, что убило его. Вот эти обстоятельства тревожили господина Кинга загадочностью и заставляли напрягать все силы интеллекта в попытке разгадать их.
Он был в глубоком недоумении, взгляд его механически блуждал, перебегая от предмета к предмету, в тщетной попытке отыскать какую-нибудь зацепку, когда глаза его увидели нечто, что и сейчас, в обществе живых существ и при свете дня, наполнило душу его ужасом. В густой пыли, которая годами оседала на полу, ясно виднелись отпечатки – то были три параллельных цепочки следов, – они шли от единственной входной двери и пересекали комнату наискосок, обрываясь в метре от мертвого тела. Их было три параллельные цепочки; при свете дня было видно, что следы в центре явно принадлежали женщине, а по сторонам – слева и справа – отпечатки были совсем крошечные, это были следы детских ножек. Они вели только в одну сторону и там обрывались…
Бривер, который, затаив дыхание, разглядывал эти следы, вдруг сделался мертвенно-бледным.
– Посмотрите! Посмотрите сюда! – закричал он, обеими руками указывая на ближайший к нему след правой ступни женщины, особенно отчетливо отпечатавшийся в пыли. В этом месте она, вероятно, остановилась и некоторое время стояла неподвижно. – Здесь нет среднего пальца… это Гертруда!
Гертруда – так звали миссис Ментон, сестру господина Бривера.
Долина призраков
I. Как валят лес в Китае
Примерно в полумиле от обиталища Джо Данфера, на пути от Хаттона к Мексиканскому холму, дорога проходит по темному ущелью. Его склоны мрачны и загадочны. Словно хранят некую тайну, открыть которую время еще не пришло. Каждый раз, когда я еду этой дорогой, внимательно смотрю по сторонам и размышляю: «А не настало ли время раскрыть тайны»? Как правило, ничего не происходит. Но у меня нет чувства разочарования: знаю, все откроется, когда тому придет черед. В этом у меня нет сомнений. Как нет сомнений в существовании самого Джо Данфера, чьи владения разрезает упомянутое ущелье.
Мне рассказывали, что первоначально Джо срубил себе хижину в самом ущелье, но затем по неизвестной причине бросил ее и построил нынешнее жилище – надо сказать, довольно странное, дом-гермафродит, соединяющий в себе и обиталище, и салун. Словно хотел всем показать, как радикально он поменял свои намерения.
Джозеф Данфер – или, как его звали в округе, Виски-Джо – был фигурой примечательной и хорошо известной в здешних местах. Было ему лет около сорока, высокий круглолицый мужчина с грубыми чертами и неизменно спутанной копной густых волос на голове, сильными жилистыми руками и узловатыми кистями, похожими на связки тюремных ключей. Он словно всегда был настороже: шел, наклонив туловище вперед, готовый разорвать любого, кто встанет у него на пути.
Помимо пристрастия к напитку, благодаря которому он приобрел прозвище, характерной особенностью мистера Данфера была глубокая антипатия к китайцам. Однажды я увидел, как он страшно разозлился, когда один из его пастухов позволил бродяге-китайцу утолить жажду из его поилки для лошадей. Я попытался было упрекнуть Джо за такое нехристианское поведение, на что он мне ответил, что в Новом Завете ничего не говорится о китайцах, и пошел прочь сорвать зло на своей собаке, о чьих собратьях, кстати, в Священном Писании упомянуть забыли.
Несколько дней спустя, когда он в одиночестве сидел у себя в салуне, я рискнул вернуться к упомянутому эпизоду. К огромному облегчению, мой собеседник против обыкновения пребывал в благодушном настроении.
– Вы, молодежь с Востока, – сказал он снисходительно, – для наших мест слишком добренькие. Вам нас не понять. Не знакомы вы с этой желтой заразой, потому и идеи всякие либеральные, вроде упорядочения китайской эмиграции, у вас в голове бродят. У тех, кто вынужден сражаться за место под солнцем с толпой беспородных азиатов, нет времени на подобную чушь.
В этот самый момент мой долговязый собеседник, явно не трудившийся честно в своей жизни и дня, прервал тираду, достал китайскую табакерку, откинул крышку, подцепил большим и указательным пальцами щепоть зелья величиной с небольшую копну.
Держа сие живительное средство в пределах обоняния, он с еще большей энергией продолжил:
– Прожорливая саранча – вот кто они, если хотите знать мое мнение. И они набрасываются на все стоящее в этой благословенной стране. – С этими словами он сунул то, что заготовил, в надлежащее отверстие, а когда механизм для производства звуков восстановился, возобновил свое эмоциональное повествование: – Лет пять назад у меня на ранчо работал один из них. Я вам расскажу, чтобы вы смогли ухватить суть проблемы. Тогда дела у меня шли не очень хорошо, и виски я употреблял больше, чем нужно, да и о долге американского патриота не слишком задумывался. Потому и нанял этого язычника в качестве повара. Но когда я вновь обратился к вере и меня собрались выдвинуть в конгресс штата, я узрел свет. Вот скажи: что мне было делать? Просто выгнать его? Тогда кто-нибудь другой нанял бы его на работу. А как бы он с ним обращался? Как добрый христианин? Едва ли. Так что я должен был сделать? Как поступил бы добрый христианин, особенно обретший Господа заново и под завязку напичканный идеями о людском братстве и покровительстве Бога?
Джо остановился, явно ожидая моей реакции. На его лице блуждала неуверенная ухмылка, словно он испытывал сомнения в верности способа, которым он решил проблему.
Он встал, подошел к стойке, налил виски из бутылки и залпом его выпил. Потом продолжил рассказ:
– Кроме того, он ни на что не был годен – ничего не знал, а уж выделывался… куда там! Они все такие! Пытался я его приструнить, но тот вечно гнул свою линию. В Писании говорится – «подставь щеку»… Я семьдесят семь раз подставлял, но в конце концов надоело, и… сделал так, чтобы он перестал коптить небо!.. Рад, что у меня хватило смелости пойти на это…
Джо заметил, что его радости я не разделяю, и разделил ее с бутылкой, нацедив очередную порцию и выпив.
– Пять лет назад я взялся за постройку дома. Нет, не здесь, где стоит этот. Совсем в другом месте. Я дал А Вэю задание валить лес и в помощь ему отрядил одного парнишку, его звали Гофер. Мелкий ростом, он и в самом деле был похож на суслика. Я понимал, что толку от китаезы большого не будет, потому что лицо у него… сияло, что твой июньский полдень, а глаза… большие, черные… Таких дьявольских глаз в наших краях не встретишь…
Тирада его явно противоречила здравому смыслу. Вероятно, в связи с этим он замер в оцепенении и уставился вдруг на отверстие от выпавшего сучка в одной из тонких досок перегородки, отделяющей жилое помещение от салуна, словно оттуда мог смотреть на него тот, чьи глаза размером своим и цветом превращали обладателя в никудышного работника.
– Вы, простаки с Востока, не верите тому, что вам говорят про этих желтокожих дьяволов, – внезапно с гневом воскликнул он, но эта вспышка мне показалась наигранной. – Но говорю вам: этот чинк был отъявленным мерзавцем. Другого такого в Сан-Франциско не сыщешь. Этот косоглазый с косичками взялся подрубать по кругу молодые деревья, – так червяк обгрызает редьку! Я терпеливо указал ему на ошибку, объяснил: зарубки надо делать с двух сторон, тогда дерево будет падать как надо. Но стоило мне отвернуться, вот так, – Данфер отвернулся от меня и подкрепил свои слова изрядной порцией спиртного, – как он принимался за старое. Это продолжалось и дальше. Пока я смотрел на него, вот так, – он попытался сфокусировать взгляд на моем лице, но удавалось это ему с трудом, – было все в порядке. Но когда я отворачивался, вот так, – еще один глоток виски, – вот так, он делал по-старому. Он будто надо мной издевался! Я взглянул на него с укоризной, вот так, но ему хоть кол на голове теши!
Не сомневаюсь: Данфер искренне старался, чтобы в устремленном на меня взгляде присутствовала укоризна, но любой, у кого не было на поясе пары револьверов, а также изрядных навыков обращения с ними, назвал бы его скорее угрожающим. Потому я потерял интерес к бесконечному и довольно бессмысленному повествованию и решил уйти. Прежде чем я поднялся с места, Данфер вновь повернулся к стойке и с едва слышным вот так прикончил бутылку.
О Господи! Вот это вопль!
Подобный мог издать разве что Титан, да и то в предсмертной агонии!
Испустив его, Джо отшатнулся, словно орудие после выстрела, и рухнул на скамью, как бык, которому дали по башке кувалдой. Его глаза в ужасе уставились на стену. Я проследил взглядом, куда он смотрит, и увидел, что дырка в дощаной перегородке превратилась в человеческий глаз – большой и черный. Он смотрел на меня без всякого выражения, но это было пострашнее любого дьявольского блеска! Я зажмурился и даже закрыл лицо руками, но чары разрушило не это – их разрушил слуга Данфера, невысокого роста человечек, вошедший в салун. Я немедленно вышел вон, пораженный мыслью: вдруг белая горячка – это инфекционное заболевание? Моя лошадь стояла у поилки, я отвязал ее, вскочил в седло и пустился куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого места.
* * *
Честно говоря, я даже и не знал, что обо всем этом думать. А потому мысли мои блуждали вокруг того, что я видел и слышал, но объяснить ничего толком не мог. Радовало только одно: завтра я буду далеко отсюда и, скорее всего, обратно никогда не вернусь.
Внезапный порыв ледяного ветра вырвал меня из грез, и, подняв голову, я вдруг обнаружил, что въезжаю в мрачную теснину ущелья. День стоял жаркий и душный, поэтому переход из иссушающего пекла к прохладе полумрака, наполненного ароматом кедров и щебетом птиц, слетевшихся в тенистое убежище, показался неожиданным и благотворным. Как обычно, я стал озираться, пытаясь понять причину своей тревоги, но, ничего не обнаружив, спешился, отвел потную лошадь в заросли, надежно привязал ее к дереву, сел на камень и задумался.
Начал я с анализа причин, по которым это место представляется мне таким загадочным и почему я решил, что оно скрывает какую-то тайну. Разобрав собственные домыслы на составляющие, я выстроил из них батальоны эмоций и эскадроны ощущений и, собрав все силы логики, обрушил на оных здравый смысл и свой интеллект. После того как мой рассудок сокрушил противника и мощь разума вроде бы восторжествовала, разгромленный было враг вдруг собрал свои легионы и захватил меня в плен. Непонятный страх внезапно охватил меня. В попытке от него избавиться, я встал и пошел по узкой тропе меж деревьев, вдоль старого, уже заросшего травой прогона для скотины – он вился по дну теснины, как русло ручья, о котором Природа отчего-то не позаботилась.
Деревья, между которыми шла тропинка, были самыми обычными, вполне заурядными растениями, разве что стволы у большинства искривлены да кроны довольно причудливые, но ничего таинственного в них не было. Несколько больших валунов – они скатились со склонов ущелья – существовали независимо, перегородив в нескольких местах путь. Но в их каменном оцепенении едва ли было что-то общее со смертным покоем. В то же время тишина в ущелье неуловимо напоминала тишину камеры смертника, таинственный шепот витал над головой… Впрочем, это ветер теребил листву в кронах, и только.
Я не предполагал, что существует связь между пьяной болтовней Джо Данфера и тем, что я сейчас искал. Но когда вышел на открытое пространство и пошел, поминутно спотыкаясь о пеньки давно срубленных небольших деревьев, понял что к чему. Это было место, где прежде стояла та самая хижина, о которой упоминал Данфер. Открытие подтверждали оставшиеся с той поры пни: некоторые были подрублены вкруговую, что для здешних мест необычно, в то время как другие явно рубили обычным способом – что называется, «в клин».
Открытое пространство было невелико, примерно шагов тридцать в поперечнике и было ровным. Только в одном месте, сбоку, виднелся небольшой холмик – поросший травой, он выглядывал из кустарника. Это была могила – я разглядел надгробие!
Не могу сказать, что открытие меня удивило. Тем не менее я глядел на одинокую могилу с ощущением, которое, должно быть, испытывал Колумб, внезапно обнаружив на горизонте очертания нового мира. Прежде чем подойти поближе, я, не торопясь, огляделся. Затем – зачем я это сделал? – достал из кармана часы, завел их и только тогда двинулся навстречу тайне.
Могила была совсем маленькой и, учитывая давность захоронения и его уединенность, в лучшем состоянии, чем могла быть. Более того, должен признаться: глаза мои широко раскрылись, когда я обнаружил, что цветы, росшие на могиле, явно недавно поливали. Надгробие не было изготовлено специально – в своей первой жизни камень, видимо, исполнял функцию порога. На нем была вырезана, точнее, выдолблена надпись. Я прочитал:
А Вэй Возраст неизвестен. Работал на Джо Данфера. Он установил это надгробие, чтобы осталась память о китаезе. И напоминание всем желторожим: нечего много из себя корчить! Черт бы их всех побрал! Она была такая красивая!
Не могу передать, насколько меня удивила эта странная эпитафия. Скудная, но вполне внятная информация об умершем, дерзкая искренность надписи, грубое проклятие, нелепая смена пола и настроения – все это красноречиво говорило о том, что автор слов пребывал в помешательстве. Я чувствовал, что от дальнейшего расследования толку не будет, да и настроение как-то вдруг совсем испортилось. Поэтому я повернулся и просто ушел.
Вновь в тех местах я очутился только четыре года спустя.
II. Тот, кому доверили управлять упряжкой волов, должен обладать здравым рассудком
– Ну, будет тебе, Фадди-Дадди!
Эта странная фраза прозвучала из уст маленького человечка необычной наружности, управлявшего телегой, доверху груженной дровами, ее без труда тащила пара волов. Так что зря он изображал великое напряжение сил – ни он, ни его животные особенно не напрягались.
Поскольку фраза эта прозвучала, когда я стоял на обочине, а возница произносил ее, глядя на меня, я не мог понять, к кому он адресовался: ко мне или к своим животным. Если верно второе, было тоже непонятно, она относилась к обоим волам, одного из которых звали Фадди, а другого Дадди, или только к одному из них. В любом случае, команда не возымела никакого действия – ни на меня, ни на животных. Тогда плюгавый человечек отвел от меня взгляд, длинным шестом по очереди ткнул Фадди и Дадди и произнес:
