скачать книгу бесплатно
– Дайс.
– Он был очень жесткий, очень холодный, бессердечный человек. После двух дней безрезультатных поисков он сказал нам, что шансы увидеть тебя живой практически равны нулю…
Закончив фразу, Моника Кемпбелл заплакала.
– Мне жаль, мне очень жаль, что все произошло именно так, – пробормотала она голосом, прерываемым всхлипами. – Твой отец дал мне две недели передышки, – снова заговорила Моника, подняв голову, с суровым и твердым видом. – А потом он стал говорить, что сохранение твоих вещей только мучает меня, что надо пережить траур, чтобы идти дальше. Он повторял это постоянно…
Она поправила салфетку на столике возле себя, прежде чем заговорить снова:
– Однажды ночью, когда я приняла снотворное, чтобы попытаться немного поспать, он забрал всё из твоей комнаты, загрузил в фургончик, а утром сказал мне, что отдал твои вещи благотворительным организациям, но я всегда подозревала, что он их попросту выбросил или сжег.
Грейс никогда не была очень близка с отцом, но у нее не создавалось ощущения, что он ее отвергает. И то, что она услышала сейчас, шокировало.
– Он до такой степени меня ненавидел?
– Не в этом дело. Твое исчезновение его, конечно, потрясло, но он не планировал ребенка в своей жизни, и, в некотором роде, как бы ужасно это ни прозвучало, твое исчезновение позволяло ему начать с нуля…
На этот раз Грейс не стала церемониться с подбором слов. Она должна была знать.
– Он мог заказать мое похищение? – прямо спросила она.
Мать подняла на дочь испуганные глаза.
– Что? Нет! Как ты могла такое подумать? Ты действительно…
– Это моя профессия: рассматривать даже невозможные предположения. Ты знаешь, где я могу его найти?
– Нет, он ни разу не давал о себе знать после вынесения постановления о разводе. Может быть, он и умер, а я не знаю. Но послушай, Хендрике, или Грейс, если тебе так больше нравится, твой отец выбрал уход, чтобы на свой манер излечиться и, возможно, заново начать жизнь, сделать ее такой, как он мечтал… до твоего рождения. Он хотел вернуть дорогую ему свободу, даже если ради этого должен был покинуть нас. Думаю, не следует придумывать ничего другого.
Грейс сомневалась, и это отражалось на ее лице. Она спрашивала себя, не ее ли отец был автором анонимного послания. Как если бы он, наконец, захотел попросить прощения.
– Я понимала, что между нами все кончено, – снова заговорила ее мать. – Я смирилась, как бы тяжело это ни было. Так уж устроена наша жизнь. Но ты всегда, с детства была великодушной, и я умоляю тебя: не нагромождай друг на друга лишние ужасы, подозревая своего отца в самом худшем. Я знаю, что ты ищешь ответы, и не стану говорить, должна ты мне верить или нет, но если ты собираешься искать в этом направлении, прошу тебя, не говори об этом мне. Я хочу дожить свои последние годы… по возможности максимально спокойно.
Грейс прищурила глаза и сплела пальцы. Она попыталась разобраться в своих чувствах к матери. В них была дестабилизирующая двойственность. С одной стороны, сострадательная по натуре, она сочувствовала этой снедаемой виной женщине, которой пришлось пережить исчезновение дочери и равнодушие мужа. С другой стороны, она сожалела о табу и запретах, которые та навязывала ей в ее подростковом возрасте. Но, возможно, она хотела как лучше? Грейс осознала, что раздражение и злость наконец покинули ее сердце. Зато оно оставалось закрытым для любви и привязанности к той, кого она уже больше не называла «мамой».
Что же касается отца, несмотря на отрицания матери, Грейс не могла отделаться от подозрений, которые вызывало его поведение. Она собиралась разобраться в этом вопросе. Но прежде должна была убедиться, что от ее внимания не ускользнуло никакое другое предположение.
– Инспектор Дайс никогда не говорил вам о версии, к которой склонялся, даже если она не привела к результату?
– Этот человек был необщительным. А рот открывал только для того, чтобы рассказывать нам ужасы. Что не надо надеяться, что педофилы столько раз репетируют свои преступления, что практически не допускают ошибок. Что почти нет шансов найти свидетелей, поскольку мы живем в сельской местности. Короче, если однажды он и вышел на след, то нам об этом ничего никогда не говорил. Никогда…
Моника Кемпбелл с отсутствующим видом рассеянно разглаживала складку юбки.
– Он нас уничтожил, твоего отца и меня, – добавила она.
– Что он вам сказал, когда я сумела бежать и вернулась?
Старая женщина издала тихий смешок.
– Что это чудо, а чудес не бывает.
– Он правда вам так сказал?
– Да. А затем передал дело коллеге, который закончил бюрократические формальности.
– Так, значит, не он закрывал дело?
– Нет, мы узнали, что он попросил перевода в другой район по семейным обстоятельствам. Начальство, у которого он вроде был на хорошем счету, пошло ему навстречу. Никаких дополнительных объяснений нам не дали.
– И вам это не показалось странным?
– Показалось. Но в тот момент для меня имело значение только то, что ты жива и рядом со мной. Все остальное было уже не важно.
– Значит, он так и не разъяснил, на что намекал, говоря, что чудес не бывает? Он подозревал меня в том, что я все выдумала?
Мать внимательно посмотрела на Грейс. С начала их встречи она впервые смотрела на нее прямо, глубоким взглядом, не отрываясь.
Молодая женщина была взволнована и выбита из колеи, обнаружив во взгляде матери ту любовь, которую видела в раннем детстве.
– Поскольку ты забыла о многих вещах, – начала Моника Кемпбелл, – полиции было легко усомниться в том, что все это произошло с тобой на самом деле.
– Ты тоже усомнилась? – решилась спросить Грейс.
– Я сомневалась в себе, в моей способности защитить тебя, сомневалась в компетентности и даже честности этого инспектора, сомневалась в соседях, в твоих школьных товарищах, в каждом жителе поселка, с которым сталкивалась на улице, но в тебе никогда. Как я могла?
Я тоже сомневалась и до сих пор сомневаюсь в некоторых воспоминаниях, – подумала Грейс.
– Что я рассказывала после моего возвращения?
– В течение многих дней ничего. Мало-помалу заговорила. Ты сказала, что, когда возвращалась по тропинке из школы, тебя очень крепко схватили сзади и зажали рот рукой, а потом донесли до фургона. Тебе завязали глаза и привязали внутри машины. Что ты потеряла сознание, потом очнулась, когда машина ехала. Что это продолжалось несколько часов, потом тебя заставили дойти вслепую до погруженной в темноту камеры и оставили там одну.
Грейс тоже очень хорошо помнила все эти детали. Или, во всяком случае, очень хорошо помнила, что рассказывала о них.
– Дальнейшие воспоминания были смутными, – продолжала ее мать. – Ты вспоминала какую-то мелодию, звучавшую всякий раз перед тем, как дверь камеры открывалась. Затем входил человек, всегда одетый в разноцветный костюм, потом дверь закрывалась, и ты просыпалась в той же комнате с болью в животе. Медицинский осмотр в клинике после твоего возвращения показал, что…
– Я знаю, – перебила Грейс.
Ее мать поджала губы, подняла глаза к потолку, чтобы сдержать вновь накатившие слезы.
– Потом ты рассказывала об открытой двери, но без фигуры, багажнике автомобиля и, наконец, о том, как шла вдоль дороги до тех пор, пока тебя не подобрала полиция.
– Я никогда не упоминала о другом ребенке? О борьбе со взрослым?
– Нет, – уныло, даже печально ответила ее мать. – Ты вспомнила что-то еще?
– Возможно. Кое-что всплывает в памяти, но очень смутно. Только лицо мальчика, очень четкое. Но я не знаю, кто он.
– Возможно, еще одна маленькая жертва, как и ты…
– Да, наверное, вот только это он меня спас. Это он отпер дверь камеры и посадил меня в багажник машины.
Взволнованная, как пленный, вспоминающий солдата-союзника, спасшего его, Грейс вдруг увидела глаза мальчика буквально за мгновение до того, как он закрыл багажник, именно такими, какими нарисовала их.
– Я обязана ему жизнью, – добавила она. – И я не знаю, что с ним стало.
– Тебе хотелось бы его найти…
Грейс достала из кармана один из портретов мальчика, который сняла со стены в своей тайной комнате, и показала его матери.
– Ты никогда не видела меня рисующей это лицо?
Моника Кемпбелл задержала взгляд на рисунке и покачала головой.
– Не думаю. Но ты могла уже тогда рисовать его, не показывая мне. Ты иногда запиралась на ключ в своей комнате, и я не знала, чем ты занимаешься…
Грейс почувствовала, что узнала все, что ее мать могла ей сообщить.
– Мне бы хотелось зайти в мою комнату…
– Да, конечно… – начала Моника смущенно. – Но она стала чем-то вроде комнаты для прислуги, где живет Фрея, моя помощница по дому, когда ночует здесь… Это уже не та комната, которую ты знала.
Грейс положила руку ей на плечо и прошла к лестнице в глубине гостиной, чтобы подняться на второй этаж.
Глава 6
Все стерто. Именно такое ощущение испытала Грейс, войдя в помещение, которое когда-то было ее комнатой. Прежний веселый соломенно-желтый цвет стен сменился темно-коричневым, вместо ее кровати из белого дерева стоял дешевый диван, а рядом с ним – грубый шкаф, даже паркет из светлого бука был сменен на темный дубовый. Вместо яблочно-зеленых занавесок висели серые шторы, погружавшие комнату в полумрак. Давний аромат ванили, шедший от однажды опрокинутого по детской неуклюжести флакона духов, был заглушен запахом затхлости и пыли. Единственным напоминанием о ее детских годах была электрическая розетка, почти оторванная у пола от стены, сохранившей здесь давний соломенно-желтый цвет.
Когда Грейс неуверенно вышла на середину комнаты, пол заскрипел под ее шагами. Невозможно представить, что здесь она прожила половину жизни.
Словно чужая, она открыла шкаф. На полках лежали одеяла и простыни рядом с гладильной доской. Для очистки совести она обыскала ящики, засовывая руку в самые дальние уголки, поискала даже под шкафом, но ничего не нашла. Лежа на полу, она заодно проверила, не завалилось ли что-нибудь под диван, и, наконец, села и огляделась по сторонам.
За окном вяло падали хлопья снега, словно пух из подушки. Ни шума проезжающих машин, ни даже мычания коровы или далекого собачьего лая. Ничего. В доме ни шагов, ни голосов, ни приглушенного бормотания телевизора или радиоприемника. Грейс вспомнила, почему нашла убежище в книгах. Чтобы обмануть скуку и несколько часов наслаждаться ощущением бессмертия, которое давали ей эти изложенные на бумаге жизни, порой более реальные, чем ее собственная.
Усевшись на диван, занявший место ее кровати, она увидела себя, ребенка, затем подростка, погруженного в роман, укрывшуюся по пояс одеялом, поджавшую колени, порой поднимающую голову от книги, как просыпающийся человек поднимает голову от подушки, чтобы снова с удовольствием заснуть. И в этот момент ее внимание привлекла одна деталь. Угол стены, расположенный по диагонали относительно ее взгляда, впервые в жизни показался ей пустым. Как будто раньше что-то всегда мешало его видеть. Она не придала бы этому значения, если бы в этот самый момент не ощутила сильное неприятное чувство.
Она сосредоточилась, чтобы мысленно реконструировать прежнюю обстановку комнаты, расставить по местам мебель, игрушки… В ее голове следовали одна за другой множество вспышек, и она не была уверена, что сможет отделить воспоминания от игры воображения. После большого усилия перед ней возникла картина, словно наяву: она никогда не видела угол этой стены, потому что перед ним всегда сидел огромный плюшевый медведь. Воспоминание о добродушной морде игрушечного зверя должно было принести успокоение, но при мысли о ней у Грейс начался один из самых сильных приступов страха в жизни.
Шокированная вынырнувшим из тьмы видением, она прижала ладонь ко рту, а перед глазами разворачивалась сцена: ночь, минимум за год до ее похищения, она внезапно проснулась, потому что ей почудилось дыхание рядом с ней. Она увидела в углу комнаты неподвижную человеческую фигуру в странном одеянии. Словно окаменев, девочка была не в силах закричать, чтобы позвать на помощь. Тогда она крепко зажмурилась, сосчитала до ста, а когда открыла глаза, фигуры уже не было. Утром она рассказала об этом родителям, те проверили все двери и окна, но не нашли следов взлома. Они даже заявили в полицию, полицейские записали свидетельские показания Грейс и осмотрели дом, но не обнаружили ничего подозрительного. На всякий случай был выделен патруль, несколько недель наблюдавший за домом. Грейс осмотрел врач, заключивший, что ребенок абсолютно здоров, никаких следов насилия нет. Малышка стала жертвой ночного паралича, неопасного и очень распространенного в ее возрасте явления. Состояние между сном и бодрствованием провоцирует временный паралич мышц, но это вызывает такой ужас, что мозг начинает создавать кошмарные образы, кажущиеся реальными.
С тех пор Грейс узнала, что это в самом деле распространенное явление, действительно провоцирующее страшные галлюцинации. Но в восемь или девять лет трудно принять какое-либо объяснение, когда пережила такой реальный страх; а взрослые тебе просто не поверили. Грейс вспомнила, как решила сама позаботиться о своей безопасности. Она посадила огромного плюшевого медведя в угол комнаты, надеясь таким образом помешать возвращению монстра. Но этим не ограничилась. Теперь она припоминала, что спрятала в комнате еще и оружие. Но где?
Тайник мог находиться где угодно, в одном из предметов мебели или в игрушке, которых здесь больше не было.
Грейс вновь осмотрела комнату. И тут ее взгляд остановился на старой, наполовину вырванной из стены электрической розетке. Неужели она рискнула прикоснуться к ней в то время, хотя родители строго-настрого запретили даже приближаться? И что она могла поместить в такое ограниченное пространство? Не слишком уверенная, она все-таки решила не пренебрегать никакой возможностью.
Грейс встала на одно колено на пол, взяла розетку пальцами и легко отделила ее от стенки. Под ней, где ожидала обнаружить только провода и кусочки гипса, она заметила предмет, засунутый между стеной и корпусом розетки.
Грейс аккуратно вытянула его. Брелок с перочинным ножиком, чуть длиннее мизинца, с шатающимся ржавым лезвием упал на пол. Так вот, значит, оно, ее оружие против страшного человека в странном костюме?
Не хватает только водяного пистолета, заряженного разумеется, – сыронизировала Грейс.
Она спрятала находку во внутренний карман парки и собиралась уже вернуть розетку на место, но тут заметила, что в углублении что-то осталось. Похоже, маленький клочок бумаги. При помощи карандаша, который всегда носила с собой, чтобы делать заметки во время расследования, Грейс, сильно заинтригованная, сумела его извлечь.
Крохотный клочок бумаги был многократно сложен. Вероятно, более тонкими и нежными пальцами того времени, – подумала Грейс, взволнованная этой неожиданной находкой.
Она с величайшей осторожностью развернула бумажку, ожидая найти какое-то откровение, имя, даже рисунок. Но надежда сменилась недоверчивостью.
В развернутом виде листок оказался квадратиком со стороной сантиметра три; однако, места оказалось достаточно, чтобы написать там детской рукой три символа: «S K 2».
Глава 7
Грейс совершенно не помнила этот клочок бумаги. И тем более значение этих двух букв и цифры. Но, если она спрятала это послание в тайник, рядом со своим «оружием», значит, в ее глазах оно имело важнейшее значение.
Это напоминало шифр. Она предположила, что S и K – инициалы, но они не подходили ни ее родителям, которых звали Моника и Даррен, ни тогдашним знакомым. Единственной ее близкой подругой до похищения была Джинни; после возвращения Грейс больше не заводила такой тесной дружбы ни с кем из детей. Инициалы человека, в которого она была тайно влюблена? Еще более невероятно, – сказала она себе. Первая любовь пришла к ней много позже ухода из родительского дома. И потом, зачем такая таинственность? Почему бы не написать имя полностью, если речь шла именно об этом? Защитить упомянутое лицо в случае, если бумажку найдет кто-то посторонний? Или эти буквы не инициалы. Тогда, возможно, они относились к чему-то, что могло позволить найти ее похитителя? Но почему она не сообщила об этом полиции?
– Если только я этого не сделала, – прошептала Грейс, обращаясь к себе самой.
Она поставила розетку на место и вернулась в гостиную, где ее мать небрежно протирала свои безделушки.
Моника Кемпбелл с усталой улыбкой повернулась к дочери.
– Как видишь, я сказала правду: все сильно изменилось. Полагаю, ты ничего не узнала.
– Очень мало… Зато нашла старый тайник, о существовании которого совсем забыла.
– Тайник? Который сохранился спустя столько времени?
– Да, в электрической розетке, расположенной под моей кроватью.
– Ну, если бы я знала о нем в то время, то, как ты догадываешься, не позволила бы тебе так рисковать!
– Я нашла вот этот клочок бумаги. Тебе это что-нибудь говорит?
Моника Кемпбелл водрузила на нос очки и рассмотрела его.
– Совершенно ничего, – заявила она, пожимая плечами. – Что это означает?
– Сама не знаю. После моего возвращения я никогда не упоминала «S K 2»?
– Нет, насколько я помню.
Разочарованная, Грейс взяла бумажку и аккуратно убрала в карман. Снова оказавшись в тупике, она вернулась к тому, кого серьезно подозревала в том, что он владеет ответами на вопросы, окружающие ее похищение.
– Значит, ты не имеешь представления, где я могу найти отца… если он еще жив?
– Ни малейшего. И никогда не пыталась это узнать. Я больше не хотела слышать о нем после того, как он с нами поступил.
– Когда вы подписали бумаги о разводе?
