скачать книгу бесплатно
ГЛАВА 3. НАЧАЛО ДИСКУССИИ ОБ АНТРОПОЦЕНЕ
Мы должны думать вместе с «Геей»[193 - Bonneuil C., Fressoz J.-B. The Shock of the Anthropocene. P. 41.].
Два спора у истоков дискуссии
По всей видимости, человеком, впервые использовавшим термины «антропоцен» и «антропоген», был русский геолог Алексей Петрович Павлов. Он жил в 1854–1929 годах и писал об антропоцене как о геологической эпохе, которая началась около 160 тысяч лет назад и в которую человек постепенно превращается в геологический фактор, меняющий облик планеты. Кроме того, известно, что Юджин Ф. Стормер еще в 1980?е годы употребил это понятие в одной из своих статей[194 - См. Angus I. Facing the Anthropocene. P. 11, 27.]. Эндрю Ревкин, американский журналист, пропагандирующий результаты исследований в области экологии, с 1992 года в очень схожем контексте писал об антроцене[195 - Revkin A. An Anthropocene Journey. 2016: http://www.anthropocenemagazine.org/anthropocenejourney/; ср. Dalby S. Framing the Anthropocene. P. 36.].
Исследователи, анализирующие эволюцию дискурса об антропоцене, отмечают, что упомянутая во введении концепция Крутцена и Стормера, которую они в 2000 году сформулировали в Global Change Newsletter, привлекла внимание геологов лишь около 2007 года. Тогда проводились исследования, касающиеся вероятных критериев конца эпохи голоцена, которые были тесно связаны с понятиями критических порогов и планетарных границ.
Начало дискуссии об антропоцене ознаменовалось двумя спорами – о названии этой предполагаемой геологической эпохи и о времени ее начала. На сегодняшний день представители разных дисциплин предложили немалое количество альтернативных названий новой геологической эпохи, в которую мы живем. В следующих разделах книги я остановлюсь на них подробнее, размышляя, насколько большинство этих терминов оправданны. Здесь же я только перечисляю их в алфавитном порядке. Предлагались следующие варианты: англоцен (Жан-Батист Фрессо), капиталоцен (Андреас Мальм, Джейсон У. Мур, Донна Дж. Харауэй), ктулуцен (Донна Дж. Харауэй), мантропоцен (Кейт Рэйуорт из международной гуманитарной организации Oxfam International), мизантропоцен (активист, журналист и писатель Радж Пател), обсцен – эпоха мусора, олигантропоцен (Эрик Свингедув), плантациоцен (снова Харауэй), пластикоцен, техноцен (Альф Хорнборг) – и еще два названия, относящиеся к новой эре, а не эпохе: антропозой – эра человека (Чарльз Х. Лэнгмюр, Уоллес С. Брокер) и, наконец, эремозой – эра пустынь (Эдвард О. Уилсон)[196 - См. Wilson E. O. The Creation. An Appeal to Save Life on Earth. New York: W. W. Norton, 2006; McBrien J. Accumulating Extinction. Planetary Catastrophism in the Necrocene // Moore J. W. (ed.). Anthropocene or Capitalocene? Nature, History, and the Crisis of Capitalism. Oakland: PM Press, Kairos, 2016. P. 116–137; Revkin A. An Anthropocene Journey. Американский экотеолог Томас Берри в другом контексте писал об экозое – эре, «дающей прибежище жизни»: она должна наступить, когда человек будет проявлять подлинную заботу о планете. См. Sadowski R. F. Thomas Berry – prorok ery ekozoicznej // Studia Ecologiae et Bioethicae. 2009. Vol. 7 (2). P. 205–216.]. Я уверена, что этот список остается открытым.
Главным предметом второго из упомянутых споров стали критерии, позволяющие говорить о начале новой геологической эпохи, определяемой влиянием человека[197 - См. Steffen et al. The Trajectory of the Anthropocene. The Great Acceleration // The Anthropocene Review. 2015. Vol. 2 (1). P. 81–98. При этом любопытно, что, определяя точку отсчета антропоцена, мы должны учитывать уже начавшиеся необратимые изменения, а их главные последствия (указывающие, в какой мере человек уже вмешался в экологию) мы сможем наблюдать лишь в следующие десятилетия или столетия. Понятно, что, поскольку углекислый газ задерживается в атмосфере на сотни лет, наше безразличие к сегодняшним опасностям серьезно затрудняет решение климатической проблемы нашим потомкам. Stern N. The Global Deal. P. 12.]. Есть ли у нас основание считать человека ключевым фактором, главным двигателем масштабного преобразования условий жизни на планете? Располагаем ли мы точными критериями? Когда именно человеческое вмешательство стало играть решающую роль? Можно ли утверждать, что начало антропоцена совпадает с началом индустриальной эпохи, сопряженной со сжиганием ископаемого топлива? Или его следует отнести к эпохе массового вымирания крупных млекопитающих? Или же антропоцен начался с зарождением сельского хозяйства и рисоводства, а вместе с ними – и экономики, построенной на выбросах больших количеств метана и диоксида углерода? Наконец, действительно ли антропоцен начинается одновременно с процессами «великого ускорения» цивилизации, вызванными индустриализацией и интенсивным развитием международной торговли после Второй мировой войны?[198 - Термин «великое ускорение» (или «период большого ускорения» – Great Acceleration) впервые прозвучал в 2005 году в Берлине на конференции, посвященной истории отношений человека и окружающей среды. Выражение отсылает к названию книги Карла Поланьи «Великая трансформация» (The Great Transformation), в которой описаны процесс формирования и внутренние слабости рыночного общества в Англии XVIII–XIX веков (Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. СПб.: Алетейя, 2002). Steffen et al. The Trajectory of the Anthropocene. P. 82; McNeill J. R. Has Humanity Pushed Earth into a New Geological Epoch – the «Anthropocene»? 2016. http://www.historicalclimatology.com/interviews/a-conversation-with-j-r-mcnei.]
Можно с уверенностью утверждать, что главным критерием послужит фиксация такого влияния, которое вело бы к дестабилизации экосистем в мировом масштабе. Отдельные случаи экоцидов[199 - Экоцид – антропогенная катастрофа, разрушение экосистем на определенной территории, вызванное человеческой деятельностью (см., например, Hossay P. Unsustainable. A Primer for Global Environmental and Social Justice. London: Zed Books, 2006). Важно подчеркнуть, что дискуссия об антропоцене предполагает концепцию экоцида в масштабах планеты.], совершенных конкретными цивилизациями или социальными группами, еще не дают основания говорить об антропоцене. Роль лакмусовых бумажек, указывающих на наступление новой эпохи, могут выполнять – и часто выполняют – изменение климата, закисление Мирового океана и утрата биоразнообразия.
Кроме того, есть и еще один спорный вопрос: следует ли считать антропоцен эпохой, пришедшей на смену голоцену, или же правильнее поместить ее сразу после плейстоцена, вообще убрав из учебников геологии эпоху голоцена? Что интересно, появление научных доказательств, подтверждающих, что вид homo sapiens де-факто возник еще в эпоху плейстоцена, заставляет усомниться, что имеет смысл и дальше выделять голоцен как особую геологическую эпоху. Голоцен рассматривали в качестве самостоятельной эпохи, в частности, именно на том основании, что его связывали с присутствием и воздействием вида homo sapiens[200 - См. Lewis S. L., Maslin M. A. Defining the Anthropocene // Nature. 2015. Vol. 519. P. 177.].
Наконец, что такое антропоцен – геологическая эпоха, период или эра? Понятия эры, периода, эпохи – принятые в геологии термины для обозначения хронологических единиц. Мы живем в четвертичный период (часть кайнозойской эры, которая была временем развития млекопитающих и началась 66–65 миллионов лет назад). Четвертичный период делится на эпохи плейстоцена (начавшегося приблизительно 2,58 миллиона лет назад и продолжавшегося до эпохи голоцена) и голоцена (который начался 11,7 тысячи лет назад, когда окончательно растаял ледниковый щит на территории Скандинавии). Из этого следует, что антропоцен оказался бы новой геологической эпохой, а не эрой[201 - В переносном смысле я употребляю слова «эпоха», «эра», «век», «период» как синонимы, когда пишу, например, об «эре разрушения», «эпохе отрицания» или «веке затмения». Однако, говоря об антропоцене с точки зрения геологии, следует использовать термин «эпоха».]. Но, как я уже упоминала, некоторые исследователи настаивают на введении новой эры – антропозоя или эремозоя, то есть эры опустынивания. В качестве доводов они ссылаются на ошеломляющий масштаб изменений и массовое вымирание видов.
С точки зрения геологии влияние человека на условия жизни на планете должно отразиться прежде всего на геологических пластах, изучаемых стратиграфией: горных породах, почве, ледяном покрове, осадочных образованиях на дне морей и озер, срезах древесных стволов[202 - См. Zalasiewicz J. et al. Are We Now Living in the Anthropocene? // GSA Today. A Publication of Geological Society of America. 2008. Vol. 18 (2). P. 4–8; Steffen et al. The Anthropocene. Conceptual and Historical Perspectives // Philosophical Transactions of the Royal Society. Series A. 2011. Vol. 369. P. 842–867.]. Геология может опираться только на эмпирические данные, полученные посредством применяемых в этой дисциплине методов. К тому же специалисты по стратиграфии не слишком охотно меняют устоявшуюся классификацию[203 - См. Hamilton C. Defiant Earth. The Fate of Humans in the Anthropocene. P. 1.].
Участники дискуссии пытаются найти однозначный геологический критерий, который окончательно разрешил бы спор. Нужно несомненное геофизическое доказательство глобальных изменений, которое бы нашло отражение в стратиграфических данных. К вызванным деятельностью человека изменениям планетарного масштаба, выраженные проявления которых можно наблюдать на уровне стратиграфии, относятся в первую очередь эрозия почв, рост количества метана и диоксида углерода в атмосфере, вымирание или миграция видов, переход сельского хозяйства к монокультурам и закисление Мирового океана, ведущее к уничтожению коралловых рифов и планктона.
С формальной точки зрения признание антропоцена как новой геологической эпохи – достаточно сложная процедура. Такая процедура потребовалась, чтобы утвердить в 1885 году на Международном геологическом конгрессе в Болонье термин «голоцен». Для такого решения надо, чтобы Рабочая группа по антропоцену (РГА) дала положительную рекомендацию Подкомиссии по стратиграфии четвертичного периода, затем – чтобы решение было принято квалифицированным большинством голосов в Международной комиссии по стратиграфии и, наконец, утверждено Международным союзом геологических наук[204 - См. Lewis S. L., Maslin M. A. Defining the Anthropocene. P. 172.]. Председателем Рабочей группы по антропоцену при Географическом обществе в Лондоне в настоящее время является геолог польского происхождения Ян Заласевич из Лестерского университета. В августе 2016 года в Кейптауне РГА выступила на Международном геологическом конгрессе с предложением признать новую геологическую эпоху[205 - См. Waters et al. The Anthropocene is Functionally and Stratigraphically Distinct from the Holocene // Science. 2016. Vol. 351. P. 137–147; Craps et al. Memory Studies and the Anthropocene. P. 2; ср. Bendyk E. Witajcie w antropocenie // Niezbednik Inteligenta: Wielkie Post, Polityka. 2017. Vol. 1. P. 102–105.]. Однако никаких окончательных решений пока не принято[206 - Как шутил Бруно Латур на одной из лекций в 2016 году, более семи миллиардов жителей Земли уже не первый год ждут, пока геологи определятся, какой дух времени, Zeitgeist, нам ныне сопутствует. Ирония заключается еще и в том, что заседания РГА в Берлине проходили при частичной поддержке Дома культур мира – международного музея современного искусства. Таким образом, представители творческих профессий финансировали научные дискуссии о сущности духа времени. См. Latour B. Anthropology at the Time of the Anthropocene – a Personal View of What is to Be Studied. Из лекции Бруно Латура: On Not Joining the Dots. Land… Earth… Globe… Gaia… / Radcliffe Institute for Advanced Study. Harvard University, Cambridge, MA. 20.10.2016.].
В состав РГА входит около сорока человек, в первую очередь исследователи в области точных наук, геологии и стратиграфии[207 - Экономист и эколог Кейт Рэйуорт подчеркивает, что РГА состоит в основном из белых мужчин. Так как это симптом более обширной проблемы – угнетения женщин и ущемления их прав, Рэйуорт предлагает альтернативный термин – «мантропоцен».]. По словам уже упоминавшегося Джона Р. Макнила, одного из членов РГА, ее участники общаются в основном через интернет. До встреч, на которых обычно присутствует лишь часть группы, доходит редко. Макнил занимается историей окружающей среды, поэтому в данной организации он представляет особую точку зрения, и его, например, в меньшей степени интересует поиск однозначного эмпирического критерия, свидетельствующего о начале эпохи антропоцена. Кроме того, как подчеркивает Макнил, подобное несомненное эмпирическое доказательство удалось обнаружить лишь в случаях примерно трех четвертых всех геологических эпох[208 - McNeill J. R. Has Humanity Pushed Earth into a New Geological Epoch – the «Anthropocene»?].
Ранний плейстоцен, Колумбов обмен, промышленная революция или 1950 год?
В статье «Определение антропоцена» (Defining the Anthropocene) Саймон Л. Льюис и Марк Э. Мэслин, британские специалисты по социальной географии, тщательно анализируют предложения и критерии, намечающиеся в дискуссиях об определении антропоцена[209 - Lewis S. L., Maslin M. A. Defining the Anthropocene.]. Остановимся на этом разборе подробнее.
Сторонники первой гипотезы – гипотезы раннего антропоцена – относят его начало к эпохе раннего плейстоцена, когда распространилось использование огня. Однако добыча и освоение огня носили, по мнению обоих исследователей, локальный характер, будучи сильно разнесены во времени и пространстве. Поэтому их нельзя рассматривать как универсальный критерий начала новой геологической эпохи.
Согласно другой версии, антропоцен начался в период, охватывающий время от пятидесяти до десяти тысяч лет назад. Именно тогда происходило вымирание мегафауны, в ходе которого Евразия утратила 36 процентов видов крупных млекопитающих, Северная Америка – 72 процента, Южная Америка – 83 процента, Австралия – 88 процентов, а Африка – 18 процентов. Данные о распределении 177 видов крупных (весом более 10 килограммов) млекопитающих на разных континентах свидетельствуют об их вымирании, связанном с расселением на этих территориях человека (именно поэтому вымирание в меньшей степени затронуло Африку, откуда родом homo sapiens)[210 - Sandom et al. Global Late Quaternary Megafauna Extinctions Linked to Humans, not Climate Change // Proceedings of the Royal Society B: Biological Sciences. 2014. Vol. 281: http://rspb.royalsocietypublishing.org/content/royprsb/281/1787/20133254.full.pdf; см. также Diamond J. Guns, Germs, and Steel. The Fates of Human Societies. New York: W. W. Norton & Company, 1997. Ch. 1.]. Но вымирание происходило на разных материках и не в одно и то же время. Поэтому и его нельзя считать процессом, протекавшим синхронно во всем мире, а значит, и удовлетворительным критерием.
Еще один предлагаемый критерий – возникновение и распространение сельского хозяйства, которое произошло в период, охватывающий время от одиннадцати до четырех тысяч лет назад (в зависимости от континента). Геологические исследования этого периода показывают, что тогда выросло количество окаменелой пыльцы растений. Но, как полагают Льюис и Мэслин, окаменелости растений, одомашненных человеком, представляют собой доказательства локального масштаба и не отвечают условию синхронности.
В период от восьми до шести тысяч лет назад сельскохозяйственные практики, такие как сжигание древесины, выжигание полей и саванн, возделывание пастбищ и выпас скота, наряду с более интенсивным выращиванием злаков могли повлиять на увеличение количества CO
в атмосфере, возможно, даже отсрочив начало нового ледникового периода. В таком случае у нас было бы основание говорить об изменениях планетарного масштаба. Вот почему некоторые палеоклиматологи отстаивают гипотезу о раннем начале антропоцена. Наиболее известный из них – Уильям Руддиман из Виргинского университета. Руддиман подчеркивает, что в период от восьми до пяти тысяч лет назад, когда происходило выжигание лесов, а также одомашнивание и распространение различных культур (особенно риса), объем выбросов в атмосферу углекислого газа и метана существенно увеличился[211 - Ruddiman W. Plows, Plagues, and Petroleum. How Humans Took Control of Climate. Princeton: Princeton University Press, 2005. Кстати, подобные процессы сопутствовали и гораздо более позднему распространению эффективных сельскохозяйственных практик, таких как севооборот с высаживанием клевера, который в Европе начали применять около 1750 года.].
Тем не менее теория раннего антропоцена считается весьма противоречивой[212 - Ср., например, Hamilton C. The Anthropocene as Rupture // The Anthropocene Review. 2016. Vol. 3 (2). P. 95.]. Среди членов Рабочей группы по антропоцену ее разделял, да и то лишь в течение некоторого времени, Эрл Эллис, специалист по ландшафтной экологии[213 - Bonneuil C., Fressoz J.-B. The Shock of the Anthropocene. P. 15.]. Высказывалось мнение, что предполагаемое увеличение количества CO
в период среднего голоцена не подтверждается в достаточной мере эмпирическими данными, а также что оно не могло быть вызвано деятельностью человека[214 - Steffen W., Crutzen P., McNeill J. R. The Anthropocene. Are Humans Now Overwhelming the Great Forces of Nature? // Ambio. 2007. Vol. 36 (8). P. 615.]. Кроме того, упомянутые изменения никак нельзя назвать важными с точки зрения функционирования различных систем нашей планеты[215 - Steffen W., Crutzen P., McNeill J. R. The Anthropocene. P. 91–93; Hamilton C. Defiant Earth. P. 15.].
Еще одна возможная точка отсчета, фигурирующая в дискуссиях о начале антропоцена, – трансконтинентальный процесс, известный как «Колумбов обмен». Речь идет о покорении Нового Света в эпоху Великих географических открытий, следствием которых стала сначала циркуляция фауны и флоры между всеми континентами, за исключением Антарктиды, а затем и их гомогенизация. Колумбов обмен описан в литературе по истории окружающей среды, в частности в работах Альфреда Кросби[216 - Crosby A. W. Ecological Imperialism. The Biological Expansion of Europe 900–1900. New York: Cambridge University Press, 2004; Crosby A. W. The Colombian Exchange. Westport: Praeger Publishers, 2003.]. Это яркий пример антропогенных изменений в масштабах планеты. Транспортный и торговый обмен, начавшийся в мире после открытия Колумба, привел к появлению агрессивных видов флоры и фауны во многих частях земного шара. Из истории окружающей среды мы знаем о ряде экологических катастроф, обусловленных изменениями отношений внутри некоторых экосистем.
Предположение о Колумбовом обмене как начале антропоцена представляется интересной гипотезой. Именно с этого времени, как пишет Макнил, человек начинает целенаправленно воздействовать на биосферу[217 - McNeill J. R. Something New Under the Sun. An Environmental History of the Twentieth-Century World. New York: W. W. Norton & Company, 2000. P. 266.]. Ученый в красках описывает примеры инвазии – вторжения на новые территории разных видов насекомых, млекопитающих, грибов и рыб, которые впоследствии послужили причиной серьезной дестабилизации «осажденных» ими экосистем. Один из самых известных примеров – инвазия нильского окуня, попавшего в озеро Виктория в 1950?х годах, или европейского кролика, завезенного в Австралию на рубеже XIX–ХХ веков[218 - Ibid. P. 252–262.]. Среди биологических инвазий, особенно болезненных для экономики, следует назвать появление в Великих озерах в США морской миноги, которая истребила популяцию форели, или завоз в ту же страну мидии – двустворчатого моллюска. Этот вид привел в негодность электростанции, фабрики и системы очищения воды в городах, образуя густонаселенные колонии и забиваясь в различные механизмы. Одной из главных причин миграции морских видов стал морской транспортный обмен, в особенности практика нагружения нефтяных танкеров, плавающих на большие расстояния, водяным балластом[219 - Развитие человеческой цивилизации создало особенно благоприятные условия для размножения таких видов, как крыса, кролик, таракан, воробей, овца, коза и курица, равно как и для множества вирусов, вызывающих простудные заболевания. McNeill J. R. Something New Under the Sun. P. 263–264.]. Проблема усиливающейся биологической инвазии, характерной для эпохи антропоцена, побудила современных биологов ввести понятие Неопангеи – символического мирового суперконтинента. Его образованию способствовала глобализация биосферы, вызванная деятельностью человека[220 - Kolbert E. The Sixth Extinction. Ch. 10.].
Геологические свидетельства эпохи Великих географических открытий доступны нам в форме пыльцы в донных отложениях морей и озер, а также окаменелостей животных. При этом распространение видов растений и животных по всему миру после открытия Колумбом Америки – беспрецедентный процесс[221 - Lewis S. L., Maslin M. A. Defining the Anthropocene. P. 175.]. Одновременно колоссальные потери понесло население Америки. По оценкам ученых, число коренных жителей обеих Америк сократилось – главным образом из?за многочисленных эпидемий, голода и войн – с пятидесяти четырех до шести миллионов человек. В результате прекратилось сжигание древесины и использование огня, многие экосистемы, в том числе леса, спонтанно восстановились, что способствовало поглощению значительного количества CO
. Льюис и Мэслин полагают, что заметное снижение количества углекислого газа в атмосфере около 1610 года можно расценивать как однозначное указание на начало антропоцена. Немаловажно и то, что без открытия обеих Америк с их ресурсами в Европе вряд ли произошла бы промышленная революция.
Однако Макнил возражает против гипотезы о 1610 годе как символической дате начала антропоцена. По мнению ученого, количество диоксида углерода в атмосфере снизилось несущественно. Чтобы утверждать обратное, следовало бы сравнить этот процесс с изменениями количества CO
в атмосфере в других частях света, на других континентах. Но мы не располагаем необходимыми эмпирическими данными. О населении Америки до 1492 года нам известно мало. Не исключено, что новые виды домашнего скота, завезенные европейцами, – коровы, лошади, овцы, козы – в значительной мере способствовали уничтожению растительности.
Клайв Хэмилтон, австралийский экономист и эколог, тоже не согласен с выводами Льюиса и Мэслина. По его словам, они ошибочно понимают проблему начала антропоцена и саму суть этой эпохи, поскольку подходят к исследованиям с точки зрения социальной географии, а не науки о Земле как системе. В 1610 году мы не наблюдали систематических нарушений в функционировании атмосферы, литосферы, гидросферы и биосферы, поэтому нет оснований считать указанную дату началом новой геологической эпохи[222 - Hamilton C. Defiant Earth. P. 18.].
Наибольшую известность получила гипотеза, еще в начале дискуссии выдвинутая Крутценом и Стормером, которые приурочили начало антропоцена к периоду промышленной революции, то есть 1760–1880 годам. Хотя мы наблюдаем гораздо более ранние геологические признаки загрязнений в результате внедрения техник, необходимых для производства таких металлов, как медь и ртуть, именно промышленная революция стала несомненной причиной резкого скачка уровня CO
в атмосфере. На это указывают донные отложения озер и морей. Однако промышленная революция складывалась из множества медленных изменений, которые носили диахронический характер и последствия которых стали очевидны лишь в XIX веке. А значит, у нас нет однозначного геологического маркера, свидетельствующего о том, что антропоцен начался именно в этот период.
Таким маркером можно было бы считать радиоактивные осадки[223 - На роль подходящих маркеров «великого ускорения» могли бы претендовать также изотопы олова, микропластик в Мировом океане и даже пыльца генно-модифицированных растений. В таком контексте принято говорить о «техноископаемых» (англ. technofossils). К ним относятся пластик, бетон и другие получаемые промышленным способом материалы.]. Тогда началом антропоцена оказался бы период, начавшийся после Второй мировой войны и получивший название «великого ускорения». В этот период эксплуатация природных ресурсов достигла огромного, невиданного доселе темпа и размаха. 16 июля 1945 года в пустыне в Нью-Мексико была сброшена первая атомная бомба. Следы радиоактивных веществ, оставшихся после ядерных испытаний 1950?х и 1960?х годов, можно с уверенностью назвать антропогенным фактором, вызвавшим глобальные изменения в стратиграфических слоях – озерных донных отложениях и почве[224 - Zalasiewicz J. et al. Are We Now Living in the Anthropocene?; ср. Borowski M., Sugiera M. Postscriptum. Spory o antropocen // Borowski M., Sugiera M. Sztuczne natury. Performance technonauki i sztuki. Krakоw: Ksiegarnia Akademicka, 2016. S. 481.]. В 1945–1989 годах было проведено около двух тысяч ядерных испытаний[225 - См. Schw?gerl C. The Anthropocene. P. 71.]. Углерод-14, радиоактивный изотоп углерода, можно обнаружить непосредственно при оценке состава воздуха, а также в слоях льда и стволах деревьев. Максимальные показатели количества углерода-14 зафиксированы в 1964 году. Это объективный геологический маркер синхронического порядка и глобального масштаба. Однако недостаток данного критерия заключается в том, что использование радиации не вызвало на планете таких изменений, как сельское хозяйство или индустриализация.
«Великое ускорение» как начало антропоцена: формирование науки о Земле как системе
Однозначно ответить на вопрос о начале антропоцена мы сможем лишь тогда, когда учтем положения новой научной дисциплины – науки о Земле как системе. Изучение Земли как целостной планетарной системы и ее биогеохимических циклов стало возможным по большому счету лишь в 80?е годы ХХ века – благодаря новой научной аппаратуре, спутниковым сетям и совершенствованию компьютеров. Мы получаем все более полную картину своего рода метаболизма Земли за счет начатого еще в 1990?е годы бурения все более глубоких скважин на исследовательских станциях в Антарктиде и Гренландии. Благодаря им мы сейчас располагаем данными, позволяющими заглянуть на целых 800 тысяч лет назад.
В 2001 году под эгидой Программы ООН по окружающей среде был учрежден проект «Оценка экосистем на пороге тысячелетия» (ОЭ). Его цель состояла в том, чтобы оценить влияние человека на мировые экосистемы. В частности, ОЭ выявила тревожный процесс утраты биологического разнообразия, серьезные изменения, касающиеся круговорота азота и фосфора в природе, и резкий рост объемов расхода питьевой воды[226 - Считается, что около 70 процентов ресурсов питьевой воды потребляет сельское хозяйство.].
Еще раньше, в 1986 году, была основана Международная геосферно-биосферная программа (МГБП) со штаб-квартирой в Стокгольме. В рамках этой программы около пятисот исследователей провели анализ различных систем Земли. Результатом стал опубликованный в 2004 году и получивший широкий резонанс отчет «Глобальные изменения и Земля как система. Планета под давлением» (Global Change and the Earth System. A Planet Under Pressure)[227 - Steffen W. et al. Global Change and the Earth System. A Planet Under Pressure. Stockholm: Springer, IGBP Secretariat, 2004. См. http://www.igbp.net.]. В нем было отмечено, что человек уже изменил облик более чем пятидесяти процентов суши. Говорилось, что человек напрямую или опосредованно использует более пятидесяти процентов питьевой воды, имеющейся на планете. 22 процента известных нам районов рыболовного промысла уничтожено или истощено, а еще 44 процента находятся на грани опустошения. Выяснилось, что человек искусственным образом производит больше азота для сельскохозяйственных нужд, чем вырабатывают все экосистемы Земли[228 - Кроме того, мы потеряли уже 20 процентов всех коралловых рифов, а еще 20 процентам нанесен серьезный ущерб. Angus I. Facing the Anthropocene. P. 35–46. За последние тридцать лет Большой Барьерный риф утратил половину кораллового покрова, а коралловый покров рифов у берегов Карибских островов сократился почти на 80 процентов. В последнем случае дополнительной причиной стала бактериальная инфекция, которую называют «белой чумой». Kolbert E. The Sixth Extinction. P. 107.].
В работе «Антропоцен как разрыв» (The Anthropocene as Rupture) Хэмилтон утверждает, что лишь в свете новой дисциплины, какой является развивающаяся с 1990?х годов междисциплинарная наука о Земле как системе, можно увидеть огромное значение идеи антропоцена[229 - Hamilton C. The Anthropocene as Rupture.]. Я склонна с ним согласиться. Зарождение такой дисциплины – революция, возвещающая формирование новой парадигмы в нашем осмыслении окружающей среды. Это холистическая метанаука о планете как сложной системе, которая эволюционирует по нелинейному сценарию. Она объединяет науки о живых организмах и науки о Земле, учитывая и промышленный метаболизм человечества. Только исследования различных систем Земли позволили выявить глобальное, систематическое влияние человека на планету, рассматриваемую как единое целое. Оказалось, что происходящие в современную эпоху изменения беспрецедентны по своим темпам, глубине и размаху[230 - См. Angus I. Facing the Anthropocene. P. 29–32.].
Наука о Земле как системе указывает на произошедший недавно в истории Земли серьезный перелом, причиной которого стало все более интенсивное вмешательство человека в экологию в масштабах всей планеты. Земля при этом понимается не как набор разрозненных, обособленных друг от друга экосистем, а как динамичное целое отношений и влияний, в которых участвуют также Солнце и Луна. В настоящее время мы располагаем свидетельствами, подтверждающими коэволюцию гидросферы, атмосферы и литосферы. В этом плане наука о Земле как системе вытесняет экологию, изучающую экосистемы, то есть региональные и локальные явления. Даже категорию окружающей среды уже нельзя считать вполне удовлетворительной, потому что спектр ее значений намного беднее, чем понятие Земли как системы[231 - Hamilton C. Defiant Earth. P. 12. Тем не менее в книге в силу устоявшейся языковой традиции я буду и дальше пользоваться терминами «окружающая среда» и «изучение окружающей среды».].
Важным толчком к созданию науки о Земле как системе послужили доклады Римского клуба, а также работы британского биолога и эколога Джеймса Лавлока и американского биолога Линн Маргулис[232 - См. Lovelock J. Gaia. New York: Oxford University Press, 2000; Lovelock J. The Revenge of Gaia. Earth’s Climate Crisis and the Fate of Humanity. New York: Basic Books, 2006; Lovelock J. The Vanishing Face of Gaia. A Final Warning. New York: Basic Books, 2009; Margulis L. The Symbiotic Planet. A New Look at the Evolution. London: Phoenix, 1999.]. Начиная с 1970?х годов эти авторы последовательно развивали идею процессов саморегуляции на планете, понимаемой как органическое целое. Их концепции эволюционировали с распространением новых моделей биосферы в 1980?х годах и публикацией ряда научных работ о климатических изменениях[233 - См. Crist E., Rinker B. H. One Grand Organic Whole // Crist E., Rinker B. H. Gaia in Turmoil. Climate Change, Biodepletion, and Earth Ethics in the Age of Crisis. Cambridge, MA, London: The MIT Press, 2010. P. 4 n.]. Гипотеза Геи, выдвинутая Лавлоком и Маргулис, изначально гласила, что благодаря многочисленным внутренним взаимосвязям биосфера активно создает и поддерживает уникальные геофизиологические условия, делающие возможной жизнь на Земле. Эта жизнь рассматривалась как свойство планеты, а не отдельных организмов. Такой взгляд принято называть сильной версией гипотезы или «оптимизирующей Геей».
Но в настоящее время наука уже отвергла ранние теории Лавлока, согласно которым планета активно стремится к равновесию благодаря эффективно функционирующим в любых условиях механизмам стабилизации[234 - На это, в частности, указывает Изабель Стенгерс в работе «Принимая реальность Геи» (Accepting the Reality of Gaia). Stengers I. Accepting the Reality of Gaia // Hamilton Clive, Bonneuil C., Gemenne F. (ed.). The Anthropocene and the Global Environmental Crisis. Rethinking Modernity in a New Epoch. London, New York: Routledge, 2015. P. 134–144. По словам Стенгерс, в той мере, в какой гипотеза Геи говорит об оптимизации и стабилизации, ее не следует принимать на веру: существующие на планете системы необязательно всегда возвращаются к прежнему состоянию равновесия.]. Скорее речь идет о глубинной взаимозависимости, которая является результатом коэволюции органической жизни и геологических, атмосферных, гидрологических условий. Растянутый во времени процесс коэволюции привел к тому, что температура, химический состав воды в Мировом океане и атмосферы «подстроились» под живые организмы – и наоборот. Такую концепцию – слабую версию гипотезы, известную как «коэволюция Геи», – науки о Земле как системе принимают.
Парадигма коэволюции Геи допускает возможность планетарных переломов или сдвигов (англ. planetary shifts), которые могут означать серьезное нарушение равновесия в системах планеты. Сегодня Лавлок и другие исследователи подчеркивают, что такого типа процессы, обладающие мощным потенциалом дестабилизации, действительно имеют место. Не исключено, что жизнь на нашей планете в привычной для нас форме не выдержит дальнейшего разрушения вод и почвы, опустынивания и обезлесения. Мы утратили уже половину площади тропических лесов и лесов в умеренных широтах. Мы наблюдаем закисление Мирового океана, образование так называемых мертвых зон в прибрежных водах, нарушение значимых процессов в стратосфере и массовое вымирание видов[235 - Pimm S. L. et al. The Biodiversity of Species and Their Rates of Extinction, Distribution, and Protection // Science. 2014. Vol. 344. P. 6187. «Массовым» принято называть вымирание не менее чем 75 процентов населяющих Землю видов живых существ. Подобный процесс происходил на нашей планете уже пять раз. Однако отметим, что в силу методологических причин чрезвычайно сложно назвать точное количество всех обитающих на планете видов.]. Перед нами не проблемы отдельных экосистем, а сбои, касающиеся функционирования планеты как целого.
Опираясь на результаты исследований, специалисты, занимающиеся МГБП и ОЭ, единодушно назвали 1950 год переломным в истории Земли. За происшедшими изменениями закрепился термин «великое ускорение». Как утверждают Уилл Стеффен, Пауль Йозеф Крутцен и Джон Роберт Макнил в работе «Антропоцен. Возобладали ли люди сегодня над мощью природы?» (The Anthropocene. Are Humans Now Overwhelming the Great Forces of Nature?), в развитии антропоцена можно выделить два этапа: 1) индустриализацию (1800–1945) и 2) «великое ускорение» (начиная примерно с 1945 года)[236 - Как оптимистично полагают авторы, современный экологический активизм, развивающийся с 1960?х годов, может задать рамки третьего этапа антропоцена: осознанного, опирающегося на транснациональную коммуникацию и знания об окружающей среде и климатических изменениях. Steffen W., Crutzen P., McNeill J. R. The Anthropocene. P. 618–619.]. Второй этап предполагает ранее не наблюдавшееся усиление воздействия человека на системы планеты, из?за чего мы рискуем одновременно переступить сразу несколько критических порогов. В первую очередь это касается таяния постоянного ледяного покрова в районе обоих полюсов. Данное обстоятельство существенно ускоряет процесс потепления на планете и ведет к высвобождению метана из вечной мерзлоты на дне Северного Ледовитого океана. Еще один пример критических изменений – нарушен процесс опыления растений, имеющий основополагающее значение для биосферы[237 - См. Bonneuil C., Fressoz J.-B. The Shock of the Anthropocene. P. 12.]. Раньше, в доиндустриальную эпоху, влияние человека на различные системы планеты носило временный и локальный (региональный, иногда континентальный), но никак не глобальный характер. Однако с 1945 года темп наблюдаемых изменений можно описать с помощью математического понятия экспоненциального роста. В эпоху антропоцена человечество проводит эксперимент планетарного масштаба, тем самым вступая на terra incognita своей планеты[238 - Steffen W., Crutzen P., McNeill J. R. The Anthropocene. P. 620.].
В 2015 году две трети участников Рабочей группы по антропоцену подписали документ, гласивший, что наиболее оптимально было бы считать началом эпохи антропоцена 1950 год[239 - Zalasiewicz J. et al. Where Did the Anthropocene Begin? A Mid-Twentieth-Century-Boundary Level is Stratigraphically Optimal // Quaternary International. 2015. Vol. 383. P. 196–203.]. Они убеждены, что в функциональном и стратиграфическом аспектах антропоцен отличается от голоцена. По мнению американского климатолога Уилла Стеффена, одного из самых видных исследователей антропоцена, беспрецедентная скорость изменений (рост населения, расхода воды, энергии и других ресурсов, использование искусственных удобрений, урбанизация, рост уровня закисления Мирового океана, уничтожение тропических лесов)[240 - Замедление или стабилизация имеют место в случае лишь двух показателей влияния человека на планету – проектов строительства дамб на крупных реках, а также вылова рыбы и добычи морепродуктов в океане. Однако сокращение инвестиций в дамбы объяснялось тем, что не осталось подходящих мест для их строительства. В свою очередь, в 1970?е годы стабилизировалось количество рыбы и морепродуктов, вылавливаемых в океанских водах, – главным образом потому, что места рыболовного промысла пришли в упадок. Как подсчитал Макнил в 2000 году, около миллиарда людей живут за счет рыболовства и зависят от него. McNeill J. R. Something New Under the Sun. P. 246. Но в ХХ веке локальные промысловые районы претерпели экологический кризис, который истощил их: это касается районов добычи краба, сельди и трески. Этому процессу способствовало внедрение технологий промышленного лова рыбы. Мировой спрос на рыбу и морепродукты на сегодняшний день удовлетворяет морское рыбоводство. В 1970?е годы аквакультура превратилась в крупный бизнес. Сейчас этот сектор пищевой промышленности развивается наиболее интенсивно, обеспечивая целых пятьдесят процентов поставок рыбы и морепродуктов по всему миру.] указывает именно на 1950 год как на начало антропоцена. С этим тезисом согласен и Хэмилтон[241 - Hamilton C. Defiant Earth. P. 2; см. также Hamilton C., Bonneuil C., Gemenne F. Thinking the Anthropocene. P. 1.].
Перемены, сопутствующие «великому ускорению», явно выходили за рамки отклонений, которые мы наблюдали в эпоху голоцена. С началом периода «великого ускорения», после 1950 года, мы столкнулись с изменениями в круговороте азота, равно как и в содержании азота и фосфора в почве (каких не происходило уже 2,5 миллиона лет), с изменениями, касающимися возрастающего количества CO
в атмосфере (последний раз подобные изменения на Земле имели место 800 тысяч лет назад), и с резким скачком уровня закисления Мирового океана (такого уровня закисления на Земле не наблюдалось уже 300 миллионов лет)[242 - Как отмечает Элизабет Колберт, ежедневно среднестатистический американец «добавляет» в Мировой океан три килограмма углерода, понижая pH поверхностных вод. Критической точки, когда pH равен 7,8, что ведет к дестабилизации экосистем в их прежней форме, мы можем достичь уже в 2100 году. Kolbert E. The Sixth Extinction. P. 90–92.]. Все эти изменения свидетельствуют о ранее невиданном, не присущем ни одной из прежних геологических эпох экологическом давлении со стороны одного вида. Им сопутствуют наблюдаемая во всех экосистемах Земли утрата биологического разнообразия, гомогенизация видов на планете (глобальная транспортная система содействует унификации экосистем на всех континентах).
На дискуссию об антропоцене и «великом ускорении» заметный отпечаток наложили и исследования еще одной научной организации – Стокгольмского центра по вопросам устойчивого развития. Эти исследования были направлены на определение так называемых планетарных границ. В числе прочих в них принимали участие Уилл Стеффен, Пауль Крутцен, Йохан Рокстром и Джеймс Хансен. Цель проекта заключалась в том, чтобы установить параметры, гарантирующие стабильность жизни в эпоху голоцена, а значит, и дальнейшее существование человека на Земле. Первые результаты были опубликованы в 2009 году[243 - Rockstr?m J. et al. A Safe Operating Space for Humanity // Nature. 2009. Vol. 46. P. 472–475.].
Тогда было выявлено девять планетарных границ: 1) состояние озонового слоя; 2) степень закисления Мирового океана; 3) доступность питьевой воды; 4) химические загрязнения (то есть производимые промышленным способом наноматериалы, пластик, химические средства, радиоактивные вещества, генетически модифицированные организмы); 5) загрязнение атмосферы (выбрасываемые в атмосферу химические соединения, которые влияют на муссонную циркуляцию); 6) эксплуатация земельных участков; 7) нарушение биогеохимических циклов (круговорота азота и фосфора); 8) изменение климата; 9) темп утраты биоразнообразия[244 - См. http://stockholmresilience.org/research/planetary-boundaries.html.].
Важно, что все перечисленные явления тесно связаны между собой. Землепользование на территории Амазонии влияет на доступность питьевой воды в Азии. Нарушение одного из указанных процессов повлечет за собой отклонения и во всех остальных. Ученые подчеркивают, что тревожные изменения сегодня в наибольшей степени связаны с четырьмя последними параметрами.
Подведем итоги сказанному до сих пор относительно начала дискуссии об антропоцене. Авторы книги «Антропоцен и глобальный экологический кризис. Переосмысляя современность в новую эпоху» (The Anthropocene and the Global Environmental Crisis. Rethinking Modernity in a New Epoch) выделяют три основные трактовки категории антропоцена: 1) геологическую, опирающуюся на точные данные стратиграфии; 2) основанную на достижениях наук о Земле и исследованиях планетарных границ; 3) построенную в первую очередь на анализе влияния человека на планету в широком смысле (совокупности всех последствий нашей деятельности). Два первых подхода к понятию антропоцена мы уже рассмотрели подробнее. Из них следует, что началом эпохи антропоцена следует считать 1950 год, открывающий период «великого ускорения». Но, что особенно важно в контексте этих размышлений: даже если геологи не придут к решению называть нашу эпоху антропоценом, другие смыслы этого термина все равно останутся актуальными[245 - См. Hamilton C., Bonneuil C., Gemenne F. Thinking the Anthropocene. P. 3.].
Чисто геологический спор? Или идеологический тоже?
У чисто формального, на первый взгляд, геологического спора об антропоцене есть явное риторическое, политическое и даже идеологическое измерение. Это говорит нам, что мы живем в эпоху, когда природа становится предметом постоянной рефлексии. Как пишет Латур, «находиться на планете Земля во времена антропоцена не то же самое, что быть окруженным „природой“ в эпоху модернизации»[246 - См. Latour B. Anthropology at the Time of the Anthropocene – a Personal View of What is to Be Studied. P. 12.].
С риторической точки зрения определяющие критерии антропоцена должны носить геологический, а не, например, социальный или исторический характер. Новая историческая эпоха не вызвала бы такого резонанса, не заинтересовала бы никого так же, как новая геологическая эпоха. Одна из причин такого интереса состоит в том, что геология, будучи естественной наукой, придает дискуссии об антропоцене престиж и вес, приписываемые естествознанию. Преобладание в споре об антропоцене риторики точных наук – важный риторический ресурс. Это позволяет использовать их престиж для выстраивания политической и нормативной аргументации. К тому же, если антропоцен официально признают новой геологической эпохой, вся дискуссия по праву перейдет на планетарный, системный уровень.
Как я уже упоминала во введении, дискуссия о влиянии человека на планету в геологических категориях строится на последовательном анализе контраста между геологической временной шкалой и временной шкалой человеческой деятельности. Только демонстрация этого контраста дает сильный риторический эффект. В антропоцене внечеловеческая хронология переплетается с историей человека. Об этом свидетельствуют данные палеоклиматологии. Как выяснилось, на сегодняшний день люди оказали на различные системы Земли такое воздействие, что изменили климат на сто тысяч лет. Поэтому влияние человека можно уже сейчас приравнять к колебаниям земной орбиты, определяющим циклы оледенения[247 - Chakrabarty D. The Anthropocene and the Convergence of Histories // Hamilton C., Bonneuil C., Gemenne F. (ed.). The Anthropocene and the Global Environmental Crisis. Rethinking Modernity in a New Epoch. London, New York: Routledge, 2015. P. 44.]. На мой взгляд, хотя наглядное противопоставление временных шкал возбуждает воображение философов и писателей, оно может стать и причиной равнодушия. Изменения, охватывающие сотни тысяч лет, могут казаться преодолимыми, что усугубляет апатию и отрицание. В частности, они могут совершенно не волновать политиков, которые мыслят в перспективе срока своих полномочий. Прагматики и реалисты, в свою очередь, часто думают, что, поскольку эти изменения произойдут нескоро, не стоит ломать над ними голову.
Полагаю, ключевое риторическое значение в данном контексте имеют часто звучащие в дискуссии об антропоцене утверждения, что мы имеем дело с «беспрецедентными» по своему масштабу и охвату изменениями, с «исключительной» или «совершенно неслыханной доселе» ситуацией. По словам уже упоминавшегося Стеффена, «сегодня мы живем в абсолютно новом мире»[248 - Steffen et al. The Trajectory of the Anthropocene. P. 94.]. В другом тексте мы читаем, что «ничего подобного» эпохе антропоцена еще не бывало[249 - Dalby S. Framing the Anthropocene. P. 35.]. Об исключительности современной эпохи пишут и другие исследователи[250 - Hamilton C., Bonneuil C., Gemenne F. Thinking the Anthropocene. P. 4; Maris V. Back to the Holocene // Hamilton C., Bonneuil C., Gemenne F. (ed.). The Anthropocene and the Global Environmental Crisis. Rethinking Modernity in a New Epoch. London, New York: Routledge, 2015. P. 124.]. С точки зрения риторики в этих дискуссиях можно усмотреть своего рода эсхатологическое измерение. Эсхатологический аспект споров об антропоцене объясняется тем, что речь идет о необратимых процессах, нередко воспринимаемых как последний шанс приближающегося к последним временам человечества отвести от цивилизованного мира угрозу дестабилизации всех систем планеты[251 - Эсхатология – раздел богословия, занимающийся последними событиями в истории человечества и мира. В этой области ставятся вопросы о пророчествах, связанных с концом времен и участью человечества. Эсхатология строится на представлениях о Страшном суде и достижении нового уровня сознания в последние времена.]. К этой теме я еще вернусь.
Я бы хотела подчеркнуть, что само решение о критериях начала антропоцена – форма интерпретации, которая дает возможность возложить на кого-то вину и ответственность. Так как изменения, сопутствующие антропоцену и спровоцированные цепочкой человеческих решений, в корне отличаются от предшествующих изменений геологического плана, следует говорить уже не о безликом геологическом «факторе», как изначально формулировали свою идею Крутцен и Стормер, а о геологической «власти» человека[252 - См. Hamilton C. Defiant Earth. P. 6.]. Из этого тезиса автоматически вытекает разговор о коллективной ответственности.
Кто в ответе за резкие и неблагоприятные экологические изменения планетарного масштаба: только ли развитые страны, создатели ядерных технологий, герои промышленной революции, экономическая формация капитализма и колониальные империи или же в равной мере охотники и собиратели и прежние общины земледельцев и скотоводов? Если мы, например, согласимся с гипотезой раннего антропоцена, мы вынуждены будем признать, что эпоха беспрецедентного влияния человека на планету началась попросту с появлением homo sapiens. Значит, мы все несем ответственность[253 - См. Hamilton C. The Anthropocene as Rupture. P. 96.]. Возможно, окажется даже, что терраформирование как преобразование планеты – «естественное» свойство нашего вида.
Официальное решение, связанное с определением начала антропоцена, может повлечь за собой нежелательные политические последствия, объясняющиеся, в частности, тем, что любые глобальные экологические изменения, равно как и изменение климата, будут признаны до определенной степени нормальными и неизбежными явлениями[254 - См. Lewis S. L., Maslin M. A. Defining the Anthropocene. P. 171.]. Иэн Ангус прямо говорит, что идея раннего антропоцена с точки зрения риторики привлекательна для консерваторов, вот почему ее продвигали исследователи, связанные с так называемым экомодернизмом (Breakthrough Institute)[255 - Об экомодернизме речь пойдет в следующих главах.]. Они утверждали, что нам не нужны радикальные климатические и экологические меры, поскольку изменения последних десятилетий нельзя назвать исключительными, а влияние человека на различные системы планеты было заметно еще в эпоху позднего плейстоцена[256 - Angus I. Facing the Anthropocene. P. 54.].
Хэмилтон, со своей стороны, обращает внимание, что принятие гипотезы раннего антропоцена послужило бы основанием руководствоваться привычными схемами, мешая проведению политики, направленной на сокращение вредоносных выбросов и защиту окружающей среды[257 - Hamilton C., Grinevald J. Was the Anthropocene Anticipated? // The Anthropocene Review. 2015. Vol. 2 (1). P. 59–72.]. По мнению исследователя, большинство публикаций, посвященных стратиграфическим критериям и началу антропоцена, не затрагивают сути проблемы[258 - Hamilton C. The Anthropocene as Rupture. P. 101.]. Нельзя сказать, что специалисты по стратиграфии остались довольны. Проблема заключается скорее в том, что вся существовавшая до сих пор геологическая периодизация и стандарты геологии и даже естественных наук в целом неминуемо окажутся под вопросом.
Более того, понятие антропоцена уже зажило своей жизнью в массовой культуре и в медиа – безотносительно к научным спорам. Не исключено, что ученые совершенно напрасно стремятся уточнить это понятие, пытаясь сформировать дискурс антропоцена. В то же время сам поиск начала разных эпох и процессов характерен для линейного мышления, склонного к систематизации. Как справедливо отмечают Сири Веланд и Аманда Х. Линч, подобная установка парадоксальным образом неприменима к эпохе антропоцена, когда осмысление нами времени и прогресса тоже претерпевает серьезные изменения[259 - Veland S., Lynch A. H. Scaling the Anthropocene. How the Stories We Tell Matter // Geoforum. 2016. Vol. 72. P. 1–5.].
Андреас Мальм и Альф Хорнборг в вызвавшей широкий резонанс статье «Геология человечества? Критика нарратива об антропоцене» (The Geology of Mankind? A Critique of the Anthropocene Narrative) возражают против того, чтобы дискуссия об антропоцене, неизбежно связанная с проблемой власти и ответственности, велась почти исключительно специалистами по точным наукам[260 - Malm A., Hornborg A. The Geology of Mankind? A Critique of the Anthropocene Narrative // The Anthropocene Review. 2014. Vol. 1/1. P. 63, 66.]. В своей статье Мальм и Хорнборг отсылают к одному из первых текстов Крутцена об антропоцене, носившему название «Геология человечества» (Geology of Mankind)[261 - Crutzen P. J. Geology of Mankind // Nature. 2002. Vol. 415. P. 23.]. По мнению авторов, в спорах об антропоцене действующим лицом неоправданно выступает человечество как таковое[262 - При этом стоит отметить: Крутцен изначально обращал внимание на то, что за изменения, обусловившие антропоцен, ответственно лишь 25 процентов населения планеты. Ср. Angus I. Facing the Anthropocene. P. 37, 227.]. Они пишут: «В начале XXI века на долю 45 процентов беднейших обитателей планеты приходится семь процентов выбросов парниковых газов, тогда как на долю семи процентов наиболее состоятельных людей приходится 50 процентов всех выбросов; среднестатистический гражданин США – опять же, если вынести за скобки классовые различия внутри страны – является источником такого же количества выбросов, как и более пятисот жителей Эфиопии, Чада, Афганистана, Мали, Камбоджи или Бурунди»[263 - Malm A., Hornborg A. The Geology of Mankind? P. 64.]. Причина антропоцена не в homo sapiens. В целом за уже выброшенное в атмосферу количество парниковых газов в ответе четырнадцать стран, в том числе Китай и Индия[264 - Chakrabarty D. The Anthropocene and the Convergence of Histories. P. 4.]. У каждого третьего обитателя планеты нет возможности пользоваться электричеством. Одна шестая (беднейшая) часть всего населения Земли вообще не причастна к выбросам парниковых газов. Если вычесть три миллиарда беднейших жителей Земли, темпы дестабилизации атмосферы и загрязнения окружающей среды по большому счету все равно не изменились бы[265 - Angus I. Facing the Anthropocene. P. 112.]. Около 75 процентов мировой экономической деятельности приходится на государства, состоящие в ОЭСР – Организации экономического сотрудничества и развития. Очевидно, что главная причина изменений, которые привели к «великому ускорению», – потребление в развитых странах (а не прирост, например, населения в развивающихся)[266 - Steffen W. et al. The Anthropocene. From Global Change to Planetary Stewardship // AMBIO. A Journal of the Human Environment. 2011. Vol. 40. P. 746.]. Резкий скачок количества выбросов парниковых газов произошел вовсе не там, где наблюдался наибольший демографический рост[267 - Неудивительно, что в рамках этических дискуссий, посвященных ответственности за антропогенные выбросы парниковых газов, помимо доли выбросов «на человека», вскоре стали разграничивать выбросы «ради выживания» и выбросы «ради роскоши», то есть те, причиной которых служит избыточное и неоправданное потребление. Разумеется, не так просто определить, какое именно количество выбросов парниковых газов необходимо для удовлетворения базовых потребностей человека.].
Изобретение и распространение паровой машины также произошли в определенных обстоятельствах. Важную роль на тот момент сыграли депопуляция Нового Света после периода Великих географических открытий и завоеваний, развитие рабовладельческой системы в Северной Америке, мировой спрос на дешевый хлопок и эксплуатация рабочей силы на английских рудниках и фабриках[268 - Malm A., Hornborg A. The Geology of Mankind? P. 63.]. Речь шла о производстве, которое приносило прибыль правящим классам в условиях рынка, переживавшего постепенную глобализацию. Впрочем, то же самое происходило с более поздними открытиями и изобретениями: электричеством, двигателем внутреннего сгорания или технологиями переработки нефти. Если у истоков антропоцена стоит экономика, построенная на сжигании ископаемого топлива, то эту эпоху начал не человеческий род, а британская капиталистическая элита, наделенная авторитетом и властью. Как заметил Жан-Батист Фрессо, корень «антропос» в антропоцене обладает отчетливым английским акцентом, поэтому не исключено, что правильнее было бы говорить об «англоцене»[269 - Fressoz J.-B. Losing the Earth Knowingly. P. 70–71.]. Современные данные, касающиеся неравенства в доступе к различным благам и ресурсам, свидетельствуют, что для большинства жителей Земли обещания благополучия, сопряженного с использованием ископаемого топлива, так и остались обещаниями[270 - Malm A., Hornborg A. The Geology of Mankind? P. 65. Однако нельзя не упомянуть, что социально-политические изменения, которые уже привели к «великому ускорению» и могут привести к катастрофе антропоцена, включают в себя и множество процессов, рассматриваемых как значимые достижения: деколонизацию, эмансипацию женщин, развитие социальной справедливости и трудового права во многих странах. Их результатом стал резкий скачок потребления в привилегированных обществах и слоях, связанный с техническим прогрессом. Ср. Chakrabarty D. The Anthropocene and the Convergence of Histories. P. 52.].
Я согласна с Мальмом и Хорнборгом, которые убедительно показывают, как естественно-научные нарративы об антропоцене, возлагающие ответственность за климатические изменения на вид homo sapiens, его природу или неизбежную эволюцию, ошибочно изображают явления, вызвавшие экологический кризис на планете, как естественные[271 - Malm A., Hornborg A. The Geology of Mankind? P. 65–66.]. Идеология, которая стихийно формируется среди представителей естественных наук, участвующих в спорах об антропоцене, представляет собой абстрактный материализм, игнорирующий культурные и исторические объяснения. На это указывают, в частности, такие категории, как понятия общечеловеческого «предприятия» и однородной «цивилизации», или унифицированное «мы». Риторика, в рамках которой эти процессы подаются как естественные, ведет к тому, что мы действительно начинаем считать их неизбежными, естественными и не представляющими собой проблемы. В результате мы не размышляем, как их изменить. Уже само представление о безликой геологической силе ассоциируется с естественным процессом. Невозможно спорить с безликими геологическими факторами. Как отмечает другой автор, Дэниэл Хартли, Стеффен часто пишет о процессах, вызвавших «великое ускорение», как о неминуемых. По его мнению, им «помешали» две мировые войны, «задержав» указанные процессы на полвека[272 - См. Hartley D. Anthropocene, Capitalocene, and the Problem of Culture // Moore J. W. (ed.). Anthropocene or Capitalocene? Nature, History, and the Crisis of Capitalism. Oakland: PM Press, Kairos, 2016. P. 157.], словно не был возможен альтернативный ход событий. Как мы увидим в восьмой и девятой главах, в нарративах, где такие процессы предстают как естественные, геоинженерия тоже изображена как решение, по сути, не связанное с политикой: или как чисто техническое, или как подражающее природным явлениям, например извержению вулкана. Склонность описывать события как естественные проявляется даже тогда, когда мы без намека на какую-либо проблематизацию прогнозируем, что к 2050 году население Земли вырастет до девяти миллиардов человек, словно мы не в состоянии на это повлиять. Однако речь вовсе не о неизбежных обстоятельствах, а о результате наших коллективных решений и демографической политики отдельных государств[273 - Crist E. On the Poverty of Our Nomenclature // Moore J. W. (ed.). Anthropocene or Capitalocene? Nature, History, and the Crisis of Capitalism. Oakland: PM Press, Kairos, 2016. P. 32. Note 17.]. Поэтому склонность изображать происходящее как естественный процесс – первое свидетельство слабой экологической рефлексии, которое я хочу выделить. Она может способствовать апатии и бездействию из?за убежденности, что альтернативных решений нет[274 - И все же, несмотря на перечисленные затруднения, такие философы, как Латур, возлагают надежду на понятие антропоцена, полагая, что оно поможет нам избежать восприятия сложившейся ситуации как естественной. Latour B. Telling Friends from Foes in the Time of the Anthropocene. P. 145. Здесь, в работе «Как отличить друзей от врагов во времена антропоцена», Латур подчеркивает, что эпоха антропоцена – неподходящее время, чтобы считать естественными процессами «великое ускорение» или алчность и жажду эксплуатации, присущую капиталистической рыночной системе.].
Вот почему не стоит удивляться, что представление унифицированных, единообразных отчетов и таблиц с данными о росте количества выбросов парниковых газов, расходе воды и других ресурсов, обезлесении, использовании искусственных удобрений и транспортных средств в дискуссии об антропоцене подверглось решительной критике. Подчеркивается, что даже безобидные таблицы могут создать впечатление, что за ними стоит унифицированный субъект – «антропос» как однородное собирательное действующее лицо. Привычные для нас способы представления информации таят в себе по умолчанию принятые суждения об ответственности. За счет того, что нарратив носит универсальный характер, ответственность за экологический кризис возлагается просто на весь человеческий род.
Критику такого рода признали обоснованной. Сегодня составляются отдельные диаграммы и таблицы данных для государств – членов ОЭСР, для стран БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР) и для остальных развивающихся стран. В 2015 году Стеффен и другие исследователи из МГБП, связанные со Стокгольмским центром по вопросам устойчивого развития, опубликовали такие обновленные отчеты[275 - Steffen et al. The Trajectory of the Anthropocene.].
Как подчеркивает американский социолог Джейсон М. Мур, в силу уже упомянутых риторических тенденций к унификации в дискуссии об антропоцене не учитывается роль империалистических и колониальных государств, а также ключевая роль капиталистической системы и частной собственности[276 - Тем не менее следует признать, что социалистические страны наносили окружающей среде не меньший ущерб, чем капиталистические, ставя на первое место материальное благосостояние своих граждан. Ср. Hamilton C. Theories of Climate Change // Australian Journal of Political Science. 2012. Vol. 47 (4). P. 722 n.]. Раз популярной категорией в споре об антропоцене оказалось усредненное понятие «человечество»[277 - Moore J. W. Kryzys ekologiczny czy ekologicznie-swiatowy? // Praktyka Teoretyczna. 2014. Vol. 4 (14). P. 261.], нам лучше говорить об эпохе «капиталоцена»[278 - По словам Джейсона М. Мура и Альфа Хорнборга, понятие капиталоцена ввел Андреас Мальм на одном из своих семинаров в 2009 году. Moore J. W. (ed.). Anthropocene or Capitalocene? Nature, History, and the Crisis of Capitalism. Oakland: PM Press, Kairos, 2016. P. xi, 5; Hornborg A. The Political Ecology of the Technocene // Hamilton C., Bonneuil C., Gemenne F. (ed.). The Anthropocene and the Global Environmental Crisis. Rethinking Modernity in a New Epoch. London, New York: Routledge, 2015. P. 67. Note 4. С 2012 года его начали употреблять Донна Харауэй и Джейсон Мур.]. По мнению Мура, когда мы, обсуждая начало антропоцена, ищем исключительно эмпирических доказательств и чисто стратиграфических признаков, мы сосредоточены лишь на последствиях процессов, из?за которых мы сегодня живем в эпоху экологического кризиса планетарного масштаба[279 - Moore J. W. The Capitalocene. Part I: On the Nature & Origins of Our Ecological Crisis. P. 3: http://www.jasonwmoore.com/uploads/The_Capitalocene__Part_I__June_2014.pdf.]. С точки зрения исследователя, это вредное предубеждение. Оно отвлекает наше внимание от реальных причин и условий трудного положения, в котором мы оказались.
Как полагает Мур, на самом деле началом антропоцена следует считать так называемый «долгий XVI век» (1450–1750 годы). Уверенность в исключительной роли промышленной революции автор критикует как англоцентричную. Дело не в использовании угля в промышленности и не в индустриализации, опирающейся на научно-технические новшества, а в произошедших гораздо раньше изменениях, затронувших основы логики рынка. Прежде чем увеличились масштабы производства, имели место важные культурные события. В Европе рухнул феодальный строй, на смену которому пришел принцип наращивания капитала и трудовых ресурсов. Повсеместно укоренилось понятие частной собственности (распространяющееся как на землю, так и на средства производства). Сформировались пролетариат и практика поиска дешевой рабочей силы. Начался капиталоцен. Использование ископаемого топлива – лишь импульс, подстегнувший рост современной экономики, построенной на обороте капитала.
Предложение заменить ярлык «антропоцен» термином «капиталоцен» выглядит необычайно уместным и риторически убедительным. Однако такой риторический ход не лишен некоторых недостатков. «Антропоцен» закрепился в современной экологической мысли как одно из ключевых понятий. Как настаивают авторы, анализирующие дискурс антропоцена, эта категория уже выполняет уникальную функцию – объединяет в одной дискуссии интеллектуалов, между которыми раньше не происходило никакой коммуникации. Рефлексия, связанная с понятием антропоцена, стала отправной точкой для обмена мнениями между учеными, экологами и предпринимателями, специалистами по экологическому праву и поэтами, теоретиками этики и известными активистами[280 - См. Castree N. The Anthropocene and the Environmental Humanities. P. 235.]. По словам бельгийского философа Изабель Стенгерс, риторическая сила обозначения «антропоцен» состоит по меньшей мере в том, что оно помогло наладить контакт между геологами и климатологами, а это серьезное достижение[281 - Stengers I. Accepting the Reality of Gaia. P. 138.]. Существует мнение, что никакое другое понятие не привлекло к себе такого внимания и не оказало такого влияния на экологическую мысль[282 - Moore J. W. Introduction // Moore J. W. (ed.). Anthropocene or Capitalocene? Nature, History, and the Crisis of Capitalism. Oakland: PM Press, Kairos, 2016. P. 3. Как отмечает Мур, в 1990?е годы такой же интерес вызвало понятие глобализации. Думаю, оба понятия – «антропоцен» и «глобализация» – достаточно универсальны, чтобы выполнять функцию унификации.].
Как считает Макнил, альтернативная концепция капиталоцена, предложенная Муром, не убедит геологов. Она подрывает существующее на сегодняшний день согласие между представителями точных и гуманитарных наук относительно проблемы антропоцена, которое может принести любопытные результаты[283 - McNeill J. R. Has Humanity Pushed Earth into a New Geological Epoch – the «Anthropocene»?]. Более того, в спорах об экологической опасности мы уже не сможем опираться на престиж естественных наук. Капиталоцен могут признать новой социально-экономической или исторической, но не геологической эпохой, а именно последнее волнует таких ученых, как тот же Хэмилтон или сам Макнил. Как бы то ни было, спор о названии, безусловно, задает важное направление дискуссии об антропоцене. В конечном счете он касается политической нейтральности терминов, в которых мы описываем современность. Однако маловероятно, что можно оперировать исключительно нейтральными понятиями.
Против идеи капиталоцена и критики термина «антропоцен» выступает и Клайв Хэмилтон. В книге «Своенравная планета. Судьба человечества в антропоцене» (Defiant Earth. The Fate of Humans in the Anthropocene) он подчеркивает, что на долю жителей Китая в настоящее время в среднем приходится столько же выбросов парниковых газов, сколько и на долю среднестатистических европейцев. Вскоре количество парниковых газов, выброшенных в атмосферу Китаем за все время его существования, сравняется с аналогичным показателем Соединенных Штатов. Не говоря уже о том, что, учитывая, как быстро развивается Индия, логично ожидать, что к 2050 году развивающиеся страны Юга будут ответственны за такой же объем выбросов парниковых газов, что и богатые страны Севера. Следует иметь в виду и еще один аспект климатического кризиса, о котором часто умалчивают: проблему роста населения, особенно в Китае и Индии, который в будущем может серьезно навредить окружающей среде[284 - См. Chakrabarty D. The Anthropocene and the Convergence of Histories. P. 50.]. Вот почему нам придется смягчить или переформулировать связанные с антропоценом обвинения в адрес европейских стран, оговорив, что категория «антропос» подразумевает ответственность Европы, Америки, Китая и Индии[285 - Hamilton C. Defiant Earth. P. 30–31. Автор обращает внимание и на то, что именно беднейшие слои населения (как в развивающихся, так и в развитых странах) в наибольшей мере ощущают на себе негативные последствия антропоцена. Как саркастически замечает Хэмилтон, замена названия «антропоцен» на «капиталоцен» и даже «ктулуцен» не принесет облегчения живущим в нищете людям в развивающихся странах, которые принимают на себя удар погодных аномалий и другие негативные последствия климатических изменений. Hamilton C. Defiant Earth. P. 65, 93. Нужно что-то более существенное.].
Автор «Своенравной планеты» решительно предостерегает против того, чтобы проблема антропоцена оказалась предметом гуманитарных наук или объектом изучения социологов. Дискуссия о новой общественной и исторической эпохе не будет иметь такого риторического веса, как рассуждения в терминах геохронологической шкалы. Мы потеряем из поля зрения сам факт, что речь идет о дестабилизации всех систем нашей планеты, а не о социальных изменениях. Использование традиционных категорий социальных и гуманитарных наук, по мнению Хэмилтона, помешает осознать масштаб проблемы – сбоя в функционировании систем планеты[286 - Hamilton C. Defiant Earth. P. 59.]. Поэтому Хэмилтон возражает против идеи капиталоцена и предложения Мура говорить о «буржуазном» аспекте планетарных проблем.
В свою очередь, Макнил, будучи сдержанным в своих суждениях историком, утверждает, что, хотя, по его мнению, Земля уже вступила в эпоху антропоцена, нельзя сказать того же о человечестве. Еще может случиться нечто, что отсрочит экологический кризис, и тогда окажется, что мы жили в эпоху, которую следует называть иначе. К тому же многие историки, не занимающиеся историей окружающей среды, до сих пор не рассматривают XXI век как эпоху антропоцена.
Я соглашусь с Макнилом и Хэмилтоном. Разумеется, концепция антропоцена небезупречна, но она все же лучше, чем ничего. Приведет ли это понятие к серьезным политическим изменениям, нам еще только предстоит узнать. Многие критики видят в антропоцене в лучшем случае явление культуры, даже поп-культуры, а не термин из области точных наук. В этом плане идея устойчивого развития, сопряженная с конкретными политическими и стратегическими решениями, выглядит куда более привлекательно, даже несмотря на то, что нынешних политических мер недостаточно в условиях такой серьезной экологической угрозы. Идея антропоцена пока не обладает таким авторитетом, а возможно, никогда и не будет им обладать. Но человеку явно требуется пересмотреть свои отношения с различными системами планеты.
ГЛАВА 4. ФОРМИРОВАНИЕ СЛОВАРЯ ЭПОХИ ЧЕЛОВЕКА
…Экологический кризис является призывом к глубокому внутреннему обращению[287 - Папа Римский Франциск. Энциклика Laudato Si’. О заботе об общем доме. М.: НО Издательство Францисканцев, 2015. Пункт 217. С. 165.].
«Коварная» проблема
В 1970?е годы Хорст В. Я. Риттель, теоретик социального планирования, писал о «коварных» проблемах[288 - В русскоязычных публикациях нет устоявшегося эквивалента термина wicked problem: можно встретить варианты «зловредная», «коварная», «злая» и т. д. В книге это понятие переведено как «коварная проблема». – Прим. пер.]. Они могут представлять собой симптомы других, связанных с ними явлений и возникать в результате наслоения множества факторов – и их непредвиденного взаимодействия. «Коварные» проблемы порождаются системами непонятных для нас отношений, у которых нет четких границ[289 - Rittel H. W. J., Webber M. M. Dilemmas in General Theory of Planning. Policy Sciences // 1973. Vol. 4. P. 155–169.]. Несомненно, возможная дестабилизация климата относится именно к таким проблемам. Вдобавок из?за отсутствия реакции на проблему климатического риска опасность с каждым днем становится все серьезнее и выходит из-под контроля.
Изменение климата – важнейшая проблема антропоцена как в политическом, так и в экзистенциальном плане. В докладе Межправительственной группы экспертов по изменению климата за 2014 год климатические изменения прямо названы этической проблемой[290 - IPCC. Climate Change 2014: Synthesis Report.]. Как показало в 2009 году одно из исследований, проведенных по заказу британского медицинского журнала The Lancet, изменение климата – наиболее серьезная проблема глобального здравоохранения в XXI веке[291 - См. http://www.thelancet.com/climate-change.]. Дестабилизацию климата уже сейчас называют одной из наиболее значимых задач, стоящих сегодня перед движениями за права человека[292 - Robinson M. Why Climate Change Is a Threat to Human Rights? TED talks. 2015: http://www.ted.com/talks/mary_robinson_why_climate_change_is_a_threat_to_human_rights#t-675936. Первую резолюцию (№ 7/23) по вопросу прав человека и изменения климата ООН приняла 28 марта 2008 года. Kaniewska M. Etyczno-prawne aspekty zmian klimatycznych. S. 121.]. Риск климатического коллапса являет собой также наглядный пример так называемого системного риска современности, который описывает в своей теории Ульрих Бек[293 - Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М.: Прогресс-Традиция, 2000.]. Поэтому было бы серьезной категориальной ошибкой воспринимать эту проблему лишь как один из экологических вопросов[294 - Ср. Irwin R. Introduction. P. 12.]. Попробуем разобраться почему.
По оценкам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), опубликованным в 2004 году, климатические изменения ежегодно становятся причиной гибели около 150 тысяч человек. Уже в 2013 году организация Oxfam приводила данные, согласно которым голод и инфекционные заболевания, вызванные погодными катаклизмами, каждый год уносят жизни до 400 тысяч человек в беднейших странах[295 - См. Carty T., Magrath J. Growing Disruption. Climate Change, Food, and the Fight Against Hunger. London: Oxfam, 2013.]. Жертвами катаклизмов оказываются в первую очередь жители развивающихся стран[296 - Ср. Angus I. Facing the Anthropocene. P. 176.].
Никогда прежде нам не доводилось сталкиваться с задачей такого масштаба, какой является необходимость сплоченной, общемировой реакции на проблему климатической катастрофы. Существенное сокращение выбросов парниковых газов потребовало бы радикального преобразования экономики и стиля жизни в развитых странах. Перед нами не только научная или экологическая проблема: на это указывают экономический ущерб от погодных аномалий, угроза массовой миграции под влиянием климатических факторов, проблема климатических (экологических) беженцев, а также возможные конфликты нового типа, которые необходимо принимать во внимание[297 - См. Webb D. Thinking the Worst. The Pentagon Report // Cromwell D., Levene M. (ed.). Surviving Climate Change. London: Pluto Press, 2007. P. 59–81; Wright S. Preparing for Mass Refugee Flows. The Corporate Military Sector // Cromwell D., Levene M. (ed.). Surviving Climate Change. London: Pluto Press, 2007. P. 102–122; Dyer G. Climate Wars. Toronto: Random House, 2008; Speth J. G. The Bridge at the Edge of the World. P. 31 n.; Welzer H. Climate Wars. What People Will be Killed for in the 21st Century. Cambridge: Polity Press, 2012; Stern N. The Global Deal. P. 56–57.]. Поэтому в политических дискуссиях об антропоцене все чаще звучит тема компенсаций для тех, кому был нанесен ущерб, и восстановительного правосудия.
В сегодняшних спорах о будущем климата мы наблюдаем неразложимый сплав специальных естественно-научных знаний, политических программ и рассуждений экономического или аксиологического характера. Попытки предотвратить дестабилизацию климата неизменно наталкиваются на разного рода многоплановые препятствия, что противоречит самой логике оптимальных, рациональных, продуманных решений.
Сам факт риска, связанного с дестабилизацией климата, свидетельствует о том, что мы должны в корне пересмотреть традиционное понятие природы. Мы не можем и дальше рассматривать природу как ниспосланную свыше данность и статичный фон для человеческой деятельности. Она уже не нейтральна, а приобретает политическое и аксиологическое измерение. Как показывает проблема изменения климата, в ходе принятия нами новых политических решений представления о том, что такое требующая охраны природа, постоянно меняются. Поэтому характерная черта дискуссий о климате – видимость нормативного аспекта понятия «природа». Считая ее статичным фоном для своей деятельности, мы впали в заблуждение. Дискурс этически нейтральных «природных ресурсов», которые пассивно ждут, пока их используют, скомпрометирован.
Мы имеем дело не с такой проблемой, суть и контекст которой можно четко сформулировать. Не существует простого алгоритма, который бы гарантировал преодоление неопределенности, создавшейся по нашей вине. Риск климатических изменений не из числа явлений, динамику которых легко описать. Проблема климатического коллапса сопряжена с риском необратимости (эффект храповика, эффект домино), негативными последствиями ускорения и идеей уже упоминавшихся критических порогов (переломных точек). Эффект храповика (англ. ratchet effect) предполагает необратимое изменение определенной величины, которая внезапно и резко возрастает. Пересечение критического порога – относительно небольшой сдвиг, влекущий за собой необратимые последствия[298 - Crist E., Rinker B. H. One Grand Organic Whole. P. 14.]. Имеются в виду критические точки данного процесса изменений, после прохождения которых нам придется столкнуться с целой лавиной последствий и побочных эффектов дестабилизации сложно устроенных систем нашей планеты. Речь идет о нелинейных изменениях и экспоненциальном росте[299 - О том, что в плане климатических изменений мы подошли на опасно близкое расстояние к критическому порогу, предупреждают самые заметные сторонники решительной климатической политики, в том числе Джеймс Хансен (см. Hansen J. et al. Climate Impact of Increasing Carbon Dioxide // Science. 1981. Vol. 213. P. 957–966), Джеймс Густав Спет (основатель Совета по защите природных ресурсов, в прошлом – советник Джимми Картера и Билла Клинтона, а также руководитель направления международного развития в ООН, главный экономист и вице-президент Всемирного банка) и Николас Стерн, бывший главный экономист Европейского банка реконструкции и развития. Стерн пишет: «Мы не можем ждать климатического кризиса, а потом пытаться с ним справиться. Чтобы избежать катастрофы, мы должны предупредить ее». Stern N. The Global Deal. P. 3.].
Как я уже говорила, угроза климатической катастрофы представляет собой еще и экзистенциальную проблему. Она ставит под сомнение идею дальнейшего прогресса, противоречит тезису эволюционной теории о постоянном совершенствовании форм и даже спорит с линейной концепцией времени, которая строится на представлении о следующих друг за другом прошлом, настоящем и будущем. Поскольку резкое изменение климата может положить конец дальнейшему существованию известных нам сегодня экономико-социальных структур, оно ставит под вопрос само будущее цивилизации. Казалось, что благодаря достижениям индустриализации мы перестали зависеть от климатических сезонов и времен года. Мы минимизировали опасность для нас природных катаклизмов. Но борьба с неумолимой стихией средствами научно-технического прогресса и индустриализации поставила нас перед беспрецедентной проблемой такого масштаба, с каким мы еще не сталкивались.
