скачать книгу бесплатно
– Так как ты все это знаешь, то, конечно, поймешь мою мысль. Мой отец, а также отец жены моей, были моряками, и чтобы избавить корабли от очень продолжительного и крайне опасного путешествия, они порешили доставить им возможность пересечь материк Америки. Они хотели, чтобы корабль, вышедший, например, из Китая, проходил по течению реки Тегуантепек, а затем по течению реки Шималапа, а оттуда через реку Пазо доходил до устья Гоатцакоалько…
– Это несбыточные грезы, – прервал молодого человека Тейтли. – Между Пазо и Шималапа нет водного снабжения.
– А вот видишь ли, предводитель! – воскликнул Рауль. – Мой отец и отец моей жены задумали осуществить эти грезы и устроить водное сообщение между этими двумя реками. Они желали прорыть между ними канал, проходящий по долине, так что горы не служили бы препятствием. По несчастию, оба они, то есть как мой отец, так и отец моей жены, умерли на берегу Гоатцакоалько, не окончив задуманного ими дела.
– Вероятно, они погибли там от лихорадки? – спросил Тейтли.
– Нет, – печально отвечал Рауль. – Они погибли под пулями индейцев, которые, обманутые ложными сведениями и заблуждаясь относительно наших целей и намерений, полагали, что они стремятся лишить их независимости.
Молодой человек на несколько секунд замолк, очевидно под давлением тяжелых воспоминаний, а затем продолжал:
– Я и жена моя сопровождали по лесам и степям этих двух отважных мучеников, и на их могилах мы поклялись довершить задуманное ими дело или умереть, подобно им. Благодаря нам, как я надеюсь, тысячи жизней будут избавлены от преждевременной смерти, и наступят времена, когда цивилизация сделает плодотворными находящиеся перед нами пустыни.
– Цивилизация! – воскликнул Тейтли.
По-видимому, он хотел что-то возразить, но вдруг внезапно встал и подошел к краю пригорка и так же точно, как и тогда, когда пал его конь, начал неистово рассекать воздух ударами хлыста.
– Что с тобою? – озабоченно спросила подошедшая к нему Хоцитл.
– Надобно, чтобы эти белые были преданы смерти, – отвечал Тейтли. – Они наши враги.
– Неужели ты хочешь приказать их убить? – в ужасе вскричала молодая женщина.
– Нет! Еще не зная их намерений, разве я из желания угодить тебе не поставил их сам под покровительство Тецкатлипоки? Белые будут всегда врагами индейцев, могу тебе в этом поклясться, Хоцитл. Никогда не становись между ними и мною.
Индианка намерена была что-то возразить, но Тейтли остановил ее, сказав повелительно:
– Довольно! Я хочу есть, а после того уйду!
Молодая женщина, склонив голову, направилась к очагу. Через четверть часа она снова подошла к предводителю и кротко, ласковым голосом сказала ему:
– Приказание твое исполнено.
Тейтли, смотревший в это время на море, быстро повернулся, заслышав ее голос, и увидел слезы на глазах девушки.
– Цветок! Цветок! Я не люблю видеть такой росы в твоих глазах! – воскликнул Тейтли, обнимая ее. – Скажи мне, какая причина твоих слез?
– Я, кажется, рассердила тебя, Тейтли?
– Нет, дитя мое! Я раздражен этими людьми, которые, если бы не ты, давно были бы уже преданы смерти.
– Значит, ты желаешь их убить?
– Нет! Я их пощадил ради тебя, так как не хочу тебя огорчать. Кроме того, они принадлежат Тецкатлипоке, и до тех пор, пока они находятся в нашей власти, они не могут нам навредить. Я решу их участь, когда мы возвратимся домой в нашу палатку.
Радостная улыбка осветила прелестные черты лица индианки. Несколько минут позднее она подавала мужу обед и в то же время приказала подать пищу пленникам, нисколько не подозревавшим, что рассказ капитана возбудил гнев предводителя, но крайне изумленных его отъездом. Но дело в том, что Рауль Лакруа, сын капитана, чье имя он носил, и его жена Валентина, дочь американского капитана Уарена, если усматривали те громадные выгоды, которые могли быть извлечены европейцами от прорытия канала, мысль о котором впервые явилась Фердинанду Кортесу, однако не хотели принять в соображение, что это должно было представиться большим несчастием для индейцев, увидев, что их земли в сто раз сделаются дороже и они вынуждены войти в сношение с цивилизованным миром.
Было уже десять часов утра, когда Тейтли пил кофе. Ветер еще дул весьма сильно и далеко гнал мрачные тучи. Но море мало-помалу начинало успокаиваться, и волны уже не покрывали острые оконечности подводных скал. Поверх камней на волнах виднелись тюки, ящики, доски и всякие обломки. Все это было, как выражался, грустно поглядывая на место крушения старый Матюрен, перья бедной «Ласточки», которая не дольше, как еще вечером, легкая и быстрая, как птичка, оправдывая свое название, чуть касалась голубой глади поверхности моря.
Подвели четырех оседланных и в роскошной сбруе коней, и Хоцитл, тотчас подойдя к Валентине, спросила ее:
– Умеешь ли ты ездить верхом?
– Разве нас хотят разлучить? – воскликнула Валентина, ухватившись за руки мужа.
– Нет-нет! – отвечала индианка. – Но, послушай, дня через два сюда прибудут воины Тейтли. Твоего мужа поместят на носилки, и вы присоединитесь к нам.
– А ты уезжаешь? – печально спросила Валентина, так как сознавала, что молодая дикарка оказывает им постоянное покровительство.
– Не беспокойся! Ты и твои близкие принадлежите теперь Тецкатлипоке, и вы стали священны.
Валентина намеревалась спросить по этому поводу объяснения, но в этот момент Хоцитл позвал предводитель, и та поспешила к нему. Тейтли со всеми своими воинами осматривал лошадей. Он подхватил Хоцитл и, посадив ее на лошадь, тотчас же вскочил на другого коня.
– Моим сынам известна моя воля, – сказал он, обращаясь к окружавшим его индейцам, – если Летающая Рыба даст какое-либо приказание, то устами его будет говорить моя собственная душа, и мои сыны обязаны ему повиноваться.
В ответ на это послышались возгласы, высказавшие безусловную покорность и обещание повиновения.
Предшествуемые Черным Коршуном и еще другим всадником, Тейтли и Хоцитл двинулись вперед. Подъехав к опушке леса, он, повернув голову и взглянув на пленников, прошептал:
– Они должны умереть!
Взгляд его, полный ненависти, был отлично замечен Хоцитл, подумавшей как бы в ответ ему:
«Нет! Они будут жить!»
Глава IV
Печальные часы
Тотчас после отъезда Тейтли индейцы поспешили возвратиться к берегу моря, куда их привлекала надежда воспользоваться какими-либо остатками с погибшей шхуны. Один из воинов поместился около костра. Он сел, поднял ноги до самой груди, охватил их руками и уперся подбородком в колени. В этом положении, напоминающем египетских богов, свойственном индейским племенам, он притворялся, всматривающимся то на огонь, то на индейца, охранявшего лошадей, а в действительности зорко наблюдал за пленниками.
Что касается Летающей Рыбы, нового предводителя оставшегося отряда, он лег на живот на краю пригорка и внимательно следил за поисками, производимыми его соплеменниками, рассыпавшимися по всему берегу.
Капитан Рауль прислонился к шалашу из ветвей, опираясь головой на плечо сидевшей около него жены. Матюрен и Бильбоке недалеко от супругов высказывали очередную радость, видя их живыми и здоровыми. Все потерпевшие крушение говорили очень мало, так как их критическое положение, понятно, вызывало их на глубокое размышление. Они настолько хорошо знали нравы и тактику индейцев, что отлично понимали то, что тот, кто, по-видимому, пристально всматривался в огонь костра и в стража коней, а также и этот самый охранитель лошадей, в сущности, зорко за ними наблюдают. Но тем не менее они были изумлены относительной свободой, им предоставленной. Однако, хотя и успокоенные лаской Хоцитл, люди не были уверены, кто их окружает. Те, кто просто ко всему равнодушен, или безжалостные враги? На одно из замечаний Матюрена по этому поводу Рауль сказал:
– Индейцы видят и знают, что я не в силах ходить, и убеждены, что вы меня не покинете, а следовательно, им нет основания опасаться нашего бегства. До сих пор с нами хорошо обращались, но на самом деле невозможно решить, какие намерения скрываются за этим кажущимся благодушием.
– На каждый день довольно насущных ежедневных забот; не следует далеко заглядывать вперед; нет надобности сразу распускать все паруса, – глубокомысленно заметил Матюрен. – А потому, капитан, мое мнение таково, что пока мы должны заботиться только о том, чтобы вы скорее выздоровели. Но все же я полагаю, что когда вы излечитесь, лучше вам притворяться хромым. Хотя мы и пленные, но по крайней мере на нас тогда не наденут пут, как на этих животных, пасущихся там на траве, и при удобном случае нам легче будет пуститься в открытое море, то есть, я хочу сказать, убежать.
– Ты забываешь, Матюрен, что у нас нет оружия.
– Я помню о том, – возразил старый матрос, – что глаз не спускаю с этого доброго малого, стерегущего коней и опирающегося на нечто вроде абордажной пики, особенности которой я изучаю. По-моему, три добрые палки основательной длины с наконечниками из заостренных камней не были бы такими уж безобидными игрушками в ваших руках, а также в моих руках, в особенности в руках Бильбоке. В крайнем случае, несмотря на то что конь никак не представляется мне знакомой стихией, я, не колеблясь, готов поднять паруса на спине такого животного, если уже необходимо будет торопиться. Заметьте, капитан, что в настоящий момент, если бы вы только в состоянии были бегать в десять прыжков, мы были бы уже в лесу, а это значило бы быть почти свободным.
– Да, Матюрен, все это так, но бегать я не в состоянии, – грустным тоном возразил Рауль.
Тягостное молчание наступило после этого разговора. Еще весь потрясенный гибелью своего корабля, потерей половины судовой команды, весь поглощенный сожалениями, досадой и зловещими опасениями, молодой капитан, кроме того, приходил в отчаяние, что не мог двигаться без посторонней помощи. Вот что он мог бы сделать, если бы какой-либо индеец оскорбил Валентину, или если бы вздумали разлучить его с ней? Конечно, несомненно то, что Матюрен и Бильбоке будут ее защищать и готовы пожертвовать жизнью; но что можно предпринять без оружия против десяти неприятелей? Могли бы только умереть совершенно бессмысленно!
Не желая направиться тем же самым путем и натолкнуться в самом начале дела на индейцев, враждебность которых имела такие ужасные последствия для отца его, Рауль, вместо того, чтобы плыть по реке Гоатцакоалько, решил изучить реку Тегуантепек до предполагаемого места ее слияния с рекой Шималапа. Вдоль этой последней реки он, несомненно, мог бы найти ту долину, когда-то указанную испанскими инженерами Крамером и Коралем: долина эта была длиною в 26 километров, и поперек ее, если измерения, сделанные двумя вышеназванными учеными, были верны, нетрудно было прорыть канал. Если бы основательно изучить эту долину, то достаточно было добыть простую лодку или соорудить плот и по течению добраться до реки Пазо, до того места, где остановилась экспедиция капитана Лакруа, и очутиться в Атлантическом океане.
Когда его проект был одобрен Валентиной, воодушевленный той же самой идеей, как и он, Рауль почти доехал через год после женитьбы до Веракруса, пересек Мексику по всем ее наиболее цивилизованным частям и достигнул гавани Акапулько. Там он приобрел судно «Ласточка», на которой в числе судового экипажа, помимо Матюрена и Бильбоке, бывших матросами у капитана Лакруа, значились еще два канадца – Жан и Пьер, сопровождавшие капитана Уарена во всех его путешествиях, и еще шесть американцев, привыкших ко всяким опасностям жизни в пустынях. Но вот после счастливого плавания, тогда, когда он уже почти достиг порта Акапулько, маленький корабль разбился на подводных скалах, названных Скорпионами, и погибли оружие, инструменты, заметки, карты и часть имущества владельцев судна, не считая уже непоправимой гибели восьми матросов. Оставшиеся в живых, никогда не предполагавшие, что подобное несчастье может их постигнуть, находились теперь в руках диких индейцев, и участь их всецело зависела от них, а те были гораздо опаснее своих соплеменников на берегах Гоатцакоалько. Мучимого воспоминаниями о прошлом и страшной неизвестностью относительно нынешнего своего положения, в воображении Рауля, находившегося постоянно в лихорадочном состоянии, возникали окровавленные тени его отца и отца Валентины и, казалось, звали к себе. Было ли это предзнаменованием? Он и его отважная спутница неужели действительно должны были погибнуть, только что начав жить друг для друга, полные сил и надежды? Все это вызывало отчаяние; молодой человек содрогался от ужаса. Валентина, в свою очередь, с большим трудом скрывала те муки, которыми страдало ее бедное сердце! После ужасных потрясений кораблекрушения, чудом спасенные из яростных волн изумительным хладнокровием своего мужа, лишь в тот момент, когда она горячо благодарила его за свое спасение, то заметила, что он ранен. Едва рассвело, вместо друзей, которых она надеялась встретить, вдруг внезапно впереди возникли индейцы. Все эти испытания, быстро следуя одно за другим, вызывали страшную нервность и болезненную впечатлительность в молодых супругах, которые не спали уже около сорока восьми часов. Уцелевшие чувствовали себя совсем разбитыми, лишенными всяких надежд и сожалели только о том, что не разделили участи своих погибших в волнах матросов. Они тогда бы по крайней мере умерли все вместе и не подверглись бы плену, ужасному рабству и утонченным истязаниям, которым из своей ненависти к белым подвергают индейцы попавшихся в их руки европейцев. Однако, по счастью, оба супруга крепко уснули.
Матюрен и Бильбоке, хотя и были встревожены и печальны, но нисколько не теряли сил физических и нравственных. Кораблекрушение для них не было каким-то необычным ужасным происшествием. Самое важное для них было то, что два существа, которых они искренно и сильно любили, остались в живых. Конечно, как это и говорил недавно Матюрен, Провидение послало им неблагоприятные гибельные ветры, но все-таки они остались способными продолжать плавание, что стоило благодарственных молитв Св. Деве – спасительнице и заступнице моряков. Мало-помалу оба матроса, молчавшие из опасения потревожить сон капитана и его жены, почувствовав, что глаза их совсем смыкаются, растянулись на траве и уснули богатырским сном.
Первым проснулся Матюрен. Он увидел, что солнце было уже близко к полудню и ветра почти вовсе не было. Как и в тот момент, когда им овладел сон, так и теперь он увидел индейца, сидевшего на корточках у костра, и другого, стоявшего, опираясь на пику около коней. Оба они имели вид окаменелых. Летающая Рыба по-прежнему лежал на пригорке и смотрел на море. Осторожно поднявшись и став на ноги, Матюрен, слегка покачиваясь, точно на палубе судна во время качки, направился к костру. Когда он подошел к нему, индеец встал и почтительно поклонился, прижав к груди правую руку. Поклонившись в свою очередь, матрос сказал по-испански индейцу:
– Не в службу, а в дружбу, братец мой, так как я привык подчиняться уставу, я желал бы узнать, что нам дозволено и не дозволено в нашем теперешнем положении.
Индеец отвечал на это несколькими словами на языке мицтеков, затем, снова поклонившись, уселся в прежнем положении.
– Он, очевидно, очень вежлив, – заметил Матюрен. – Однако ясно и то, что он меня или не понял, или понять не желает. Не смешно ли, что человек, это настолько разумное животное, что смогло изобрести трубку, из всех других животных не обладает общим естественным языком? Вот, например, я и этот славный парень; несмотря на то, что мы оба снабжены ушами и языком, мы стоим друг против друга как два глухонемых! Какое нелепое положение!
После таких философских рассуждений, слегка переваливаясь медленной походкой, матрос направился к краю пригорка, на котором лежал Летающая Рыба. Индеец при виде его встал и почтительно поклонился.
«Изумительно они вежливы, а между тем – дикари», – подумал Матюрен и вслед за тем повторил тот же самый вопрос, обращенный к индейцу, сидевшему у очага.
– Ты можешь идти, куда тебе угодно; ты совершенно свободен, – отвечал предводитель.
Матюрен с очевидным наслаждением расправил свои руки и ноги и, отчеканивая каждое слово, так как опасался ослышаться или неверно понять, осторожно поинтересовался:
– Следовательно, я могу пойти к берегу моря и в лес?
– Всюду, куда пожелаешь.
– Если этот обычай знаком в твоей стране, предводитель, то я с наслаждением пожал бы твою руку и, так как по всему заметно, что нам придется много месяцев прожить вместе, позволь мне назваться по имени – Матюрен!
– А меня – Летающая Рыба! – отвечал индеец.
Лицо Матюрена засияло, и в ответ он сказал:
– Вот это поистине хорошенькое имя. Это напоминает море! Да уже не моряк ли ты?
– Среди моего племени никто лучше меня не умеет управлять лодкой и плавать! – с горделивым видом ответил индеец.
Только что Матюрен, пришедший в отличное расположение духа, не справляясь о том, было ли или нет это в обычаях индейцев, намеревался крепко пожать руку индейца, как вдруг черты лица его омрачились, и он, полный печали, всматривался в берег моря. У самой скалы он заметил четыре трупа, в порядке расположенных один около другого на песке. Старый матрос поспешно направился к берегу, сопровождаемый Летающей Рыбой. Когда он проходил мимо индейцев, все они почтительно ему кланялись, но пленник не обращал на это никакого внимания, так как, беспокоясь и страшась, спешил к лежащим на берегу трупам. Подойдя к ним, они, облегченно вздохнув, воскликнул:
– Слава богу! Пьера и Жана здесь нет! Весьма возможно, что они еще живы!
Матрос стал на колени и прочел молитву. За ним с любопытным взором следили все мицтеки. Окончив молитву, Матюрен взял большую широкую раковину и усердно выкапывал ею яму в песке. Летающая Рыба объяснил индейцам цель работы матроса, и все тотчас принялись ревностно помогать ему в этом деле. Выкопав яму, Матюрен сложил в нее трупы и засыпал их песком, хотя осознавал, что это не помешает не только крабам, но и хищным животным добраться до тел.
Вдруг внезапно волны выбросили на берег сундук. Забравшись выше колена в воду, индейцы поспешно вынесли его из воды. Они старались разбить сундук, так как тот был заперт, но когда все попытки их остались тщетными, перенесли сундук к костру. Печально склонив голову, матрос возвратился к Бильбоке, которому он рассказывал о только что совершенном им погребении, и после маленького совещания оба они порешили ничего не говорить об этом капитану и жене его, так как это без пользы только еще более опечалило и огорчило бы их.
Бильбоке был крайне изумлен, узнав о том, что его крестному отцу никто не препятствовал уходить, куда ему вздумается. Желая испытать, будет ли он пользоваться такой же привилегией, он медленными шагами отправился к лошадям и приласкал некоторых из них и приметил, что индеец, охраняющий лошадей, никакого внимания на него не обращал. Ободренный этим, Бильбоке, неспешной вялой походкой направился в лес; тогда индеец, сидевший у очага, встал и последовал за ним, нисколько, впрочем, не препятствуя идти далее. Бильбоке, пройдя вдоль ручья, сорвал большую охапку листьев тростника, намереваясь из них плести шляпы.
Возвращаясь обратно к хижине, проходя по поляне, он встретил несколько всадников, почтительно ему кланявшихся и при этом произносивших слово: «Тецкатлипока».
Наконец проснулись Рауль и Валентина. Бильбоке рассказал им о своей прогулке в лес, почтительных поклонах индейцев и о странном слове, которое произносил каждый из кланяющихся.
– Тецкатлипока в религии древних мексиканцев был богом, представляющим собой Провидение, – сказал капитан. – В тот день, когда отдавали ему почести, то приносили человеческие жертвы, состоявшие из пленников, с которыми обращались хорошо и окружали почетом, так как на них смотрели, словно на живые изображения идола, у алтаря которого им предстояло быть убитыми в качестве жертв.
Хотя потерпевшие крушение сомневались, чтобы этот древний обычай еще и до сих пор существовал, но Валентине невольно припоминались некоторые слова Хоцитл. Однако, во всяком случае, как совершенно правильно высказал Матюрен, перед ними, для того, чтобы выбрать подходящий момент к побегу, был целый год, а это почти вечность.
Тем временем индейцы притащили к костру еще два сундука, из которых один был признан Валентиной, содержащий ее вещи. Матюрен, посланный для переговоров, пришел как раз в ту минуту, когда индейцы пытались большими камнями разбить сундуки. Но удары сыпались на прочную железную оковку и оказывались тщетными. Видя это, Матюрен посредством Летающей Рыбы посоветовал им сосредоточить удары в том месте, где находился замок. Вскоре открылся один из сундуков, и из него выпали книги, документы, географические карты, которые сразу стали переходить из рук в руки любопытных дикарей. Между книгами матрос заметил дневник капитана Лакруа. Зная, до какой степени драгоценна эта рукопись, подняв его, Матюрену пришла удачная мысль, обратившись к Летающей Рыбе, сказать:
– Это для Тейтли.
– Для Тейтли! – повторил предводитель.
Таким образом драгоценная тетрадка была спасена и отложена в сторону.
Каждый из мицтеков взял себе, что ему вздумалось, и тогда приступили к взлому другого сундука. Когда он был вскрыт, со всех сторон посыпались громкие радостные возгласы, так как в нем оказались различные принадлежности матросского одеяния: суконные куртки, фланелевые рубашки, красного и голубого цвета бумазейные панталоны, пояса и башмаки. Забрав, что им было нужно, к великому удовольствию Матюрена, индейцы не помешали ему взять две пары матросского одеяния, в которых крайне нуждались как Бильбоке, так и Матюрен.
Затем приступили к взлому сундука, принадлежавшего Валентине. В нем было охотничье одеяние, всякое белье и коробочки, наполненные различными мелкими вещами, до такой степени необходимыми женщинам, а именно: щипчики, ножницы, иголки, булавки и прочие мелочи. И наконец, небольшая шкатулочка с драгоценными украшениями. При виде их восторг индейцев был безграничен. Нацепив на себя перстни, браслеты, ожерелья и серьги, они кричали и плясали от радости. Один небольшой несессер с зеркалом вызвал даже ссору между двумя индейцами, но Летающая Рыба положил ей конец, овладев несессером. Благодаря неописанной радости индейцев, возбужденных приобретением всех этих вещей и драгоценностей, Матюрену удалось сохранить для Валентины охотничий костюм и кое-какое белье. Когда молодая женщина узнала о разграблении своей шкатулки с драгоценностями, на глазах у нее показались слезы, так как многие из этих украшений представляли собой дорогие сердцу воспоминания.
Окончив дележ вещей, четверо индейцев отправились в лес и вскоре принесли оттуда павлина. Жареное мясо этой птицы вместе с кукурузными лепешками составляло ужин индейцев. Когда наступила ночь, зажжен был костер между хижиной и опушкой леса, и два индейца поместились часовыми около деревьев, стоя с луками наготове. Матюрен и Бильбоке, внеся капитана в шалаш, улеглись на пороге.
На другой день, чуть взошло солнце, оба матроса понесли капитана к ручью, и там все трое занялись туалетом. Это занятие вскоре привлекло индейцев, смотревших на них с большим любопытством, и даже с изумлением, объясняемых тем, что, по странному предрассудку, они, точно видя опасного врага в воде, всеми мерами, насколько возможно, избегают соприкосновения с нею. Рауль, опустив ноги в воду, видимо наслаждался освежающей прохладой. Но вдруг со стороны хижины послышались громкие возгласы, и все взоры обратились к шалашу, из которого вышел стройный молодой человек довольно высокого роста в охотничьей куртке из старого сукна и обутый в высокие сапоги из мягкой кожи. В этом юноше индейцы поначалу не узнали Валентины, заменившей женское платье несравненно более удобным для хождения и езды по лесам и степям охотничьим костюмом, по счастью, припасенным от индейцев для нее Матюреном.
После завтрака, состоявшего из остатков вчерашнего павлина, куски которого для пленников жарил Бильбоке, трое индейцев оседлали коней и исчезли в лесу. Пятеро других индейцев пошли вдоль берега моря, куда за ними последовал Матюрен, а Бильбоке остался, занявшись плетением шляп. В течение ночи волнами моря выброшено было только несколько досок, пустых бочонков и кое-какие веревочные снасти. На какое возможно далекое расстояние Матюрен осматривал как поверхность, так и берег, но ничего не было видно. Старый матрос окончательно пришел к убеждению, что не только Жан и Пьер, преданные Валентине настолько же, как он и Бильбоке были преданы Раулю, но и все остальные, находившиеся на «Ласточке», погибли, равно как и само судно.
Это известие, о котором нельзя было не сообщить, сильно опечалило капитана и вызвало слезы жены его. Оба они еще более сознавали всю тягость своего положения. И находили, что их благоразумие и крайняя осторожность пошли не на пользу, а отлично придуманная и подготовленная цель всей их жизни окончательно погибла.
Но вдруг все индейцы собрались вместе и, по-видимому, прислушивались; затем бросились к своим любимым лошадям и быстро освободили их от пут. Вдали послышался глухой шум. Мицтеки тотчас вскочили в седла и вооружились луками. После нескольких минут ожидания, показавшихся томительными пленникам, не знавшим причины всех этих приготовлений, из леса показались три всадника, которые уехали утром, а за ними еще другие двадцать. Всадники, испуская восторженные крики, окружили Летающую Рыбу. Вскоре каждый из всадников, один за другим, пригнувшись к шее лошади, проскакали перед хижиной, у порога которой несколько испуганные стояли пленники. Некоторые из воинов, очевидно, восхищались Валентиной, белая кожа которой, светло-русые волосы и мужской костюм приводили в восторг и изумление. У всех этих всадников позади седла на спине лошади был прикреплен большой вьюк кукурузных лепешек. Все люди были одеты в куртки без рукавов и в кожаные панталоны, относительно новые и расшитые красными шнурками, а также серебряными и золотыми нитками самыми разнообразными и причудливыми узорами. Волосы индейцев были приподняты вверх и связаны в пучок на макушке, проткнутые поперек голубого цвета пером, представляющим собой военный символ Тейтли.
По знаку, поданному Летающей Рыбой, всадники сошли с лошадей и окружили его. Тот говорил им что-то, часто поглядывая в сторону пленников, так что очевидно было, что он сообщал им подробности о кораблекрушении и об их священном положении, так как в рассказе часто слышались имена Тейтли, Хоцитл и Тецкатлипока. Впрочем, новоприбывшие всадники были уже извещены об этих событиях тремя воинами, выехавшими утром им навстречу. Вскоре после этого они снова сели на лошадей, а Летающая Рыба подошел к хижине и спросил Валентину:
– Белая женщина, в силах ли ты будешь идти в прерии?
– Это мне вовсе не трудно, но каким образом туда попадет мой муж?
Индеец приказал привести коня и, обратившись к Матюрену и Бильбоке, сказал:
– Посадите на коня вашего начальника.
– Куда мы отправляемся? – спросил Рауль.
– Мы присоединяемся к Тейтли, – отвечал Летающая Рыба.
Молодой капитан был посажен на коня; рядом с ним шли Валентина, Бильбоке и Матюрен, бросив последний прощальный взор на светло-голубую, спокойную гладь моря, оказавшегося для них до такой степени пагубным. В лесу довольно трудно было пробираться, и приходилось принимать всевозможные меры предосторожности, чтобы не натолкнуться на пни и громадные ветви, валявшиеся всюду на пути. Через полчаса они вышли из лесу на обширную равнину и невольно вскрикнули от изумления, увидав на ней огромное число всадников, бросившихся к ним навстречу и оглашавших воздух воинственными возгласами.
Глава V
Проблеск надежды
Хотя в движениях этой громадной толпы воинов ничего не было враждебного, те напирали так сильно и такой сплоченной массой, что Летающая Рыба нашел нужным водворить порядок и приказал остановиться. Все повиновались и расступились. Так что пленники прошли между двумя рядами воинов, склонявшихся при их проходе, и подошли к палатке, сделанной из кожи, поставленной на незначительном пригорке.
Рауля осторожно сняли с седла и поместили на постель, приготовленную из свежей травы.
– Вот здесь твое жилище, – сказал Летающая Рыба, обращаясь к Валентине, – так приказала Хоцитл.
